Она отвернулась, избегая его испепеляющего взгляда. Разъяренный, он взял ее за плечи и повернул к себе лицом. Мюйрин грубо сбросила его руки И отступила на шаг:
– Уберите руки, черт бы вас подрал!
Локлейн ошеломленно смотрел на нее. Слова, которые он так долго боялся услышать, теперь прозвучали как смертный приговор.
– Прошу прощения, миссис Колдвелл, – сказал он как можно более твердым тоном. – Этого больше не повторится.
Повернувшись на каблуках, он вышел из конторы.
– Нет, Локлейн, подожди! – Мюйрин попыталась задержать его и все объяснить, но он продолжал уходить, пока окончательно не скрылся из виду.
Мюйрин вздохнула и решила отпустить его. В конце концов, на ферме была уйма работы, да, по правде говоря, она и не могла толком ничего объяснить. Лучше ему было не знать.
К тому же было бы гораздо лучше стереть все из памяти, чем столкнуться с тем, с чем пришлось столкнуться ей с того рокового дня, когда они с Августином обменялись клятвами. Две поездки в Дублин были испытанием ее характера. Она жестко судила себя, обнаружив, что недостаточно сильная.
Она хотела исправить то, что случилось, превратить приобретенный ею горький опыт в позитивную силу. Еще будет достаточно времени, чтобы уладить недоразумение с Локлейном, когда она почувствует готовность к этому.
А пока в Барнакилле у нее было более чем достаточно дел. К примеру, стрижка овец в начале мая прошла довольно успешно. Но оставались проблемы в стирке, покраске, прочесывании шерсти, прядении и так далее. В конце концов ей удалось найти опытных ткачих и вязальщиц, и те пополняли гардероб рабочих разнообразными носками, чулками, шарфами и шалями.
В швейном кружке Мюйрин тоже шили платья из шерсти, которую овцы давали медленно, но верно. Сначала Мюйрин не верила, что шерсть можно красить, но благодаря ее знанию лишайников, мхов и других растений, с помощью которых можно получить нужный цвет, некоторые вещи действительно приобретали очень симпатичный вид.
– Знаете что, мы скоро сможем продавать излишки одежды, – оптимистично сказала она Шерон. – Ну, когда у нас будет достаточно вещей на зиму.
В поместье все заметили, что Мюйрин перестала улыбаться, разве что когда играла с Тэйджем, что бывало нечасто. Щенок преданно бродил повсюду за ней по пятам. Он бодро шагал на своих длинных лапах, когда Мюйрин неугомонно ходила от здания к зданию. Он устраивался у нее на коленях, когда она отдыхала, сидя на стуле, но случалось это редко.
– Почему она так тяжело работает? Что с ней случилось? – спросила Циара у Локлейна поздно вечером, услышав знакомый легкий скрежет, гравия, когда Мюйрин проходила мимо их дома.
Локлейн остановился, выжидающе прислушиваясь в надежде, что она зайдет его повидать. Когда звук удаляющихся шагов постепенно стих, он печально ответил:
– Мы с ней не разговаривали с тех пор, как она вернулась из Дублина. Я понятия не имею, что с ней творилось все это время.
Циара мрачно посмотрела на него:
– Ну что ж, может, это и к лучшему. Это убережет тебя от еще больших разочарований в будущем, если все закончится сейчас.
– Это я меньше всего хотел бы услышать, – отрезал он. Он выскочил из дома и направился в противоположную от Мюйрин сторону. Он знал, что, если встретится с ней по дороге под пьянящим лунным светом, все закончится тем, что он окажется в дураках.
День за днем Мюйрин прилежно вела учет, подсчитывая, кто сколько часов работал и сколько должна семья в качестве ренты и платы за питание. Она с самого начала решила, что рабочие не должны считать себя слугами, и не хотела показывать, что с ее стороны это великая милость, тем более в тот момент, когда у нее было такое отчаянное финансовое положение, приходилось выкупать закладную и нести еще столько разных растрат. Некоторые работали в две и в три смены, пытаясь выплатить свои долги, и Мюйрин молилась, чтобы у них все получилось.
Ее зять Нил продолжал поддерживать ее, покупая все больше лесоматериалов, которые они заготавливали в лесах, приобретенных у полковника и Малколма Стивенса. Расчистить лес под пашню было не так-то просто, но она хотела добиться этого, чтобы сохранить твердую древесину для плотничества Локлейна и чтобы объединить старые и новые участки поместья. Когда деревья были вырублены, а пеньки выкорчеваны, высвободилось больше земли под пастбища, и можно было увеличить стада, а уже имеющиеся пастбища использовать под поля.
Когда наступил июль, она повеселела, довольная ходом дел в поместье, и почувствовала облегчение, убедившись, что все делает правильно после всего того ужаса, который пережила в мае в Дублине.
Единственное, что ее сейчас беспокоило, это отношения с Локлейном, который все так же избегал ее и никогда не оставался с ней наедине с того момента, когда они так резко обменялись словами в коротком неприятном диалоге. Она отчаянно скучала по нему, но он оставался таким же сдержанным, как и все жители Барнакиллы. Она уже начала бояться, что испортит их отношения или понесет наказание за то, что сделала, даже зная, что это к лучшему.
Локлейн сразу же решил, что между ними все кончено. Он был уверен, что поездка в Дублин стала началом ее депрессии, потому что она затосковала по своей прежней жизни.
Его предположения были недалеки от истины, но Мюйрин представить не могла, о чем он думал. Она невнятно пыталась объяснить ему свое поведение, ничего не раскрывая. Она осознавала, что, возможно, когда-нибудь он узнает всю правду, если порасспросит Эмму и Сэма и те очень подробно расскажут о ее прошлом, но сейчас они выполняли ее указания и молчали, занимаясь своим делом и не вступая ни с кем в контакты, за исключением общения за едой.
Однажды вечером в конце июля Мюйрин отправилась повидаться с Локлейном в мастерскую и с облегчением обнаружила, что он там.
– Прошу вас, Локлейн, нам нужно поговорить спокойно, без раздражения и ссор, – быстро сказала она, увидев, что он собирается уйти.
Он хотел ответить, что занят, но более шести недель этой безысходности оказались слишком долгими. Она была ему необходима. Он молился только, чтобы она сказала ему что-то, что он будет рад услышать.
Он положил инструменты.
– Хорошо.
Она пошла впереди него по направлению к своей конторе. Когда они вошли, она налила по рюмке отвратительного ликера, который всегда пил Августин. Локлейн заметил, что у нее трясутся руки, но ничего не сказал, терпеливо ожидая, когда она начнет.
– Я хотела поговорить с вами о том, как, вернувшись домой, я нагрубила вам. Все дело в том, что вы резко схватили меня и сделали больно. Я вдруг почувствовала себя беспомощной. Я знаю, что вы не хотели причинить мне боль, и я поступила необдуманно.
– Что-то еще? – мягко подтолкнул ее к продолжению Локлейн.
Она подошла и села рядом с ним.
– Когда я уехала отсюда, ко мне вернулись страшные сны. Думаю, это из-за того, что я вернулась в Дублин и меня преследовали ужасные ассоциации, связанные со смертью Августина. Надеюсь, вы понимаете, что я просто теряла рассудок. Простите, если я вас расстроила или оттолкнула. Ведь с января столько всего произошло. Я старалась, чтобы все как-то наладилось, строила планы на будущее. Я-то ведь не привыкла ко всему этому. До приезда сюда я вела спокойную, обеспеченную жизнь. Я знаю, что это не оправдывает моих поступков, но прошу вас, постарайтесь быть терпеливым к глупой девчонке и простить меня… Я скучала по тебе, Локлейн. Я хочу, чтобы мы попытались все восстановить, чтобы между нами все было так же, как до моего отъезда. Может быть, неправильно, что я хочу тебя, что я так сильно полагаюсь на тебя, но я больше не могу справляться со всем сама. Я больше не хочу делать все сама, Локлейн.
При этих словах Локлейн раскрыл объятия, и она бросилась к нему и крепко обняла. Он успокаивающе гладил ее по спине, но сразу как-то не находил слов. Он серьезно опасался, стоит ли возвращать все на круги своя, не только потому, что она, несомненно, раскаивалась, а потому, что она все еще страшно переживала из-за смерти Августина.
– Если ты действительно этого хочешь, Мюйрин, мы, конечно, можем попытаться вернуть то, что между нами было. Но как ты сама сказала, ты еще очень молода. Однако это не порок. Ты справилась гораздо лучше, чем многие люди вдвое, а то и втрое старше тебя. Но ведь у тебя впереди целая жизнь. Я намного старше тебя, Мюйрин. Ты можешь когда-нибудь передумать. Учитывая, сколько всего произошло, думаю, тебе сначала нужно серьезно все обдумать. Ты же сама сказала, еще в начале января, что хочешь быть сильной. С тех пор я был рядом с тобой. Но может случиться, что когда-нибудь ты решишь, что я тебе больше не нужен.
– Ты действительно нужен мне, Локлейн. Это правда, – сквозь слезы проговорила Мюйрин.
– Нет, Мюйрин, это не совсем так. Ты одна поехала в Дублин и справилась. Я уверен, это было нелегко, но ты сделала все сама. Ты сильная, Мюйрин, но тебе не нужно все время быть сильной. Ты так много работала в течение последних нескольких недель. Позволь мне взять часть твоих дел на себя. А если все-таки придет время, когда я буду больше тебе не нужен, я пойму.
Мюйрин устало опустилась в кресло, окончательно подавленная тем, что он совершенно не допускал их совместного будущего. Она молча сидела, чувствуя себя совершенно разбитой.
Наконец он смягчился.
– Ну пожалуйста, дорогая, я не могу видеть тебя такой изнуренной и бледной. Это не ты.
Мягко взяв за руку, он помог ей подняться со стула и отвел; в комнату. Он уговорил ее лечь в постель, а сам сел на край кровати.
Он нежно взял ее руку в свою и проговорил:
– Где та девушка, что управляла коляской и четверкой лошадей и играла со мной в снежки в Дублине или лазила с Тэйджем по деревьям?
Он потянулся к щенку и ласково потрепал его за холку, а тот улегся в ногах своей хозяйки.
Мюйрин лежала молча. В глубине души она была разочарована. Хотя вряд ли ожидала от Локлейна каких-то объяснений в любви.
Не получив ответа, Локлейн стал подниматься с кровати. Мюйрин тут же протянула руку и вцепилась в него.
– Пожалуйста, не уходи. Мы же еще не закончили разговор. Ты еще не сказал, что прощаешь меня.
Локлейн горько рассмеялся.
– Мне нечего прощать. Правда. Ведь сердцу не прикажешь, разве не так? Прости, что я расстроил тебя. Я не понимал. Я слишком давил на тебя. Но ты не моя собственность, дорогая, так же, как и я – не твоя. Признаюсь, я не всегда согласен с твоими решениями насчет школы, полей, торговли. Но я хочу, чтобы у тебя были собственные суждения и идеи, свои эмоции и чувства, даже когда я обнимаю тебя так крепко, как сейчас, – он поцеловал ее в лоб. – Иногда заботиться – значит знать, когда нужно отпустить.
Мюйрин посмотрела в его серые стальные глаза и не увидела и следа той искорки, что когда-то мерцала в них. Локлейн почти потерял надежду. Ему было тяжело осознать, что Мюйрин действительно хочет снова быть с ним. Даже если и так, как долго это продлится?
Он больше не знал, о чем она думает. А знал ли раньше? Было столько укромных уголков ее души, в которые он еще не проник из страха потерять ее, как когда-то потерял Тару. Теперь же он просто чувствовал себя одиноким и измученным, к тому же неуверенным в том, что способен сделать ее по-настоящему счастливой.
Он подтянул одеяла к ее подбородку и подвинулся, чтобы задуть свечи.
– Ты уже уходишь? – спросила она с откровенным разочарованием в голосе. – У нас же не было возможности обо всем поговорить.
Локлейн покачал головой.
– Мы ведь не должны решить все прямо сейчас, правда? Мне надо вернуться к работе, и к тому же, похоже, ты устала, Мюйрин.
– Не уходи, – сквозь слезы попросила Мюйрин. Локлейн не видел, чтобы она плакала, с тех самых пор, когда овдовела.
Он заметно изменился в лице и предложил:
– Я посижу с тобой, пока ты не заснешь, хорошо? Мюйрин погладила его по щеке и потянулась, чтобы страстно поцеловать его в губы.
Несмотря на отчаянные усилия держаться от нее подальше, Локлейн не мог устоять против ее пылкого поцелуя. Скоро он, уже обнаженный, любил ее так нежно, что почти поверил в то, что это сон. Мюйрин вздыхала под ним и стонала, а после долгого оргазма вдруг зарыдала.
Локлейн обеспокоенно спросил, не сделал ли он ей больно, но она покачала головой и в конце концов уснула в его объятиях.
Он не мог заснуть, лежа рядом с ней, а она свернулась рядом, как котенок. Время плыло час за часом, а его дурные предчувствия все росли.
Наконец, когда ранний утренний свет пробился сквозь шторы, он освободился из ее объятий, оделся и молча вышел.
В течение нескольких следующих дней Локлейн видел, что возобновление их отношений, похоже, никак не улучшило настроения Мюйрин. Не было на ее лице той радости, которую он видел на пляже в Россноулаге и тогда, когда она резвилась, бегая по поместью в свой день рождения, а Тэйдж гонялся за ней, весело скача у ее ног.
Он не сомневался, что возвращение Мюйрин в Шотландию – это лишь вопрос времени. Подозрение подтвердилось, когда июль сменился августом и на горизонте темной тучей замаячил новый кризис для Мюйрин и Барнакиллы.
Мюйрин молила Бога, чтобы он избавил их от каких бы то ни было катаклизмов, но в начале августа стали просачиваться слухи, что в Европе плохой урожай картофеля из-за необычайно холодной весны и очень влажного лета.
Поместье находилось гораздо севернее, и Мюйрин знала, что здесь убирать урожай начнут лишь в конце августа, а картофель – до конца октября, и молилась за хорошую погоду. Но густой холодный туман, казалось, поселился над всей страной и сопровождался странным запахом гнилых овощей. Одним серым августовским утром Мюйрин выглянула в окно и вернулась в теплые объятия Локлейна.
– Там явно мрачно, – сонно сказала она, дыша ему в плечо.
– Может, ты возьмешь выходной для разнообразия? – предложил Локлейн. – И сразу почувствуешь себя гораздо лучше, Мюйрин. С тех пор как ты сюда приехала, вот уже семь месяцев подряд, ты трудишься как раб. Съездила бы в Эннискиллен прогуляться по магазинам или навестила Присциллу с мальчиками в Грейндже. Я уверен, они будут рады тебе.
– Заманчиво, но не могу. У меня сегодня очень много дел. Да и если бы у меня был выходной, я бы целый день провалялась в постели. Не скажу, что я делала так дома. Мне всегда было чем заняться, но я часто сидела в постели и читала, писала письма или еще чем-нибудь занималась. Так что один день в постели пришелся бы мне очень по душе. Но не сегодня.
– Почему?
– Потому что я случайно узнала, что у тебя тоже огромный список дел на сегодня.
Локлейн нахмурился и опустил глаза.
– Ведь не думал же ты, что я захочу провести целый день в постели одна? – улыбнулась она. – Разве это так весело?
Локлейн, расслабившись от ее слов, наконец-то улыбнулся и крепко прижал ее к себе.
Мюйрин поцеловала его в губы и, несмотря на назойливый внутренний голос, подсказывающий ему, что уже день и личное время, которое они могут провести вместе, закончилось, он любил Мюйрин в ярком свете дня, который неожиданно залил комнату, когда лучик солнца пробился сквозь тучи, пока они оба, совершенно изможденные, не раскинулись в постели.
Поцеловав ее еще раз, он оторвался от Мюйрин и, быстро одевшись, выскочил из комнаты. Он не хотел задерживаться, опасаясь увидеть ее разочарование от того, что это случилось днем, при свете.
Когда Мюйрин смотрела ему вслед, на ее лице не отразилось и капли сожаления. Она чувствовала, что с каждым днем Локлейн любит ее все больше и больше. Но вот как ей рассказать ему обо всем? Тайны, которые она хранила от него, камнем давили ее сердце.
Может ли она быть уверена, что он ее действительно любит? Конечно, она признательна ему за помощь. Но как знать, что он вообще не начал их отношения ради себя, ради своих друзей и близких? Не использовал ли он ее на самом деле? Все используют других, цинично подумала она. Даже я.
Глава 20
В течение следующих трех месяцев она боролась за спасение урожая картофеля, слух о заболевании которого распространился с ужасающей быстротой и был тут же подхвачен паникерами. Первые сообщения о заболевании напечатали английские газеты, когда порченый картофель собрали на острове Айлоф-Уайт и в Кенте одиннадцатого августа. Мюйрин узнала эту новость несколько дней спустя и обсудила ее с Локлейном однажды вечером, когда они сидели в ее маленькой конторе, а по крыше барабанил дождь.
– У меня плохое предчувствие в связи с этим, – сказала она, показывая Локлейну газету. – Можешь назвать это моими шотландскими предрассудками, но, думаю, это серьезно. Если эта болезнь поразила лучшие земли в Англии, что тогда будет здесь?
– Не знаю. Конечно, это может быть локальная беда. Айлоф-Уайт совсем крошечный, а Кент могли изолировать, чтобы предотвратить распространение, ну, например, не выпускать повозки за пределы поля. Может, эта болезнь сюда и не дойдет. В конце концов, это ведь в сотнях миль от нас, за морем, – пытался он ее успокоить.
– Думаю, лучше быть к этому готовым, чем ничего не предпринимать, а потом придется пережить еще один кризис, когда уже не останется хорошей земли.
– Что ты предлагаешь?
Ничего ей не нравится в последнее время, с досадой подумал он.
– Думаю, нам надо купить овса и пшеницы, а еще картофеля на семена, репы, моркови и свеклы. Нужно сократить потребление молока или использовать больше овечьего и козьего молока и заготовить побольше сыра. Понадобится также гораздо больше рыбы. Зимой ее можно коптить. И я хочу еще раз съездить в Донегол за водорослями. Их можно будет высушить, они очень питательны. Я уже не говорю о мидиях, которые можно будет коптить. А еще давай посмотрим, сможем ли мы недорого купить еще свиней, а мужчины пускай сплавают на острова на озере и поохотятся на диких коз. Они могут поймать несколько самок, а остальных пристрелить. Я слышала, они довольно вкусные. И свиньи, и козы питаются объедками, так что держать их обойдется недорого, если мы будем экономны. А еще давайте построим больше загонов для кроликов и кур. Я хочу, чтобы на охоту пошли лучшие охотники, когда начнется сезон. И не помешало бы достать еще цыплят, гусей и уток.
– А мы не можем просто подождать, пока приплывет "Андромеда"?
– Нет. Она не приплывет сюда еще несколько недель. Если люди запаникуют, цены подскочат.
– А за что мы все это купим? Я думал, мы ограничены в средствах, пока не поступят деньги в конце месяца.
– У меня еще осталось немного от продажи дома в Дублине. У нас есть рулоны шерстяной ткани, из которых я собиралась сшить мужскую и женскую одежду на зиму. Теперь я думаю, что продам их и куплю фланель и немного тяжелого хлопка и посмотрю, сколько денег останется у меня после этого.
Наконец Локлейн сдался.
– Хорошо, я куплю все, что ты перечислила, но все же думаю, что ты пессимистично настроена.
– Я знаю, Локлейн, извини. Но с тех самых пор, ну, за последние восемь месяцев, каждый раз, как я начинаю видеть свет в конце тоннеля, что-то обязательно омрачает наше и без того нелегкое положение.
Локлейн притянул ее к себе и нежно поцеловал, убирая с ее виска выбившуюся прядь волос.