- Вздор, - небрежно отмахнулась Генриетта. - Никого не интересует цвет твоих волос, если у тебя не может быть детей.
- Мистер Гелл слышал о новом докторе, - напомнила Имоджин. - Том, который живет в Суиндоне и лечит кости. Может, он знает, что делать.
- Папа возил меня к докторам в пределах ближайших сорока миль, и все твердили одно и то же. Если я и забеременею, скорее всего умру родами, и ребенок тоже не выживет. Лучше уж смириться с правдой, чем мечтать о новом докторе, который может меня обнадежить.
Имоджин поджала губы и на секунду приняла вид властной римской богини. Или покойного отца.
- Я не смирюсь, - предупредила она. - На свете должен быть доктор, который тебя вылечит. Вот увидишь.
- Не нужен мне муж, - засмеялась Генриетта.
- Ты всегда заглядываешься на детей, - парировала Имоджин.
- Вовсе нет, - слабо отбивалась Генриетта, которую слегка затошнило при мысли о судьбе старой девы. Неужели ей действительно суждено провести жизнь, восхищаясь чужими детьми? Знакомое отчаяние сжало сердце. Как это все несправедливо!
Если бы только она походила на тех светских дам, которых ничуть не интересовали их отпрыски! Леди Фэйрберн хвасталась, что видит своих детей не чаще двух раз в год. Утверждала, что это лучший метод воспитания. А великолепный мистер Дарби не узнает собственную сестру!
Вот в чем беда: она, Генриетта Маклеллан, проклята страстью к детям и отмечена увечьем, которое препятствует их иметь. И поэтому из кожи вон лезет, чтобы убедить себя, что деревенская школа - достойная замена этой страсти. Кроме того, ей то и дело приходилось напоминать себе, что природа наделила ее достаточно разумными мозгами, чтобы понять, насколько надоедливыми могут быть мужья.
- Будь у меня муж, жизнь стала бы донельзя невыносимой, - заявила она. - Пришлось бы делать вид, что предметы вроде гончих и охоты на лис искренне меня интересуют. Мужчины - идиоты, поглощенные собой и своими занятиями. Взять хотя бы Дарби. Так преисполнен собственной значимости, что пытался продемонстрировать мне свои лондонские манеры!
- Так вот почему ты решила надеть свой итальянский креп, - проворковала Имоджин. - Мне следовало бы сразу догадаться. Он так неотразим? Эмилия утверждала, что все девушки в Лондоне умирали от желания потанцевать с ним. Единственным комплиментом он мог сделать любую самой популярной дамой в столице.
- В жизни не встречала более тщеславного человека, - брезгливо поморщилась Генриетта. - Видела бы ты, как он расстроился, обнаружив, что его галстук помялся.
- Должно быть, он заметил, как ты прелестна. Он что, сделал тебе комплимент? Поэтому ты хочешь надеть лучшее платье?
- О, Имоджин, брось нести чушь! - расхохоталась Генриетта. - С чего бы мне прихорашиваться? Неужели только из-за того, что завзятый лондонский щеголь решил похоронить себя в Уилтшире? Он и внимания на меня не обратил. И прошу заметить, мне он совершенно не понравился. Я еще вчера решила надеть креповое платье. Не стоит его беречь: вдруг лучшего случая не представится?
- Не верю, - упрямо пробормотала Имоджин.
- Мое бедро - воистину скрытое благословение, - напомнила Генриетта маленькому скептику. - Папа выдал бы меня замуж в первый же сезон…
- Но ведь у тебя не было сезона.
- Был бы, если бы не мое увечье. И меня выдали бы за того, кто дал больше, скорее всего за мужчину, который даже имени бы моего не помнил и просто хотел получить богатство папы, поскольку большинство имущества не подлежит отчуждению. К этому времени я бы уже умирала от скуки.
- Меня выдали замуж еще до моего дебюта, - вставила Миллисент. - И я совсем не скучала. У меня две самые прелестные дочери во всем христианском мире, и, кроме того, Генриетта, я всегда находила разговоры с твоим отцом крайне интересными. Он не просто обсуждал охоту или гончих, он был поистине неистощимым источником сведений по любой теме.
Генриетта только головой покачала:
- Ты находила это занимательным, дорогая, потому что я не знаю более доброй и милой женщины в этой стране. Но я не могу вынести монотонного обсуждения вчерашней охоты по утрам и утомительного перечисления длинного списка убитых животных за ужином. Боюсь, моя вспыльчивость сыграет со мной дурную шутку.
- Только потому, что ты ни разу не влюблялась, - покачала головой Миллисент.
- Вполне возможно, будь у тебя дебют, ты влюбилась бы в первый же сезон, - мечтательно протянула Имоджин. - Прекрасный герцог покорил бы твое сердце и повел к алтарю.
Когда Имоджин забывала о необходимости высказываться капризным тоном и дерзить окружающим, она немедленно становилась страстным романтиком.
- Красивых герцогов не бывает, - засмеялась Генриетта. - Они все старые и скучные.
Она попыталась представить себя в Лондоне, объектом ухаживания древнего джентльмена. И всех охотников за приданым, подсказал ей назойливый внутренний голосок. Правда, отцовский титул переходил к дальнему родственнику, но неотчуждаемой части наследства более чем хватало, чтобы сделать ее богатой наследницей. Генриетта получала бы цветы и подарки от поклонников и танцевала бы на балах с изысканными джентльменами вроде Дарби.
Она едва не рассмеялась при этой мысли. Дарби и сам был слишком опасно красив. Какая здравомыслящая женщина захотела бы получить подобного мужа?!
Но Имоджин все еще оставалась погруженной в чудесные грезы.
- К этому времени ты уже была бы женой герцога, занималась бы только тем, что давала шикарные балы и танцевала с мужем. Может, даже с самим мистером Дарби!
- Дарби не герцог, - возразила Генриетта. - Кроме того, не дай мне Бог влюбиться в человека, который заботится о своем галстуке больше, чем о младшей сестре.
Имоджин пожала плечами:
- Он лондонский джентльмен, Генриетта. Не домосед вроде тебя. Только представь: ты дебютировала бы и на первом же балу встретила бы мистера Дарби. И тогда с полным правом заботилась бы о детях!
При этой мысли сердце Генриетты едва не разорвалось. Дети… и без всякого риска для жизни! Маленькая лысая Аннабел и угрюмая Джози.
- Ходят слухи, что у него в карманах одни дырки, - продолжала Имоджин. - А если леди Роулингс родит мальчика, он потеряет и наследство дяди. В настоящий момент он всего лишь временный наследник.
- Ненавижу злословие и сплетни подобного рода, - высказалась вдовствующая графиня.
- Да и одет он явно не в лохмотья, - вторила Генриетта.
- Я должна предстать перед ним в самом выгодном свете, - объявила Имоджин. - Подумать только, как было бы чудесно, если бы он обратил на меня внимание! Сильвия Фарли просто умерла бы от зависти! Как по-вашему, может, попросить Крейс завить мне волосы?
Крейс была горничной обеих сестер и слыла мастерицей на все руки.
- К чему это тебе? - удивилась Генриетта. - Твои волосы прекрасно вьются от природы.
Имоджин снова взглянула в зеркало и нахмурилась.
- Они не слишком хорошо лежат. А вот у Сильвии - идеальные букли и спадают на спину ровными рядами. Она сказала, что горничная завивает их нагретыми щипцами.
- На твоем месте я не стала бы трудиться. Минут через двадцать нам уже нужно выезжать, а Крейс ужасно расстраивается, если ее поторопить, и может назло устроить настоящий хаос на твоей головке. Пусть мне не суждено стать дебютанткой, - добавила Генриетта с лукавой улыбкой, - зато твой сезон начинается этой весной. А вдруг Дарби влюбится в тебя и поведет к алтарю? Имоджин удивленно уставилась на сестру.
- Одно дело - танцевать с мужчиной, и неплохо бы получить комплимент, который сразу сделает тебя объектом внимания всех поклонников. Но выйти за него замуж… ни за что!
- Но почему? - в свою очередь удивилась Генриетта, представив безупречную фигуру Дарби.
- Он слишком стар для меня. Да ведь ему уже за тридцать… а может, и все сорок! Он почти ровесник мамы! И возможно, уже вынужден удаляться в свою комнату сразу после ужина.
Она бросила мрачный взгляд в сторону матери, которая имела дерзость совершить непростительное преступление, уведя Имоджин с бала леди Уипплизер до того, как восточный горизонт окрасился розовым цветом.
- Мне он не кажется слишком старым, - начала было Генриетта, но, вспомнив о его заученной галантности, кивнула: - По-моему, ты права, Он слишком завзятый… повеса, чтобы стать хорошим мужем. Представляешь, прощаясь, целует самые кончики твоих пальцев!
- Погоди, он еще не видел Селину! - хихикнула Имоджин, коварно блеснув глазами. - У нее все швы на платье полопаются, когда он поцелует кончики ее пальцев.
- Имоджин! - возмутилась мать. - Веди себя прилично. Но Имоджин только фыркнула.
Глава 7
Домашняя вечеринка леди Роулингс
Первым, кого увидела Эсме, войдя вечером в гостиную, был ее племянник Дарби в обществе Селины Давенпорт, одной из местных матрон. Та, очевидно, изо всех сил старалась развлечь гостя. В данный момент она красовалась у большого окна в конце комнаты, где стояла в неестественной позе, откинув голову и выпятив груди так, что последние практически вывалились из выреза и предстали на обозрение Дарби.
- О Господи, - простонала Эсме.
- Едва появившись в гостиной, миссис Давенпорт мгновенно им завладела, - пробормотала Элен с тихим смешком. - Полагаю, она исполнена решимости покорить благородного джентльмена, который случайно оказался в нашем обществе.
К величайшему раздражению Эсме, Дарби был целиком поглощен беседой. Не может же он находить компанию Селины настолько привлекательной?! У нее имелось только две темы для разговора: она сама и ее неоспоримое мастерство в определенного рода деятельности. Некоторые виды этой деятельности, как ни странно, имели место вне стен спальни.
- Дарби! - воскликнула Эсме, приближаясь к нему сзади. Тот от неожиданности вздрогнул, повернулся и с поклоном поцеловал ее руку.
- Моя дорогая тетушка, - пробормотал он.
В голосе звенел лед. Элен права. Он действительно приехал убедиться, что она носит незаконного младенца!
Селина опустилась в реверансе, обнажившем е.е груди напоказ всему свету. И не важно, что сама Эсме была когда-то не прочь проделать то же самое. Ни один джентльмен не оставался равнодушным к столь великолепному зрелищу. Но это было до того, как она избрала карьеру циркового слона.
- Боже, - пробормотала Селина с ехидной усмешечкой. - Надеюсь, дорогая леди Роулингс, мне будет позволено упомянуть, что вы с каждым днем становитесь все… - Тут она запнулась и, поколебавшись, добавила: - Все прекраснее.
Эсме улыбнулась ей улыбкой, подобной стилету, отточенному долгими восемью годами плавания в опасных водах лондонского общества.
- Как мило с вашей стороны, - проворковала она, - тем более что вы, вне всякого сомнения, встречали так много прекрасных дам задолго до того, как состоялся мой дебют.
Улыбка Селины сложилась, как веер. Эсме снова обратилась к племяннику:
- Дарби, не хотите ли прогуляться по комнате? Надеюсь, вы подольше погостите у меня, и это прекрасная возможность представить вас кое-кому из моих соседей.
Они направились на другой конец комнаты.
- Леди Роулингс, мы не слишком нарушили ваш покой? - начал Дарби. - Я подумал, что детям пойдет на пользу сельский воздух, но мы не должны злоупотреблять вашим гостеприимством.
. - О, пожалуйста, зовите меня Эсме, - перебила она. - Здесь мы вдалеке от формальностей лондонского общества и в конце концов приходимся друг другу родственниками.
Похоже, ее слова застали его врасплох, но он быстро пришел в себя.
- Разумеется, - пробормотал он. - А вы должны называть меня Саймоном.
- Как малышка Джози? Майлз говорил, она чрезвычайно тяжело восприняла гибель матери, бедная сиротка.
- Он так сказал? - слегка удивился Дарби.
- Ну… да, - признала Эсме. - Он был очень расстроен, узнав, что вам в вашем холостом положении придется стать отцом двоих маленьких детей. Могу только надеяться, что сумею так же достойно воспитать своего малыша, трагически лишившегося отца еще до рождения.
Дарби глянул на руку леди Роулингс, покоившуюся на огромном холме живота.
Она беременна, никаких сомнений. За всю свою жизнь он еще не видел настолько беременной женщины. Элегантная светская львица выглядела так, словно собиралась родить через день-другой. Похоже, ребенок действительно незаконный. Майлз совершенно точно не спал с женой до того, как отправился на проклятую июльскую вечеринку.
Должно быть, эти мысли отразились на лице Дарби, потому что Эсме поспешно увела его в коридор, а оттуда - в библиотеку.
- Почему вы здесь, Саймон? - спросила она, садясь на бархатный диван. Дарби молча смотрел на Эсме, пораженный переменами в ее внешности. Он помнил свою тетку чувственной богиней: роскошные изгибы тела, блестящие черные кудри, лицо идеальной красоты. Теперь она выглядела распухшей, усталой и абсолютно непривлекательной.
И прежде чем он успел что-то сказать, она спокойно объявила:
- Я ношу ребенка Майлза. Дарби почтительно поклонился.
- Ни секунды в этом не сомневался.
- Еще как сомневались!
Ее глаза блеснули, и Дарби на секунду ощутил мощное притяжение той поразительной женщины, которую весь Лондон именовал в свое время Афродитой.
- Я вас не виню. Но при этом действительно ношу дитя Майлза. Сами знаете, как он хотел наследника.
Дарби молча кивнул.
- Поэтому мы договорились… о сближении, - пояснила она, невольно повторяя выражение Джерарда Банга. - Но я понятия не имела, что у него такое слабое сердце. - Она подняла на него полные слез глаза. - Вы должны верить мне. Я никогда бы не согласилась… заводить наследника, приди мне в голову хотя бы на минуту, что я ставлю его жизнь под удар.
Дарби недоуменно моргнул.
Может, он ошибается, и ребенок законный?
- Даже если родится мальчик, - продолжала тетка, - вы не останетесь без денег. Мы каким-то образом сумеем обойти закон о майорате. Майлз сам бы захотел этого.
Дарби неожиданно остро ощутил ауру чувственности, окружавшую тетку, словно стальные доспехи. Он видел ее встревоженные глаза, слышал слова и понимал, что ничего не знал о браке своего дяди. И леденящая правда заключалась в том, что ее дитя скорее всего ребенок Майлза.
Саймон тоже сел и спокойно заметил:
- Я должен извиниться перед вами, леди Роулингс. К своему стыду, я действительно явился сюда, сомневаясь, что Майлз был способен зачать дитя. Крайне сожалею, что позволил себе такие мысли.
- Пожалуйста, зовите меня Эсме, - повторила она, кладя руку ему на плечо. - И я прекрасно вас понимаю. Я и сама бы себе не поверила. Дело в том, что мы с Майлзом договорились обо всем совсем незадолго до его смерти. И я просто не могу понять, почему он умолчал о своем сердце. Мы никогда не были особенно близки, но рисковать жизнью только из-за…
- По-видимому, он отчаянно хотел ребенка, - вставил Дарби. - И совсем забыл о риске для здоровья.
Пальцы Эсме сжались чуть сильнее, и Дарби с тревогой заметил, что ее глаза по-прежнему полны слез.
- Вы действительно так считаете? Я все время думаю, что стоило ему признаться во всем, и он был бы сейчас рядом.
Слезы перелились через край и хлынули по щекам. Дарби погладил ее по руке.
- Все хорошо, все в порядке, - попытался утешить он.
- Далеко не все в порядке! - сдавленно пробормотала она. - Не все! Я совершенно уверена, что в тот вечер он перенапряг сердце, поэтому оно и разорвалось, когда… когда…
- К несчастью, маркиз Боннингтон перепутал комнаты и ворвался к вам в спальню. Это и спровоцировало сердечный приступ. Но Майлз сам говорил, что доктор предъявил ему ультиматум…
- Знаю, - всхлипнула Эсме. - Я ходила к доктору после смерти Майлза, и тот объяснил, что ему нельзя… нельзя было… а Майлз мне не сказал!
Она бессильно прислонилась к груди Дарби. До чего же странно ощущать гигантский шар ее чрева, прижимающийся к его боку!
- Даже если бы он признался вам, особой разницы это не составило бы! Доктор считал, что он едва ли протянет до конца лета.
- Доктор твердил мне то же самое. Я просто не могу поверить, что Майлз умолчал… об этом…
- Он просто терпеть не мог огорчать людей. Не хотел, чтобы вы были несчастны.
Это вызвало новый поток слез. Теперь ее голос прерывался, и он разбирал только отдельные слова и фразы: как был добр к ней Майлз, и она никогда… никогда бы… ни за что…
Он продолжал молча гладить ее по спине. Раньше он безапелляционно заявил бы, что брак тетки и дяди был практически фиктивным, что они почти не разговаривали и не выносили общества друг друга. Но по всему видно, он ошибся.
Эсме скорбела по Майлзу, пусть даже они и не жили вместе в обычном смысле слова. Даже если она флиртовала с любым привлекательным лондонским джентльменом. Даже если роман Майлза с леди Чайлд был всеобщим достоянием.
И тут он отчего-то вспомнил о Генриетте Маклеллан, женщине, спасшей Джози и Аннабел. Если память ему не изменяет, он никогда не встречался с ней в Лондоне. Вероятно, ее отец решил, что чересчур острый язык вряд ли поможет в семейной жизни. Она явно считала общение с ним ниже своего достоинства. За всю свою жизнь он никогда не видел столь пренебрежительного выражения на лице особы женского пола. И такой прекрасной улыбки. Когда она улыбнулась на прощание, у него на миг замерло сердце. В этот момент она напоминала птицу в полете - свободную, легкую, изящную.
Эсме наконец выпрямилась и промокнула слезы платочком.
- Мне уж-жасно ж-жаль, - выдохнула она. - Боюсь, в последнее время я стала невыносимой плаксой, и мне не хватает Майлза, и…
- Я знаю, о чем вы, - поспешно перебил Дарби, видя, как голубые глаза снова наполняются слезами. - Позвать вашу горничную? А то гости, наверное, уже гадают, где мы.
Эсме всплеснула руками.
- Боже, мне необходима рисовая пудра. Горы пудры, чтобы скрыть свидетельство своего безобразного поведения.
Какой-то момент они просто смотрели друг на друга: безупречно одетый джентльмен с промокшим плечом фрака и раскрасневшаяся, беременная дама с распухшими глазами. После чего оба разразились смехом.
- Когда ваша жена забеременеет, сами поймете, как часто такие женщины подвержены приступам плача.
- Затаив дыхание жду этого события, - торжественно объявил он, целуя кончики ее пальцев.
Глава 8
Легкий ужин, сервированный в Розовой гостиной
Генриетта, приложив все старания, умудрилась пройти довольно ровной походкой к маленькому столику в Розовой гостиной, где был сервирован легкий ужин. Комната представляла собой изящный прямоугольник с красивыми сводчатыми окнами, выходившими в оранжерею. По приказу леди Роулингс столики расставили по салону в очаровательном беспорядке. Буфет на дальнем конце ломился от различных деликатесов. Генриетта присоединилась к мачехе и ее лучшей подруге, леди Уинифред Томпсон.
Когда в комнате появился мистер Дарби, присутствующие инстинктивно смолкли. Если в гостинице он показался ей элегантным, здесь в темно-красном бархатном фраке он был поистине великолепен. Галстук и манжеты были отделаны кружевом, ниспадавшим на пальцы. По мнению Генриетты, костюм стоил огромных денег.