Среди прочих возможностей брак с новым наследником герцогского титула всегда стоял на первом месте, хотя Джиджи без восторга относилась к этой затее. У Каррингтона было множество недостатков, но с ними она кое-как могла бы смириться, а при случае даже оценить их. Но Джиджи морщилась при мысли о сентиментальном муженьке, который сохнет по другой девице – к тому же эту девицу она откровенно презирала.
Но вот сейчас, встретившись с лордом Тремейном, она изменила свое мнение о нем. И теперь уже мысль о том, чтобы выйти за него замуж, все сильнее ее распаляла.
– После свадьбы я отменю семьдесят процентов долга, – сказала Джиджи.
Маркиз внимательно посмотрел на нее, ж в какой-то момент ей показалось, что он искренне возмутился. Но он лишь усмехнулся и спросил:
– Почему только семьдесят?
– Ведь пока вы еще не герцог… И неизвестно, когда им станете. – Она намеревалась проявить сдержанность и дать ему время подумать. Но в следующую секунду у нее с языка сорвалось: – Ну, что скажете?
Маркиз немного помолчал, потом ответил:
– Я весьма польщен, но мое сердце уже отдано другой.
– Сердце переменчиво. – "Боже правый, я говорю точно дьявол, вознамерившийся купить его душу", – мысленно добавила Джиджи.
– Я все же склонен думать, что мой характер отличается постоянством.
Черт бы побрал эту мисс фон Швеппенбург! Ну почему ей так повезло?
– Может, вы и правы. – Джиджи пожала плечами. – Но мне нужна ваша рука, а не сердце.
Тремейн остановился и похлопал жеребца по холке, приказывая ему стоять. Она тоже остановилась.
– Мисс Роуленд, вы еще очень молоды, но уже так беспощадны к себе. Почему? – спросил он, заглядывая ей в глаза.
Джиджи вдруг захотелось схватить его за руку и рассказать обо всем – рассказать о том, что ожесточило ее душу. Но она снова пожала плечами.
– Я с четырнадцати лет имею дело с охотниками за богатыми невестами и великосветскими дамами, которые меня совершенно не замечают.
– По-вашему, любовь и уважение для брака не обязательны?
– Насчет любви вы правы. Поэтому любите, кого хотите. Пропадайте у дамы сердца хоть целыми днями. Как только мы скрепим брак, можете вообще уйти и не возвращаться, пока вам не понадобится наследник.
Наверное, зря она это сказала. Даже ей собственные слова показались чересчур дерзкими и бестактными. Когда же маркиз посмотрел на нее потемневшими глазами, у нее пересохло во рту.
– Я иначе представляю себе супружескую жизнь, – ответил Тремейн. – Боюсь, мы не подходим друг другу.
До чего же он хорош! К тому же красив и умен. Только слишком уж принципиальный… Немного разочарованная словами маркиза, Джиджи спросила:
– А что, если я захочу взыскать долг?
– Вы ничего не выиграете, – с невозмутимым видом ответил Тремейн. – Даже обобрав нас до нитки, вы не вернете и половины тех денег, которые задолжал мой покойный кузен. И вам это известно.
Они снова зашагали по тропинке. Размышляя, Джиджи то и дело хмурилась – она ужасно досадовала на мисс фон Швеппенбург. Чем же Теодора так приворожила маркиза? И какое право имела на него эта девица, готовая покорно принять предложение любого влиятельного богача, если тот заслужит благосклонность ее матери? Неужели красота, элегантность и безупречная игра на фортепиано так много значили?
Покосившись на Джиджи, маркиз спросил:
– Я вас обидел?
Чем он мог ее обидеть? Ей все в нем нравилось – все, кроме его возлюбленной.
– Нет, сэр. Вы не обязаны жениться только для того, чтобы доставить мне удовольствие.
– Не знаю, утешит ли это вас, но я польщен, мисс Роуленд. До сих пор никто не просил моей руки, – добавил маркиз с усмешкой.
– Дело в том, сэр, что раньше вы не представляли совершенно никакого интереса. Зато теперь… Теперь готовьтесь – молоденькие девушки будут ходить за вами по пятам, предлагая руку и сердце.
– Но вы навсегда останетесь первой, – заметил маркиз.
Первой? Он что, насмехается над ней?
– Да, первой, кому отказали, – пробурчала Джиджи.
Лорд Тремейн ничего не ответил, и они довольно долго шли молча. Ветер усиливался, а снег, заметавший тропинку, поскрипывал у них под ногами. Где-то в полумиле от дома они встретили миссис Роуленд – ее сопровождали трое слуг с фонарями. Увидев дочь, она воскликнула:
– Ах, Джиджи!
Подобрав юбки, миссис Роуленд бросилась им навстречу. Заключив Джиджи в объятия, она принялась целовать ее, приговаривая:
– Ах, Джиджи, ах, глупенькая… Но где же ты была? Посмотри, какая ужасная погода. Ты могла замерзнуть… и умереть!
– Не беспокойся, мама, – в смущении пробормотала Джиджи; ей было неудобно, что мать говорит так в присутствии лорда Тремейна. – Я же не путешествовала по Антарктиде. Просто вышла немного прогуляться.
– Я беспокоилась, потому что в последнее время ты была сама не своя. А теперь давай-ка…
Тут миссис Роуленд наконец-то заметила рядом с Джиджи красивого незнакомца. Она вопросительно взглянула на дочь, и та, тихо вздохнув, сказала:
– Мама, позволь представить тебе маркиза Тремейна. Лорд Тремейн, это моя мать, миссис Роуленд. Маркиз любезно согласился проводить меня, чтобы я не заблудилась при таком страшном буране.
Миссис Роуленд расплылась в улыбке:
– Ах, лорд Тремейн, а мы думали, что вы все еще в Париже…
– Семестр закончился неделю назад, мадам. – Он поклонился. – Надеюсь, вы меня простите. Я по незнанию вторгся в ваши владения и случайно встретил мисс Роуленд. Она позволила составить ей компанию.
Маркиз повернулся к Джиджи и снова поклонился.
– Чрезвычайно рад нашему знакомству, мисс Роуленд. Полагаю, теперь вы в надежных руках.
– Сэр, вы шутите? Неужели вы действительно собираетесь ехать куда-то в такую ужасную погоду?! – изумилась миссис Роуленд. – Да вы ведь наверняка заблудитесь в темноте! Нет уж, вы непременно должны зайти к нам.
Тремейн начал отнекиваться, но миссис Роуленд утверждала, что он обязательно заблудится, если не откажется от своего безрассудного намерения, и отправится сейчас к себе в поместье. В конце концов маркиз согласился отобедать с ними, а потом с комфортом доехать до дома в карете.
Но Джиджи нисколько не обрадовалась. Ей хотелось, чтобы лорд Тремейн побыстрее убрался к себе в поместье. И ее совсем не позабавило то, что мать еще больше оживилась, рассмотрев лорда получше при хорошем освещении. Глядя, как мать заботится о госте и как улыбается ему, она то и дело хмурилась.
Но Джиджи все равно надела свое лучшее вечернее платье – легкий воздушный наряд из темно-синего, как ночное небо, шелка. Кроме того, она распорядилась, чтобы ей заново уложили волосы – очень уж хотелось предстать перед маркизом хорошенькой и соблазнительной.
За обедом миссис Роуленд искусно и терпеливо расспрашивала лорда Тремейна о его жизни. И оказалось, что он – гражданин мира. В свои двадцать с небольшим он успел пожить во всех главных столицах Европы и вдобавок побывать на великом множестве популярных европейских курортов.
Держался же маркиз с достоинством принца, но без надменности, которую большинство аристократов впитывают с молоком матери. И тем не менее он был аристократом до кончиков ногтей. Тремейн не только наследовал герцогский титул, но по линии матери, урожденной Виттельсбах, был связан кровными узами с династиями Габсбургов, Гогенцоллернов и даже самих Ганноверов.
В отличие от Каррингтона, чей безвольный подбородок и бессмысленный взгляд почти сразу же бросались в глаза, лорд Тремейн был настоящим красавцем, в это еще больше огорчало Джиджи – слишком уж решительно он отклонил ее предложение.
А миссис Роуленд явно благоговела перед ним. Многозначительно поглядывая на дочь, она словно говорила: "Не молчи же. Очаруй его. Разве ты не видишь, что он само совершенство?" Но Джиджи сидела и хмурилась. Настроение ее с каждой минутой, ухудшалось, и она с нетерпением ждала конца обеда.
Но и после обеда ее мучения не закончились. Миссис Роуленд знала, что маркиз – замечательный пианист, поэтому попросила его сыграть для них. Что он и сделал, блеснув талантом прирожденного исполнителя. А Джиджи украдкой, поглядывала на него и то и дело тихонько вздыхала. "Уходи же, уходи побыстрее", – твердила она мысленно.
Но вскоре выяснилось, что мучениям Джиджи конца не будет. Приблизившись к окну, лорд Тремейн нахмурился – оказалось, что снежная буря усиливается. И тут миссис Роуленд с улыбкой заявила, что гость может не беспокоиться, – мол, благодаря ее, миссис Роуленд, исключительной дальновидности к его родителям уже давно был послан слуга, чтобы сообщить: из-за непогоды лорд Тремейн заночует в гостях.
Джиджи надеялась, что маркиз уедет и что она больше никогда его не увидит. Как же ей теперь пережить ночь под одной крышей с ним?! А ведь все это время она будет знать, что он совсем рядом…
Камден никак не мог уснуть, но чужая кровать была здесь совершенно ни при чем – к чужим кроватям он давно привык. Не имея собственного дома, переезжая из города в город, перебираясь из дома в дом, он частенько ночевал в комнатах, которые ему не принадлежали.
Он не солгал миссис Роуленд. Он действительно жил едва ли не во всех европейских столицах и побывал на самых лучших курортах Европы. Просто маркиз умолчал о причине своих странствий. Все дело в том, что его родители обращались с деньгами чрезвычайно беспечно, поэтому постоянное жилище было им не по карману.
Их переезды из города в город и с курорта на курорт не совпадали с сезонной миграцией состоятельных людей. Например, летом, когда все устремлялись в Биарриц и Экс-ле-Бен, они обосновывались на вилле какого-нибудь родственника в Ницце. Иногда задерживались где-нибудь, если пустовал дом друзей или родственников, отправившихся в путешествие. Но средств постоянно не хватало, уже в тринадцать лет Камден взял на себя ведение домашнего хозяйства. К тому времени он научился договариваться с кредиторами, задабривать слуг и быстро выучивать новые языки, чтобы торговаться с местными лавочниками. Он не имел ничего против бедности, но ему претило лгать, лицемерить и изворачиваться – и все только для того, чтобы его родители могли и дальше преспокойно закрывать глаза на плачевное состояние своих финансов.
Рядом с Теодорой он отдыхал душой. Они познакомились в Санкт-Петербурге, где их матери в складчину держали тройку. Ей тогда было пятнадцать, ему – шестнадцать. Она тоже была бедна и тоже постоянно переезжала с места на место. Они сразу же понравились друг другу, потому что понимали друг друга без слов.
Но не мысли о Теодоре лишали его сейчас сна, а мисс Роуленд. Еще до их случайной встречи Тремейн более или менее ожидал, что она предложит объединить его будущий титул и свое состояние. Он также ожидал, что будет кусать локти, отвергая богатство, о котором мечтал всю свою жизнь.
Вот только сама мисс Роуленд оказалась для него полнейшей неожиданностью – бессердечная, ожесточенная, не по годам циничная. Но беспощаднее всего она поступала с самой собой, упорно настаивая, что предел ее мечтаний – оглушить герцога его собственным гроссбухом и отвести к алтарю.
Однако за обедом на лице этой хладнокровной и расчетливой особы явственно проступали горечь и разочарование. Было очевидно, что он, Камден, понравился ей, понравился настолько, что она не просто расстроилась из-за его отказа, а впала в самое настоящее уныние.
Удивительно, но Камдену она тоже понравилась. Ее откровенность – она называла вещи своими именами – была словно глоток свежего воздуха после туманных намеков и недомолвок, которые всю жизнь сопровождали его отношения с людьми вне семейного круга. И все-таки отнюдь не это качество произвело наибольшее впечатление на Камдена. Он не мог уснуть, он ворочался с боку на бок, потому что его поразила ее необычайная чувственность.
Ей хотелось прикоснуться к нему – это желание весь вечер отражалось в каждом ее взгляде – и в прямом, и в брошенном украдкой. "Как только мы скрепим брак, можете вообще уйти и не возвращаться, пока вам не понадобится наследник". Кажется, именно так она сказала. Возможно, она все-таки девственница, однако чистой и непорочной ее никак не назовешь. Мисс Роуленд прекрасно разбиралась в этих делах.
Но мисс Роуленд пока еще не догадывалась, что при своей душевной прямоте в постели она будет подобна стихии. Ни один мужчина не сможет просто скатиться с нее и уйти. Даже выжатый как лимон, мужчина в первую очередь позаботится о том, чтобы снова затащить ее в постель.
В конце концов, Камден все же забылся беспокойным сном, но почти тотчас же проснулся. В силу многолетней привычки он оставил ставни открытыми, чтобы выглянуть поутру в окно и сообразить, в какой город его занесло на этот раз. Снегопад прекратился, и теперь в окно ярко светила луна, отбрасывавшая до самой двери узкую полоску серебристого света. У порога же, прислонившись спиной к дверному косяку, стояла женщина в длинной ночной рубашке. Камден не видел ее лица, но почему-то сразу же понял, что это – мисс Роуленд, девица на редкость решительная, так что ей никак не подходило детское имечко Джиджи.
Хотя дому Роулендов было далеко до огромного особняка в "Двенадцати колоннах", в нем все же насчитывалось с полсотни комнат. Все хозяйские покои размещались в одном крыле, а спальня, которую отвели Камдену, находилась в противоположном. Значит, юная мисс не просто перепутала комнаты. Было совершенно очевидно: она пришла именно туда, куда хотела прийти.
А ведь он спал в чем мать родила. Ночная рубашка покойного мистера Роуленда, которой его любезно снабдили, слишком стесняла движения.
Долгое время девушка стояла у двери, стояла не шелохнувшись. Камдену ужасно хотелось сказать ей, чтобы побыстрее приступала к делу – или пусть убирается из спальни, предоставив ему спокойно ворочаться с боку на бок. Но тут она решительным движением прикрыла за собой дверь и столь же решительно направилась к его кровати.
Приблизившись, она опустилась на колени, так что ее лицо оказалось совсем рядом с его локтем. Ее темные, как ночь, волосы были распущены, а ночная рубашка ослепительно белела в полутьме. Камден не видел ее лица, но слышал неровное дыхание: долгий прерывистый вдох, затем секундная пауза – и быстрый порывистый выдох. И так до бесконечности.
Девушка не шевелилась. Чего же она ждет? Разве не удостоверилась, что он спит беспробудным сном? Камден отчаянно убеждал себя в том, что ее здесь нет, но у него ничего не получалось – дыхание мисс Роуленд шевелило волоски на его руке, а исходивший от нее чудесный запах, казалось, обволакивал все его существо.
Что же ей нужно?
Тут девушка протянула руку и, приложив ладошку к его ладони, переплела свои пальцы с его. Кончики ее пальцев были холодны как лед – во всяком случае, так ему казалось, потому что он пылал, словно в огне.
Камдену хотелось схватить ее и усадить на себя верхом, хотелось показать ей, что ждет безрассудную девицу, которая глубокой ночью пробирается в спальню мужчины, уже несколько часов думавшего об этой самой девице.
Внезапно рука девушки снова пришла в движение – пальцы ее сомкнулись вокруг запястья маркиза, опалив его своей прохладой. Потом она вдруг поднялась на ноги и почти тотчас же склонилась над ним, так что прядь ее волос скользнула по сгибу его локтя.
Камден прикусил губу; ему все труднее было сдерживаться, все труднее притворяться спящим.
А Джиджи тем временем поглаживала его руку, затем провела ладонью по щеке. В следующую секунду послышалось тихое "ах", и рука девушки отдернулась, – вероятно, юную мисс удивила тетина на его щеке. Камден скова прикусил губу – неопытность девушки возбуждала его не меньше, чем ее дерзость.
Но "любопытная" рука вскоре вернулась – теперь пальчики Джиджи скользили по его подбородку. Потом она провела пальцем по его губам, и Камден, чуть не вскрикнув, судорожно вцепился в одеяло. Она понятия не имела, что с ним творит, иначе тотчас же покинула бы спальню.
Тут Джиджи снова поменяла позу – уселась на краешек кровати. Затем наклонила голову – и на маркиза хлынул водопад волос, расплескавшийся по его груди.
И в тот же момент терпение Камдена лопнуло. Не выдержав, он схватил Джиджи за сорочку и рванул на себя. Она громко вскрикнула и отчаянно замахала руками. Но Камден тотчас подавил ее бунт, подмяв под себя, так что она распласталась на постели.
Теперь их разделяла только ее ночная рубашка. А Джиджи Роуленд была вызывающе женственна – полные груди и округлые, налитые плотью бедра. Из горла маркиза вырвался стон, и он поцеловал девушку в ухо, затем в шею. Камден нисколько не сомневался: сейчас эта юная мисс, оказавшаяся в его постели, была совершенно беззащитна. Да, она находилась в его власти, и он мог делать с ней все, что захотел бы. А она кусала бы губы, она стонала бы и всхлипывала, потому что он довел бы ее до исступления, пробудил бы в ней ненасытное желание.
Чтобы сдержаться, чтобы не поддаться искушению, Камдену пришлось призвать на помощь всю свою волю. И он тут же принялся упрекать себя за несдержанность, за то, что едва не овладел молоденькой девушкой только потому, что понравился ей.
Шумно вздохнув, Камден скатился с Джиджи и молча повернулся к ней спиной – словно ничего не произошло. Девушка тотчас же вскочила с постели, но, как ни странно, не выбежала из комнаты. Чуть отступив от кровати, Джиджи сделала глубокий вдох, и Камдену показалось, что она что-то тихонько прошептала.
"Ну почему же она не уходит? – спрашивал он себя. – Поскорее бы уходила. А если останется, если снова приблизится к постели, то я уже не смогу остановиться".
И тут она опять приблизилась к кровати! Ее мягкая поступь громом отдавалась в его ушах, словно выстрелы в ночи. Кровь бешено стучала у него в висках, и Камден возбужденный до предела, едва удержался от стона. "Надо держаться, надо держаться, – говорил он себе, – иначе…"
В следующее мгновение Джиджи резко развернулась и пулей вылетела из комнаты, хлопнув дверью. Еще несколько секунд после этого он слышал, как она мчится по коридору.
Когда же дом снова погрузился в тишину, Камден вздохнул с величайшим облегчением.
– Слава Богу, что все закончилось именно так, – проговорил он вполголоса.
Джиджи вся горела и пылала. То ей казалось, что ее пожирает пламя ада, то чудилось, что греет блаженство загробного мира, но на самом деле она сгорала от вполне земного стыда, к которому примешивалось обычное нервное возбуждение.
И у нее действительно были все основания стыдиться. Ведь этой ночью… Ах, еще секунда – и она бы запрыгнула обратно в постель к лорду Тремейну. А потом – страстные объятия, соитие и ужасные последствия. Что же касается Тремейна, то он, как честный человек, в конце концов, взял бы ее в жены, несмотря на отвращение к ней. Именно этого ей хотелось, ужасно хотелось. Ведь тогда он избавил бы ее от всепоглощающего одиночества, избавил бы от всех печалей. Ах, только бы его заполучить…
Но уже минуту спустя Джиджи решительно отбросила эти мысли. Слишком уж недостойной была подобная затея. Да-да, ей не следует об этом думать, не следует…