- Наверное, нелегко жить, когда у одного из родителей такой сильный характер, - заметил Гордмор. - Однако не могу не восхититься им. Он блестящий политик. Об этом все в парламенте знают и трепещут перед ним. Ты не можешь не признать, что его стратегия превосходна. Он нанес точный удар в твое самое слабое место: использовал твое нежное отношение к двум неотесанным верзилам, которых ты считаешь младшими братьями.
- Слабые места не имеют к этому никакого отношения, - сказал Алистер. - Мои братья бесконечно досаждают мне. Но я не могу допустить, чтобы их обобрали из-за меня.
- И все же ты должен признать, что отец заставил тебя нервничать, а это уже немало. Я помню, что когда хирург предложил отрезать тебе ногу, ты сказал: "Какая жалость. Мы с ней так крепко привязаны друг к другу". Я стоял рядом и то плакал, то что-то бормотал, а ты, растоптанный почти до полусмерти, был хладнокровен, словно сам Железный герцог.
Сравнение было абсурдным. Войска под командованием герцога Веллингтона одерживали победу, тогда как Алистер всего лишь терпел, пока его не спасли.
А что касается его поведения, то почему, если уж он был таким спокойным, у него нет отчетливой картины того, что тогда происходило? Почему у него остались лишь обрывки воспоминаний?
Он повернулся спиной к окну и пристально вгляделся в человека, который не только спас ему жизнь, но и позаботился о том, чтобы он сохранил свои конечности.
- Тебе бы мои тренировки, Горди, - сказал он. - У тебя есть единственная старшая сестра, тогда как у меня два старших брата, которые лупили и мучили меня с тех пор, как я научился ходить.
- Моя сестра находила другие способы мучить меня, - сказал Гордмор.
Надев пиджак, он придирчиво оглядел свое отражение в зеркале. Он был светловолос, немного ниже Алистера и чуть более плотного, чем он, телосложения.
- Мой портной творит чудеса с куском ткани, - сказал Гордмор, - я трачу на одежду столько, сколько пожелаю, однако в элегантности тебе уступаю.
Больная нога Алистера подергивалась, требуя отдыха. Он отошел от окна и дохромал до ближайшего кресла.
- Дело в том, что сейчас в моде полученные на войне раны.
- Нет, все дело в тебе. Ты даже хромаешь с особым шиком.
- Уж если ты обречен хромать, надо делать это как следует. Гордмор улыбнулся.
- Как бы то ни было, я должен благодарить тебя, - сказал Алистер другу, - если бы не ты, лежал бы я сейчас неподвижно.
- Не неподвижно, - возразил Горди, - а разлагаясь. Насколько я помню, это активный процесс. - Он подошел к небольшому шкафчику и достал графин и бокалы.
- Я думал, мы идем куда-то поразвлечься, - сказал Алистер.
- Мы пойдем, - Гордмор наполнил бокалы, - но сейчас я хочу поговорить с тобой о канале.
Глава 1
Дербишир, 16 февраля 1818 года
Мирабель Олдридж вышла из конюшни и направилась по посыпанной гравием дорожке к Олдридж-Холлу. Когда она поворачивала к цветнику, из кустов неожиданно выскочил лакей Джозеф.
Мисс Олдридж недавно исполнился тридцать один год, однако выглядела она гораздо моложе. А сейчас - с растрепавшимися на ветру золотисто-рыжими волосами, раскрасневшимися щеками и сверкающими после прогулки глазами казалось совсем юной.
Тем не менее решение в этой семье принимала именно мисс Олдридж, и именно к ней, а не к ее отцу обращались слуги, когда возникали проблемы. Возможно, потому, что ее родитель сам нередко создавал проблемы.
Неожиданное появление запыхавшегося Джозефа подсказало ей, что сейчас одна из таких проблем и возникла.
- Прошу прощения, мисс, к мистеру Олдриджу пожаловал какой-то джентльмен. Говорит, что ему назначена встреча. Это правда, потому что мистер Бентон говорил, будто своими глазами видел, что имя посетителя записано в книге собственной рукой хозяина.
Это казалось невероятным, но если мистер Бентон, дворецкий, говорит, что сам видел такую запись в ежедневнике хозяина, значит, так оно и есть.
Мистер Олдридж никогда никому не назначал встреч. И если соседи желали увидиться с отцом Мирабель, им следовало договориться о встрече именно с ней. Те, кто приезжал по делам, связанным с поместьем, к Хиггинсу, доверенному мистера Олдриджа, тоже обращались к Мирабель.
- А почему бы этому джентльмену не поговорить с Хиггинсом? - спросила Мирабель лакея.
- Мистер Бентон говорит, что так не положено, потому что мистер Хиггинс для него человек слишком низкого уровня, так как этот джентльмен, мистер Карсингтон, является сыном какого-то герцога. Мистер Бентон знает, какого именно. Вроде бы "гейт", только не Биллингсгейт, и не из тех, которые из Лондона.
- Карсингтон, - задумчиво произнесла Мирабель, - фамилия герцога Харгейта. Это было старинное дербиширское семейство, однако визитами с ним она не обменивалась.
- Да, мисс, это самое имя. Кроме того, это тот джентльмен, который героически сражался при Ватерлоо, поэтому мы провели его в малую гостиную, как респектабельного гостя. Мистер Бентон сказал, что его не следует заставлять долго ждать, поскольку он важная персона.
Мирабель окинула критическим взглядом свою одежду и обувь. Все утро с небольшими перерывами лил дождь. Комки грязи прилипли к промокшей юбке; сапожки, пока она шла от конюшни, тоже покрылись слоем грязи. Шпильки давно потерялись, и волосы высвободились из прически, а уж о состоянии шляпки лучше было не думать.
Что же делать? Появляться в таком виде просто неприлично. Но чтобы привести себя в порядок, потребуется много времени, а знаменитого героя Ватерлоо и без того уже заставили ждать дольше, чем позволяли правила хорошего тона.
Подхватив юбки, она помчалась к дому.
Дербишир был совсем не тем местом, где Алистеру хотелось бы находиться в настоящее время. Сельская жизнь его не привлекала. Он предпочитал цивилизацию, иными словами - Лондон.
Олдридж-Холл был расположен в захолустном углу унылого Скалистого края.
Гордмор, свалившийся в постель с жесточайшим гриппом, тем не менее сумел живописать ему все прелести Скалистого края.
- Туристы приезжают полюбоваться сельскими пейзажами. Ипохондрики пьют целебную минеральную воду и плещутся в минеральных ваннах. Там отвратительные дороги. Нет ни театра, ни оперы, ни клубов. Ничего не остается, кроме как глазеть на горы, долины, скалы, ручьи, коров и овец или на сельские пейзажи, туристов и больных.
В середине февраля даже эти скудные достопримечательности отсутствовали. Пейзаж был в коричневых и серых тонах, а погода - сырая и холодная.
Но интересы Гордмора - а следовательно, и Алистера - были сосредоточены здесь, и проблему следовало решать немедленно, не дожидаясь лета.
Олдридж-Холл представлял собой довольно красивый помещичий дом, который с годами разросся за счет многочисленных пристроек. Однако он был крайне неудобно расположен - в конце длинного отрезка того, что по местным меркам весьма остроумно называлось "дорогой", а на деле представляло собой узкую, изрытую колеями тропу, в сухую погоду покрытую пылью, в сырую - грязью.
Алистеру сначала показалось, что Гордмор преувеличивает, описывая состояние дорог. На самом же деле его друг даже несколько приукрасил картину. Трудно было представить себе еще какое-нибудь место в Англии, где просто необходимо было проложить канал.
Осмотрев коллекцию картин, украшающих стены малой гостиной, среди которых было несколько превосходных египетских пейзажей, и изучив орнамент ковра, Алистер подошел к застекленной двери и выглянул наружу. Дверь выходила на террасу, откуда открывался вид на цветники, переходившие в расположенный на склоне парк. За парком виднелись живописные холмы и долины.
Но он не заметил их красот. Его внимание привлекла девушка.
Она, прихватив юбки, взбегала по ступеням террасы. Шляпка ее сбилась набок, а золотые кудряшки плясали вокруг ее лица.
Девушка пересекла террасу, и прежде чем она выпустила из рук подол юбки, Алистер успел заметить аккуратные щиколотки и изящной формы икры.
Он открыл дверь, и она вбежала в комнату, не обращая ни малейшего внимания на промокшую и грязную одежду.
Улыбка, казалось, никогда не сходила с ее губ. Глаза у нее были цвета голубых сумерек, и на мгновение Алистеру показалось, будто она представляет собой начало и конец всего - от восхода солнца в цвете ее волос до вечернего голубого тумана ее глаз.
Алистер забыл обо всем, глядя на нее, забыл даже свое имя, пока она его не произнесла.
- Мистер Карсингтон! - Голос ее звучал глухо. Волосы - восход солнца, глаза - сумерки, голос - ночь.
- Я - Мирабель Олдридж, - продолжала она. Мирабель. Это значит совершенство. И сама она поистине… "Никаких поэтических сравнений, - приказал он себе. - Никаких воздушных замков".
Он здесь по делу и не должен забывать об этом.
Ни на минуту… Пусть даже у нее великолепная кожа, а ее улыбка похожа на первое весеннее тепло после длинных, темных зимних дней…
Он должен смотреть на нее как на предмет меблировки. Обязан.
Если он и на этот раз попадет в беду - а это неизбежно будет беда, если речь идет об особе противоположного пола, - он не просто останется с разбитым сердцем, разочарованный и униженный.
На этот раз от его глупости пострадают другие. Его братья потеряют собственность, а Гордмор даже если не будет полностью разорен, то окажется в весьма затруднительном положении. Разве можно так поступать с человеком, который спас ему жизнь? Алистер должен оправдать доверие друга.
К тому же необходимо доказать лорду Харгейту, что его сын не бездельник, не ничтожество.
"Надеюсь, по лицу нельзя прочесть мысли". Алистер отступил на шаг, отвесил низкий поклон и пробормотал приличествующие случаю вежливые слова приветствия.
- Мне сказали, что вы хотели увидеться с моим отцом, - произнесла девушка. - Он назначил вам встречу на сегодня.
- Насколько я понял, он задержался где-то в другом месте.
- Вот именно, - сказала она. - Я подумываю о том, чтобы выбить это на его могильном камне в качестве эпитафии: "Сильвестр Олдридж. Горячо любимый папа. Задержавшийся где-то в другом месте". Разумеется, я говорю о том времени, когда ему потребуется эпитафия.
Хотя она говорила сдержанным тоном, щеки ее слегка зарделись. Ему, естественно, захотелось посмотреть, разрумянится ли она еще сильнее.
Она торопливо отошла в сторону и принялась развязывать ленточки шляпки.
Алистер пришел в себя, выпрямился и сдержанно произнес:
- Поскольку вы утверждаете, что эпитафия ему пока что не нужна, можно надеяться, что он задерживается в обычном понимании этого слова, а не навсегда.
- Все как обычно, - сказала она. - Будь вы мхом или лишайником, точнее, представителем растительного мира, он запомнил бы вас во всех подробностях. Но если бы вы были архиепископом Кентерберийским и от встречи с вами зависел бы вечный покой души моего отца, произошло бы то же самое, что и сейчас.
Алистер, слишком занятый подавлением непрошеных эмоций, не вдумался в смысл ее слов. К счастью, его внимание привлекла ее одежда, и это положило конец поэтическому настрою.
Ее костюм для верховой езды был из дорогой ткани и хорошо сшит, но давно вышел из моды, а зеленый цвет ей совершенно не шел. Шляпка тоже была дорогая, но крайне безвкусная. Алистер удивился, как может женщина, которая явно знает толк в качестве, не иметь вкуса и не разбираться в моде?
Возможно, это несоответствие, а также необходимость подавлять собственные эмоции объясняли тот факт, что, когда она, вместо того чтобы развязывать ленты, стала затягивать их, это вызвало у него непонятное раздражение.
- Поэтому прошу вас рассматривать отсутствие моего отца как причуду или особенность характера, а не как оскорбление. - Она резко дернула за ленты своей шляпки, воскликнула: - Провались ты! - и окончательно затянула гордиев узел.
- Разрешите помочь вам, мисс Олдридж, - сказал Алистер. Она отступила на шаг.
- Спасибо, но не понимаю, зачем нам обоим усложнять жизнь из-за какой-то неподатливой ленты.
- Я вынужден настаивать, - сказал он, приближаясь к ней. - Вы только ухудшаете дело. Ведь вы не видите, что делаете.
Она опустила руки и напряженно замерла на месте.
- Прошу вас, запрокиньте голову, - сказал Алистер. Она подчинилась, уставясь куда-то в сторону. У нее были длинные ресницы более темного оттенка, чем волосы. Щеки покраснели от смущения.
Алистер заставил себя опустить взгляд, задержавшийся на ее губах, и сосредоточил внимание на туго затянутом узле. Ему пришлось наклониться совсем близко, чтобы сообразить, как его развязать.
Он тут же ощутил запах, не имеющий отношения к влажной шерстяной одежде. Это был запах женщины. Сердце его учащенно забилось.
Стараясь подавить волнение, он попробовал ослабить узел с помощью безупречно наманикюренного ногтя. Но лента была влажной, и узел не поддавался, а он тем временем чувствовал на своем лице ее дыхание. Пульс его участился.
Он выпрямился.
- Видимо, ситуация безнадежна, - заявил он. - Придется прибегнуть к хирургическому вмешательству.
Позднее он понял, что ему следовало бы порекомендовать ей послать за своей служанкой, но в тот момент его внимание было поглощено созерцанием ее нижней губки, которую она закусила зубами.
- Ладно, - согласилась она, глядя куда-то поверх его головы. - Оторвите или отрежьте ее - только бы поскорее. Она не стоит всей этой возни.
Алистер вынул перочинный ножик и аккуратно разрезал ленту. Он бы с радостью разрезал на куски и ее шляпку, швырнул бы на пол и растоптал, а заодно пригвоздил бы к позорному столбу модистку, соорудившую это чудовище.
Вместо этого он отошел от нее на некоторое расстояние, убрал перочинный нож и приказал себе успокоиться.
Мисс Олдридж стащила с головы шляпку, посмотрела на нее и небрежно швырнула на ближайшее кресло.
- Так-то лучше, - сказала она, вновь одарив его лучезарной улыбкой. - Я уж было подумала, что мне придется носить ее всю оставшуюся жизнь.
Облака огненных волос и улыбка сбили мысли Алистера, словно кегли в кегельбане. Он решительно водворил их на место.
- Искренне надеюсь, что вам это не грозит, - сказал он.
- Извините, что обременила вас всеми этими пустяками, - сказала она. - Вы и без того пострадали, зря приехав сюда. Кстати, откуда вы приехали?
- Из Мэтлок-Бата, - ответил он. - Не так уж далеко отсюда. Всего несколько миль. - Ему показалось, что он проехал не менее двадцати миль, да еще по грязной дороге и под ледяным дождем. - Ничего страшного. Приеду в другой день, когда ему будет удобно. - "И тогда, когда где-то в другом месте задержится она", - подумал Алистер.
- Если только вы не приедете в виде какого-нибудь дерева с непроизносимым названием, то вы снова зря потеряете время, - сказала она. - Если даже вы случайно застанете моего отца дома, то все равно не сможете поговорить с ним.
Алистер не понял, что она имеет в виду, но не успел спросить, потому что в комнату вошли двое слуг с подносами, ломившимися от еды, которой хватило бы на целую роту драгун.
- Прошу вас закусить, - сказала она, - а я на мгновение исчезну, чтобы немного привести себя в порядок. А потом, если пожелаете, расскажете, какое дело привело вас сюда. Возможно, я смогу вам помочь.
Алистер решил не оставаться наедине с ней. Ее улыбка сбивала его с толку.
- По правде говоря, мисс Олдридж, дело не такое уж срочное. Лучше я приеду в другой день, поскольку некоторое время еще побуду в этом районе. - Пробудет столько, сколько необходимо. Он обещал решить эту проблему и не вернется в Лондон, пока не выполнит данного обещания.
- В какой бы день вы ни приехали, будет то же самое, - сказала она, глядя в пол. - Вы можете встретиться с отцом, а он не станет слушать вас. - Она помедлила, вопросительно глядя на него. - Если только вы не имеете отношения к ботанике.
- Простите, не понял?
- Я знаю, что вы служили в армии, но, возможно, вы занимаетесь чем-то другим в мирное время? Вы не ботаник?
- Не имею к ней ни малейшего отношения.
- В таком случае он не будет вас слушать, - сказала она, направляясь к двери.
Алистер вдруг пожалел, что не позволил ей удавиться на ленточках ее шляпки.
- Мисс Олдридж, - сказал он, - я получил письмо от вашего отца, в котором он не только выражает большую заинтересованность в моем проекте, но и демонстрирует отчетливое понимание результата. Трудно поверить, что человеку, написавшему это письмо, было бы нечего сказать.
Она повернулась к нему, широко раскрыв глаза от удивления.
- Мой отец вам написал?
- Он сразу же ответил на мое письмо. После долгого молчания она произнесла:
- Вы сказали, что речь идет о каком-то проекте? Не связанном с ботаникой?
- Это скучное дело, - сказал он. - Речь идет о канале. Она слегка побледнела.
- Канал лорда Гордмора, - произнесла она.
- Значит, вы слышали об этом?
- Кто об этом не слышал?
- Да. Но мне кажется, в отношении планов его сиятельства существует некоторое недопонимание.
Она скрестила на груди руки.
- Некоторое недопонимание, - повторила она.
- Я приехал, чтобы внести в это ясность, - сказал Алистер. - Лорд Гордмор в настоящее время болен, у него грипп, но я являюсь его партнером в этом проекте и знаком с мельчайшими подробностями. Уверен, что сумею рассеять все сомнения вашего батюшки.
- Если вы думаете, что мы всего лишь в чем-то сомневаемся, - сказала она, - то глубоко заблуждаетесь. Мы - а я уверена, что говорю от большинства землевладельцев Лонгледж-Хилла, - решительно протестуем против строительства канала.
- При всем моем уважении, мисс Олдридж, уверен, что предложение было неправильно понято и что джентльмены из района Лонгледжа справедливости ради дадут мне возможность разъяснить ситуацию. Поскольку ваш батюшка является самым крупным землевладельцем в округе, я хотел сначала поговорить с ним. Ведь отношение ваших соседей к этому проекту во многом зависит от того, как он это воспримет.
Уголки ее губ чуть приподнялись, напомнив улыбку его отца.
- Ладно, - сказала она. - Мы его поищем. Но сначала дайте мне несколько минут, чтобы переодеться во что-нибудь чистое и сухое. - Она жестом указала на свою одежду.
Алистер вспыхнул. Его настолько взволновали ее улыбка, и кожа, и запах, что он совершенно забыл о том, что она промокла и, наверное, озябла. А он заставил ее стоять здесь столько времени.
Нет, он решительно не хотел думать о том, как она будет раздеваться, расстегивать все эти пуговки, развязывать тесемки, расшнуровывать корсет.
Ни в коем случае.
Он сосредоточил все мысли на канале, угольных шахтах и паровых двигателях и извинился за свое невнимание.
Она с невозмутимым видом отмела его извинения, предложив расположиться поудобнее и закусить, и ушла, улыбаясь той самой улыбкой, которая и улыбкой-то не была.