- Что ты сказал, Тавви?
- Я сказал, что это никакой не гастрит. Я знаю, что такое гастрит. Мой дядя Джордж умер от него. Он действует не так сразу, и ему не по зубам такой молодой и здоровый человек, как вы.
Николас умудрился сесть на кровати, проклиная дрожь и слабость во всем теле.
- О чем это ты?
- Яд, Блэкторн. Я уверен, что вас отравили.
- Не говори ерунды! Кто меня мог отравить? Если Харгроув умрет, то Мелисса, скорее всего, будет мне только благодарна. Его никто не любит, и родителей у него нет.
- Прощу прощения, сэр, но ведь он не единственный ваш враг. Вашу жизнь праведной не назовешь.
Николас выдавил из себя подобие улыбки.
- В жизни не слышал более правдивых слов, Тавви. О моей смерти будут скорбеть немногие. Но ведь тут весь вопрос в возможностях. Не думаю, чтобы Эллен подсыпала мне перед отъездом яд в виски.
- Больше бренди вы пить не будете, - решительно заявил Тавви.
- Не дури, парень!
- Все! Теперь я буду сам подавать вам еду. Никогда не доверял этим французам.
- Ну ты совсем свихнулся! Еще скажи, что этот древний Уилкинс мстит мне за то, что я лишил невинности его дочь.
- А это правда? - моментально насторожился Тавернер.
- Понятия не имею, есть ли у него вообще дочь. Но если есть, и хорошенькая, - то, может, и да.
- Ну, это все "если". Бьюсь об заклад: это француженка!
Блэкторн задумался.
- Я ей, кажется, действительно не понравился. Но вряд ли это может стать мотивом для убийства.
- Не знаю, как там насчет мотива, - заявил Тавернер, - но возможностей у нее больше всех. Это ведь она готовила вам еду? И дело не в том, что вы ей не понравились. Я видел, как она на вас смотрит. Она вас ненавидит. Здорово ненавидит за что-то.
- Ерунда, - сказал Николас и, откинувшись на подушки, закрыл глаза.
- Может быть. Но я все равно буду за ней следить. Больше она не притронется к вашей еде. Никто, кроме меня, не притронется!
- А ты не хочешь отправить меня на тот свет, Тавви? - пробормотал Николас, совершенно обессиленный.
- Ну вот еще, - фыркнул слуга. - Если бы я хотел вас убить, то вонзил бы вам в сердце нож. Яд - это женские штучки.
- Возможно, - устало сказал Николас. - Но я прошу тебя хоть раз в жизни действовать осторожно. Если это был яд и его действительно подложила Мамзель, мы должны поймать ее с поличным.
- Да я бы ей горло перерезал!
Николас раздраженно махнул рукой:
- Потерпи.
- А что, я не прав? - возмутился Тавернер.
- Давай сделаем так: если приступ не повторится и я буду чувствовать себя лучше, я прикажу ей приготовить мне что-нибудь вкусное.
- Зачем?
- Прикажу ей попробовать это блюдо первой.
Тавернер удовлетворенно кивнул:
- Вы всегда были башковитым!
- Стараюсь, Тавви. Стараюсь.
И, закрыв глаза, Николас провалился в беспокойный сон. Ему почему-то снилась Франция.
3.
Когда Николас впервые поехал в Бургундию, ему было двадцать два года. Он был достаточно взрослым человеком для такого путешествия и, уж конечно, не собирался нанимать себе в сопровождающие какого-нибудь обедневшего церковника с путеводителем. У него на уме было совсем другое - развлекаться и прожигать жизнь на всю катушку.
Его все-таки выгнали из Кембриджа. Он добивался этого три года и в конце концов добился, пустив на ветер деньги, которые отец посылал ему на его дорогое образование.
Все, правда, было не так-то просто. Как ни странно, оказалось, что ему нравится учиться, а увлечения его были весьма разнообразны. Он изучал новейшие методы ведения сельского хозяйства, свойства электричества и строение человеческого тела. Погружался в латынь и греческий, военную науку, философию Платона и Софокла. На какое-то время он даже позволил себе увлечься юриспруденцией, но все равно не находил себе места. То он был готов бежать, совершать неблаговидные поступки, которые очернили бы его в глазах всех и вся, то ждать, что что-то увлечет его больше другого. Однако довольно скоро главная цель его жизни определилась окончательно.
Эта цель состояла в следующем - он должен до смерти оскорбить своего отца! Отца, который с детства игнорировал его и отвернулся от него окончательно, потеряв старшего сына и любимую жену. Что бы Николас ни сделал, все было для его отца недостаточно хорошо, любая попытка заслужить если не любовь, то хотя бы одобрение не приводила ни к какому результату. Постепенно Николас перестал этого добиваться, решив, что если он обречен на нелюбовь отца, то будет делать все, чтобы оправдать ее.
В роду Блэкторнов была дурная кровь, где-то глубоко в его ветвях гнездилось сумасшествие, и Джефт Блэкторн в своем усердии показать, что это не затронуло непосредственно его, довел свою праведность до крайностей. А Николас восстал, не упуская случая вновь и вновь бросать отцу в лицо напоминания о темном прошлом семьи. Пока наконец, накануне блестящего окончания университета, не учинил пьяную драку в тиши старинной библиотеки. За этим последовала дикая сцена во время торжественной церковной церемонии, и в конце концов Николас Блэкторн был с позором изгнан из Кембриджа.
На самом деле он пил не слишком много - ровно столько, чтобы у него хватило мужества все это вытворять. Он запомнил выражение шока на лице своего троюродного брата Кармайкла Фицуотера и этого ленивого хлыща Энтони Уилтон-Грининга. Запомнил ужас на лице своего отца, когда тот, посылая на его голову проклятия, потерял сознание в своем кабинете.
Позднее, ночью, он стоял у кровати отца и наблюдал, как тот борется за каждый глоток воздуха. Доктор сказал, что это всего лишь вопрос времени. Следующий апоплексический удар не заставит себя долго ждать, если его сын, эта паршивая овца в семье, не уберется отсюда подобру-поздорову.
Николас не чувствовал себя виноватым - во всяком случае, он себя в этом уверял. Он бы с превеликим удовольствием остался дома, чтобы посмотреть на агонию отца, если бы не суровый приказ старого дяди Тиздейла.
Старший брат его матери был холостяком, человеком аристократических вкусов и удивительной покладистости. Николас всегда жалел, что его отцом был не Тиздейл, а этот жестокий, бездушный старик, который превратил его жизнь в пытку. Может быть, тогда тяжелая наследственность не так сказалась бы на нем.
Но тут пришел конец даже терпению покладистого Тиздейла. Он отправил Николаса путешествовать, снабдив довольно большой суммой денег и приказав не возвращаться, пока не станет мужчиной. Мужчиной, готовым отвечать за свои поступки.
Ну что ж… Мужчиной - так мужчиной. Николас не вылезал из борделей Парижа, влюбился в Венецию, подпал под очарование Рима, разъезжая по охваченной беспорядками Европе и заботясь исключительно лишь о собственных удовольствиях. Он уже был готов вернуться домой и даже помириться с отцом, который вопреки прогнозам поправлялся. И вот тогда-то Николас совершил самую роковую ошибку в своей перенасыщенной ошибками жизни.
"Ответственность", - сказал ему дядя Тиздейл, и он решил нанести визит вежливости своим крестным в Бургундии - крестным, которых никогда раньше не встречал. Граф и графиня де Лорне были друзьями его матери; крестными Ники они считались формально. Но одна формальность обычно тянет за собой другие, и он не мог побывать в Бургундии, не проведя несколько дней в их шато.
Надо признать, что в гостях у де Лорне Николас вел себя наилучшим образом. Длительная разлука с отцом и призраки детства породили в нем желание стать другим человеком, и он старался жить так, чтобы соответствовать этому. Он был вежлив и почтителен со старым графом, мил с его похожей на птичку женой, по-братски дружелюбен с их сыном Луи. Но больше всего его привлекала их дочь. У Жаклин были огромные доверчивые глаза и худенькое тело с лишь начинающими обозначаться под плотным шелком платья формами. От ее чистой, невинной грации у него болело сердце. И чресла.
Во время своего путешествия Николас переспал с немалым количеством женщин - с девушками, прислуживающими в барах, и аристократками, с горничными и графинями. Он готов был удовлетворять их всех и знал цену своей привлекательности. Что-то такое было в нем, что побуждало искать с ним близости; его опасный легковесный шарм притягивал их, как магнит.
Но это все были опытные женщины - грудастые, чувственные, всегда готовые делить постель с красавцем-англичанином. Он у них многому научился и предавался удовольствиям очертя голову. Однако его никогда не тянуло к такому юному существу, почти ребенку. Жаклин только еще стояла на пороге женственности, и он был противен себе самому из-за страстного желания обладать ею.
Дни шли за днями, трехдневный визит перерос в многонедельный, желание превратилось в одержимость. Николас надеялся, что Жаклин этого не замечает. Она была слишком молода, слишком невинна, чтобы понять, что разрывает его душу сатира, когда берет его за руку, улыбается ему, целует в щеку, оставляя за собой шлейф легких духов.
Николас готов был терпеливо ждать, когда Жаклин повзрослеет. Однако он не был уверен, что к этому времени судьба не сделает очередного поворота - не наплюет на его добрые намерения и не пошлет его вновь во мрак и отчаяние.
И тут пришло письмо. Николас понял, что оно содержит, как только увидел почерк дяди. Тиздейл никогда ничего не писал, разве что долговые расписки, а значит, дело шло о жизни и смерти. И он не ошибся.
У сэра Джефта Блэкторна случился повторный удар, которого он не пережил. Тиздейл не писал о подробностях, но Николас мог легко себе представить, как это было. Скорее всего, его отец умер, сокрушаясь о том, что его имя и состояние должны перейти к такому никчемному сыну. Он наверняка проклял его вместе с последним вздохом, так и не узнав, что Николас делает первые робкие шаги на пути к исправлению.
Он сидел один в саду Сан-ДутЕ - элегантного поместья своих крестных - и комкал письмо в своей большой руке. Глаза его горели - скорее всего, это был отблеск закатного солнца; в груди появилась какая-то странная боль, но он отнес ее за счет выпитого накануне с крестным вина. Он сидел один и чувствовал, как в нем поднимается и растет гнев. Тут его и нашел граф де Лорне.
- Что пишут из дома? - спросил он, усаживаясь на мраморной скамье рядом с Николасом.
- Ничего существенного, - ответил тот небрежно, сунув письмо в карман. - Но мне, видимо, придется срочно вернуться в Англию.
Граф слегка побледнел.
- Тогда, наверно, нам лучше поговорить сейчас.
- Поговорить? О чем же?
- О будущем.
- Должен сказать, при всем уважении к вам, сэр, я не думаю, что наше будущее имеет между собой нечто общее.
Граф де Лорне откашлялся.
- Пока нет, - сказал он. - Но позволь мне кое-что объяснить тебе.
Николаса не интересовали никакие объяснения - ему нужно было вернуться в Англию как можно скорее. Он лишь кивал, почти не слушая, что старик говорит о неустойчивом положении во Франции, о восстании крестьян, о волнениях в Париже.
- Я не хочу сказать, - добавил граф торопливо, - что катастрофа неизбежна. Франция выстояла во многих передрягах, ее история насчитывает больше тысячи лет; надеюсь, черни не удастся уничтожить ее. И тем не менее я беспокоюсь. Очень беспокоюсь.
Николас думал о своем. Он прикинул, что сможет купить себе место на одном из торговых судов, которые легально или нелегально курсируют между Каласом и Довером.
- Поэтому я хочу, чтобы ты взял с собой Жаклин, - сказал неожиданно старик.
- Что?! - Николас в изумлении уставился на своего крестного.
- Я хочу, чтобы ты взял с собой Жаклин в Англию. Я уже продумал возможность бегства для себя, Мадлен и Луи, но там только три, а не четыре места. И мы не сможем уехать, пока не будем уверены, что Жаклин в безопасности.
Николас никак не мог понять, что пытается втолковать ему крестный.
- В безопасности? О чем вы, черт возьми?
Граф раздраженно махнул рукой.
- Ты что, все прослушал? Политическая ситуация очень нестабильна. Если так и дальше пойдет, то нам лучше уехать из страны.
- Так уезжайте!
- Все не так просто. Конечно, сейчас мы можем уехать все вместе. Но я не готов. У меня вложения, финансовые обязательства…
- Короче говоря, нет денег?
Де Лорне моргнул.
- Ты уж очень прямо ставишь вопрос. Но в общем - да. Я буду вынужден продать кое-какие земли, чтобы обеспечить нам минимум комфорта, пока положение дел не изменится. Я уверен, что если мы подождем, то сумеем уехать в конце концов, но наш путь будет труден. Он не годится для молодой девушки. Поэтому я прошу тебя как джентльмена и друга взять Жаклин с собой.
- Нет, - коротко ответил Николас.
Де Лорне покраснел от негодования.
- Нет? - переспросил он. - Так просто? Но ты не можешь…
- Могу. Мы оба понимаем, что это будет означать в дальнейшем. Мне придется жениться на ней.
- Видимо, я ошибался, - сказал де Лорне, тщательно выбирая слова. - Мне казалось, что ты испытываешь по отношению к моей дочери некие…
- Вы ошибаетесь, - резко прервал его Николас. - Это ваша дочь испытывает некие чувства по отношению ко мне. Она ребенок. А я обычно не имею дела с малолетними, да и жениться на особе столь нежного возраста не входило в мои планы. Вам придется подыскать иной выход.
Его голос был холоден, тон неумолим, сердце превратилось в кусок льда. Он сознательно выбросил из него образ Жаклин, ее огромные, полные тайны глаза, лицо эльфа, гибкое тело. Ее отец не должен знать, как это все привлекает его. В его сердце сейчас не должно быть места для доброты, нежности и сострадания.
- Так ты отказываешь мне, даже сознавая, что тем самым подвергаешь Жаклин смертельной опасности?
- Уберечь ее - не моя, а ваша обязанность, месье. - Николас встал. - Простите, но мне пора подготовиться к отъезду.
Какое-то мгновение де Лорне не двигался.
- Ты не передумаешь?
- Нет.
- Тогда тебе действительно лучше уехать. Прямо сейчас.
Николас коротко поклонился и, отвернувшись от огорченного старика, увидел Жаклин. Она, скорее всего, слышала каждое слово - просьбу отца взять ее с собой и его категорический отказ.
Сейчас она уже не казалась ребенком. Лицо ее было бело как мел, на щеках рдели два ярких красных пятна, бескровные губы дрожали. Жаклин посмотрела на него; в ее бездонных глазах смешались отчаянье, любовь и ненависть. "Все, - решил Николас. - Сейчас я уйду и никогда ее больше не увижу". В тот момент он желал ее больше, чем когда бы то ни было…
Жаклин сидела на кухне. Черный щенок, свернувшись клубочком под ее стулом, мирно посапывал. "Ничего, - твердила она себе. - Раньше или позже, но у меня будет еще шанс, и на этот раз я не ошибусь". Первый раз было трудно: у нее дрожали руки, когда она подсыпала в тарелку с супом крысиный яд, на лбу выступила испарина, и одна из служанок, набравшись храбрости, спросила ее, все ли с ней в порядке. Она ответила, как всегда, холодно, вытерла пот и спрятала дрожащие руки под фартук - на кухне было слишком много свидетелей.
Лишь оставшись одна, Жаклин постаралась расслабиться и заставить себя торжествовать. Человек, уничтоживший ее семью, вот-вот умрет от ее руки, и она больше не будет ощущать себя жертвой. Эти сверкающие темно-голубые глаза закроются навеки, прекрасное тело застынет в неподвижности и холоде. Он будет мертв. Получит то, что заслужил.
Пока ее план не сработал. Блэкторн мучился два дня и две ночи, а затем, черт бы его побрал, выздоровел! Сейчас, еле живой, он может только проглотить бульон, который готовит для него этот его страшный слуга. Но он перехитрил смерть. На этот раз.
Однако ее время придет, она поймает свой шанс, не может не поймать! И уж тут она не ошибется: положит в его еду столько яда, что это сможет убить и лошадь. Она будет милосердна, хоть он этого и не заслуживает, - смерть будет мгновенной. А потом… Потом она или сама примет яд, или отправится на виселицу.
Жаклин вдруг поняла, что была не права, считая, будто все, кто ей дорог, мертвы. Она беспокоилась об Эллен: ведь неминуемо последует скандал, от которого ее невозможно будет уберечь.
Что ж, в таком случае, когда он умрет, она должна будет убежать. Исчезнуть. В поместье полно прудов и озер, да и до океана даже пешком можно добраться за сутки. Будет лучше, если ее тело не найдут. Исчезла - и все тут.
Ладно, она решит, что ей делать, когда придет время, а пока нужно ждать. Ее решение неизменно. Если же у нее возникнут какие-то колебания, она будет вспоминать о родителях. Маленькие и трогательные, они держались очень мужественно, поднимаясь по лестнице на эшафот, на встречу с Мадам Гильотиной. Или будет думать о своем маленьком брате.
Весь первый год Жаклин каждую ночь снилась Николасу. Днем было легче - ему удавалось выбрасывать из головы мысли о ней, но по ночам она преследовала его. Ее стройное тело, серебристый смех, изящные руки, веселая улыбка… Иногда ему казалось, что он сделал страшную ошибку.
Ситуация во Франции еще больше усложнилась, но Николас пытался убедить себя в том, что граф де Лорне слишком умен и не будет так затягивать отъезд. Он вывезет свою семью из Франции и выдаст дочь за какого-нибудь богача-иностранца. В конце концов, ведь именно он за нее отвечает. Николас не чувствовал за собой вины, когда услышал, что король, пытавшийся покинуть страну, арестован. Что во Франции беспорядки. Что гильотина уже начала свою страшную работу. У него хватало своих забот.
Отец оставил Николасу значительно меньше, чем он рассчитывал. Поместья были обременены долгами, ветшали, а денег, чтобы содержать их, не было. Он сделал все, что сделал бы любой здравомыслящий человек, а затем занялся всерьез карточной игрой. Иногда он проигрывал, но чаще выигрывал. После одной особенно удачной игры его и нашел в клубе дядя Тиздейл.
Николас обычно выслушивал новости о Франции вполуха, предпочитая не задумываться всерьез о судьбе этой несчастной страны и ее граждан. Но на этот раз все было по-другому.
- Я решил, что ты должен это знать, - заявил дядя. С трудом вместив свое внушительное тело в кресло напротив, он подал знак официанту, чтобы тот принес ему бренди.
- А может, не надо? - лениво протянул Николас. - Когда мне говорят, что я должен узнать о чем-то, то, как правило, это что-то неприятное. Так что я должен знать?
- Твои крестные - де Лорне, так, кажется? Ты был у них, когда умер твой отец.
Николас рассматривал бренди в своем бокале. Его глаза не отрывались от янтарной жидкости.
- Был. А что с ними? - спросил он, хотя уже все понял.
- Их отправили на гильотину - всю семью, насколько я знаю. Включая детей. Варвары! Мерзавцы! - воскликнул он с несвойственной для него горячностью. - Мстят даже детям!
Николас продолжал рассматривать бренди.
- Это точно? - спросил он нарочито небрежно. - И детей тоже?
- Я не уверен до конца. Ты ведь знаешь, какая там сейчас царит неразбериха. Но мои источники, черт бы их побрал, надежны. Ужасно. Ведь ты любил их?
Николас поднял голову и посмотрел дяде в лицо. Он научился не демонстрировать свои чувства.