– Вот уж на что мне наплевать. – Лорд Хаттон поморщился. – Тебе позволено появляться у нас в дни рождения, на Рождество и на День святого Михаила. Но за последние несколько дней ты дважды приходил в мой дом. Почему?
– Я буду видеться с сестрой, когда захочу, – заявил Джек, невольно сцепляя кулаки. Возможно, у Ричарда имелись веские причины не любить его, но Джек навешал сестру лишь потому, что та была знакома с Лилит, а ему хотелось узнать об этой девушке как можно больше.
– Я не хочу, чтобы ты общался с Беатрис, – продолжал лорд Хаттон. – Достаточно того, что ей придется жить, имея такого дядю. Нельзя допустить, чтобы она переняла твои дурные привычки.
– Ей всего лишь четыре года, Ричард. И едва ли я научу ее играть в карты или пить вино.
– Она обожает тебя.
Джек усмехнулся:
– Ревнуешь?
Ричард хотел ответить, но, очевидно, передумав, направился к своему гнедому жеребцу, которого оставил за воротами.
– Ближе ее у меня никого нет! – крикнул Джек своему бывшему другу.
Хаттон внезапно остановился и пристально посмотрел на маркиза:
– Ты уверен, Джек?
– Абсолютно уверен. – Маркиз поднялся по ступеням, и Фис тут же распахнул перед ним дверь. Когда Джек обернулся, лорд Хаттон уже исчез из виду.
Джек прошел в холл и наклонился, чтобы поднять листок, лежавший на полу. Записка, написанная изящным почерком Лилит, предупреждала его об ужасных слухах, в возникновении которых она чувствовала себя отчасти виновной. Джек улыбнулся и поднес к лицу записку. От нее пахло лавандой. Это был ее запах. Он опустил записку в карман и вернулся в комнату – к книге стихов. Что бы в дальнейшем ни случилось, эта удивительная девушка подарила ему еще один вальс.
Лилит провела день, пытаясь вести себя как послушная дочь. Она старалась не думать о маркизе Дансбери, однако у нее ничего не получалось: ей снова и снова вспоминались его объятия и поцелуи – они опьяняли, сводили с ума и возбуждали. Казалось, в нем, в этом человеке, соединилось все, достойное осуждения и даже презрения, и страшно было сознавать, что она жаждала видеть его, говорить с ним – жаждала его объятий, его ласк и поцелуев. Когда они с Джеком оставались одни, и никто не напоминал о том, что она должна следить за своим поведением, она чувствовала себя необычайно свободной – как будто могла говорить и делать все, что ей захочется. А мысли, приходившие ей на ум в эти минуты, – они отличались от того, что ей следовало бы думать.
Лилит намеренно надела самое строгое и простое платье. И она старалась думать только о серьезных вещах, то есть о вежливой беседе с молодым герцогом Уэнфордом. Хотя Джек не раз предостерегал ее против Дольфа, она не очень-то его опасалась.
Спускаясь по лестнице, чтобы присоединиться к своим родственникам, Лилит мысленно улыбалась: джентльмен с плохой репутацией предостерегал ее против джентльмена с хорошей. Она уже знала, с которым из них ей приятнее танцевать, но это должен быть ее последний с ним танец, ее последняя встреча с Джеком. Ее сердце просто не выдержало бы продолжения…
Ежегодный бал у Кремуорренов считался чрезвычайно важным событием, и Лилит, войдя в заполненный гостями танцевальный зал, довольно долго осматривалась. Увидев Мэри Фицрой, она вздохнула с облегчением и помахала подруге. Впрочем, ей гораздо больше хотелось бы увидеть Дансбери, но он, по-видимому, еще не приехал. Погруженная в свои мысли, она вздрогнула, когда кто-то взял ее за локоть.
– Надеюсь, следующий вальс будет моим, – с любезной улыбкой сказал Дольф Ремдейл.
– Конечно, ваша светлость. – Немного помолчав, Лилит, изобразив смущение, пробормотала: – Я сожалею о вашей утрате, ваша светлость. Ваш дядя был… Мне действительно очень жаль, поверьте.
Молодой герцог кивнул:
– Благодарю за сочувствие, мисс Бентон. Дядя Джеффри был несколько эксцентричен, но, я думаю, вы ему нравились.
Тут зазвучала музыка, и Дольф предложил Лилит руку, чтобы ввести ее в круг танцующих. Он танцевал почти с такой же грацией, что и Дансбери, однако молодой герцог был более сдержан или больше заботился о приличиях. С маркизом же ее не покидало волнующее ощущение, что он в любой момент может ее поцеловать или вдруг увлечь на балкон. Лилит ничего не могла с собой поделать и то и дело оглядывала зал, пытаясь найти его. И, наконец, она увидела маркиза: он стоял рядом с Уильямом и наблюдал за ней.
Когда их взгляды встретились, его черные глаза сверкнули, и ей вдруг пришло в голову, что он ревнует. Было бы лучше, если бы Уильям не рассказывал Дансбери о планах ее отца, но Лилит знала своего брата и почти не сомневалась: маркиз уже узнал, что ее хотят выдать замуж за Дольфа. Впрочем, мнение Джека не имело значения. Во всяком случае, так считал ее отец. Лилит тихонько вздохнула и отвернулась.
– Вы, кажется, смотрели на Дансбери? – неожиданно спросил Дольф.
– Нет, это он довольно бесцеремонно разглядывал меня, – возразила Лилит. – Вот я и ответила ему тем же.
– Возможно, было бы разумнее просто не обращать на него внимания, – посоветовал герцог. – Тех, кто ему не нравится, как правило, ждет незавидная участь.
У Лилит перехватило дыхание. Неужели он выскажет свои подозрения именно ей.
– Ваша светлость, вы имеете в виду что-то определенное?
Он кивнул:
– Я не люблю сплетен, но ради вашей безопасности… Вероятно, будет лучше, если вы об этом узнаете. В Париже была женщина, которая унизила его, и он ее застрелил. А после его возвращения в Лондон ходили слухи, что двоих мужчин он убил на дуэли. – Дольф взглянул в сторону Дансбери. – Откровенно говоря, я даже не исключаю, что он имел отношение к кончине моего дяди. О его ненависти к дяде Джеффри знали все. И у моего дяди… Обстоятельства его смерти не только крайне неприятны – они совершенно не соответствуют его натуре.
Когда Джек рассказывал ей о той женщине, которая умерла во Франции, она слышала в его голосе сожаление. Он пытался скрыть свои чувства, но Лилит уже научилась понимать выражение его лица. Ей захотелось вступиться за маркиза, и она проговорила:
– Я уверена, что слухов всегда хватает. Но я считаю, что следует самой во всем разобраться.
– Бесполезное занятие, – с улыбкой ответил герцог.
Лилит нахмурилась:
– Что вы хотите этим сказать, ваша светлость?
Герцог рассмеялся:
– Мисс Бентон, вы очень красивая женщина. А остальное не имеет значения. Женщина разбирается только в сердечных делах – так я всегда говорю.
Лилит едва не задохнулась от гнева; она почувствовала себя оскорбленной. Ведь Уэнфорд совершенно ничего о ней не знает! Как же он смеет так говорить?!
– Если таково мнение вашей светлости, – заявила она, – то, вероятно, нам следует…
– Не затрудняйте себя, изображая оскорбленное достоинство, – перебил герцог. – Просто улыбайтесь и будьте красивой. Это все, что от вас требуется. – Лилит не успела найти язвительный ответ, как герцог, снова взглянув на Дансбери, добавил: – Ваши неуместные высказывания могут лишь поставить вас в глупое положение.
– В таком случае я больше не стану говорить с вами, – процедила Лилит сквозь зубы.
Дольф пожал плечами и с усмешкой заметил:
– А я думаю, вы будете со мной говорить. И будете на редкость любезной. Ведь чем выше титул, тем вы любезнее, не так ли? Такой же и ваш отец. Я думаю, он находит мой титул весьма привлекательным. – Он чуть крепче сжал ее руку. – И признаюсь, я нахожу вас довольно привлекательной, мисс Бентон. Кажется, это сильнее меня, несмотря на ваши скандальные отношения с Дансбери.
– У меня нет никаких отношений с Дансбери. Но даже при этом я нахожу его намного приятнее, чем вы, ваша светлость, – теряя терпение; отрезала Лилит. Этот человек оказался даже хуже своего дяди, покойного герцога.
– Не забывайте о хороших манерах, моя милая, – нахмурившись, проворчал Дольф. – Да, не забывайте о манерах, иначе вам напомнят о них.
Взглянув в светло-голубые глаза Ремдейла, Лилит впервые испугалась. Испугалась и встревожилась. Она обещала отцу, что выйдет замуж за любого, кого он выберет. А он выбрал молодого герцога Уэнфорда.
Губы Дольфа растянулись в улыбке.
– Кажется, вы быстро усваиваете уроки. Жаль. – Герцог снова посмотрел в сторону Джека, затем, когда танец увлек их в другую сторону, он отыскал взглядом ее отца. – Ваш дорогой папа, кажется, полон надежд. Так давайте осчастливим его, Лилит.
– Вы… вы не можете говорить это серьезно, – побледнев, проговорила она. Ей хотелось закричать, упасть в обморок, хотелось вырваться из его рук и выбежать из зала.
Он опять пожал плечами:
– А почему бы и нет? Рано или поздно мне придется жениться, и я предпочел бы в своей постели вас, а не какую-нибудь из косоглазых девиц, что сидят сейчас в ожидании вдоль этих стен. – Уэнфорд привлек ее к себе еще ближе. – Не могу дождаться, когда заполучу тебя, Лилит, – добавил он вполголоса.
– Никогда, – прошептала она в ответ.
– Хотите пари? – проговорил он с улыбкой – его настроение менялось мгновенно.
Тут вальс наконец-то закончился, и Лилит попыталась высвободиться. Однако герцог крепко держал ее за руку.
– Отпустите меня, – пробормотала Лилит.
– Улыбайтесь, любовь моя. – Дольф снова улыбнулся. – Вы же не хотите устроить сцену, не так ли?
К сожалению, он был прав. Какое бы отвращение и страх Дольф ни вызывал у нее, она ничего не могла поделать в окружении такого множества людей. Если бы они были одни, она могла бы поговорить с отцом и рассказать ему, какое чудовище этот Ремдейл, и отец, возможно, отклонил бы его притязания.
Они подошли к лорду Хэмблу, и герцог с улыбкой проговорил:
– Виконт, ваша дочь просто чудо.
– Благодарю, ваша светлость, – просиял Хэмбл. – Я сделал все, что мог, только бы хорошо воспитать ее.
– Мне придется поговорить с человеком, ведущим мои дела, а также дюжиной поверенных, которых мой дядя, видимо, считал необходимым содержать, – продолжал герцог таким тоном, словно говорил о покупке кареты. – Однако я не вижу особых препятствий. Не заедете ли ко мне завтра, чтобы мы могли окончательно договориться?
Виконт, казалось, растерялся – слишком уж быстро все происходило. Потом на лице его появилась улыбка, и он, протянув герцогу руку, ответил:
– С удовольствием, ваша светлость.
Дольф пожал руку виконту. Затем, преодолевая сопротивление Лилит, поднес к губам ее руку. Когда же он наконец отпустил ее, она сразу же отступила на шаг. Ей ужасно хотелось повернуться и убежать, но помешала тетя Юджиния, заключившая ее в объятия.
– О, моя дорогая! – воскликнула тетушка, захлебываясь от восторга. – О, Лилит, какая чудесная новость!
– Да, конечно, – пробормотала девушка, высвобождаясь из объятий тетушки. – Спасибо… Простите меня…
Почти не сознавая, что делает, Лилит стала пробираться к балкону – ей казалось, она вот-вот задохнется. Минуту спустя, ухватившись за балконные перила, она сделала глубокий вдох. Ночной воздух освежил ее, и ей стало немного лучше.
– Мои поздравления, мисс Бентон.
Лилит вздрогнула от неожиданности. Затем обернулась и увидела Джека, стоявшего в тени, недалеко от двери. Она шагнула к нему, но он, словно отстраняя ее, поднял руку и проговорил:
– Все сделано абсолютно безупречно. Она взглянула на него с удивлением:
– Джек, ты о чем?
– Видите ли, мисс Бентон, я должен перед вами извиниться.
– За что? – Такой Дансбери ей не нравился – холодный, циничный, надменный.
– За то, что я ошибался. Увы, мисс Бентон, вы Снежная королева.
– Как ты смеешь так говорить?! – Лилит в изумлении смотрела на маркиза.
Он пожал плечами и пробормотал:
– А что же, по-вашему, я должен говорить? Ведь вы приняли очень выгодное предложение. Предложение чудовища. Разве вы не помните, как мы говорили о том, что Дольф мог бы убить своего дядю из-за титула? О да, он же теперь герцог… Вы, должно быть, очень довольны, не так ли?
Лилит сжала кулачки.
– Возможно, это правда, – проговорила она с притворным спокойствием, в то время как ей хотелось закричать и ударить Джека. И еще хотелось сказать ему, что она рассчитывала на его поддержку и помощь. – Да, возможно, Дольф и убийца. – Лилит ткнула пальцем в грудь маркиза и с усмешкой добавила: – Но ведь и ты совершил убийство, ты сам в этом признался.
Дансбери стиснул зубы, и она поняла, что отплатила ему.
– Да, ты права, Лил. Но в чем же ты сейчас меня обвиняешь? Неужели я чем-то тебя оскорбил?
– Ты ведешь себя оскорбительно, – ответила она с обидой в голосе.
– Но ведь и ты ведешь себя таким же обра…
– Как ты смеешь?! – перебила Лилит. На глаза ее навернулись слезы. – Ты настолько себялюбив, что думаешь, будто и остальные заботятся только о своих развлечениях. Но не все такие эгоисты, как ты, Дансбери. Я должна позаботиться о своих родственниках, а они хотят, чтобы я вышла замуж за Уэнфорда. Пойми, я хочу угодить отцу. – Лилит не знала, кого она пыталась убедить – Джека или себя, но он не оставил ей времени для раздумий.
– А когда твои родственники выдадут тебя замуж за Дольфа, ты будешь довольна? Будешь счастлива? – Он схватил ее за плечи. – Ты не глупа, Лилит, и ты не слепа. Ради Бога, раскрой глаза, прежде чем позволишь погубить себя.
Он резко оттолкнул ее и, не оглядываясь, направился в ярко освещенный и шумный бальный зал. Лилит всхлипнула и, не выдержав, разрыдалась. Она ненавидела его. Она ненавидела Дансбери за его тупое, эгоистичное высокомерие. И еще она чувствовала: только что ее покинула последняя надежда…
Джек Фаради, сидевший в своей библиотеке перед пылающим камином, потянулся к колоде и взял очередную карту. Бубновая тройка. Он мельком взглянул на нее и бросил в камин. Карта вспыхнула и исчезла в огне. Джек взял еще одну карту, и все повторилось.
Он проделал это уже с половиной второй колоды, а его гнев нисколько не утихал.
– Болван, – пробормотал он, бросая в пламя пятерку треф. – Идиот. – В огонь полетела червовая девятка. – Редкостный глупец! – Десятка треф превратилась в пепел.
Кто-то осторожно постучал в дверь.
– Меня нет дома! – крикнул маркиз.
– Я знаю, милорд, – раздался голос из-за двери. – Но если бы вы были дома, то вы не пожелали бы принять мистера Прайса, который ждет в холле вашего ответа?
– Ты уволен, Фис! – заорал Джек.
– Да, милорд, – ответил дворецкий. – А как же мистер Прайс?
– Не принимаю!
– Очень хорошо, милорд.
Еще две карты успели сгореть, когда дверь библиотеки открылась, и вошел Прайс.
– Да, знаю, Джек, тебя нет дома. А если бы и был, то незваный гость еще больше испортил бы тебе настроение. – Закрыв за собой дверь, Прайс некоторое время наблюдал, как исчезает в огне очередная карта. – Удивительно, – пробормотал он, усаживаясь рядом с Джеком. – Давненько я не видел такого.
Не обращая на гостя внимания, Джек взял последнюю карту из второй колоды. Конечно, трефовая дама. Он посмотрел на нее, пытаясь придать этому какое-нибудь значение, но рыжий плосколицый король, казалось, не имел никакого отношения к темноволосой красавице. Маркиз нахмурился и бросил карту в огонь, но она в последний момент внезапно перевернулась и опустилась "лицом" вверх на край каминного коврика.
Прайс наклонился и, взглянув на карту, осведомился:
– Трудности с женщиной?
Джек потянулся к третьей колоде, лежавшей на столе, и проворчал:
– Нет, ошибаешься.
Огден откашлялся и вновь заговорил:
– Это как-то связано с помолвкой мисс Бентон?
– А она помолвлена?
– Джек бросил взгляд на приятеля.
– Не слыхал.
– Лжец. – Прайс взял со стола еще одну колоду и принялся тасовать карты. – Знаешь, Джек, меня это в любом случае не касается, хотя я и выиграл сотню фунтов у Лэндона. Я поставил на то, что ты никогда не уложишь ее в свою постель.
А Дольф Ремдейл будет делать это, когда ему захочется.
– Сезон еще не закончился, – процедил Джек сквозь зубы.
Прайс пожал плечами:
– А может быть, тебе не помещает провести вечерок со сговорчивой женщиной?
– Возможно, – кивнул Джек. Что ж, очень может быть, что именно это ему и требовалось. Прошло ведь уже несколько недель, как он порвал с Камиллой.
Тут Прайс снова откашлялся и, поднявшись на ноги, сказал:
– Что ж, я, пожалуй, пойду.
Маркиз не удерживал гостя, но тот, судя по всему, не торопился уходить. Повернувшись к Джеку, Прайс, наконец, проговорил:
– Признаюсь, я пришел по другой причине. Видишь ли, я хотел сообщить тебе следующее… После того как ты столь неожиданно покинул бал у Кремуорренов, начались разговоры о том, что старого Уэнфорда, возможно, отравили.
Джек внимательно посмотрел на приятеля:
– Значит, отравили? – Девятка треф полетела в огонь. – И, конечно же, это сделал я, не так ли?
Прайс заложил руки за спину и прошелся по комнате.
– Может, случайно? Может, той бутылкой портвейна, которую ты ему дал? Пустую бутылку нашли наверху, в его кабинете.
Бутылки в кабинете не было, когда Джек наведался туда ночью, перед тем как обнаружить труп. Если ее принесли туда, то только после того, как стало известно о кончине герцога.
– Ах, бутылка?.. – пробормотал маркиз.
Прайс пристально посмотрел на него и направился к двери. Обернувшись, сказал:
– Доброй ночи, Дансбери.
– Тебе также, Прайс.
После ухода приятеля Джек долго сидел, глядя на огонь, пылавший в камине. Он видел сомнение в глазах Прайса – тот, очевидно, думал: "А может, Джек Фаради действительно имеет какое-то отношение к смерти старого герцога?" А ведь Прайс знал его лучше, чем многие другие…
Поднявшись с кресла, маркиз подошел к камину и присел на корточки перед огнем. Собрав карты, не попавшие в огонь, он принялся бросать их одну за другой в камин. Теперь уже не было сомнений: он совершил две ошибки. Во-первых, заблуждался в отношении Лилит Бентон, а во-вторых, совершенно забыл о Дольфе. Тот же перехитрил его. И теперь из-за своих просчетов он может оказаться "героем" новых сплетен и слухов. Джек снова поднял трефовую даму. Он с болью сознавал, что ошибся в ней, но если бы и не ошибался, то все равно не сумел бы заслужить ее уважение и внимание. Джек скомкал карту и швырнул ее в огонь.
– Проклятие, – проговорил он, снова усаживаясь перед камином. – Я глупец.
Глава 13
– Моя сестра – герцогиня Уэнфорд! – Уильям с насмешливой улыбкой склонился в глубоком поклоне перед спускавшейся по лестнице Лилит. – Кто бы подумал? Отец все же оказался прав. Даже не верится…
Лилит, твердо решившая больше не давать воли слезам, лишь проглотила ком в горле. Она так наплакалась за последние два дня, что слез хватило бы на всю оставшуюся жизнь.
– Я бы предпочла сейчас не говорить об этом, если не возражаешь, – холодно ответила она. – Я еду за покупками. Мне надо подготовиться к балу в честь помолвки. – Через несколько дней, когда о ее помолвке объявят официально, будет уже поздно что-либо предпринимать. Хотя, вероятно, для нее было уже поздно с того момента, когда ее мать, не сказав никому ни слова, исчезла шесть лет назад.
Уильям внимательно посмотрел на нее и пробормотал:
– Да, Лил, конечно.
Она взяла у Бевинса свои перчатки и снова повернулась к Уильяму – было очевидно, что брат хотел что-то ей сказать.