- Поверь мне, Рэчел, дело не в том, что мне стыдно за вчерашний вечер. Эти мгновения были прекрасны, и я всегда буду лелеять воспоминания о них, - объяснил он. - Я намеревался поговорить с тобой после Нового года, но события не стоят на месте и вынуждают меня поторопиться. Прежде чем ситуация выйдет из-под контроля, я хочу заручиться твоим словом.
- Какие события, какая ситуация?
Пылкость, звучавшая в его голосе, заставила Рэчел забыть обо всех своих сомнениях, но последняя фраза встревожила ее и вернула с небес на землю.
Мэтью глубоко вздохнул:
- Надвигается война. Южная Каролина уже проголосовала за отделение, и, насколько я себе представляю, остальные южные штаты скоро последуют ее примеру.
- Ты уверен, что начнется война?
- У меня нет ни малейшего сомнения, - ответил он. - Президент Линкольн не допустит распада Соединенных Штатов. Молю Бога, что бы я ошибся, но слишком многое убеждает меня в собственной правоте.
- И как же ты поступишь? - на Рэчел накатила волна страха. Страха за Мэтью.
Он поднялся и сел рядом с ней:
- Я должен поступить так, как требует моя совесть.
- Значит, ты вступишь в армию юнионистов, не так ли?
- Я уже вступил в нее, - признался он.
- Так вот что это за внезапные отлучки! Они вовсе не связаны с управлением плантацией, верно?
Он кивнул:
- Я вызвался сделать кое-что для разведки Соединенных Штатов и, разумеется, должен хранить это в тайне. Даже мои родители ничего не знают, хотя отец, я подозреваю, о чем-то догадывается.
- Я сохраню твою тайну, - заверила Рэчел.
- Я знаю это, любовь моя. - Он наклонился, коснулся ее губ быстрым, нежным поцелуем и, улыбнувшись ей, откинулся назад. - Боже, как мне хочется большего, чем простой поцелуй, - хрипло прошептал он, - но я не имею на это права. Я жду, что с минуты на минуту появится моя мать или кто-нибудь из слуг с сообщением, что экипаж подан. О Рэчел, любимая моя, ты так прелестна, так пленительна, и я с нетерпением жду времени, когда ты станешь моей женой и я смогу без помех наслаждаться близостью с тобой. Но сейчас, если я поцелую тебя еще раз, я могу забыться снова и пренебречь всеми приличиями. - Он стащил с мизинца кольцо с топазом. - Не согласишься ли ты носить это кольцо, пока я не сумею заказать для тебя другое?
- С радостью, Мэтью.
Он надел кольцо на ее тонкий палец. Оно оказалось велико.
- Я обвяжу его ленточкой, - сказала Рэчел, держась за кольцо. Она поднесла руку к губам и поцеловала камень. Она чувствовала, как золотая оправа, еще хранящая тепло его руки, согревает ее собственную кожу.
- Я люблю тебя, Рэчел, - объявил Мэтью. - И мне остается только надеяться, что эта война не продлится слишком долго. - Помолчав, он воскликнул: - Нет, лучше я сам провожу тебя вниз, пока сюда не явилась целая экспедиция за тобой.
- Ты скажешь своим родителям? - Рэчел надеялась на это, потому что жаждала поделиться радостной новостью с собственными родителями сразу по возвращении домой.
- Да, - ответил Мэтью, - я хочу, чтобы в следующий твой приезд в Бель-Шансон они уже видели в тебе будущую невестку.
Рука об руку они спустились по лестнице и вышли из дома.
Элегантная карета Деверо уже поджидала Рэчел, чтобы доставить ее в родительский дом в Гарден-Дистрикт.
Мэтью помог ей подняться в экипаж, поправил край широкой юбки, зацепившейся за порог. Его родители и сестра вскоре присоединились к нему, чтобы пожелать Рэчел счастливого пути и проститься с ней.
- Я оставила для тебя подарок в своей комнате, - из окна кареты сказала Рэчел, вспомнив об упакованной в бумагу картине. - Не знаю, правда, не выкинешь ли ты его еще до того, как моя карета скроется из глаз.
Пальцы Мэтью коснулись ее затянутой в перчатку руки:
- Что бы это ни было, я уверен, что буду в восторге.
Лошади рванулись было с места, и кучеру пришлось резко натянуть поводья.
- Пора тебе отпустить Рэчел, мой мальчик, - посоветовал Эдуард Деверо.
Кучер поднял кнут, карета тронулась, и пальцы Мэтью последний раз скользнули по ее руке.
- Au revoir, chйrie, - крикнул он.
Вечером, оказавшись после долгого перерыва в собственной постели, Рэчел повторяла про себя последние слова Мэтью. Когда она приехала домой, то немедленно рассказала родителям о событиях минувшего утра, и они очень порадовались за нее.
Отец разговорился:
- Совсем как мы с тобой, Кэтлин. Я дога дался обо всем, едва увидел, как этот парень смотрит на нашу девочку - точно так же, как когда-то я на тебя. В то утро, когда я познакомился с тобой, я благословил небеса за ниспосланное мне чудо. - Повернувшись к дочери, он добавил: - Если ты будешь с ним хотя бы наполовину так счастлива, как я с моей Кэтлин, то можно сказать, что тебе повезло.
"И правда повезло", - подумала Рэчел, снова надевая подаренное ей кольцо. Она обвязала его атласной ленточкой, и теперь оно не соскальзывало с ее пальца. Рэчел решила не возвращать его Мэтью, даже когда он подарит ей другое - настоящее обручальное. Ей хотелось сохранить это колечко как драгоценное воспоминание и никогда не снимать его. Оно было частью Мэтью, принадлежащей ей уже сейчас, как сам Мэтью станет принадлежать ей в недалеком будущем. Оно было залогом их любви.
И Рэчел поклялась носить его всегда, что бы ни случилось.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
"Мэтью был прав. Война на пороге. Луизиана объявила, что больше не является частью Соединенных Штатов.
Я наблюдаю, какие страшные изменения происходят в здешней жизни. Война расколола недавних друзей и порой даже членов одной семьи на два противоборствующих лагеря.
Только после наших с мамой бурных протестов папа отказался от намерения вступить в армию юнионистов. Вместо этого он взялся поставлять армии лошадей. Он убежденный юнионист, так же как и Мэтью.
Умом я всецело признаю их правоту, но сердце мое разрывается. Эта война принесет столько крови и страданий, так что все, чего я желаю, - это скрыться, бежать куда-нибудь, куда угодно, лишь бы избавиться от того, что нас ждет.
Я знаю, что это глупо. Никогда бы не смогла я покинуть Новый Орлеан без Мэтью. Для меня нет жизни без него. И я останусь ждать счастливого дня, когда война закончится и Мэтью вернется ко мне. Наше бракосочетание отложено, хотя я желала бы быть его женой уже сейчас. Но я знаю, Мэтью хочет отпраздновать свадьбу так, чтобы в старости нам было о чем самим вспомнить и о чем рассказать нашим внукам.
Мысль о том, что я проведу с ним всю оставшуюся жизнь, поддерживает меня в моем нынешнем одиночестве. Дети, внуки - какой отрадный луч света в этом темном хаосе!
Возвращайся скорее, любовь моя!"
Рэчел сделала глоток кофе, не отрывая глаз от написанных ею строк. Обмакнув в чернильницу перо, она принялась вычеркивать одни фразы, вписывать другие, и так до тех пор, пока результат не удовлетворил ее. Она трудилась над статьей, собираясь послать ее в Ирландию школьной подруге, отец которой издавал в Дублине газету. Мэтью как-то упомянул, что симпатии британцев склоняются на сторону южан, и Рэчел, недавно опубликовавшая ряд заметок в популярных дамских журналах, решила, что, быть может, сумеет принести своим пером пользу Мэтью и тому делу, за которое он сражается.
Писательство давало Рэчел возможность зарабатывать карманные деньги и - самое главное - помогало реализовать ее способности. Будучи школьницей, она обожала писать сочинения, а затем вдруг обнаружила, что мысли и наблюдения, облеченные в слова, могут стать для нее источником заработка. Она начала с рецензий на прочитанные книги и обзоров новоорлеанских новостей, затем стала описывать свои впечатления от креольского общества. Проведя в новой стране совсем немного времени, она еще не утратила способности смотреть на нее взглядом свежим и беспристрастным.
Рэчел взглянула на коробочку, стоявшую у нее на столе, и довольная улыбка озарила ее лицо. В коробочке находилось кольцо, на собственные деньги заказанное ею для Мэтью. Золотой ободок с переплетенными буквами "Р" и "М". Оно должно было заменить кольцо с топазом, которое теперь носила она в знак их обручения.
Рэчел собиралась вручить его Мэтью в его ближайший приезд домой. Каждый день, проведенный вдали от него, был для нее наказанием, мучением, которое она переносила все с большим и большим трудом.
Он сумел переправить ей два второпях написанных письма, и она читала и перечитывала их - внимательно, бережно, запоминая каждое слово. Мэтью был краток, сдержан и не делал ни малейшей попытки приукрасить то, чем он вынужден был заниматься. Но их писала его рука, и одного этого было достаточно, чтобы Рэчел дорожила ими больше, чем всеми сокровищами мира.
После того как Мэтью отправился на войну, Рэчел неоднократно гостила у его родителей в Бель-Шансон. Помолвка сына с Рэчел встретила у них горячее одобрение. Фрэнсис Деверо пообещала, что, как только эта окаянная война будет окончена, она задаст такое свадебное пиршество, какого Луизиана еще не видывала, а в качестве свадебного подарка они с Эдуардом решили организовать для молодых медовый месяц в Европе с посещением Лондона, Парижа, Вены и Рима.
Рэчел пришла в восторг от щедрости будущих свекрови и свекра и молилась о том, чтобы военное противостояние не продлилось долго. До нее уже дошли слухи, окружавшие имя Мэтью Деверо. Ропот возмущения, определения типа "предатель", "перебежчик" витали в воздухе. Совсем недавно, завтракая с Каролиной в ресторане "У Антуана", она вдруг услышала, как изрядно набравшийся и с трудом ворочающий языком тип возмущается:
- Мэтью Деверо - подлец, гнусный предатель, он недостоин дышать одним воздухом с порядочными людьми. Мерзкий янки, дружок черномазых, так же как его мамаша!
Услышав это, Рэчел стиснула зубы, чтобы не дать своему гневу выплеснуться раньше времени, поднялась с места и объявила Каролине, что покидает ресторан, но прежде должна кое-что сделать.
Каролина, кивнула, с тревогой глядя на нее, а Рэчел взяла со своего стола стакан с водой и направилась к дерзкому болтуну с ледяной улыбкой на губах.
- Вы круглый болван, сэр, - громко проговорила она и выплеснула стакан ему в лицо. - Мэтью Деверо - человек чести, но вам это понятие, очевидно, незнакомо.
Пока обидчик Мэтью отплевывался, его спутница, обратившая внимание на ирландский акцент Рэчел, визгливо выкрикнула:
- Какое понятие о чести может иметь ирландская потаскушка?
Рэчел вздернула подбородок и смерила ее презрительным взглядом:
- Больше, я полагаю, чем вы в состоянии себе представить, мадам. Я предпочла бы слыть уличной девкой, чем подружкой труса. - С этими словами Рэчел покинула ресторан.
В ней до сих пор закипал гнев при воспоминании об этой стычке, при мысли о том, что какой-то идиот мог счесть ее Мэтью предателем, в то время как он сражался за свои убеждения. В ее глазах Мэтью был героем, человеком огромного мужества, ведь он решился выступить против общества, воспитавшего его.
Кэтлин Галлагер вошла в комнату, где работала ее дочь. Когда-то это была маленькая детская, превращенная Рэчел в кабинет с помощью простого дубового стола и удобного стула. На столе находилась распечатанная пачка бумаги, чернильница, экземпляр "Дейли кресчент" и последний номер журнала "Лейдиз бук" со статьей Рэчел.
- Там внизу тебя кто-то ждет, - объявила Кэтлин.
Рэчел вскинула голову:
- Кто?
- Не знаю, - пожала плечами Кэтлин. - Какой-то паренек-негр, который сказал, что должен поговорить с тобой лично.
Рэчел стремительно выскочила из-за стола.
- Может быть, он от Мэтью, - проговорила она, пробегая мимо матери и устремляясь по лестнице вниз.
У входной двери стоял подросток, в котором она сразу узнала Джексона, грума, виденного ею в день первого приезда в Бель-Шансон.
Подойдя к нему, Рэчел ласково улыбнулась.
- Что привело тебя ко мне, Джейсон? - спросила она.
- Мне сказали отвезти вам это самое письмо, мисс Рэчел, и не давать его никому, как только вам, мисс, - объяснил Джейсон и, погрузив руку в карман штанов, извлек оттуда перепачканный конверт.
Рэчел с первого взгляда узнала твердый мужской почерк. Письмо было от Мэтью.
- Он здесь? - воскликнула она, затрепетав.
Джейсон покачал головой, лицо у него было растерянным:
- Это самое письмо мне дал батюшка мистера Мэтью. Его привез какой-то человек на лошади, ночью. Он явился в Бель-Шансон и отдал хозяину кожаную сумку. Потом вскочил на лошадь и ускакал, да так, будто бы за ним сам черт гнался.
- Спасибо тебе, Джейсон, что сразу привез мне письмо, - Рэчел ласково обняла мальчика за плечи. Это так поразило Джейсона, что его темные глаза стали круглыми, как плошки.
- А теперь пойди на кухню, - распорядилась Рэчел, указывая ему дорогу, - через вестибюль вон в ту дверь, и скажи Лизль, что я велела дать тебе поесть, прежде чем ты отправишься обратно.
Она увидела, что мальчик колеблется.
- Иди-иди, дружок, - увещевала она. - Не стесняйся, беги!
В конце концов Джейсон решился пройти в дом, а Рэчел направилась в библиотеку и плотно закрыла за собой дверь, чтобы без помех прочесть долгожданное письмо.
"Рэчел!
Я так тоскую по тебе, любовь моя, и так желаю быть к тебе поближе, но долг превыше всего, ты знаешь это.
Я не могу рассказать тебе ни где я нахожусь, ни где должен находиться в ближайшее время, а сообщение между нами останется по-прежнему случайным, как это было до сих пор. Я понимаю, как тебе это тяжело, но ты ведь знаешь, с чем это связано. Судьба заставила нас свернуть с пути, нам предназначенного, но я знаю, что мы будем вместе рано или поздно.
Как бы я хотел увидеть твое лицо, услышать твой смех, ощутить прикосновение твоей руки! В разлуке с тобой меня поддерживают только воспоминания о тебе, о минутах, которые мы провели вдвоем. И я посылаю тебе строки, которые соответствуют моим чувствам, хотя совсем другой человек написал их некогда над могилой своей возлюбленной. Помнишь, я рассказывал тебе историю владельца новоорлеанского театра и актрисы Джейн Плесид, которую он любил и на которой так и не смог жениться? Так вот, я вспомнил эти строки и решил познакомить с ними тебя, потому что они выражают мою любовь, выражают то, что у меня на сердце:
"Нет ни часа - ночью ли, днем ли, -
когда бы я не думал о тебе.
Нет ветерка, что не шептал бы о тебе.
Нет спящего под луной цветка, чей аромат
не говорил бы о тебе".
Мэтью".
Кончиками пальцев Рэчел вытерла навернувшиеся на глаза слезы.
- О любовь моя, - прошептала она, - знай, что, где бы ты ни был, я с тобой - отныне и навсегда!
Не один томительный месяц миновал, прежде чем Рэчел снова встретилась с Мэтью. Время от времени она получала от него коротенькие послания, доходившие до нее весьма необычными способами. Порой она обнаруживала записку в свертке с товарами, купленными ею на рынке, порой кто-нибудь приносил ей букет свежесрезанных цветов, а записка скрывалась внутри него. Ни имени, ни какого-либо намека на то, от кого или откуда она. Просто торопливо нацарапанные слова: "Молись, люби, помни".
Как будто она могла разлюбить его! "Ни за что на свете!" - дала она себе клятву. Она любила его так же горячо, как в самом начале. Но только теперь ее любовь стала более глубокой, более крепкой, более осознанной.
Как-то поздней осенью, во второй половине дня, Рэчел отправилась в сопровождении Лизль на рынок купить кое-какой еды к ужину. Приобретение продуктов становилось мало-помалу делом нелегким. Люди осознали, что война может принести с собой множество лишений, и те, кто мог, кинулись делать запасы, оставляя на долю других жалкие крохи. Особенно трудно стало купить сахар. Некоторые торговцы принялись взвинчивать цены, в то время как другие изо всех сил пытались удержать их на прежнем уровне.
Рэчел оставила Лизль торговаться с рыбаком, продававшим свой сегодняшний улов, и отошла в сторону, туда, где темнокожие торговки предлагали покупателю ленты, нитки и прочие мелочи, столь любезные женскому сердцу.
- Что вы ищете, мисс? - поинтересовалась пожилая торговка.
Рэчел пожала плечами.
- Ничего определенного, - ответила она. - Вы не возражаете, если я просто взгляну на ваш товар?
Старуха широко улыбнулась беззубым ртом.
- Я знаю, что вам нужно, - прошамкала она и хитро подмигнула.
Рэчел засмеялась и подумала, что торговцы одинаковы везде - будь то в Ирландии, в Америке или еще где бы то ни было.
Она выбрала атласную ленту цвета темного вина, прикидывая в уме, к какому из ее платьев она подойдет.
- Прекрасный вкус, - одобрила торговка, когда Рэчел взяла с прилавка ленту прекрасного лилового оттенка, тоже атласную. Эта лента так понравилась девушке, что она купила несколько метров ее, а затем выбрала еще одну для матери.
- Сколько с меня? - спросила Рэчел.
Старуха назвала цену и, поскольку она показалась Рэчел смехотворно низкой, она не стала торговаться. Она достала из сумочки мелочь, а торговка тем временем завернула покупку.
Вручая девушке сверток с лентами, она протянула ей еще один - поменьше. Рэчел уже была знакома с прелестным обычаем креольских торговцев дарить покупателю небольшой подарочек - конфету, цветок или что-нибудь еще в этом роде - и с благодарностью улыбнулась.
- Посмотришь, что tante Жермен припасла тебе, деточка, - со смехом пробормотала старуха. - Оно тебе по душе придется, слышишь? - С этими словами она отошла от Рэчел.
Что она такое имеет в виду? Рэчел охватило любопытство. Опустив оба свертка в корзинку, она вернулась туда, где ожидала ее Лизль. Широкая улыбка на ее лице ясно говорила о том, что из схватки с рыбаком она вышла победительницей.
Любопытство Рэчел перешло в нетерпение, и, когда Лизль направилась через дорогу за какими-то пряностями, девушка, изнемогая от желания увидеть содержимое свертка, сочла, что ждать больше не может, и разорвала бумагу.
В ней оказался миниатюрный портрет Мэтью Деверо, а прямо на внутренней стороне коричневой оберточной бумаги было нацарапано: "Встретимся на Ривер-Роуд. Приезжай, как только сможешь".
Рэчел едва не задохнулась от радости. Она должна немедленно мчаться к нему. "Мэтью", - произнесла она с нежностью. Наконец-то! Сердце девушки отчаянно колотилось.
Она торопливо пересекла улицу:
- Идем, Лизль. Мы должны вернуться домой!
- Почему вы так спешите, мисс Рэчел? - удивилась экономка, перекладывая покупки в корзину. - Разве мы не заедем за миссис Кэтлин к ее больной подруге, как собирались?