- Доброе утро, - отозвался он, надеясь, что хрипловатость его голоса она спишет на болезненное изнеможение.
- Ты выглядишь получше.
- Я чувствую себя получше.
Она сглотнула, потом, чуть помолчав, сказала:
- Ты привык. Тебе это все не в новинку. Он кивнул.
- Было бы преувеличением сказать, что я вовсе не обращаю внимания на свою болезнь, но да, я привык к ней. Я знаю, что следует делать.
- Как долго это будет продолжаться?
- Трудно сказать. Лихорадка будет трепать меня через день, а потом просто… прекратится, и все.
- А что потом? Он пожал плечами:
- Потом я буду ждать нового приступа и надеяться, что он так никогда и не начнется.
- А такое может произойти? - Она выпрямилась на своем стуле. - Что болезнь просто никогда не вернется?
- Да, такая уж она странная и переменчивая. Франческа прищурилась:
- Только, пожалуйста, не говори, что она "совсем как женщина".
- Мне и в голову не приходило подобное сравнение. Губы ее чуть сжались, затем расслабились, и она спросила:
- А сколько прошло времени с тех пор, как ты в последний раз… - Она растерянно заморгала. - Как ты их называешь?
Он передернул плечами.
- Я называю их приступами. Потому что ощущение как раз такое, словно болезнь пытается взять тебя приступом. А с последнего прошло шесть месяцев.
- Так это хорошо! - Она прикусила зубками нижнюю губу. - Ведь это хорошо?
- Учитывая, что перед тем промежуток был всего три месяца, думаю, что да, хорошо.
- А как давно это у тебя?
- Это третий приступ. В целом это неплохо по сравнению с теми случаями, которые мне доводилось видеть.
- Предполагается, что я должна найти утешение в этом?
- Я - нахожу, - без обиняков заявил он. - Являясь, так сказать, образцовым христианином.
Она вдруг протянула руку и коснулась его лба.
- А жар стал меньше, - заметила она.
- Да, так и должно быть. Это на редкость предсказуемая болезнь. По крайней мере когда она в разгаре. Жаль, что невозможно предугадать ее начало.
- Неужели через день тебя снова будет трепать лихорадка? Вот просто вдруг возьмет и начнется?
- Да. Просто возьмет и начнется, - подтвердил он. Несколько мгновений она обдумывала это, затем сказала:
- Ты, конечно, не сможешь скрыть это от семьи. Он даже попытался сесть.
- Ради Бога, Франческа, только не говори моей матери и…
- Они приедут со дня на день. - Она не дала ему договорить. - Когда я уезжала из Шотландии, они определенно говорили, что выедут не позже чем через неделю после меня, а зная Джанет, можно смело утверждать, что через три дня. Неужели ты и в самом деле полагаешь, что они не заметят, что ты через день прекраснейшим образом…
- Ну уж и прекраснейшим! - вставил он ядовито.
- Не важно! - отмахнулась она. - Так неужели ты думаешь, что они не заметят, что ты чуть не помираешь через день? Майкл, Бог с тобой! Ну нельзя же в самом деле считать их совершенно лишенными разума.
- Хорошо, - сдался он и откинулся на подушки. - Но больше ни одной душе! Я совершенно не хочу, чтобы весь Лондон пялился на меня как на урода.
- Ну, вряд ли до тебя здесь не появлялось ни одного больного малярией.
- Не нужно мне ни от кого жалости, - огрызнулся он. - Особенно от тебя.
Она отшатнулась, словно он ударил ее, и, конечно же, он сразу почувствовал себя полным идиотом.
- Прости меня, - сказал он. - Это так, вырвалось. Она сердито обожгла его взглядом.
- Мне не нужно твоей жалости, - сказал он покаянно, - но твои заботы и твоя доброжелательность будут как нельзя кстати.
Она избегала смотреть на него, но он знал, что сейчас она решает, поверить ему или нет.
- Я говорю искренне, - сказал он, и у него не было сил даже попытаться скрыть изнеможение, звучавшее в его голосе. - Я рад, что ты рядом. Я ведь проходил через это раньше.
Она бросила на него острый взгляд, словно желая задать какой-то вопрос, но вот какой вопрос, этого он и вообразить не мог.
- Я ведь проходил через такое и раньше, - повторил он, - и в этот раз было… по-другому. Лучше. Легче, - поправился он и даже вздохнул облегченно, отыскав подходящее слово. - Легче.
- А, - отозвалась она и заерзала на своем стуле. - Ну… рада это слышать.
Взгляд его скользнул к окнам. Окна были занавешены тяжелыми шторами, но по краям их просачивался солнечный свет.
- А твоя мать не беспокоится о тебе?
- Ах, Боже мой! - воскликнула Франческа и вскочила со стула, да так поспешно, что ударила руку о прикроватный столик. - Ой-ой-ой!
- Ты не ушиблась? - осведомился Майкл из вежливости, так как было ясно, что ударилась она несильно.
- Ах, Боже мой! - Она потрясла рукой, чтобы скорее прошла боль от ушиба. - Я совершенно забыла про маму. Она же ждала, что я вернусь домой вечером.
- Разве ты не послала ей записку?
- Послала, - сказала она. - Написала, что ты болен. Мама прислала ответ, в котором сообщала, что заедет утром помочь, чем сможет. Который сейчас час? Где у тебя здесь часы? Ах, ну конечно! - И она в смятении повернулась к камину, на полке которого действительно стояли часы.
Ведь эта спальня раньше была спальней Джона и по-прежнему оставалась спальней Джона в некотором смысле. Так как же ей было не знать, где здесь стоят часы?
- Всего лишь восемь, - сказала она со вздохом облегчения. - Мама никогда не встает раньше девяти, если только не случится чего-нибудь из ряда вон выходящего, а сегодняшнее происшествие, будем надеяться, она таковым не сочтет. Я старалась, чтобы записка моя звучала не слишком тревожно.
Зная Франческу, можно было быть уверенным, что записка была составлена со всем хладнокровием и всею невозмутимостью, которыми она славилась. Майкл улыбнулся. Не исключено, что она солгала, будто наняла сиделку.
- Нет никаких оснований для паники, - сказал он. Она взволнованно посмотрела на него:
- Ты же говорил, что не хочешь, чтобы знали, что у тебя малярия!
Он даже рот приоткрыл от изумления. Ему и в голову не приходило, что она настолько серьезно отнесется к его пожеланиям.
- Неужели ты бы стала скрывать мою болезнь от собственной матери? - спросил он негромко.
- Ну конечно. Это ты должен решить, говорить ей или нет. - Это было так трогательно, даже, пожалуй, проглядывала в этом какая-то нежность… - Хотя, по-моему, ты ведешь себя очень глупо, - прибавила она.
Да, "нежность", кажется, не совсем то слово.
- Но я с уважением отнесусь к твоим пожеланиям. - Она подбоченилась, и, окинув его взглядом, в котором ясно читалась досада, прибавила: - Как ты мог даже подумать, что я способна поступить по-другому?
- Я и понятия не имел… - залепетал он.
- Право, Майкл, - ворчливо сказала она. - Не понимаю, что это с тобой такое.
- Может, это болотный воздух так на меня повлиял? Она одарила его таким взглядом, вернее, даже Взглядом с большой буквы.
- Я сейчас еду к матери, - сказала она, натягивая свои невысокие серые ботики, - потому что если не сделать этого, мама обязательно объявится здесь сама, да еще притащит с собой все Королевское медицинское общество.
Он поднял бровь:
- Что, она всякий раз так поступала, когда заболевал кто-то из вас?
Франческа издала звук, который был отчасти фырканьем, отчасти хмыканьем и выражал раздражение.
- Я скоро вернусь. Не вздумай выходить из дома.
Он только воздел руки и саркастически скосил глаза на свой одр болезни.
- Ну, с тебя станется, - пробормотала Франческа.
- Я страшно тронут, что ты так веришь в мои сверхчеловеческие способности.
Она приостановилась в самых дверях.
- Майкл, ты самый несносный из всех смертельно больных пациентов, каких мне только доводилось встречать на своем веку.
- Для меня главное - тебя удивить! - крикнул он ей вслед. И хотя ее серые ботики уже топали по ковру коридора, он был совершенно уверен, что, окажись у Франчески сейчас какой-нибудь тяжелый предмет под рукой, она обязательно запустила бы им в дверь. И с большой силой.
Он откинулся на подушки и улыбнулся. Может, он и был несносным пациентом, но и она была сиделкой не из легких. Что его устраивало как нельзя лучше.
Глава 9
…есть вероятность, конечно, что наши письма разминулись, но вообще-то мне кажется, что ты просто не хочешь переписываться со мной. Я смиряюсь с этим и желаю тебе всего наилучшего. Я не стану беспокоить тебя больше. Надеюсь, ты будешь иметь в виду, что я всегда готов возобновить переписку, стоит только тебе самой передумать.
От графа Килмартина графине Килмартин восемь месяцев спустя после его прибытия в Индию.
Не так-то легко оказалось скрывать его болезнь. Майкл отклонял все приглашения, Франческа же рассказывала повсюду, что граф, прежде чем явиться в свете, пожелал устроить свои домашние дела.
А вот с прислугой было сложнее. Прислуга на то и прислуга, чтобы болтать, в том числе и с прислугой из других домов, так что пришлось Франческе устроить все так, чтобы только самые верные из слуг имели касательство к происходящему в спальне Майкла. Это была мудреная задача, тем более что официально она теперь даже не проживала в Килмартин-Хаусе, по крайней мере до приезда Хелен и Джанет, которых она ожидала с лихорадочным нетерпением.
Но самым трудным оказалось держать в неведении членов ее собственной семьи, проявлявших дьявольское любопытство. Сохранить что-то в тайне в доме Бриджертонов всегда было нелегко, но отбиваться от всей семейки сейчас оказалось сущим кошмаром.
- Почему ты бываешь там каждый день? - спросила Гиацинта за завтраком.
- Я живу там, - ответила Франческа, надкусывая сдобную булочку, что всякий разумный человек воспринял бы как намек на то, что разговаривать она не намерена.
Но Гиацинту это не остановило.
- Ты живешь здесь, - сказала она.
Франческа прожевала булочку, отхлебнула чаю, затягивая время с целью сохранить свой невозмутимый вид, и сказала холодно:
- Я ночую здесь.
- Но ведь где человек ночует, там он и живет, разве не так?
Франческа намазала побольше джема на булочку.
- Я ем, Гиацинта.
Ее младшая сестрица только плечами передернула:
- Я тоже ем. Это не лишает меня возможности вести умную беседу.
- Нет, я убью ее, - проговорила Франческа, ни к кому конкретно не обращаясь, что было неудивительно, поскольку больше за столом никого не было.
- И кому была адресована последняя фраза? - поинтересовалась Гиацинта.
- Богу, - ответила Франческа. - И по-моему, мне только что было даровано свыше разрешение прикончить тебя.
- Пф! - фыркнула Гиацинта. - Если бы все было так просто, то я бы давным-давно выпросила себе разрешение уничтожить половину высшего общества.
Тут Франческа решила наконец, что не всякое заявление Гиацинты требует ответа. Вообще-то все ее заявления можно было оставлять без ответа.
- А, Франческа! - раздался вдруг голос Виолетты, и Франческа с благодарностью подумала, что вот и закрыта опасная тема. - Вот ты где.
И мать вошла в столовую, но, прежде чем она успела сказать хоть слово, Гиацинта поспешила сообщить ей:
- А Франческа собиралась тут меня убить.
- Ну, так, значит, я пришла как раз вовремя, - отозвалась Виолетта, усаживаясь на свое место. - Ты собираешься в Килмартин-Хаус сегодня утром?
Франческа кивнула:
- Я живу там.
- А я вот считаю, что она живет здесь, - встряла Гиацинта и щедрой рукой положила себе в чашку еще сахару.
Виолетта, не обратив на замечание младшей дочери ни малейшего внимания, заявила:
- Думаю, сегодня я поеду вместе с тобой. Франческа чуть вилку не выронила от неожиданности.
- Зачем?
- Хочу повидать Майкла, - ответила Виолетта, пожав своими хрупкими плечами. - Гиацинта, передай мне, пожалуйста, сдобу.
- Я не знаю, какие у него планы на сегодняшний день, - быстро проговорила Франческа. Прошлой ночью у Майкла был приступ - малярия трепала его в четвертый раз, и они очень надеялись, что это последний приступ лихорадки в цикле. И хотя он наверняка уже несколько оправился, все же выглядит, надо думать, ужасно. Кожа его - слава Богу! - так и не приобрела желтушного оттенка, который, как Майкл рассказал ей, часто свидетельствовал о том, что болезнь близится к своей завершающей фазе и смертельному исходу, но все равно у него больной вид, и Франческа не сомневалась, что если Виолетта увидит его сейчас, то придет в неописуемый ужас. И страшную ярость.
Виолетта Бриджертон очень не любила, когда ее держали в неведении. Особенно касательно дела, о котором без преувеличения можно было сказать, что речь тут идет о жизни и смерти.
- Если окажется, что он не сможет меня принять, я просто развернусь и уйду домой, - сказала Виолетта. - Гиацинта, передай мне джем, будь добра.
- И я тоже поеду, - заявила Гиацинта.
О Боже! Нож в руке Франчески, которым она намазывала масло на булочку, задрожал. Может, начать пичкать эту девчонку снотворным? Похоже, только так и удастся решить эту проблему.
- Ты ведь не станешь возражать, если я тоже поеду, правда? - обратилась Гиацинта к матери.
- Разве ты не собиралась ехать куда-то с Элоизой? - быстро вмешалась Франческа.
Гиацинта примолкла, подумала, похлопала ресницами и сказала:
- По-моему, нет.
- По магазинам, может быть? Или к модистке? Гиацинта еще немного порылась в памяти.
- Нет. То есть я совершенно уверена, что ни о чем подобном с Элоизой не договаривалась. Я только на прошлой неделе купила себе новую шляпку. Совершенно чудесную шляпку - зеленую, с прехорошенькой желтоватой отделкой. - Она опустила взгляд на свой тост, мгновение разглядывала его задумчиво, затем потянулась к мармеладу и добавила: - А вообще надоели мне эти магазины.
- Ни одной женщине не могут надоесть магазины, - возразила Франческа даже с некоторым отчаянием.
- А вот мне надоели. Кроме того, граф… - Тут Гиацинта прервала свою речь и спросила, обернувшись к матери: - А можно мне называть его Майклом?
- Ну, это надо будет спросить у него самого, - ответила Виолетта, принимаясь за яйцо всмятку.
Гиацинта снова повернулась к Франческе.
- Он уже целую неделю в Лондоне, а я до сих пор его даже не видела. Меня же подруги будут расспрашивать - а мне и сказать-то будет нечего!
- Сплетничать неприлично, - заметила Виолетта.
- А это вовсе не сплетни, - парировала Гиацинта. - Это самое обыкновенное распространение информации.
Франческа замерла.
- Мама, - сказала она, скорбно качая головой. - Лучше бы ты ограничилась семью.
- Семью детьми, ты хочешь сказать? - поинтересовалась Виолетта, прихлебывая чай. - Я и сама порой так думаю.
- Мама! - воскликнула Гиацинта. Виолетта только улыбнулась.
- Передай соль.
- У мамы только с восьмой попытки и получилось как следует, - объявила Гиацинта, пододвигая матери солонку движением, в котором не было и намека на грацию.
- Следует ли это понимать так, что и ты сама надеешься родить в свое время восьмерых детей? - с самым невинным видом осведомилась Виолетта.
- Боже! Нет, конечно! - воскликнула Гиацинта. Франческа не удержалась от смеха.
- Нехорошо упоминать имя Господа всуе, Гиацинта, - заметила Виолетта примерно тем же тоном, каким говорила, что сплетничать неприлично.
- Почему бы нам и правда не заехать где-нибудь после полудня? - спросила Виолетта Франческу, когда легкомысленное веселье стихло.
Франческа бросила взгляд на часы. Значит, у нее будет примерно час на то, чтобы привести Майкла в пристойный вид. Кроме того, ее мать сказала - "нам". Во множественном числе. Словно она и в самом деле вздумала взять с собой Гиацинту, у которой был настоящий талант превращать всякую неловкую ситуацию в сущий кошмар.
- Я поеду прямо сейчас, - сказала Франческа и быстро поднялась из-за стола. - Надо узнать, сможет ли он принять визитеров.
К ее удивлению, мать тоже сразу поднялась и сказала:
- Я провожу тебя до дверей.
- Э-э… ты серьезно?
-Да.
Гиацинта начала было подниматься тоже.
- Я одна, - сказала Виолетта, даже не повернув головы в сторону младшей дочери.
Гиацинта осталась. Даже у нее довольно было ума, чтобы знать, что не следует спорить с матерью, когда у той безмятежный вид сочетается со стальным тоном.
Мать вышла из столовой первая, и они прошли в молчании до самой прихожей, где Франческа попросила лакея принести ее плащ.
- Ты ничего не хочешь мне сказать? - заговорила наконец Виолетта.
- Не понимаю, о чем ты.
- А я думаю, очень хорошо понимаешь.
- Уверяю тебя, - сказала Франческа, глядя на мать с самым невинным видом, - понятия не имею.
- С недавних пор ты очень много времени проводишь в Килмартин-Хаусе, - сказала Виолетта.
- Я живу там, - напомнила Франческа в сотый, как ей показалось, раз.
- В данный момент не живешь, и меня беспокоит, что о тебе начнут говорить.
- Никто об этом и словом не обмолвился, - возразила Франческа. - И в газетах ничего не было. Если бы обо мне действительно стали судачить, то, уверена, нам это было бы известно.
- То, что люди молчат пока, вовсе не означает, что они не станут болтать завтра.
Франческа раздраженно вздохнула.
- Но я же не незамужняя девица, не девственница какая-нибудь!
- Франческа!
Франческа скрестила руки на груди.
- Мне неприятно вдаваться в такие детали, мама, но так оно и есть.
Вернулся лакей с плащом Франчески в руках и доложил, что карета будет у крыльца буквально сию минуту. Виолетта подождала, пока лакей выйдет на крыльцо дожидаться кареты, и спросила:
- Какие именно у тебя отношения с графом? Франческа так и ахнула:
- Мама!
- Это совсем не праздный вопрос.
- Это самый что ни на есть праздный, вернее, самый что ни на есть глупый вопрос из всех, когда-либо слышанных мною! Майкл мой двоюродный брат.
- Он двоюродный брат твоего покойного мужа, - поправила ее Виолетта.
- Он и мой двоюродный брат, - резко возразила Франческа. - И мой друг. Боже правый! И это ты говоришь! Мне и в голову не приходило… Майкл!
Но истина заключалась в том, что в голову ей это приходило. Из-за болезни Майкла все остальное отступило на второй план: у нее было столько хлопот у постели больного, что она почти сумела заставить себя забыть о том потрясшем ее мгновении, когда в парке она взглянула на него и что-то возродилось к жизни в ее душе.
Что-то такое, что, как она была совершенно уверена, умерло в ее груди четыре года назад.
Но слышать, как ее мать поднимает эту тему… Боже правый, как же это было унизительно! Невозможно, совершенно невозможно, чтобы в душе ее зародилось влечение к Майклу. Это было бы как-то нехорошо. Действительно нехорошо. Это было бы… ладно, пусть просто нехорошо. Ни одно другое слово не описало бы ситуацию точнее.
- Мама, - сказала Франческа, очень стараясь, чтобы голос ее звучал ровно. - Майкл был не совсем здоров последние дни. Я тебе говорила.
- За семь дней могла бы пройти и самая сильная простуда.