– Только черный, – упорствовала она. – Он больше подходит… к зеленому платью.
А мысленно закончила: "И к моему настроению".
Мелисанде еще не исполнилось семнадцати, и она была слишком молода для отчаяния. "Интересно, сколько лет было той монахине, когда ее замуровали в стене?" – подумала девушка. Сегодня она, Мелисанда, обнесет себя глухой стеной из умерших надежд.
После возвращения Фермора они ни разу не были наедине. Он не искал с ней встреч – если бы хотел, нашел бы способ с ней встретиться. Он приехал со свадебными подарками… для Каролины. Он разговаривал с Каролиной, он ездил верхом с Каролиной. Так и должно быть.
Следовательно, Мелисанда ничего для него не значила – была всего лишь возможным партнером в необременительном приключении, в которое он намеревался ее вовлечь. Мелисанда отвернулась от него, и он, пожав плечами, отправился к другой.
Послышались первые звуки просыпающегося дома. Слугам сегодня придется встать очень рано. Миссис Соади, жрица кастрюль и сковородок, уже несколько дней ничего и никого вокруг не замечала, колдуя над своими пирогами, пирожными и пудингами. В канун свадьбы ей некогда даже посплетничать.
Мелисанда встала с постели. Нужно спуститься вниз и помочь прислуге. Это лучше, чем лежать в кровати и горевать над несбывшимися мечтами.
Каролина не спала. Всю ночь она не смыкала глаз.
Вот этот день и настал, а она боялась, что он ни когда не придет. Она оставила дверцу шкафа открытой, чтобы видеть белое платье, над которым они столько мучились с мисс Пеннифилд. На туалетном столике лежала белая кружевная фата, которую надевали ее мать и бабушка.
Каролина старалась думать о будущем, но мысли ее постоянно возвращались к прошлому. Она вспоминала о том, с каким насмешливым презрением Фермор относился к ней в Лондоне, когда они еще были детьми, о тихом шепоте горничной на лестнице, о Мелисанде. Нет, напрасно она переживает из-за этого. Вчера он едва взглянул на Мелисанду.
Во время прогулки верхом она хотела рассказать ему о дружбе, которая возникла между Мелисандой и Леоном де ла Роше и которая, похоже, движется к неизбежному завершению, но побоялась, как бы это известие не испортило вечер перед ее свадьбой.
Каролина больше не могла лежать в постели и ждать. Она хотела, чтобы этот день скорее наступил, чтобы церемония уже была позади. Еще две недели они проживут в этом доме, так как решили обойтись без медового месяца, заключив по этому поводу своего рода договор. Сэр Чарльз дал согласие на бракосочетание, хотя еще не прошел год со дня смерти матери Каролины, но весело укатить сразу после свадьбы, чтобы предаться развлечениям, было бы с их стороны дерзким и непочтительным поступком. Этот вопрос обсудили с несколькими уважаемыми людьми, и все решили, что молодоженам следует несколько недель пожить в Тревеннинге, а потом тихо уехать в Лондон.
Медовый месяц не имел значения для Каролины – главное, что они с Фермором поженятся, но теперь поняла, что чувствовала бы себя увереннее, если бы они уехали сегодня же… сразу после венчания и приема.
Однако, сблизившись в последнее время с Мелисандой, она знала, что эта девушка не из тех, кто строит козни. Она – импульсивная, милая и дружелюбная, всегда готова угодить. Но Каролина предпочла бы распрощаться с ней навсегда. С возвращением Фермора вернулась старая ревность.
"Не нужно выдумывать себе несчастья", – решила Каролина. Она встала с кровати, подошла к столику и примерила фату. В зеркале отразилось бледное лицо со следами бессонной ночи под глазами. Да, она мало походит на счастливую невесту, однако сегодня получит все, о чем мечтала.
Открылась дверь, и в комнату заглянула Уэнна:
– Господь милосердный! Уже встала! Что случилось? О, моя королевна, ты выглядишь такой усталой. Совсем не спала? Да еще фату надела. Разве ты не знаешь, что это плохая примета?
– Уэнна…
Горничная подбежала к Каролине и обняла ее.
– Я боюсь, Уэнна.
– Чего, моя крошка? Расскажи Уэнне, чего ты боишься. Это все он, я точно знаю.
– Нет. Я боюсь будущего, Уэнна. Это нервы, Уэнна… предсвадебное волнение. Говорят, все обычно нервничают перед свадьбой.
– Знаешь, еще не поздно, моя жемчужина. Скажи только одно слово…
– Нет, Уэнна, нет! Никогда! Уэнна смирилась:
– Я буду с тобой, моя жемчужина. До конца моих дней буду рядом.
Церемония закончилась, и в доме царило веселье. Разве могло быть по-другому? Правда, еще не прошел год после смерти хозяйки, – а все знали, что между похоронами и свадьбой в одном и том же доме должно пройти не менее года, – но гости были рады об этом забыть.
Заразительное веселье жениха не оставляло места для печали. Красивый, элегантный, он казался самим воплощением счастья.
А Каролина выглядела подавленной, бледной и явно нервничала, что, по мнению гостей, было естественно для невесты.
Несмотря на серьезный вид, сэр Чарльз не скрывал своей радости по поводу брака дочери; родители жениха, богатые и одетые по последней лондонской моде, были не менее довольны выбором сына. В Тревеннинге собралась вся местная знать; а поскольку присутствовали также и гости со стороны жениха, в доме было полно народу. Никогда еще этот большой зал не видел столь великолепной церемонии. К Рождеству его украсили остролистом, плющом, лавровыми и самшитовыми листьями. Рождество и свадьба хозяйской дочери в один день! Что может быть лучше? Прочь печаль! Нужно просто сказать: "Я знаю, ее мать умерла совсем недавно, но она бы этого хотела". Они могут радоваться, смеяться, танцевать, петь, изредка напоминая себе, что тем самым выполняют волю дорогого человека, ушедшего в иной мир.
На огромном столе стояли чаши с пуншем; там был мед со всевозможными специями, а также напиток, сваренный из пива, ямайского рома, лимона, коричневого сахара и мускатного ореха, без которого не обходится ни одно корнуолльское Рождество.
Стол был уставлен кулинарными шедеврами миссис Соади. Кабаньи головы соседствовали с пирогами на любой вкус; помимо обычных мясных пудингов, миссис Соади приготовила рыбные пироги с лещом, скумбрией и сардинами. Настоящие знатоки корнуолльской кухни могли оценить всевозможные блюда из сардин. Кроме того, гостям предлагались молочные поросята; и, конечно же, свиной пудинг – корнуолльский деликатес, который лондонцы никогда не пробовали.
По дому метались измученные слуги и служанки; из кухни подносили пироги и пирожные, приготовленные на случай, если еды окажется недостаточно.
После банкета слуги толпой спустились в зал и быстро все убрали, чтобы гости могли потанцевать и порезвиться, как и подобает на свадьбе, которую справляют на Рождество.
Гости танцевали старинные танцы, и вся компания с женихом и невестой во главе сплясала кадриль и старинный английский танец "Роджер де Каверли". А когда гости попросили настоящих корнуолльских танцев, корнуолльцы выстроились в ряд и показали приезжим народный ферри-данс, который исполнили под аккомпанемент специально приглашенных музыкантов.
Все веселились.
Леон был в числе приглашенных; он стоял рядом с Мелисандой и явно получал удовольствие от корнуолльского Рождества и свадьбы.
– Соберись мы пожениться, – вздохнул он, – наша свадьба не стала бы таким грандиозным событием, а жаль.
– Внешние атрибуты не имеют значения, – возразила Мелисанда.
– Вы сегодня немного печальны.
– Печальна? В такой день! С чего бы мне быть печальной?
– Может быть, оттого, что Каролина скоро уедет отсюда. Вы беспокоитесь… за нее?
– Беспокоюсь? Она же влюблена, это очевидно. Вы согласны?
– Да, согласен.
– И Фермор тоже. Это сразу заметно, правда?
– Он? О, этот человек влюблен в самого себя.
– Мелисанда пристально посмотрела на Леона.
– Возможно, я завидую, – признался он. – Не тому, что у него есть… о нет! Я не завидую его богатству или тому, что у него такая невеста. Но мне бы хотелось иметь ту уверенность, которую дает богатство. Я бы хотел, что бы у меня была невеста, любящая меня так же, как Каролина любит его.
– Будьте осторожны! – предупредила она. – Это Корнуолл, и здесь иногда происходят странные вещи. Повсюду скрываются пикси и феи. Ваши желания могут исполниться. Может случиться так, что вы получите его богатство и – как вы сами о нем говорите – влюбитесь в самого себя.
– Ему, несомненно, с этим легче справиться, чем мне. Во-первых, он красив, а во-вторых, весьма доволен собой.
– Надеюсь, Каролина будет счастлива.
– Вы говорите так, словно думаете по-другому.
– Значит, я веду себя глупо.
Фермор словно почувствовал, что они говорят о нем. Он улыбнулся молодым людям, а вскоре и подошел к ним.
– Вам нравится свадебный пир, мадемуазель Сент-Мартин? – поинтересовался он.
– Очень. По-моему, вы незнакомы с мсье де ла Poшe?
– Я его видел.
– Не помню, чтобы мы с вами встречались, – возразил Леон.
– Я стоял на скале, а вы были внизу. Но я узнал вас. Говорят, я зорок как ястреб. Мои глаза многое замечают.
– Это мистер Холланд, как вам известно, – сказала Мелисанда Леону.
– Конечно, известно. Мы все знаем жениха.
– Я слышал, – заметил Фермор, – вы с мадемуазель Сент-Мартин с удовольствием разговариваете между собой по-французски. Как приятно встретить соотечественника в чужой стране!
– Да, это очень приятно.
– Вообще-то я подошел, чтобы предложить мадемуазель принять участие в танцах. Молодые дамы не должны стоять в сторонке, когда все кругом веселятся. Мы даже и словом не перебросились с тех пор, как я приехал вчера. Должен извиниться за свое невнимание и попросить прощения.
– Я не только прощаю, – ответила Мелисанда, – но и восхищаюсь вами. Разве не естественно, мсье де ла Роше, что жених забывает обо всех на свете, кроме своей невесты?
– Думаю, обычно женихи именно так себя и ведут, – согласился Леон.
– Вы когда-нибудь были помолвлены? – поинтересовался Фермор, по мнению Мелисанды, его вопрос прозвучал довольно неучтиво.
– Нет, но я прекрасно вас понимаю.
– Как говорится, доверьтесь французу! Но я не должен быть прощен так просто. Любой мужчина – будь он женат или холост – имеет обязательства по отношению к обществу. Toujours la politesse, как говорят у вас дома.
– Во Франции, – парировала Мелисанда, – никто не смешивает понятия la politesse и l'amour. Спасибо за предложение. Спасибо за извинения. Пожалуйста, возвращайтесь к своей жене с чистой совестью. Это единственное, что вы обязаны сделать.
– О, но я должен заботиться о наших гостях.
– Обо мне заботится мсье де ла Роше, а я забочусь о нем.
Фермор с насмешкой взглянул на нее:
– Я так и думал, но не позволю ему одному наслаждать вашим обществом. Пойдемте… потанцуйте со мной.
Еще секунда – и он вытянул бы ее в центр зала, где гости разобрались по парам, чтобы танцевать польку. Но в этот момент раздался стук в дверь, какие-то крики на улице, и в зал вошли ряженые.
– Еще один древний обычай! – воскликнул Фермор. – Кто эти люди?
Его вопрос услышала Джейн Коллинз и объяснила, что это ряженые, которые в Рождество всегда ходят по богатым домам.
– Значит, это действительно еще один древний обычай!
– Очень древний. Он появился раньше христианства! – ответила Джейн.
Большинство ряженых были в масках, а те, кто пришел без них, разукрасили свои лица черной краской так, что их невозможно было узнать. Некоторые надели костюмы любимых корнуолльских персонажей. Двое пришли в костюме сэра Джонатана Трелоуни, а также в костюмах Карла I и Монмаута. Они сыграли небольшой спектакль для гостей, а потом станцевали старинные танцы, которые разучивали в течение нескольких недель перед Рождеством.
Перед окончанием спектакля появились святочные певцы. Теперь в зале яблоку было негде упасть; все пели, танцевали и пили за здоровье жениха и невесты:
Во время последней церемонии Фермор должен был стоять рядом с Каролиной. Встав рядом с невестой, он посмотрел на Мелисанду, и по его лицу трудно было понять, о чем он думает. Мелисанда поежилась. Зрелище казалось ей нереальным. Черные лица танцоров придавали им причудливый вид, некоторые маски были уродливыми, почти угрожающими. Однако девушка знала, что под ними скрываются лица добрых, простых людей. Жених в элегантном свадебном костюме, сшитом в Лондоне, был самым красивым мужчиной в зале, – она слышала, как его называли идеальной партией для мисс Тревеннинг, – но его красивое лицо тоже являло собой маску, и гораздо более обманчивую, чем маски пирующих. Внезапно она повернулась к Леону.
– Что с вами? – спросил он.
– Я выйду за вас замуж. Думаю… мы будем счастливы вместе.
– Мелисанда…
– Да, если вы все еще этого хотите, я согласна.
Он сжал ее руку:
– Не знаю, что сказать. Я потерял дар речи от счастья.
– Думаю, это правильное решение, – проговорила Мелисанда. – Если мне захочется кому-нибудь рассказать, что мы собираемся пожениться, я могу это сделать?
– Я хочу, чтобы все знали. Может, объявим об этом сейчас?
– Нет, только не здесь. Никто не обратит внимания. Кто мы такие? Подумайте – объявить о нашей помолвке на этой грандиозной свадьбе!
– Когда же?
– Через некоторое время. Нам нужно будет подготовиться.
– Я сообщу эту новость Раулю. Вы не будете против того, чтобы он жил с нами?
– Я – нет, а он? Как он отнесется к этой идее?
– Мальчик привыкнет. Может быть, мы поженимся здесь… Тогда сможем уехать все вместе. Моя милая Мелисанда, мы больше никогда не расстанемся… никогда.
Глаза Фермора были прикованы к ним.
– Я счастлива, что вы рядом, – призналась она.
– Как бы я хотел оказаться сейчас где-нибудь с вами наедине.
– Мы, может быть, встретимся завтра.
– Там же, где всегда. На нашем месте. И будем час то приходить туда. Я никогда не забуду, как вы спускались по скале с Раулем, а я стоял внизу на песке и смотрел на вас.
– Я словно нашла убежище.
Им пришлось прервать разговор – по обычаю Каролина должна была спеть для гостей.
Она раскраснелась и светилась от счастья.
"Сегодня она счастлива, – думала Уэнна. – Но стоит ли один день счастья целой жизни, наполненной страданиями?"
– Как вы знаете, у меня не очень хороший голос, – сказала Каролина, – но я постараюсь для вас. Я хочу спеть песню, которую все вы знаете и, надеюсь, мне подпоете.
У Каролины был красивый, но слабый голос, поэтому во время ее пения наступила полная тишина. Она пела:
Есть на западе родник, из которого напиться жаждет втайне от жены непутевый муж водицы!
Несколько гостей подхватили песню. Вместе с Каролиной они пели о страннике, который пришел к роднику и напился из него. А потом старик, увидевший, как он пьет, рассказал ему о магической силе родниковых вод.
Чары, о любви мечты в той воде Сент-Кейн хранила, перед тем, как в рай уйти, так родник заговорила:
"Первым кто к воде придет, поклонясь, напьется вдоволь, тот и в жизни верх возьмет, тот и станет главным в доме!"
Мелисанда внимательно слушала слова песни.
"Незнакомец, в брачный день повезло тебе сполна, ты пришел к воде Сент-Кейн прежде, чем твоя жена!"
Фермор незаметно подошел к Мелисанде и Леону и прошептал:
– Мы с вами тут чужие. Эти корнуолльцы просто подавляют.
– Как жаль, – посетовал Леон, – что я не понимаю слов. Я еще слабоват в английском, поэтому не улавливаю смысла.
– Мадемуазель обязательно все вам объяснит. Уж она-то понимает, нисколько не сомневаюсь. Она настолько преуспела в английском, что понимает почти все.
– Послушайте последние куплеты, – прервала его Мелисанда, и все они повернулись к Каролине.
"Обхитрить свою небось, смог ты, корнуоллец, тоже?" – вопрошал с улыбкой гость… И в ответ услышал что же?
"Был у родника я первым, обвенчавшись, но – увы! – принесла плутовка в церковь загодя с водой бутыль!"
Раздался гром аплодисментов. Многие корнуолльцы снова и снова повторяли последние слова песни, лукаво поглядывая то на Каролину, то на Фермора, словно пытались угадать, кто из них первым напьется из волшебного источника.
– Эта песня… вы считаете ее подходящей случаю? – поинтересовалась Мелисанда.
– Пожалуй, да, – ответил Фермор.
– И вы напились этой воды? Или собираетесь?
– Милая мадемуазель, неужели вы думаете, что мне требуется помощь этой Сент-Кейн, или как там ее зовут? Нет. Я рассчитываю только на собственные силы. Мо жете не беспокоиться, я сам о себе позабочусь.
Он похож на сатира, подумала Мелисанда, насмехающегося над ней, уверенного, что когда-нибудь она сдастся. Такое поведение в день свадьбы казалось ей низким и подлым.
Внезапно наступила тишина. Гости закончили пес ню о Сент-Кейн. Объявили, что настала очередь жениха петь.
– Сначала невеста… потом жених. Таков древний корнуолльский обычай.
Фермор медленно подошел к музыкантам.
– Дамы и господа, – обратился он к гостям, – как я могу петь свои песенки после такого вдохновенного исполнения? Прошу меня извинить…
– Нет, нет! – закричали все. – Вы должны петь. Невеста спела. Теперь должен спеть жених.
Мелисанда понимала – он только притворяется, что не хочет петь. Все в нем фальшиво, думала она. Он хочет петь. Хочет, чтобы все восхищались его голосом. Высоко мерный себялюбец! Теперь, лучше узнав его, она поняла, что он и есть дьявол, о котором рассказывали ей Тереза и сестры из монастыря.
Фермор запел сильным мелодичным голосом, и в зале сразу стало тихо. И только Мелисанда знала, что эта песня звучит для нее.
Прелестная роза, прильни к устам любимой моей.
Жар поцелуев твоим лепесткам я подарил, не ей!
Напрасно она, гордясь красотой, от меня ускользает.
В пустыне росток без воды живой чахнет и умирает.
Под сенью стыдливости от любви прятаться вечно нельзя.
Скажи, что пленяют цветы твои, когда их видят глаза.
В дивной судьбе твоей пусть она узнает свою:
Тогда восхищает мир красота, когда отдает себя всю.
Несмотря на все, что она знала о Ферморе, Мелисанда чувствовала, что его пение завораживает ее и влечет навстречу опасностям. Он искушал ее, и она боялась поддаться соблазну.
И Мелисанда повернулась к Леону в надежде, что он поможет ей выбраться из зыбучих песков, по направлению к которым она уже сделала шаг.
В комнате для прислуги с потолка свисал рождественский венок – все слуги собирали для него листья вечно зеленых растений. Стены были украшены остролистом и омелой, по красоте ничуть не уступая большому залу.
Миссис Соади, довольная собой, сидела во главе стола. Близилась полночь; гости удалились отдыхать, и теперь слуги могли посидеть за столом. Время от времени кого-нибудь вызывали, но уже не так часто.
Миссис Соади, которая отведала не только свои любимые кушанья, но и любимые вина, говорила, что все они до конца дней не забудут это Рождество. В этот момент вошла Пег и объявила, что мамзель все еще вместе с французом, и они держатся за руки.