Ее взгляд стал задумчивым.
- Да, их хорошо защищают. - К его облегчению, она отошла от печки к койке и, взглянув на него, нахмурилась. - На полу вам будет холодно, - сказала она, не сводя глаз с кровати.
- Дорогая моя девочка, вчера я спал в промокшей палатке при тайфуне.
- Но по обе стороны от вас были тела, которые вас согревали.
"Не вовремя она об этом напомнила", - подумал Вариан. Спать рядом с ней было бы уютнее, но сегодня у него нет компаньона в лице Петро, и нынче он впервые испытал беспокойное чувство к очень юной и невинной девушке. Может, в нем взыграют те же, а то и еще более сластолюбивые мечты, чем несколько дней назад, когда он во сне допустил вольности? Но тогда она оказалась под прочной защитой своих грубых шерстяных одежек. А сейчас не будет почти ничего между ее невинной плотью и его похотливыми руками. Нет, об этом нельзя даже думать.
- Мне будет тепло от печки, - сказал он. - Эсме, я действительно не хочу спать на кровати. Считай это, ну, компенсацией. За то, что я недавно тебя так грубо толкал, - торопливо объяснил он. - И за то, что был таким несносным компаньоном в пути и скорее всего буду и дальше.
На ее обычно серьезном лице появился намек на улыбку.
- Кровать - это реванш, эфенди?
- Так точно.
Тихонько усмехнувшись, она влезла на кровать и села в своей излюбленной позе Будды.
- В таком случае буду вовсю наслаждаться. Здесь очень мягко, - добавила она.
Вариан вздохнул и снял сюртук.
- Я думаю. - Он размотал шарф и бросил его на пол.
- У вас замерзнет шея, - сказала она.
- Ты хочешь, чтобы я себя задушил? И вообще, ты собираешься сидеть и смотреть, как я буду раздеваться?
- Я не знала, что вы разденетесь совсем. Вам будет очень холодно. И к тому же неприлично раздеваться, не погасив свечу.
- Искать в темноте пуговицы - утомительное занятие. Может, ты просто сунешь голову под одеяло? Или ты желаешь полюбоваться моей мужской красотой? - поддел он.
Он ожидал, что она вспыхнет, но она холодно посмотрела на него, потом невозмутимо подтянула одеяло и легла, отвернувшись к стене.
- Петро был прав, - язвительно заметила она. - У вас нет ни капли скромности. И вы тщеславны. Это меня нисколько не удивляет, после того как я увидела, что женщины пьянеют от вашего вида. - Она зевнула. - А впрочем, если хотите расхаживать по комнате голым, - ваше дело. Движение поможет вам согреться.
- Какую пикантную картину ты нарисовала, - сказал он, невольно ухмыляясь. - Двенадцатый барон Иденмонт скачет в чем мать родила, как…
- Как фавн, - подсказала она. - Или как сатир. Или Эрос. Нет, для этого вы слишком стары…
- Эрос подойдет. По крайней мере ты присвоила мне хоть какое-то божественное качество.
- Он был слепой.
Вариан сдался и, посмеиваясь, загасил свечи. Подойдя к последней свече - ближайшей к кровати, - он остановился, чтобы посмотреть на нее. Она лежала на боку, свернувшись калачиком и зарывшись в одеяло. Свет играл на ее волосах. Ему захотелось их погладить. И подоткнуть одеяло. Он не сделал ни того ни другого.
- Спокойной ночи, мадам, - сказал он.
- Naten e mire, Varian Shenjt Gjergj, - ответила она.
Албанская речь ласково лилась в уши. Вариан поколебался, потом решительно погасил свечу и направился к своему одинокому тюфяку на полу.
Глава 6
Хотя предполагалось, что Лушния находится всего в десяти милях к югу, небольшой отряд Вариана не смог добраться до нее за день. Ближайший мост через Шкумбу был в нескольких милях к западу от Рогожины, они перешли через него - и тотчас же шаткое сооружение погрузилось в воду.
Опомнившись после пережитого ужаса, они обнаружили, что на этом берегу на бесплодной земле нет дороги, ее размыло дождем. Пришлось идти на восток, поближе к низким холмам, по краю болотистой равнины. Они продвигались так медленно, что даже на лошадях получалось не быстрее, чем прежде - пешком.
Но сейчас Вариана занимала не местность, а мужчины, составлявшие их эскорт. Трудно было вообразить более удручающую картину.
Эсме уверяла, что это хорошие бойцы. Выглядели они достаточно свирепо: высокие, мускулистые, из-под капюшонов ветхих плащей виднеются темные усатые лица. Но грубые манеры, низкие голоса и отрывистая речь не вызвали бы доверия ни у одного англичанина.
Эсме в их окружении казалась особенно маленькой и уязвимой и нуждалась в защите. Учитывая обычную для этих мест практику, не утешало даже то, что они не подозревали, что она женщина. Вариану показалось, что мужчины разглядывают ее слишком уж пристально. Он догадывался, что у них на уме. А она - нет.
От этих мыслей на душе стало тревожно. Надо признаться, она прелестный ребенок. Он понял это еще до того, как увидел ее тело нимфы. Загорелое лицо - гладкое и нежное, полные губы мягкие и прямо просятся, чтобы их поцеловали. В том-то и беда. Она ребенок, а Вариан Сент-Джордж никогда не имеет дела с детьми, так что незачем ему и помышлять о ее губках и прочих частях тела.
Но он не мог не думать. Память то и дело подсовывала тот волнующий момент, когда он ласкал ее ножку и смотрел в завораживающую глубину зеленых глаз - тогда он впервые испытал предательский толчок желания.
Встревоженный, Вариан стал уверять себя, что это притяжение объясняется очень просто: он несколько недель не прикасался к женщине. Вкупе с путешествием в мерзкую погоду по грязной земле это расстроило ему мозги. Он воспринимает Эсме как существо противоположного пола, потому что хочет женщину, а под рукой только она.
Не беда, временное воздержание его не убьет. Он джентльмен и при всем своем беспутстве достаточно благороден, чтобы не давать волю рукам. К сожалению, он сомневался, что то же можно сказать о мужчинах из их эскорта.
Когда они наконец остановились и албанцы стали устраиваться на ночлег, Вариан отвел ее в сторону.
- Думаю, будет лучше, если ты ляжешь спать в моей палатке, - сказал он.
Увидев бунт в ее глазах и вызывающе поднятую голову, Вариан добавил:
- Спорить со мной - напрасная трата времени. Ты можешь сказать, что я глуп и нелогичен. Но будь это так, я бы вообще не прислушивался к чужим словам, верно?
- Если вы глупы, - с раздражающим терпением проговорила Эсме, - то как вы можете знать, что лучше?
- Я сказал, что так думаю, а не знаю, - взяв в союзницы всю свою выдержку, ответил он. - - Может, то, что я считаю, крайне глупо, но, дорогая моя девочка, это лучшее, на что я способен.
Она размышляла, и выражение лица у нее стало такое, какое бывало у Персиваля, когда тот решал геологическую задачку.
- Понимаю, - сказала она. - Как прошлой ночью. Вы вбили себе в голову сумасшедшую мысль, что меня надо защищать. Вы видите опасность здесь, где ее нет, и не видели в Дурресе, где она была. Аллах, какой же вы путаник. Наверное, матушка вас в детстве уронила и вы ушибли головку.
Вариан и глазом не моргнул:
- Нужно проявлять терпение к умственно неуравновешенным людям.
- Нужно быть святым, чтобы спокойно выносить вас! - выпалила она. - За все время я слышу только ваши жалобы или издевки. Как будто от этого изменится погода и восстановятся размытые дороги!
Вариан понял, что многовато брюзжал. Недовольство собой он перенес на все окружающее.
- Я ужасно испорченный человек, - сказал он. - Боюсь, я жил слишком благополучно и бездельничал. Путешествие по вашей стране - тяжелая работа, за всю жизнь у меня не бывало и одного такого трудного дня.
- Ага, и этот человек вообразил, что может защитить меня. Какая нелепица! - Эсме собралась уходить.
Вариан остановил ее, схватив за руку.
- Нелепица или нет, но я хочу, чтобы ты держалась подальше от остальных, - сказал он. - Если они увидят тебя вблизи, то быстро поймут, что ты не то, за что себя выдаешь. Мы поедим в моей палатке, и ты останешься в ней на ночь. Это единственно разумное решение.
Она покачала головой.
- Эсме, - прошипел он, - может, я испорченный человек, но я сильнее тебя и говорю это вполне серьезно.
- Я понимаю, эфенди.
- Так ты отказываешься?
Она помедлила, потом кивнула и прикусила язык. В чем проблема? Придумывая, как ее убедить, он уловил насмешливый взгляд.
- Могу я спросить, что здесь смешного? У меня по носу ползет вошь?
Она кивнула. Хоть он ничего не чувствовал, но стряхнул с носа.
- Вы провели в этой стране четыре дня и не заметили простой вещи, - сказала она. - Если мы качаем головой, это значит "да", а если киваем - "нет". Вы же сами говорили, что у нас все задом наперед? Так и есть. - Она засмеялась.
- Как я вижу, ты хочешь сделать меня мишенью своих насмешек на всю дорогу до Тепелены, - проворчал он. - Должен отказаться играть роль дурака; я великий английский бей и имею владения паши в Бакингемшире. Остается надеяться, что бей - что-то вроде дворянского звания, а не албанское название для осла.
Это ее еще больше развеселило, и она кинулась за своими вещами, давясь от смеха.
Совместный ужин получился исключительно дружелюбным. Видимо, она еще не пришла в себя от перепалки и против обыкновения не спешила обижаться на каждое слово. У них были курица, рис, маслины, хлеб и какой-то вонючий сыр, но Вариан не жаловался. Он понимал, что днем вел себя не лучшим образом, и старался не испытывать ее терпения. Она могла выйти из себя и вернуться к соотечественникам.
По счастью, несколько глотков ядовитой виноградной водки, которую здесь называли "ракия", упростили отношения. Очевидно, ее изготавливали в аду, потому что дьявольский огонь этой жидкости действовал мощнее итальянской граппы. Мужчины за ужином пили ее как воду. Хриплое пение и смех говорили о том, что они напились в стельку, а с ними, без сомнения, и Петро. "Еще одна причина держать Эсме подальше от них", - справедливо заключил Вариан.
- Что они поют? - спросил он.
Эсме доела все без остатка и стояла у входа в палатку, придерживая полог рукой. Дождь ослабел, только слегка накрапывал.
- Это рассказ о победе Али-паши над Превезой, - ответила она. - Иногда он бывает бешеным, но он хороший военачальник.
Тенор выводил жалобный, похоронный мотив. "Наверное, влияние Востока, - подумал он, - там любят музыку в минорном ключе".
Она отпустила полог и прошла к центру палатки, где Вариан растянулся на коврике, брошенном поверх стопки одеял.
- Хотите, переведу? - Она грациозно опустилась на пол, скрестив ноги.
- Если про войну, то не надо. Я мирный человек. Ленивый бездельник, как я уже говорил.
- Njeryiploget, - сказала она. - Лежебока. Ленивые кости. Албанский язык на слух казался гортанным и жестким, как их грубые одеяла. Но когда на нем говорила она, резкие слоги казались легкими и звучными. Вчера ласковое пожелание спокойной ночи чуть не сгубило его. Воспоминание его растревожило.
- Научи меня, - попросил он.
Она подняла брови.
- Знаете, это древний язык, в нем много склонений. Похож на латынь, только звуки тверже. На согласных вы сломаете язык.
- Я не боюсь. - Он сменил лежачую позу на такую же, как у нее: сел, скрестив ноги. - Будет чем заняться до сна. К тому же это даст тебе прекрасную возможность высмеивать меня.
- Эфенди, я умру со смеху, и вам в качестве переводчика останется только Петро.
- Нет, я тоже умру, сломав язык.
- Ну ладно. Предупреждаю, это будет трудно. - Она призадумалась. - Сначала без склонений, а то вы расплачетесь. - Она подняла маленькую сильную руку. - Dore - рука. Есть определенная и неопределенная форма. Dore,dora. Но вы, наверное, не слышите разницу?
Он смотрел непонимающими глазами.
- Не важно, - терпеливо сказала она. - Никто не рассчитывает, что вы будете хорошим учеником. Скажите как можете.
- До-ла, - старательно произнес он.
- Нет-нет. Не "л", а "р". - Она пророкотала длинное "р", для наглядности приоткрыв рот.
Вариан был вполне способен произнести правильно, знал, что не следует с ней играть, но как было удержаться, когда она так искренне предлагала свой роскошный ротик для его обучения?
"Детский ротик", - укоризненно напомнил внутренний голос, но Вариан не стал его слушать.
Внутренний голос никогда не докучал придирками Вариану Сент-Джорджу, и сейчас для этого было неподходящее время. Вся его совесть держалась только на том, что он безнадежно дряхлый по сравнению с девочкой. Малейшего проблеска искушения будет достаточно, чтобы ее - совесть - придушить.
- До-да, - сказал он.
Она смотрела на него со стоическим выражением педагога, имеющего дело с умственно отсталым ребенком. Она стала искать существительные попроще, называла ему разные предметы в палатке, но все было ему не по силам. Вариан внимательно смотрел, слушал, а потом уродовал каждое слово.
Решительно настроившись научить тупоголового англичанина, Эсме придвинулась к нему, чтобы он лучше видел движение губ и языка.
- Кокё, - сказала она, показывая на голову. - Это же совсем английские звуки, правда? - Кончиком пальца она коснулась носа. - Undё.
Брови, глаза, щеки, уши, рот - она все перечислила, как евангелист, старающийся спасти душу грешника. Она была совсем рядом, так приглашающе близко! Ему хотелось дотронуться до нее, провести пальцем по шелковой, золотистой щечке…
- Gojё, - сказала она, указывая на рот. - Ну, давайте, это нетрудно.
О нет, у нее мягкий, влажный рот. Давайте, сказала она?
- Кокё,syrtё,undё, - внятно и нежно произнес он.
Он придвинулся к ней поближе. Он хотел этот ротик, и в этот момент это было все, чего он в мире желал и что знал.
- Gojё, - прошептал он и коснулся ее губами - самым легким из поцелуев, но что-то внутри его хрустнуло, и он испуганно отшатнулся.
Она перепугалась. Зеленые глаза от удивления широко раскрылись. А потом она отчаянно покраснела. Рука взметнулась и с такой силой хлестнула его сбоку по голове, что у него зазвенело в ушах и заслезились глаза.
- Не смешно. - Она принялась яростно тереть рот. Схватившись за голову, Вариан решил, что никогда еще не встречал отпора, так успешно сбивающего спесь. Изредка ему приходилось получать пощечины, хотя и не такие суровые, но никто еще не стирал его поцелуи с таким отвращением.
А чего же он ждал? Как он посмел осквернить ее невинный ротик? Черт, а как он мог этого не сделать, учитывая, каков он и как… очаровательна она? А она восхитительна, несмотря на потрепанное, грязное одеяние мальчишки и богопротивный Шерстяной шлем.
Но сейчас главная проблема - как ее успокоить. Он признался себе, что на миг сошел с ума, но сейчас был в полном рассудке. За стенами палатки - пьяные мужчины. Вариан примирительно сказал:
- Вчера поведение Петро тебе тоже не понравилось, но ты же не довела его до сотрясения мозга.
- Он меня не оскорблял! - отрезала она.
- Эсме, поверь, я не хотел тебя оскорбить.
- Знаю. Вы только хотели посмеяться надо мной. Делали вид, что не можете произнести ни слова, а сами…
- Ты смеялась надо мной много раз. Может, я хотел уравнять нас.
Она промолчала. Забавно- и, безусловно, очень удобно, - как легко она удовлетворилась объяснением, что все дело в мести. Вариан только желал бы, чтобы она приняла это не с таким угрюмым выражением лица. Он хотел поцеловать надутые губки, или пощекотать ее, или сделать что-нибудь такое, что бы не обидело ее гордость еще сильнее, ведь это привело бы его к неминуемой смерти. Действительно, можно подумать, что ему двенадцать лет. Наверное, это следствие преждевременного одряхления, результат многолетнего беспутства и…
- Ладно. Я делала из вас дурака, теперь вы то же сделали со мной. И все же я предупреждаю вас, эфенди: придерживайтесь только словесного мщения. Иначе по пути в Тепелину мы окажемся вовлечены в кровную месть. Оскорбить другого - это его ударить, - объяснила она, - и удар скорее всего будет вам возвращен. Однажды для кого-то из нас он может стать роковым.
Господь возлюбил эту девушку. Она не делает различия между поцелуем и оглохшим ухом. Говорит, тщеславный? В ее обществе недолго останешься тщеславным!
- Совершенно с тобой согласен. С поцелуем я переборщил. К счастью, ты мне сразу же отомстила, так что мне не надо будет мучиться всю ночь, гадая, какой жуткий способ ты изберешь, чтобы уравнять нас.
- Да, а мне не придется лежать без сна, выдумывая нечто достаточно страшное. - Она замолчала и слегка повернула голову, прислушиваясь.
Снаружи доносился только тихий шум дождя.
- Все спят, - сказала она. - Пора и нам. Помогая ей расстелить одеяло, Вариан с удивлением отметил, что она постелила его рядом с ним, как будто ничего не случилось. Она явно не предполагала, что получит "в отместку" поцелуй, который лишит ее девственности. В таком случае, если он начнет заверять ее, что ей ничто не грозит, это произведет обратный эффект и понапрасну ее встревожит. Может, он и поцеловал ее, но это было так коротко, что и поцелуем-то назвать нельзя, и, уж конечно, он не сделает попытки изнасиловать девушку, пока она спит. Он до нее не дотронется, сказал он себе. Он дождется, когда она заснет, а потом отодвинет свое одеяло на такое расстояние, чтобы даже бессознательно не смог бы ее коснуться. Господи, уныло подумал он, в таком случае у него не останется ни малейшей возможности вести себя неприлично.
Эсме проснулась в темноте от непривычного ощущения, что что-то на нее давит. Длинная рука обвивала талию, к спине по всей длине прижималось худое тело. Она была обернута в одеяло, как в кокон, мужское тело не касалось ее ни в одной точке, и все же она так остро чувствовала каждую его кость и мышцу, как будто лежала голой. От возникших в уме образов она покраснела и неловко завозилась.
Он что-то пробормотал ей в шею и крепче прижал к себе. Потом рука резко отдернулась, и его тепло тоже исчезло. Он откатился по одеялу.
Повернувшись, она увидела, что он сидит.
- Я тебя разбудил?
- Я не спала. Скоро рассвет.
- Я давил на тебя всю эту окаянную ночь? - У него был сердитый голос.
- Вы большой, но не слон. Вы меня не раздавили. "Только смутили", - про себя добавила она. Когда он так ее держал, ей было не только тепло - внутри что-то волновалось, как стая ласточек, бьющих крыльями. То же она ощутила, когда его губы коснулись ее рта: на миг пришла и ушла ужасающая сладость, а потом внутри разбушевалась буря. Она ничего не должна была чувствовать и поэтому была недовольна собой до отвращения.
- Извини. Я… не хотел тебя оскорбить… Не обиделась?
- Нет.
Последовало долгое молчание. Потом он сказал уже более спокойно:
- Я надеюсь, что и ты не хотела обидеть меня. Ну как, мисс?
- Нет! Что вы… - Она вспыхнула. - О, это шутка.
- Или горячее желание, - пробормотал он. Он перевел дух. - Надо сказать, я отчетливо почувствовал, что меня укусили, и надеялся, что это ты, потому что…
- Вы желали, чтобы я вас укусила?