Валентина закрыла глаза и стиснула зубы. В течение уже нескольких месяцев ей приходилось выслушивать одни и те же обвинения, и каждый раз она подавляла желание сомкнуть пальцы на шее Беренгарии и придушить ее. Сначала Валентина оправдывала несправедливые упреки разочарованием королевы в Ричарде, с которым Беренгария оказалась связана на всю жизнь. Но в последнее время обвинения королевы досаждали придворной даме особенно, делая их отношения тягостными.
– Гария, я тебе уже не раз говорила, что с сарацином ничего у меня не было. Что же касается твоего разочарования в Ричарде, то моей вины в этом нет. Ты опрометчиво и поспешно судишь о повелителе Англии. Он ведет войну и крайне занят своими обязанностями. Прошу тебя, не суди о его наклонностях по стишкам менестрелей!
– Увы, в тех стишках заключена правда! Со дня свадьбы муж не провел ни одной ночи в моей постели! Ты всегда так рьяно защищаешь Ричарда, что я не могу поверить, будто твоя преданность, как ты то утверждаешь, объясняется лишь верностью королю. А мы с тобой дружны с детства, и теперь я твоя королева, но где же твоя любовь ко мне? – Беренгария так близко наклонилась к девушке, что почти коснулась ее лица. – Наверное, я лишена почитания супруга, потому что ты украла у меня его любовь как-нибудь столь же хитроумно, как лишила меня восхитительного приключения, уцепившись за сарацина! Не поэтому ли Ричард и не спит в моей постели?
Валентине захотелось толкнуть Беренгарию так, чтобы она уселась своим королевским задом прямо на какую-нибудь колючку. Действительно, муж не проводил часы ночного отдыха в супружеской постели, но ничего подобного нельзя было сказать о великом множестве других мужчин, ночи напролет не смыкавших глаз на "службе" у королевы.
– Уймись, Гария! Я питаю к Ричарду лишь чувство почтения. Он великий правитель, как бы ты к нему не относилась. Что же касается сарацина…
– Да, Валентина, скажи, что ты думаешь о сарацине? – принялась вопрошать королева.
Валентина сжалась, ее обескуражила способность Беренгарии без труда разгадывать ее чувства.
– Этот сарацин… он такой…
– Молодой! Красивый! Да, я тебя понимаю, Валентина!
Взор королевы снова метнулся к всаднику, проходившему в этот момент в зал совета, и Беренгария поклялась себе, что, даже если ей придется сдвинуть с места небеса и землю, все равно этот мужчина окажется в ее постели еще до окончания переговоров.
Из-за решетки галереи королева и придворная дама могли видеть все, что происходило в зале. Из уважения к гостям Ричард приказал убрать комнату восточными коврами с затейливым узором, и ковры оказались настолько пышными, что ноги утопали в них по щиколотку. Повсюду были разложены подушки. На низких столиках, установленных на мозаичном полу, стояли кувшины с фруктовыми соками, чтобы гости могли утолить жажду после путешествия по пыльной дороге. Вино на столики не выставили: ислам запрещал гостям Ричарда употреблять вино.
Ричард Львиное Сердце, правитель Англии, был великолепен в своем королевском пурпурном одеянии. Ярко-рыжие волосы поблескивали огненными искорками под тонким золотым обручем – символом высокого положения. Перед началом переговоров мусульмане повернулись на Восток, сняли тюрбаны и в один голос пропели молитву.
Среди христиан пронесся ропот возмущения. Король Ричард был явно недоволен, лицо у него вспыхнуло, приняв оттенок волос.
Валентина и Беренгария, прислушиваясь к голосам, узнали, что Саладин не будет присутствовать на переговорах. Вместо себя он прислал своего брата Саифа ад-Дина и свиту военачальников. Саиф ад-Дин должен был говорить от лица Саладина и скрепить своей печатью все договоренности. Мусульманские военачальники оказывали особые знаки почтения Саифу ад-Дину, прославленному под именем аль-Адил.
Ричард взял инициативу переговоров в свои руки.
– Я говорил с Филиппом-Августом Французским, и мы решили, что условия договора необходимо должны быть изложены в письменном виде. Все мусульмане должны покинуть Акру. Кроме того, мы требуем от вас двести тысяч динаров. Конрад Монсератский будет представлять английскую корону. Согласны ли вы с этими условиями?
Саиф ад-Дин кивнул, поглядывая на крестоносцев, разворачивавших знамена в саду.
– Мы подумаем. Малик эн-Наср, мой брат, которого вы называете Саладином, попросил меня зачитать вам наши требования.
Мусульманин торжественно развернул свиток.
– Приветствую вас, могущественные короли… После долгих и пышных оборотов речи последовало:
– Договоримся хотя бы об одном. Отошлите наших собратьев, находящихся у вас в плену, а мы вернем вам тех, кого удерживаем, пока мусульманские пленники не возвращены.
Торг продолжался, разгорался жаркий спор.
Валентина отыскала глазами султана Джакарда и вспомнила об испытанном ею в роще кратком миге страсти. Паксон сидел на высокой подушке в противоположном конце комнаты. Огромная кошка спала у его ног. Беренгария была права: юноша великолепен. Даже с большого расстояния трудно было не заметить, сколь рельефно проступают сквозь одежду мускулы у него на руках. Валентина вспомнила его теплые объятия. Еще со времени турнира в Мессине она знала: стоит его рукам напрячься, как копье полетит точно в цель. Пантера зашевелилась. Паксон ласково погладил кошку по голове, и та моментально успокоилась.
Беренгарии не терпелось рассмотреть все получше, и она приподняла шелковую занавеску на решетке. Султан мгновенно обратил внимание на это движение, и смуглая рука плавно опустилась на эфес сабли.
– Ты ничего не заметил, Мештуб, там, на галерее? – спокойно спросил он сидевшего рядом друга.
Мештуб качнулся влево, положив руку на рукоять меча.
– Я вижу двух женщин, Паксон. А ты? Султан улыбнулся, белые зубы блеснули на загорелом лице.
– Я тоже вижу двух женщин, но на мгновение мне показалось, что христиане устроили нам засаду.
– Или это происки шейха аль-Джебала, Старца Гор! Представь себе, какая суматоха поднимется, если убийцы проникнут на этот совет.
– В зале я не заметил посланцев старого негодяя, – сказал Паксон, не сводя с галереи глаз.
Мештуб весело рассмеялся, заметив выражение лица своего друга. Сарацинская кровь кипела в жилах Паксона.
– Один беглый взгляд на женщину… и мысли твои переметнулись с войны на любовь! – насмешливо произнес Мештуб.
– Она красавица, – тихо проговорил Паксон, откровенно разглядывая Валентину.
– Паксон, – предупредил шепотом Мештуб, – я своими собственными глазами видел, как женщина, на которую ты сейчас смотришь, ехала по Акре на коне рядом с королем Ричардом! Ты воспылал страстью… к королеве?
Паксон нахмурился. Мештуб слишком хорошо его знал, чтобы не прочесть мысли друга.
– Дело в том, что я… хорошо знаком с королевой. Мы подружились… э-э… в Мессине.
Мештуб вопросительно поднял бровь.
– Ты хочешь сказать, что был близок… с Беренгарией, королевой Англии? – недоверчиво вопросил он.
– Ты надеешься уменьшить ее привлекательность, напоминая мне, что она христианка? – Паксон продолжал пристально разглядывать Валентину.
– Надеюсь лишь предостеречь тебя. По твоим глазам вижу: ты не прочь разделить с ней ложе. Я замечаю и в ее глазах ответный жар. Клянусь бородой Пророка, ты играешь с огнем!
Паксон улыбнулся другу.
– Скажи, Мештуб, ты ведь не считаешь, что англичане занимаются любовью иначе, чем мусульмане?
– Ты обратился не по адресу, Пакс! Может быть, эта старая лиса Саладин подскажет тебе ответ. Я слышал, однажды он имел дело с одной инглези, так она оказалась такой невоздержанной, что чуть не довела его до смерти! В конце концов, когда Саладин отделался от нее, он взял себе взамен шестьдесят жен и заявил, что они, все вместе взятые, менее требовательны, чем одна христианка.
– А может, я более жаден до любовных утех, чем наш достопочтенный Малик эн-Наср?
Лицо Мештуба омрачилось.
– Если тебя поймают, то убьют, – осторожно заметил он.
– За такую красавицу не жаль и умереть, – тихо ответил Паксон, слегка поглаживая голову пантеры, словно округлую женскую грудь.
– Ты султан и не должен подвергать свою жизнь опасности ради нескольких быстротечных мигов наслаждения. К тому же она христианка! Мухаммед провозгласил женщин неверных нечистыми.
– Но самому Саладину, однако, это не повредило! Разве его любовь к той инглези помешала ему стать властителем?
Мештуб знал, когда надо остановиться. Надеясь отвлечь внимание друга, он заметил:
– Посмотри на аль-Адила. На сегодня переговоры, кажется, закончены.
Вопрос о пленниках подогрел страсти, и это могло сказаться решающим образом на судьбах всех присутствующих.
– Больше мы не станем торговаться, – прогремел голос Ричарда. – Советую заплатить дань немедленно и ограничиться нашими клятвенными заверениями, что ваши люди будут вам возвращены. Завтра мы обсудим условия возвращения Святого Креста.
Дав знак сопровождающим, Ричард вышел из зала.
Валентина и Беренгария поспешно покинули галерею, сбежали вниз по ступенькам и промчались через двор ко входу в покои королевы. Остановившись на пороге, Беренгария схватила Валентину за руку.
– Валентина, видела ли ты когда-нибудь более красивого мужчину? Я хочу его и должна во что бы то ни стало его заполучить. Сделай так, чтобы он пришел в мои покои сегодня вечером.
– Гария, ты с ума сошла! Он же нам враг! Ты не должна…
– Устрой это! Твоя королева приказывает тебе!
– Королева, увы, часто ведет себя неразумно! – резко возразила Валентина. – Если тебе так уж хочется сложить голову на плахе, воля твоя, но не втягивай меня в эту затею. Если мне придется умереть вместе с тобой, то кто же Станет оплакивать тебя и молиться за упокой твоей души?
– Если до этого дойдет дело, то жизнь твоя все равно оборвется. Ты и раньше была моей сообщницей в изменах мужу. Уладь же все и на этот раз! – лицо Беренгарии уродливо исказилось злобной гримасой.
Валентина была вынуждена признать, что королева права: если правда выплывет наружу, перед ней тоже отчетливо замаячит угроза смерти.
– Но ты не можешь быть уверена, что он придет: мусульмане считают неверных нечистыми. Если он откажется посетить тебя, следуя своим убеждениям, то может подвергнуть имя королевы осмеянию, и доказательством послужит твое послание к нему. Гария, нельзя…
– А я говорю, уладь это дело! Сегодня вечером он должен быть у меня! Подпишись своим именем, если хочешь, или не подписывайся вовсе. Разве ты не видела, как он смотрел на меня? Разве не заметила в его глазах желание? Намекни в своей записке, что дама, которая скрывалась на галерее, не против встретиться с ним сегодня вечером. Какой от этого кому вред? Он поймет, что записка от меня, а доказательств измены не будет. Ну что ты стоишь? Я приказываю тебе немедленно заняться этим!
– Я пошлю ему записку, хотя это и против моих правил.
– Все у тебя против правил, Валентина, поэтому постель твоя холодна, и ты в одиночестве проводишь ночи. Я должна заполучить этого сарацина! И он будет моим!
Лицо Беренгарии внезапно смягчилось, и с нежной улыбкой она стала уговаривать девушку:
– Сделай это для меня, Валентина, и я, твоя королева, пожалую тебе новый титул.
– Мне не нужен никакой титул, Гария. Я хочу лишь спасти тебя от тебя же самой.
– Но тебе понравится этот титул, Валентина! Он очень тебе подходит!
Изображая королевский обряд посвящения в рыцарский сан, Беренгария своим платком дотронулась до одного и другого плеча придворной дамы.
– Посвящаю тебя в звание королевской сводни!
Щеки Валентины залила краска, а Беренгария повернулась к ней спиной и стала подниматься по лестнице, ведущей в ее покои. Отголоски смеха королевы острым клинком пронзали сердце придворной дамы.
Валентина написала Паксону записку и заплатила мальчишке-сорванцу, чтобы тот отнес послание в квартал, где разместились сарацины, и вручил бы его султану Джакарда.
Если Паксон проявит интерес, то подойдет к воротам сада, а там уж она проводит юношу к Беренгарии. "Нет, нет, – изнывала душа Валентины, – я не хочу сидеть у дверей покоев королевы и слушать, как происходит эта любовная встреча".
Сердце девушки трепетало при мысли о том, что ее одолевает ревность. Она не хотела, чтобы смуглый сарацин обнимал королеву. Валентина мечтала, чтобы его губы прижимались к ее губам и чтобы руки султана обвивали ей стан в жажде слияния.
С пылающими щеками придворная дама помчалась вверх по каменным ступенькам в свою комнату, но сердце у нее билось быстрее, чем бежали проворные ноги.
* * *
Беренгария облачилась в наряд из золотых колечек, сквозь которые просвечивало обнаженное тело. Она просто порхала по комнате, глаза королевы блестели от возбуждения.
Беренгария приказала умастить себя благовониями и душистыми притираниями с ног до головы. Валентине показалось, что в комнате нечем дышать, настолько воздух насыщен терпким ароматом.
– Тебе пора идти к воротам, Валентина.
Придворная дама пожала плечами. Она тоже знала, что пора ей встречать сарацина, но молила Бога, чтобы тот не пришел. Уж как-нибудь она смогла бы объяснить его отсутствие. Конечно, королева не замедлила б обвинить ее в том, что записка не попала по назначению, или же, более того, что придворная дама приберегла сарацина для себя.
Ночь была тиха и бархатисто-черна, лишь звезды освещали тропинку в саду. Придет ли Паксон? А если появится, то не прискачет ли на своем вороном коне и стуком копыт не привлечет ли внимание стражи?
Валентина спокойно сняла цепь с ворот и отошла к дереву, приготовившись ждать. Спустя несколько мгновений из ночной тьмы появилась высокая фигура. Придворная дама вышла из-за дерева и оказалась лицом к лицу с сарацином. Девушка заглянула Паксону в глаза и почувствовала, как учащенно забилось ее сердце. Что за странное выражение уловила она в этих глазах?
И вдруг юноша заключил Валентину в объятия, прижал к себе и впился пылким поцелуем в губы. Голова ее оказалась зажатой в сильных руках. Поцелуй становился все более настойчивым. На бесконечно долгий миг Валентина покорилась, ответив на призыв и прижавшись к сарацину всем телом.
Но кто-то шепотом позвал ее по имени:
– Валентина… Валентина…
То была Беренгария. Девушка внезапно выпрямилась, тяжело дыша и пытаясь отогнать пелену, застилавшую глаза. Матерь Божья, как она могла… это невозможно!..
Валентина попыталась заговорить, но Паксон прервал ее насмешливым и язвительным вопросом:
– Скажи мне, Беренгария, христиане так же волнуют твою кровь, как я?
Валентина пыталась найти нужные слова, но в горле у нее пересохло, и ей удалось только хрипло выдавить:
– Я не… я не та, к кому ты пришел. Я не королева, а придворная дама.
Щеки Валентины вспыхнули. Султан Джакарда недоверчивым взглядом окинул ее с ног до головы. Руки девушки задрожали, когда она заметила, как сузились глаза сарацина.
– Я провожу тебя к королеве.
Собрав все свое самообладание и достоинство, она тихо добавила, прошептав:
– Никто никогда не задевал еще мое сердце, ни христианин, ни сарацин.
Паксон радостно засмеялся.
– Тогда нам нужно исправить эту оплошность в самое ближайшее время, не правда ли?
Шепот королевы становился все настойчивее:
– Валентина, ты здесь? Что ты там делаешь? Ты не одна?
– Это Беренгария, – сказала Валентина. – Ты найдешь ее в конце этой тропинки.
– И я не должен ее разочаровать, иначе дурное расположение королевы скажется на тебе, не так ли? – юноша бросил на Валентину пылкий взгляд, потом подмигнул и зашагал по тропинке.
Придворная дама облизнула пересохшие губы и прислонилась к дереву. Она отгоняла от себя картину того, что происходило сейчас в покоях королевы. Серебристый смех отголоском прозвенел в саду. Девушка стиснула зубы и зажмурилась. Снова и снова повторяла она про себя: "Он враг, он враг…"
ГЛАВА 3
Мужественная линия рта Паксона искривилась, когда в темноте послышался капризный шепот. Юноша замедлил шаги, подходя к двери, украшенной кованой решеткой, и поборол желание повернуться и уйти. Измена – это преступление, к которому он не должен относиться столь легкомысленно! Султан Джакарда уже сожалел, что впутался в столь неблаговидное по отношению к английской короне дело.
Однако, много ли мужчин могут похвастаться тем, что ублажали королеву? Он улыбнулся, и озорные огоньки заплясали в темных, как ночь, глазах. Если слухи верны, то даже сам король Ричард не мог утверждать, что спал с Беренгарией. Поговаривали, английский король предпочитает прыщавое, изрытое оспой лицо Филиппа Французского. При мысли о комизме положения юноша ускорил шаги.
Распахнув тяжелую дверь, он пошел на тонкий луч света, пробивавшийся из-под двери с гербом. На краткий миг у него возникло опасение: не ловушка ли устроена ему? Но Паксон вспомнил призывные взгляды королевы, и тревога улеглась.
Открыв дверь, он попал в комнату, пропитанную запахами мускуса и благовоний. Закругленные стены были увешаны гобеленами и шелковыми драпировками, на полу лежали толстые ковры, а в центре стояла кровать под балдахином, освещенная мерцающим пламенем свечей. В полутьме угадывалась миниатюрная фигурка королевы. Темные блестящие волосы спускались по спине и плечам. Нежная розовая кожа, казалось, сияла в пламени свечей. Большие миндалевидные глаза лучились мягким светом.
На мгновение у Паксона вновь возникло опасение, не ловушка ли это, но выражение лица Беренгарии было невинным, даже целомудренным, и казалось невероятным, что эта чистая и добродетельная девушка может ожидать любовника, однако он заметил чувственную улыбку, изогнувшую уголки пухлого рта.
– Не желаешь ли ты оказать почести королеве? – спросила Беренгария игривым насмешливым голосом, в котором звучали и резкие нотки. – На колени, сарацин!
Паксон не шелохнулся, его глаза угрожающе блеснули.
– Я пришел не к королеве, а к женщине, – произнес он таким же игривым тоном, но в голосе наряду с непринужденностью чувствовался и вызов, а также железная воля говорившего.
Насмешливая улыбка сарацина при всей дерзости его поведения возбуждала королеву.
– Я терпеливо ждала, – прошептала Беренгария, – и знаю, терпение мое будет вознаграждено.
Она смерила пришедшего кротким взором.
– Терпение всегда вознаграждается, – ответил Паксон, делая шаг вперед.
Беренгария отошла в тень и ослабила шнуровку платья.
– Я многое слышала о вас, сарацинах, – голос звучал неуверенно, дыхание королевы стало прерывистым.
– Вы слышали, что мы, сарацины, искусны в любовных утехах?
Паксон расстегнул и небрежно бросил на пол широкий пояс, обхватывавший его талию.
– Но, кажется, сарацины также искусны и в беседе, – прошептала Беренгария. – Однако поступки говорят сами за себя громче любых слов.