– Что?! – разнесся по всему коридору его яростный рев.
Даже Элис не могла отрицать того, что его потрясение выглядело неподдельным. Или же он просто был искусным актером? Она почувствовала пульсирующую боль в голове.
– Лукас не говорил мне ни слова о своих подозрениях, – продолжала она, – но он даже не пытается помочь себе только потому, что хочет оградить вас.
– В жизни не слышал ничего более нелепого!
– В самом деле? – переспросила она многозначительным тоном.
– Что здесь происходит?
Обернувшись, они увидели стоявшую в дверном проеме Эммелин. От внимания Элис не ускользнула внезапная перемена в лице Брэдфорда. Теперь на нем отражались глубокое волнение и даже грусть. Но уже спустя мгновение оно снова превратилось в застывшую маску гнева.
– Занимайся лучше своим делом, мать.
– Для меня нет более важного дела, чем благополучие моего сына. – Эммелин перевела взгляд на Элис: – У меня нет сомнений, что вы здесь для того, чтобы убедить этого упрямца свидетельствовать в суде в пользу Лукаса, и я благодарна вам за это. Кроме того, я без труда могу догадаться, что все ваши усилия ни к чему не привели. Сейчас уже половина девятого, а в девять вам нужно быть в суде. Почему бы вам не отправиться туда немедленно? Я бы хотела поговорить с мистером Хоторном с глазу на глаз.
Элис ничего не оставалось, как удалиться. Гастингс проводил ее до к двери, сокрушенно качая головой.
– Вряд ли она чего-нибудь сумеет добиться от такого непроходимого упрямца.
– Но она, по крайней мере, попытается.
Эммелин почувствовала, как в горле у нее от волнения встал комок. Возвращение в дом, который они с мужем когда-то вместе построили для своей растущей семьи, вызвало к жизни целый поток воспоминаний. Она любила этот дом, любила своих мальчиков, свои обычные повседневные занятия. Однако ей неприятно было вспоминать, как они с Брэдфордом расстались. Горечь переполнила ее сердце при виде изящных колонн и полов из лучшего мрамора. Именно такой дом хотел сейчас подарить ей Лукас. Поймет ли он когда-нибудь, что она любила свою прежнюю жизнь, и всякий раз, стоило ей увидеть Хоторн-Хаус или любой другой дом, похожий на него, это служило для нее лишним напоминанием об ее утрате? Однако прошлое могло вернуться лишь при условии, что они с Брэдфордом сумеют возродить те чувства, которые связывали их в самом начале совместной жизни. А этому не суждено случиться. Брэдфорд Хоторн твердо придерживался своих привычек и не собирался менять их ради кого бы то ни было, тем более ради женщины.
– Я так и знал, что ты вернешься.
– Ты ошибаешься, Брэдфорд.
Лицо его омрачилось, и тут только Эммелин заметила, что ее муж нездоров. Он казался старым, утомленным жизнью человеком, как о том и говорила Элис в суде, и в первый раз Эммелин поняла, что от прежнего энергичного и порывистого юноши не осталось и следа. Эта мысль поразила ее. Брэдфорд Хоторн всегда представлял собой силу, с которой приходилось считаться, воплощение мужественности и властности. Теперь же, в рубашке без рукавов, свитере и мешковатых, плохо выглаженных брюках, он скорее напоминал дедушку, которым и являлся на самом деле. Очевидно, процесс, связанный с сыном, явился для старшего Хоторна суровым испытанием.
– Я пришла, чтобы поговорить с тобой, – добавила Эммелин.
– Нам не о чем говорить, – проворчал в ответ Брэдфорд и, отвернувшись, зашагал прочь.
Эммелин последовала за ним, переступив порог застекленной террасы. За время ее непродолжительного отсутствия дом успел заметно измениться. Хотя в нем по-прежнему царили безукоризненная чистота и порядок, отсутствие некоторых мелочей бросалось в глаза – например, свежих цветов и музыки. Терраса тоже выглядела иначе, чем обычно. Вместо ее корзины с клубками и крючком повсюду были разбросаны груды газет. Гастингс, поравнявшись с ней, произнес:
– Я хотел здесь прибраться, однако он не позволяет никому из слуг, не исключая и меня, даже приближаться к этой комнате. – Дворецкий неловко переминался с ноги на ногу. – Надеюсь, вы не сочтете мои слова излишней бесцеремонностью, если я скажу, что мистеру Хоторну очень вас не хватает.
Эммелин в ответ только добродушно усмехнулась.
– Я говорю это совершенно серьезно, – настаивал Гастингс. – Полагаю, это единственная комната во всем доме, которая напоминает ему о вас.
Она не поверила ему ни на секунду.
– Вы очень добры, Гастингс, и я искренне признательна вам за заботу. Однако в данный момент меня куда больше заботит судьба сына.
Лицо Гастингса прорезали морщины грусти.
– Возможно, я и стар, – фыркнул Брэдфорд, бросив на них взгляд через плечо, – однако у меня еще есть уши. Если вам обоим хочется посплетничать где-нибудь в сторонке, я вам не помеха, но только, пожалуйста, не стойте у меня над душой.
Гастингс покраснел и поспешно покинул террасу.
– По-моему, твое замечание было совершенно неуместным, – укорила его Эммелин.
– Ну ладно, ладно. Зачем ты здесь?
– Я хочу, чтобы ты выступил в суде в пользу Лукаса.
– Черта с два!
Подойдя к огромному креслу с обивкой, украшенной цветочным орнаментом, он опустился в него и положил ноги в домашних тапочках на стоявшую рядом оттоманку, даже не предложив ей сесть, словно не имел ни малейшего понятия о хороших манерах. Эммелин знала, что этим своим поступком он намеренно старался ее оскорбить. Однако оскорбления не задевали и не заботили ее сейчас. Она сделала еще несколько шагов в глубь комнаты, переступая через груды газет на полу, и едва не поскользнулась, задев ногой раскрытый номер "Бостон глоб" за минувший понедельник.
– Я не предлагал тебе войти, – презрительно фыркнул Брэдфорд.
– Нравится это кому-либо из нас или нет, но это все еще мой дом.
– Нет, мой!
– Если ты помнишь, он был оплачен моими деньгами. Лицо Брэдфорда залил густой румянец.
– Но я пришла сюда не для того, чтобы с тобой спорить. Я хочу поговорить о нашем сыне. Он нуждается в тебе.
– Он не нуждается во мне! И никогда не нуждался!
Эммелин вздохнула, уселась на мягкую оттоманку напротив него и слегка подалась вперед.
– Было время, когда он выбегал тебе навстречу с распростертыми объятиями и следовал за тобой повсюду, куда бы ты ни пошел. Он подражал тебе во всем – в манерах, даже в одежде.
Воспоминания овладели ею, унося назад в прошлое. Еще ни разу с тех пор, когда ее сыновья были еще мальчиками, она не чувствовала столько нежности в груди.
– Помню, как он настаивал на том, чтобы иметь точно такую же пижаму, как у тебя – из серого шелка с пейслийским узором. – Эммелин перевела взгляд на мужа и заметила, что его суровое лицо постепенно смягчалось. – Ты помнишь это, Брэдфорд?
Судя по его реакции, он ничего не забыл.
– И еще тапочки. Он хотел такие же тапочки к пижаме…
– Чтобы он мог стоять рядом со мной в ванной, когда я бреюсь, – подхватил Брэдфорд с грубоватой нежностью в голосе.
– Ты еще приказал сделать для него безопасную бритву.
Брэдфорд глубоко вздохнул.
– Ему нравилась эта никчемная деревяшка.
Эммелин заколебалась, словно не будучи уверенной, как лучше продолжить этот нелегкий разговор.
– Что произошло между вами, Брэдфорд? Что могло так повлиять на ваши отношения?
Его настроение внезапно изменилось, словно молния сверкнула среди ясного неба. Он швырнул на стол газету и вскочил с кресла:
– Я не делал ничего! Ничего! И я не потерплю от тебя никаких упреков в том, что я неправильно воспитывал нашего сына.
Эммелин снова устало опустилась на диван. У ее мужа имелось много недостатков, однако она никогда прежде не замечала за ним подобных вспышек ярости. Тут явно что-то было не так.
– В чем, собственно, дело, Брэдфорд?
– Ни в чем! И почему все, кому не лень, задают мне один и тот же вопрос? Сначала Грейсон, и вот теперь ты.
– Грейсон был здесь?
Выражение его лица стало замкнутым, и он предпочел отмахнуться от ее вопроса.
– Итак, ты хочешь, чтобы я выступил свидетелем в суде. Я ответил тебе отказом. Что еще тебе от меня нужно?
Эммелин поджала губы, ум ее лихорадочно работал в поисках нужных слов.
– Не так давно ты просил меня вернуться к тебе.
На какой-то миг в его глазах вспыхнула надежда, но почти тут же он подавил свои чувства.
– И?..
– Я не могу вернуться к тебе, Брэдфорд, до тех пор, пока ты ведешь себя подобным образом. Неужели ты забыл, каким ты был когда-то? Человеком, которого я любила? Человеком, чей сын боготворил его?
Он смотрел на нее, как ей показалось, целую вечность, и это немного приободрило ее. Как может отец не любить своего родного сына? Наверняка Брэдфорд сделает для их мальчика все, что в его силах. А если так, что это будет означать для нее лично? Какими глазами она тогда будет смотреть на него и на их будущее? Возможно ли, чтобы ее муж в конце концов исправился?
– Если ты когда-нибудь любил меня, Брэдфорд, если у тебя остались ко мне хоть какие-нибудь чувства, я умоляю тебя явиться сегодня в суд и выступить в защиту нашего сына.
Глава 24
Элис прибыла в здание суда всего за несколько секунд до начала заседания. Лукас уже сидел за длинным дубовым столом, Грейсон и все остальные члены семейства Хоторн расположились, как обычно, в первом ряду. Лукас о чем-то совещался с Грейсоном и Мэтью, а Софи и Финни вели между собой тихую грустную беседу.
Как только Элис вошла, Лукас тут же обернулся в ее сторону, словно почувствовав, что она здесь. В глазах его отражались страсть и другое, более глубокое чувство. Поднявшись с места, он посмотрел на нее так, словно готов был у всех на глазах прикоснуться к ней. В зале суда появился ее отец. Не сказав никому ни слова, он протиснулся сквозь низкие ворота, отделявшие места для публики от столов юристов, и уселся в кресло обвинителя. Всем сразу стало ясно, что окружной прокурор взял ведение дела на себя. Их догадка подтвердилась, когда Кларк так и не появился в зале. У Элис все оборвалось внутри, когда Уокер Кендалл пригладил пальцами свои пышные усы – верный признак того, что он готовился к битве.
– Проклятие! – пробормотал за ее спиной Грейсон. Лукас только украдкой пожал под столом ее руку.
– Ты превосходный адвокат. Не давай отцу сбить тебя с толку.
Тяжело опустившись на скамью, Элис не сразу заметила папку, специально положенную на стол так, чтобы привлечь ее внимание. Едва она открыла ее и убедилась в том, что перед ней полицейский протокол, содержащий в себе обстоятельства последнего убийства, пристав объявил о появлении судьи, и ей пришлось закрыть папку и встать.
Судья Парке сел и, откашлявшись, обвел взглядом публику в зале.
– Сегодня утром меня официально известили о том, что Кларк Киттридж отстранен от ведения дела и его место займет окружной прокурор Содружества. Хотя я могу понять, почему Киттриджа отстранили после того представления, которое он устроил здесь вчера, к несчастью, в данном случае должен заметить, что мне это совсем не по вкусу.
Таким образом, мы оказываемся в положении, когда отец выступает в суде против родной дочери.
– Ваша честь, – вставил Уокер, поднявшись с места. – Лишь очень немногим людям такое могло бы сойти с рук.
– Уокер, – перебил его судья, – я понимаю, почему вы не хотите, чтобы этот человек продолжал вести дело после того, что он наговорил тут о вашей дочери…
– Семейные узы не имеют никакого отношения к процессу, ваша честь. Я уверен, суд уже обратил внимание на то, что еще несколько месяцев назад обвинение предоставило подсудимому документы, в которых раскрывалось мое родство с выбранным им адвокатом, и он дал свое письменное согласие.
– Да, я знаком с этими документами, – проворчал судья. – Кроме того, я отдаю себе отчет в том, что их наличие не оставляет мне никакого иного выбора, кроме как продолжать заседание с вами в качестве главного обвинителя.
Элис сидела неподвижно, крепко сжав пальцами перо. Она легко могла увидеть за случившимся махинации своего отца. Неужели все это было предрешено им с самого начала? В любом случае невозможно было отрицать, что теперь они с отцом открыто противостояли друг другу. Она могла только молить Бога, чтобы Эммелин уговорила Брэдфорда явиться в суд. Несмотря на то что ей удалось дискредитировать Тони Грин, а затем представить присяжным целый ряд свидетелей, давших показания о моральном облике подсудимого, оставался еще вопрос об отце, отказавшемся выступить в защиту сына. И разумеется, тот перстень с соловьем.
Сегодня Элис намеревалась пойти ва-банк и заявить суду, что таких перстней существовало множество. Наверняка Брэдфорд Хоторн тоже владел одним из них. Если бы только она могла вызвать его на место свидетеля, чтобы это доказать!
Не прошло и нескольких мгновений, как ее желание исполнилось. Двери с шумом распахнулись, и в зал ворвался Брэдфорд Хоторн. От облегчения, и радости Элис чуть не разрыдалась. Однако, когда она перевела взгляд на Лукаса, тот выглядел мрачным и подавленным, в глазах его присутствовала какая-то странная тоска.
"Что могло произойти между отцом и сыном?" – уже в который раз спрашивала себя Элис. Наверняка дело тут было не только в образе жизни Лукаса. Впрочем, сейчас ее занимал исключительно перстень. Ей еще нужно будет подвести этого человека к признанию. Сердце ее трепетало от возбуждения, словно у воина, готовившегося к решающему сражению.
– Брэдфорд! – прикрикнул судья Парке, что было силы стукнув молотком. – Разве так входят в зал суда?
– Я пришел сюда, чтобы выступить в качестве свидетеля! Мне до смерти надоели досужие сплетни, которые распространяют обо мне все, кому не лень. Я здесь для того, чтобы раз и навсегда внести в это дело ясность!
Уокер сидел, внимательно наблюдая за всем происходящим глазами профессионала и прислушиваясь к каждому слову.
– Вас нет в списке свидетелей, Брэдфорд, – произнес судья Парке, давний друг семейства Хоторн.
– А меня это не волнует. Я имею право выступить в суде!
– Кто-то должен был вас вызвать, однако, насколько мне известно, до сих пор никто этого не сделал. – Судья обернулся к Элис: – Вы хотите, чтобы он выступил в качестве свидетеля?
Элис собралась с духом, словно опытная актриса перед выходом на сцену. Если ее отец поймет, что она нуждалась в свидетельстве Брэдфорда, он сделает все, что в его силах, чтобы ей воспрепятствовать. За долгие годы ученичества она успела узнать, каким образом можно обратить ситуацию себе на пользу так, чтобы противоположная сторона об этом не догадалась. В данном случае она хотела выбить у Брэдфорда признание, связанное с существованием перстня. Поэтому она улыбнулась в ответ, вежливо, но вместе с тем слегка нервозно. Игра, хотя и со значительной долей риска. Поддастся ли ее отец на приманку?
– Вряд ли обвинение согласится с этим в такой поздний срок, ваша честь, – произнесла она не без волнения в голосе. – Поэтому я предлагаю просто перейти к заключительным выступлениям сторон.
Уокер медленно поднялся с места, не сводя глаз с дочери.
– У меня нет возражений, ваша честь. Если отец подсудимого хочет дать показания, я не намерен ему мешать.
Ее взяла.
На сей раз улыбка на лице Элис была искренней, что заставило Уокера подозрительно прищуриться. Хотя, по правде говоря, в данном случае они оба шли на риск. Кто знает, что именно собирался сообщить суду Брэдфорд Хоторн?
– Что ж, превосходно, – произнес судья. – Пристав, приведите мистера Хоторна к присяге.
– Нет.
Одно-единственное слово прорезало тишину зала, и все обернулись в сторону Лукаса, который поднялся со своего места.
– Нет? – переспросил судья, после чего наклонился поближе к обвиняемому так, чтобы присяжные не могли его слышать. – Надеюсь, у тебя на то есть веские причины, сынок. Насколько я понимаю, тебе сейчас пригодится любая помощь, которую ты можешь получить.
Элис уговаривала Лукаса сесть, но в конце концов, не кто иной, как Грейсон, мягко положил руку на плечо брата и заставил его снова опуститься на сиденье. Словно у дикого зверя, угодившего в ловушку, глаза Лукаса потемнели от ненависти и гнева – или от страха?
Отец и сын смотрели друг на друга в упор, но когда Лукас не стал больше возражать, Элис услышала вырвавшийся у Эммелин вздох облегчения. Спустя несколько минут Брэдфорд был приведен к присяге и занял место для дачи свидетельских показаний. Публика в зале подалась вперед в своих креслах.
– Мистер Хоторн, – официально-вежливым тоном начала Элис, – не были бы вы так добры указать степень вашего родства с подзащитным?
– Боже правый! – недовольно проворчал он в ответ. – Все и так знают, кто я такой. Сначала вы врываетесь в мой дом в неурочный час, чтобы силком притащить меня в суд. Что ж, я перед вами. Так что давайте перейдем прямо к делу.
И без того нахмуренные брови Уокера Кендалла прорезала глубокая складка, едва он понял, что его обвела вокруг пальца собственная дочь. У Элис даже промелькнула мысль, что после этого процесса их отношения окажутся навсегда испорченными.
– Потом объявляется моя жена и требует от меня того же, – продолжал Брэдфорд. – Что ж, мне хочется вам заметить, барышня, что я не позволю какой-то кучке женщин помыкать собой!
Он произнес эти слова, обращаясь к публике в зале, которая почти сплошь состояла из мужчин, и внутри у Элис все болезненно сжалось. Не допустила ли она серьезную тактическую ошибку, пригласив Брэдфорда в качестве свидетеля?
– Но я должен сказать и другое, – презрительно фыркнул он. – Я не позволю горстке введенных в заблуждение репортеров распускать обо мне всякие сплетни – будто бы я отказываюсь свидетельствовать в суде потому, что считаю Лукаса виновным. Ну их всех к дьяволу!
– Брэдфорд, прошу вас! – простонал Парке, ударив молотком.
– Вы осуждаете меня, Реймонд? С первого же дня, как только Уокер Кендалл занял пост окружного прокурора, этот выскочка нацелился на Лукаса.
– Возражаю! – рявкнул Уокер.
– Можете возражать сколько вам угодно! – проревел в ответ Брэдфорд. – Я тоже возражаю против того, как вы вели это дело. Использовали меня, тайком сбывали сведения проклятым газетчикам. Как будто я не догадываюсь, что все эти лживые статейки вышли из конторы окружного прокурора!
Уокер буквально кипел от гнева, а у Элис возникло ощущение, словно она проваливалась в бездонный темный колодец.
– Проклятие, – продолжал между тем Брэдфорд, – неужели вы думаете, что мне самому приятно видеть своего сына владельцем салуна?
– Мистер Хоторн, – перебила его Элис, собрав весь свой ум, чтобы снова овладеть положением. – Лукас Хоторн владеет мужским клубом, а не салуном. Заведением, которое посещают многие уважаемые в городе люди.
Зрители на галерке, не говоря уже о присяжных в зале, неловко заерзали в своих креслах.