- Аласдэр, - зашептала она, - самые лучшие мужья получаются из негодяев, переменившихся под влиянием хорошей жены. Мисс Гамильтон через две недели заставит его плясать под свою дудку. Кроме того, он еще совсем молод. Ведь ему нет и тридцати лет?
- Двадцать девять, - признал Аласдэр. Леди Кертон просияла.
- Великолепно! Мисс Гамильтон двадцать два, хотя по виду этого и не скажешь. В самом деле, Аласдэр! Давайте объединимся, вы и я. Каждый раз, когда мы действовали совместно, мы добивались замечательных результатов. Я могла бы пригласить их четверых в театр на следующей неделе. Ровена будет очень рада нашей помощи.
Отставленный Аласдэром бокал звякнул о край тарелки. Паника сжала ему горло. Боже мой! Куин? Но он последний, кто нужен Эсме.
С Куином можно здорово покуролесить, его хорошо иметь в друзьях, но вряд ли кто-нибудь пожелал бы выдать замуж за него свою сестру. И уж, конечно, никто не захотел-бы, чтобы он женился на женщине, которую… Нет, будь он проклят! Куин повеса и шалопай, настоящий прохвост. Он собаку съел на самых безнравственных развлечениях, которые только может предложить Лондон. И он питает слабость к самому худшему сорту женщин. Подойдет любая юбка; чем грязнее, тем лучше. Куину неведомо, что хорошо, а что плохо. Что же касается морали, то он не лучше Аласдэра.
Конечно, он немного моложе… ну, пусть ненамного. И он обладатель громкого титула, очень древнего - другими словами, настоящий англичанин. Но он не богаче. Не красивей. С другой стороны, он еще не ожесточился. В его глазах нет той греховности и усталости, которые заставляют матерей держать своих дочек подальше от Аласдэра.
Но какое ему до этого дело? Эсме - не его проблема, будь она проклята. Он не звал ее в свою жизнь, он даже не приглашал ее в свою постель, пусть такая мысль и закрадывалась ему в голову. Она, наверное, знает, как отделаться от Куина? Если леди Таттон так решительно отвергла его, она вряд ли одобрит и Куина. Ладно, пусть сами разбираются! Что бы ни произошло, не его дело. Придя к такому заключению, Аласдэр схватил бокал и осушил его.
- Аласдэр! - донеслось до него откуда-то издалека. - Фу, Аласдэр!
Он повернулся и увидел уставившуюся на него леди Кертон. Она показывала на его столовый прибор.
- Аласдэр, дорогой мой!
- Что?
Леди Кертон улыбалась.
- Боюсь, вы только что выпили мое вино.
- Не понимаю! - говорила на следующее утро леди Тат-тон, натягивая перчатки. - Что случилось с обществом, пока меня не было? Сэр Аласдэр Маклахлан! На обеде у Элизабет! Меня это удивляет.
Эсме взглянула на нее из-за утренней газеты.
- Да, это было неожиданностью.
Леди Таттон рассматривала перед зеркалом, как сидит на ней шляпка, подумала и сдвинула ее немного набок.
- А Изабел, такая умница, такая здравомыслящая женщина, чуть ли не заискивала перед ним! И этот его приятель - лорд Уинвуд, - его тоже считают шалопаем. Но мне нравится его мать. Лучшей родословной и желать нельзя. Но сам Уинвуд? Я не уверена, что Элизабет и Изабел правы, предложив…
Эсме снова уткнулась в газету.
- Предложив что, тетя Ровена?
- Так, не обращай внимания! - Она взяла сумочку. - Ты уверена, что не хочешь поехать со мной? - спросила она в третий раз. - Это просто примерка, хотя почему мадам Пано захотела сделать еще одну и в столь ранний час, мне непонятно. Но после примерки мы могли бы отправиться на Бонд-стрит и взглянуть на туфли-лодочки, которые так понравились тебе на прошлой неделе.
Эсме отложила газету и встала.
- Спасибо, не хочу, - сказала она. - Сегодня Лидия приведет Сорчу.
- Ах, я забыла, - сказала ее светлость. - Поцелуй ее за меня.
Эсме чмокнула тетю в щечку и проводила ее до дверей. Не успела карета леди Таттон отъехать, как со стороны Аппер-Брук-стрит на площадь въехала другая знакомая карета. Лидия появилась раньше обычного.
Гримонда, дворецкого, не оказалось на месте, и Эсме не стала звонить, чтобы вызвать его. Она сама распахнула дверь и в нетерпении сбежала вниз по ступенькам. Но не Лидия вышла из кареты. С Сорчей на руках из нее вышел Маклахлан.
- Доброе утро, - сказал Аласдэр.
- Мей! - обрадовалась Сорча. - Смотли! Смотли! Видишь эту куклу? Класивая, да?
Аласдэр с обожанием улыбнулся и подтолкнул девочку к Эсме.
- Лидия неважно себя чувствует, - сказал он. - Я решил сам привезти Сорчу.
- Понимаю, - тихо сказала Эсме. - Вы зайдете в дом?
С Сорчей на руках она возвратилась в маленькую гостиную и предложила ему кресло. Он сел, почти робко глядя на нее настороженными глазами. Эсме тоже села, усадив на колени Сорчу, не совсем понимая, рада она видеть Маклахлана или нет.
Сорча, сияя, лепетала:
- Видишь платье, Мей? Видишь это платье? У нее голубое платье. У нее есть туфли. И класивые волосы.
- Боже! Сколько новых слов! - Эсме осторожно поцеловала ребенка в макушку, чтобы не сделать ей больно. - Какая красивая кукла. Она новая?
- Новая, - согласилась Сорча, стаскивая одну из кукольных атласных туфелек. - Видишь чулочки?
Аласдэр откашлялся.
- Я подумал, пора ей купить другую куклу, - заговорил он. - У этой куклы целый гардероб. Сорче нравится одевать и раздевать их.
Эсме улыбнулась.
- Пальчики у нее стали такими ловкими. Аласдэр бросил на нее непонятный взгляд.
- Просто удивительно, как они быстро меняются. На этой неделе она начала говорить целыми предложениями.
Эсме почувствовала, как в груди ее что-то сжалось.
- И это вызывает чувство тревоги, правда? - сказала она тихо. - Только что, когда умерла наша мама, она была совсем несмышленым младенцем. А сейчас я смотрю на нее и вижу маленькую девочку. Меня пугает быстрота, с которой она меняется.
Аласдэр улыбнулся.
- Я начинаю думать, что тревога - проклятие каждого родителя, - отвечал он. - Но мы должны помнить, что Сорча не робкого десятка. Она упрямая, непокорная и жизнерадостная. Вы сами говорили это.
Сорча тем временем стянула с куклы платье.
- Лубашечка, Мей, - сказала она, роняя платье на пол. - Видишь, лубашечка? Сними. И штанишки. Сними их тоже.
Эсме улыбнулась.
- Ее словарь быстро растет. Кажется, она выучила все слова, обозначающие дамское белье.
Он поднял бровь и улыбнулся своей бесподобной улыбкой.
- Ну, это ведь вы сказали, что учиться нужно у мастеров своего дела.
Эсме посмотрела на него с упреком.
- Скажите, а что с Лидией? Уж не заболела ли она ангиной, как многие в Мейфэре?
- Боюсь, хуже. Сильное растяжение связок в запястье.
- Ох! Что случилось?
- Сорча, этот бесенок, вчера убежала от нее и бросилась к лестнице. Стала отбиваться, и Лидии не повезло.
Эсме заволновалась. Бросилась к лестнице? Очень уж Сорча своевольный ребенок! Она снова могла пострадать. И бедная Лидия! Может быть, она не так уж хорошо справляется с ребенком? Эсме не знала, тревожиться ей или вздохнуть с облегчением.
Аласдэр словно прочитал ее мысли.
- Сорча - непростой ребенок, Эсме, - сказал он. - И вам, и Лидии с ней приходится трудно. Но мы не можем завернуть ее в вату.
- Да, вы правы. - Она осторожно дотронулась до шрама. - Мне станет легче, когда не будет швов.
- Доктор Рид уверен, что после того как отрастут волосы, шрам не будет заметен, - сказал он, словно прочитал ее мысли. - Не тревожьтесь об этом.
Сорча, извиваясь, высвободилась из рук Эсме, сползла с ее колен и, ковыляя, направилась по ковру к отцу, держа в одной руке куклу, а в другой - кукольную рубашечку. Но почти у цели своего путешествия споткнулась и полетела на пол.
В одно мгновение Аласдэр подхватил ее.
- Осторожнее, озорница!
Он посадил малышку к себе на колено, сделал строгое лицо и мягко пожурил ее, сказав, что в гостиной не надо бегать. Сорча слушала, глядя в лицо своего отца светло-голубыми, как льдинки, глазами, все еще сжимая в руке полураздетую куклу. Эсме пришло в голову, что реакция Аласдэра - не говоря уже о ее быстроте - сделалась подсознательной. Так ведут себя отцы. Он стал отцом, и это проявлялось во множестве мелочей.
Ей больше не нужно так сильно тревожиться о Сорче. Гораздо больше ей следует беспокоиться о самой себе, о своем бедном сердце.
Пожурив малышку, Аласдэр провел рукой по ее волосам, откинув их со лба. Сорча повернулась и вручила ему куклу.
- Сними, - скомандовала она. - Сними это.
- Вот маленькая упрямица, - сказал он, осторожно снимая крошечную туфельку.
Сорча издала восторженный вопль и слезла с его колена. Схватив куклу вместе с ее одеждой, она пошла к тому месту, где под окнами леди Таттон устроила уголок для игр. Девочка сбросила крышку с большой плетеной корзинки и начала выбрасывать из нее на ковер игрушки.
- Она чувствует себя здесь как дома, - заметил Аласдэр.
- Ну, она никогда не встречала здесь незнакомых людей, - сказала Эсме.
Какое-то время они молча наблюдали за ней. После того как корзинка опустела, Сорча уселась на пол и стала играть.
Эсме заговорила, продолжая смотреть на Сорчу, но обращаясь к Аласдэру.
- Аласдэр, - тихо произнесла она, - зачем вы здесь? На какой-то миг ей показалось, что он не ответит.
Взглянув на него, она увидела в его глазах что-то похожее на вызов.
- Ваша тетя, несомненно, не одобрила бы этого, - наконец сказал он. - Но она мой ребенок, Эсме. Я имею право находиться с ней, где бы она ни была.
- Моей тети нет дома, - отвечала она. - И я спросила совсем не о том.
В его взгляде появилось что-то новое.
- Я хотел вручить вам кое-что, - сказал он, засовывая руку в карман брюк. Он вынул маленькую коробочку зеленого бархата и подал ей. Коробочка показалась ей знакомой. Эсме взяла ее.
- Откройте, - сказал он. - Пожалуйста.
Эсме с любопытством открыла. Внутри оказалась переливающаяся нитка отличного жемчуга. Она подняла ее за застежку и обомлела. Застежка была золотой, с изысканным орнаментом и инкрустирована шестью бриллиантами. Жемчужины были прекрасно подобраны и крупнее, чем те, которых она лишилась.
- Какая красота! - прошептала она. - Но я не могу принять от вас такой подарок.
- Это не подарок, - возразил он. - Это возмещение. Конечно, ничто не заменит вам того жемчуга, который оставила вам ваша мать, но это лучшее, что я смог раздобыть в спешке.
- Он очень хорош.
Аласдэр улыбнулся немного грустно.
- Я хотел вручить его вам, Эсме, на следующее утро после того случая. Но когда я вернулся домой от ювелира, там уже была леди Таттон, и все очень быстро покатилось к черту. Я не вспоминал о нем до тех пор… пока не увидел вас прошлым вечером. На шее у вас ничего не было, и я подумал… Впрочем, не важно. В любом случае жемчуг ваш. Эсме почувствовала, как горят ее щеки.
- О, я не могу! - настаивала она, закрывая коробочку и отодвигая ее от себя. - Благодарю вас. Но я совершенно уверена - тетя Ровена скажет, что это неприлично.
Его глаза сердито блеснули.
- А я совершенно уверен, что это не так. Возьмите его, Эсме. Пожалуйста. Я хочу, чтобы жемчуг был вашим. Кроме того, кто будет знать, что это не жемчуг вашей матери? Одна нить жемчуга похожа на другую.
Широко раскрыв глаза, она покачала головой.
- Я буду знать, - отвечала она. - И еще я знаю, что вы очень много заплатили за них. Жемчужины прекрасные и очень хорошо подобраны.
- И они ваши, - твердо сказал он.
Эсме положила коробочку к себе на колени.
- Тогда я оставлю их для Сорчи.
- Как хотите, - с неудовольствием сказал он.
- Аласдэр, пожалуйста, - откликнулась Эсме. - Давайте не будем ссориться.
Он сухо кивнул и снова стал смотреть на Сорчу, которая выкладывала из кубиков круг вокруг раздетой куклы.
Эсме снова открыла коробочку и уставилась на жемчужины, стараясь удержать слезы, от которых глазам стало горячо. Почему подарок заставил ее чувствовать себя несчастной? Тяжело лежал он на ее ладони, тяжело было на сердце. И это все, что их теперь будет связывать? Минуты напряженных встреч? Осторожные слова? Совместная забота о малышке, которая дорога обоим? Но этого так мало. Так мало.
Она закрыла коробочку и взяла себя в руки.
- Надеюсь, Уэллингз и остальные слуги в добром здравии?
- С ними все в порядке, - отвечал он.
- А что миссис Кросби? - продолжала она, и голос ее не дрогнул. - Надеюсь, она совсем оправилась?
Он не отрывал взгляда от Сорчи.
- Я не видел ее последние день-два, - отвечал он. - Но, кажется, она чувствует себя намного лучше. У нее хороший цвет лица. Она набирает вес.
- Рада слышать это, - искренне сказала она. - Я удивилась, увидев вас вчера у леди Грейвнел. Вам понравилось, как вы провели вечер?
- Не особенно, - ответил он. - А вам?
- Я нахожу, что леди Грейвнел очень гостеприимна, - сказала Эсме. - Я признательна ей за приглашение.
Он наконец перевел взгляд на нее. Глаза у него были холодными и непроницаемыми.
- Похоже, вас всюду приглашают, - заметил он. - Мне кажется, леди Таттон слишком торопится.
- Тетя действительно хочет, чтобы я больше бывала в обществе, - согласилась она. - Она хочет, чтобы я "повращалась", Бог знает, что она подразумевает под этим.
Он снова как-то странно улыбнулся.
- Я думаю, вы знаете, что это значит. Это значит, что она действительно намерена выдать вас замуж.
- Да, ведь именно этим занимаются в Лондоне? - холодно заметила Эсме. - Одно семейство оценивает другое, как на Таттерсоллз, а затем находят удачную партию.
Его глаза были полузакрыты, рот скривился в сардонической усмешке.
- Да, я слышал об этом, - отвечал он. - Но столь достойные джентльмены редко появляются в тех кругах, где я бываю. По крайней мере вы двое очень украсили это скучное время года в Мейфэре.
Эсме прищурилась.
- Ладно, Аласдэр! - наконец выпалила она. - Какое вам дело до того, что мы сжигаем мосты? Вы не испытываете никакого уважения к обществу. Еще бы, вы ведь даже не живете здесь! Да, тетя Ровена хочет видеть меня счастливой, а для нее это означает замужество.
Он какое-то время недоверчиво смотрел на нее.
- А что это значит для вас, Эсме? - спросил он, понизив голос. - Мне просто любопытно, видите ли. И это мое дело, потому что за кого бы вы ни вышли замуж, этот человек сделается частью жизни Сорчи.
Эсме хотелось оспорить его логику, стереть насмешливую улыбку с его губ, но она не могла найти подходящих фраз. Она вскочила со своего кресла и нервно заходила по комнате.
- Вы знаете, что я никогда не выйду замуж за человека, который не испытывал бы симпатии к Сорче, - сказала она с тихой яростью. - После того, через что я прошла, не смейте предполагать что-нибудь другое.
Аласдэр, конечно, встал, как только она поднялась. Теперь он стоял рядом с креслом, большой и молчаливый, глядя, как она приближается к нему. Это не был прежний красивый и обворожительный bon vivant. У него были суровые и усталые глаза. Твердый рот, плотно сжатые челюсти. Наконец он склонил голову:
- Мои извинения.
Слишком рассерженная, чтобы оказаться с ним лицом к лицу, она повернулась и снова заходила по комнате.
- Да, я считаю - мне следует выйти замуж, - продолжала она. - Вы сами говорили мне это, если помните.
- Следует? - повторил Аласдэр, игнорируя ее замечание. - Это звучит зловеще.
Она сложила руки на груди и смотрела в окно невидящими глазами.
- Я имею в виду, что хочу определиться, - отвечала она, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно. - Я не хочу походить на свою мать. Мне не нужны волнения и драмы. Аласдэр, я хочу жить своей жизнью, иметь свою семью. Я хочу быть частью чего-то, чего у меня никогда не было. Как вы не понимаете?
Наконец-то он, кажется, слушал ее, а не изливал собственное разочарование.
- Хотел бы я понять, - тихо сказал он.
Не отворачиваясь от окна, Эсме продолжала:
- Я всегда жила в чьем-то доме. В чьей-то жизни. Я всегда жила под покровительством одного или другого отчима, меня терпели, а иногда даже испытывали ко мне привязанность, но все же я никогда по-настоящему не была частью чего-то. Вы понятия не имеете, Аласдэр, что это такое. Чувствуешь себя пятым колесом у кареты. Пыльным углом в комнате, которую не используют. И я до смерти устала от этого.
- Я сожалею. - Слова прозвучали так близко, что она вздрогнула.
Эсме приложила пальцы к губам, чтобы не сказать что-нибудь еще более жалобное и глупое. Она чувствовала тепло, исходящее от его тела, - он теперь стоял позади нее. Она замерла, когда он положил руку ей на плечо. Его рука была тяжелой и теплой, она давала покой и утешение, хотя она знала, что ей не следует принимать утешение от него.
- Я сожалею, - снова сказал он. - Может быть, Эсме, я понимаю больше, чем выдумаете.
Она коротко и горько рассмеялась.
- Позвольте мне усомниться в этом. Он долго молчал.
- Эсме, можно чувствовать себя лишним, даже живя собственной жизнью, мне это доподлинно известно, - наконец произнес он. - А жить в таком месте, где вы сейчас находитесь, значит быть частью чего-то.
Она подняла голову и теперь видела его смутное отражение в окне.
- Что вы хотите сказать?
Он пожал плечами и уставился в пол.
- Не знаю, - сказал он. - Я вдруг вспомнил свое детство в Шотландии. Временами мне кажется, что я никогда не чувствовал себя там своим.
- Но у вас были дом и семья.
- О, будьте уверены, - признал он. - Но чувство принадлежности к семье не такое простое, как вам представляется, Эсме. Оно… оно гораздо сложнее. И это чертовски трудно объяснить.
- Хотела бы я понять, - настаивала она, повторяя его слова.
Было видно, что он колеблется, что ему нелегко говорить об этом.
- Просто я не был похож на других в своей семье, - тихо заговорил он. - Шотландцы - благоразумный и обстоятельный народ, как вы хорошо знаете, а мое семейство еще благоразумней и обстоятельней, чем многие другие. Но я… ну, я был другим. Я был сам по себе, я был проказником и любителем рискованных приключений. Сущий чертенок, как говорила Старушка Макгрегор. Я не мог оставаться серьезным две минуты кряду. Еще школяром я начал выпивать и играть в азартные игры, а после стал еще хуже. Мой отец глубоко разочаровался во мне, и я уехал в Лондон, чтобы не быть у него на глазах. Это, казалось, всех устраивало.
- Но почему? - спросила она. - Молодые люди должны перебеситься, отдать дань юношеским увлечениям, а у вас, уверена, были способности.
- У меня была способность к математике, - согласился он. - Дар, который я не стал взращивать, а растрачивал за игорными столами. Но помимо этого у меня не оказалось других талантов, разве что внешность и обаяние. Мой отец таковыми их не считал. Он без конца громко недоумевал, почему я не похож на своего брата Меррика.
- Он хотел, чтобы вы были похожи на Меррика? - ужаснулась Эсме.