не уважающий вас Недоброжелатель"
– То есть ее действительно похитили, – медленно сказала Оля. – И похитили из-за вас.
– Да, – подтвердил Туманов. Со стороны казалось, что он уже умер, и теперь за него говорит кто-то другой, вселившийся по случаю в обездушенное тело.
– И что же теперь? Что же теперь будет? Что вы делать станете? Надо же что-то делать! – закричал Гриша, до которого медленно, но верно доходил ужас произошедшего. – Он, этот… он пишет, что в полицию нельзя! Но почему? Почему Софи – с вами, из-за вас? Кто вы вообще такой?!
– А вы кто такой?
– Я – ее брат, Григорий Домогатский!
– Вон оно как… Брат, значит… – протянул Туманов, явно размышляя о чем-то другом.
– Но что же?! Как же будет?! – снова закричал Гриша, подбежал к Туманову, потянул его за рукав. – Кто этот человек? Чего он от вас хочет?
– Ты слышал, – устало откликнулся Туманов. – Кто он и почему – об этом я не больше тебя знаю… Кстати, Ольга, взгляни на письмо… Ты… – он указал пальцем на Аркадия. – Отдай ей… Явно из ваших, из благородных, писал. Может, по подчерку признаешь?
Оля серьезно и внимательно изучила листок, потом покачала головой.
– Нет, я этой руки не знаю. Но можно было бы спросить…
– Нельзя! – Туманов резко мотнул головой. – Видала, чего в цидульке сказано? Хужее можно наделать…
Оля удивленно подняла брови. Перепады в речи Туманова обескураживали ее, как и многих других. С непривычки она просто не могла решить, что обозначают переходы, и как на это следует реагировать. В конце концов, решила не реагировать никак.
– Но что же вы намерены делать? – продолжала она. – Это же нельзя так оставить. Он, чего доброго, убьет Софи…
– Молчи! – прошипел Туманов. – Молчи, Ольга! Не будет этого!
– Почему не будет? Что вы сделаете?
– Сделаю, как он хочет, – просто сказал Туманов.
– То есть – как?! – изумился Гриша. – Вот по его слову все продадите и уедете из России? Прямо сейчас?
– Прямо сейчас, – кивнул Туманов. – Федька! Где ты там прячешься? Найди Иннокентия, позови ко мне. И пошли кого-нибудь к Лукьянову в порт, к Измайлову на мануфактуру, ну и к остальным… Понимаешь, небось, о чем я. Пусть бросают к чертям собачьим все дела и срочно сюда едут…
Федька ушел, постанывая сквозь зубы и безнадежно качая головой. Трудно сказать, что он понял из произошедшего, но понятое ему страшно не понравилось – это было всякому ясно.
– Но как же так… – от бескрайнего изумления Олины глаза сделались почти совсем белыми. – Так же нельзя… Сразу… Можно, наверное, что-то попытаться… Вы же себя…
– Почему нельзя? – пожал плечами Туманов. – Рассуди сама. В любой стране с деньгами жить можно. Значит, и я жить буду. А если с Софьей или с Саджун что, мне только одна дорога останется – в петлю. Жизни нет. Так что свою выгоду я блюду, не волнуйся… А вы теперь идите отсюда. Адрес какой на бумажке напишите, оставьте. Я, как все будет готово, извещу вас… Идите!
Туманов покопался в куче обрывков, достал что-то оттуда и из кармана, снова сел на пол и принялся вертеть в чем-то с равномерным щелканьем, глядя прямо перед собой. Опять стало видно, что он тяжело пьян.
Гриша, не в силах смириться, порывался сказать или сделать что-то еще, но здравомыслящий Аркадий потянул его за рукав. Дуня последовала за молодыми людьми. Уже на пороге она не выдержала, обернулась и вздрогнула от испуга. Вслед им к двери, смешно переваливаясь, бежали друг за другом четыре механических мопсика. Пятый, по-видимому, был неисправен. Он качался, загребал правой передней лапкой и норовил свернуть к окну. Туманов смотрел на Дуню и криво усмехался.
– Господи, какой бред! – прошептала Дуня и прижала ладони к загоревшимся щекам. Ей стало окончательно ясно, что на опереточной сцене появился главный герой. Но легче от этого почему-то не становилось.
В этой комнате не было окон и горела всего одна свеча, в угловом подсвечнике, приделанном к стене. Тонко и приятно пахло песком и картошкой. От сквозняка пламя свечи металось вместе с тенями и не давало рассмотреть человека, сидящего в кресле, вполоборота к Софи. "Так, надо полагать, и задумано, – решила Софи. – Но что ж здесь? Погреб, что ли?"
Впрочем, для погреба обстановка была, пожалуй, слишком роскошной. Сама Софи помещалась на небольшом диванчике, рядом с ней, на столике с инкрустацией, составленной из разных пород дерева, стояло ведерко с шампанским и ваза на ножке, полная каких-то фруктов.
– Желаете шампанского, Софья Павловна? – шепотом спросил человек, сидящий в кресле, и желающий казаться расслабленным и равнодушным. Несмотря на это, Софи физически ощущала его напряжение. – Или прикажете чего-нибудь более существенного подать?
– Да пошли вы подале со своим шампанским! – сказала Софи. – Выпустите меня отсюда, а не то, видит Бог, пожалеете!
– Помилуйте, царевна, вот этого я как раз сделать не могу. Как только смогу, отпущу немедля, хотя и буду жалеть и тосковать о времени, проведенном в вашем очаровательном обществе…
– А чего вы шипите-то? Чтоб голос не узнала? Мы с вами разве знакомы? – спросила Софи и добавила с надеждой. – А признайтесь честно: я вам хоть немного-то рожу покорябала? Здесь или в карете?
– Здесь был не я, а мой слуга, – в шепоте явственно послышалась улыбка. – А в карете… Да, пока сознание вас не покинуло, вы сражались, как львица. Если ваш вопрос, это тактическая хитрость, предпринятая в целях грядущего опознания, то спешу сообщить: на моей правой ладони остался существенный след ваших жемчужных зубок, царевна… Единственная беда в том, что вы никак не можете проверить, правду ли я сейчас сказал… Да… Отвечая на ваш вопрос, могу сказать, что мы с вами доселе знакомы накоротке не были, хотя случайной встречи исключить никак невозможно. Впрочем, вы, насколько я о вашей жизни осведомлен, последние лет пять вращались в иных кругах…
– Да бросьте вы из себя светского льва корчить! – пренебрежительно усмехнулась Софи. – Судя по всему, вы – актеришка, которого наняли за рубль в ближайшем балагане для разыгрывания этой дурацкой комедии. И перестаньте меня царевной называть! Я только понять не могу: в чем же смысл?
– При всем желании, поверьте, царевна, не имею сейчас возможности разъяснить вам все тонкости происходящего. Виновника вашего нынешнего положения, впрочем, могу назвать не колеблясь…
– Даже так? Назовите ж!
– Туманов Михаил Михайлович. Говорит ли вам что-нибудь это имя?
– Вот черт! – выругалась Софи и в бешенстве стукнула кулаком по ладони. – Чего еще от меня надо этому умалишенному идиоту? И зачем он нанял вас? Где он? Почему ж не явился самолично полюбоваться на мое унижение? Неужто стесняется?
– Меня, Софья Павловна, никто не нанимал, уж тем паче – Туманов! – шепот стал громче и в нем послышалась что-то вроде оскорбленной гордости. – И теперь вы находитесь здесь по моей, именно моей воле.
– Причем же тогда Михаил? – обескуражено спросила Софи.
Ответа не последовало. Следовательно, ей была предоставлена возможность сколько угодно гадать о том, как именно Туманов связан в фигурой в кресле и ее таинственным похищением. Впрочем, пока собеседник имелся в наличии, Софи вовсе не собиралась гордо молчать. Она потянулась к вазе, взяла сочную на вид грушу и надкусила ее.
– Когда вы меня отпустите? Знайте, меня будут искать. Уже, скорее всего, ищут. Обратятся в полицию…
– Пускай. Все следы надежно скрыты… Время вашего заточения напрямую зависит от действий все того же Туманова…
– А! Так вы его шантажируете! – догадалась Софи. – Но почему же – мной?! Это же кромешная глупость с вашей стороны! Поверьте мне, все ваши расчеты, это ужасная ошибка. При нашей последней встрече я его оскорбила, если его вообще возможно оскорбить. Ради меня он не пошевельнет и пальцем, наоборот, пожалуй, будет рад, узнав, в какое затруднительное и унизительное положение я попала…
– Вы теперь чувствуете себя униженной, царевна? Отчего? – быстро прошептал человек в кресле, словно не услышав соображений Софи, касающихся Туманова. – Я могу сейчас сделать для вас что-то еще?
– Отпустите меня! – с сердцем сказала Софи.
– Кроме этого?
Софи задумалась. Надо было как-то выбираться отсюда. Надеяться на расторопность полиции, милость Туманова или этого странного, похожего на призрака господина явно не приходилось. Его план, в чем бы он не заключался – это план дурака, не понимающего элементарных связей между вещами. Все ли у него в порядке с головой? И как он поведет себя, когда поймет, что Туманов вовсе не собирается играть по его правилам? Не лишится ли окончательно ума? Софи вовсе не улыбалось проверять это на своей шкуре. Но каков же мерзавец Туманов! И как права была Элен Головнина, когда советовала Софи держаться от него на расстоянии не меньше версты!
Поразмыслив еще над своим положением (человек в кресле терпеливо ждал), Софи намеренно неаккуратно доела грушу и брезгливо потрясла в воздухе испачканными в соке, липкими пальцами.
– Мне плохо! – капризно сказала она. – Я чувствую себя грязной. И хочу писать.
Незнакомец поднялся с кресла. Софи тут же отметила, что он высок и хорошо сложен.
– Я сейчас распоряжусь, вам принесут горшок и кувшин с водой.
– Мне этого мало! – Софи постаралась, чтобы в голосе отчетливо прозвенели близкие слезы. Особенно стараться, кстати, и не пришлось. – Я спала в одежде, провоняла вашим дурацким эфиром, а теперь еще и вся вымазалась в вашей дурацкой груше и ко всему прилипаю! У меня волосы свалялись, как у дворняжки. Вы отобрали у меня мой ридикюль…
– Там был пистолет, я не мог… – осторожно вставил незнакомец.
– Ну и забрали бы себе этот дурацкий пистолет, коли так меня боитесь! – продолжала бушевать Софи. – Или вы думаете, что я могу убить вас и ваших слуг гребешком?! Я хочу ванну, и мыло, и простынку, и полотенце! Есть в вашей картошкиной дыре ванна или нет?!
– Ванна есть, – в замешательстве прошептал черный призрак. – Но в имении сейчас нет женской прислуги и никто не сможет…
"Ага, в имении! – тут же отметила Софи. – Значит, вначале я действительно была на первом этаже. Вероятно, это полузаброшенный, закрытый на зиму загородный дом. Где-то недалеко хранятся запасы картошки. Садовник, сторож, какой-нибудь отставной солдат… Всем им крайне легко заткнуть рот…"
– Мне не нужна прислуга, чтобы принять ванну! – с намеренной резкостью сказала Софи. – Я не светская барыня, а учительница в земстве. Вы позабыли или не знали? Велите вашему слуге нагреть воду, дайте мне мыло и полотенце и проводите меня туда. После можете стоять у двери и караулить с моим пистолетом, если боитесь, что я голышом куда-нибудь от вас убегу.
– Довольно, довольно, царевна! Я полностью вами уничтожен! – незнакомец поднял руки и рассмеялся. Софи постаралась запомнить его смех – мягкий, белый и словно обволакивающий. Похожий на молочный кисель – решила Софи, ибо льстить своему похитителю она не собиралась ни в какой мере. – Сейчас вам приготовят ванну, и я лично без всякого пистолета сопровожу вас туда. Но после, увы, вам снова придется вернуться в место вашего печального заточения…
– Это мы еще посмотрим! – пробормотала Софи себе под нос.
Горячая вода, в которую расторопный слуга (или сам незнакомец?) добавил пахучего хвойного экстракта, на какой-то момент лишила измученную Софи сил и желания что-либо делать. Хотелось просто лежать, расслабившись, и дышать восхитительным паром, пахнущим елками и Рождеством.
"А вот расслабляться-то тебе, милочка, как раз и нельзя!" – сама себе сказала Софи, наклонилась, как будто для того, чтобы еще раз выполоскать волосы, и внимательно осмотрелась вокруг. Она почти не сомневалась, что оставшийся в прихожей незнакомец подглядывает за ней, но вопиющая неприличность этого подглядывания почему-то вовсе ее не трогала. "Не это сейчас важно! – так объяснила себе Софи. – Об этом потом подумаю, на досуге. Но что ж теперь? Одежду мою этот негодяй куда-то унес. Не доверяет. Правильно, между прочим, делает. Вот ридикюль мой на скамейке лежит, гребень, мыло, рушник, простыни… Этого всего мало… Кувшин! Тяжелый, старинный, медный. Или даже бронзовый? Это не важно… Главное, не торопиться и чтоб все получалось натурально… Откуда ж мне такой натуральности взять?… Жить захочешь, возьмешь откуда надо! Сама дура, лет много, а ума нет, влезаешь во что ни попадя. Предупреждали же тебя умные люди… Ну ладно… Допустим… Это у меня получится… А что ж дальше будет? А дальше, как нянюшка говорила, что-нибудь да будет, потому что никогда не бывает так, чтоб ничего не было…"
Софи взяла губку, приподнялась в ванной и неловко изогнулась, пытаясь потереть спину. Нахмурилась и болезненно застонала. Потом закрыла ладонями лицо, сгорбилась и приняла позу отчаяния.
– Софья Павловна! Царевна! – послышался от двери уже знакомый шепот. – Что-то не так?
– А что может быть так?! Я вся избита и изломана вашим дурацким похищением! – зло сказала Софи, не отрывая рук от лица. – Вот, сами поглядите – здесь синяк и здесь! Я вовсе не белоручка, поверьте, но теперь даже намылиться как следует не могу, так все болит и ноет. И вы, вы во всем виноваты!
– Я виноват, царевна! – покорно кивнул незнакомец. – Но что ж мне теперь сделать?
– Чего, чего! Он еще спрашивает! Нельзя же быть таким тупоумным! Вы же сказали – служанок здесь нет, значит – помогите мне сами!
– Вы хотите, чтоб я прислуживал вам? Здесь, сейчас? – шепот стал хриплым, а Софи почувствовала, как у нее от напряжения дрожат руки и подбородок.
– Конечно! Авось не развалитесь на части от такой работы. Идите сюда!.. Ну и дурацкий же у вас вид в этой маске!.. Да не бойтесь вы, не буду я ее срывать! Держите теперь губку и мыло, мыльте там, где мне не достать, а водой из кувшина я сама обольюсь… Ну же, давайте!
Мыльная губка осторожно прикоснулась к распаренной коже, каштановая макушка склонилась к плечу Софи. Девушка с трудом подняла кувшин вверх на вытянутых руках и что было сил опустила его на голову похитителя.
Не издав ни звука, незнакомец рухнул на вымощенный камнем пол, по пути еще ударившись лбом об бортик ванной. Софи вскочила в ванной, закусила зубами мякоть руки, чтоб не завизжать от внезапно разрядившегося напряжения, и быстро огляделась. Сколько у нее было времени, где теперь находились слуги незнакомца и сколько их было, она не знала. Единственное, что она понимала наверняка: нельзя терять ни мгновения. Самой большой проблемой оставалась одежда. Искать ее – неоправданный риск, решила Софи, быстро завернулась в две имеющиеся простыни, навертела на голову тюрбан из полотенца. Стараясь не глядеть на распростертого на полу незнакомца (а вдруг я его убила?!), Софи побежала к двери. К счастью, ее сапожки стояли у самого порога. Открыть окно было делом нескольких секунд.
Небольшая усадьба казалась давно и окончательно вымершей. За голым садом расстилались укрытые туманом поля. Справа виднелась дорога и деревенька из полутора десятков домов. Где-то вдалеке лениво брехала собака.
Спрыгнув с подоконника на размякшую после недавней оттепели клумбу, Софи даже не почувствовала холода.
В тот же день к вечеру, во время долгих и нудных, как зубная боль, петербургских сумерек, в незапертую дверь коммуны на Рождественской неделикатно постучался хмурый, как сами сумерки, дворник.
– Входите ж! Не заперто! – раздраженно откликнулась Матрена.
В помещении коммуны было ветрено и неспокойно. Оля, ритмически топоча, бегала по комнатам, как некрупный, но опасный зверь, запертый в клетку в зверинце. Студент-естественник Семен для успокоения пытался провести с Олей сеанс животного магнетизма, но, по его собственным словам, едва не оказался покусан. Двое других членов коммуны – Сергей, студент Политехнического института, и Кирилл, молодой мастер с верфей, мало посвященные в происходящее, жались по углам и стреляли оттуда опасливыми взглядами. Дуня была отправлена домой, обихаживать мать, а Гриша и Аркадий – в городские больницы, искать вступившегося за девушек русобородого богатыря, в котором Оля по рассказу Дуни опознала Калину Касторского. Матрена же безуспешно пыталась успокоить Олю, взывая к рацио, и объясняя, что для скорейшего освобождения Софи делается теперь абсолютно все возможное.
– Там баба на извозчике приехала, – объяснил свой визит дворник. – Говорит, вы сейчас заплатите… Сомневаюсь я… Может, городового позвать?
– Какая баба? Почему? – удивилась Матрена.
– Я сбегаю, погляжу, – немедленно отозвалась Оля, одновременно натягивая пальто и влезая в калоши. – Не надо городового.
Под немыслимым, серым и грязным, обмахрившимся по краям платком, горели неистовые глаза Софи Домогатской. Оля ахнула и несмотря на то, что ненавидела всяческие сантименты, обхватила подругу обеими руками, плача от облегчения и морщась от затхлого, нечистого запаха, который издавали надетые на Софи лохмотья.
– Платить теперь будете или как? – спросил извозчик, свешиваясь с козел. Видно было, что ни одна из воссоединившихся подруг не вызывала его доверия.
Дворник смотрел в сторону и цыкал зубом.
– Конечно, конечно, сейчас, сейчас! – заторопилась Оля. – Сколько надо?
– Ну что я вам теперь скажу… Издаля ехали-то! – ванька облегченно вздохнул и степенно принялся набивать цену.
Наверху, в коммуне Софи обступили все сразу и, перебивая друг друга, начали задавать вопросы. Софи крутила головой и пошатывалась от усталости. Матрена, поглядев на это, решительно разогнала всех по углам, Кирилла отправила в ближайшую булочную за выпечкой, а Софи уложила на собственную постель, которая представляла собой три доски, укрытые под простынею тощим солдатским пледом. Софи с наслаждением вытянулась, кивком поблагодарила Матрену и сказала спокойным, слегка хрипловатым голосом:
– Я все после скажу, только чаю горячего дайте. В горле свербит.
– У Софьи Павловны нервический шок от пережитого может развиться, – вступил Семен. – Надо магнетический сеанс для разрядки…
– Ты только подойди к Софи со своим магнетизмом! – пригрозила Семену уже слегка опомнившаяся Оля. – Иди лучше к самовару. Это у тебя лучше всего получается.
– Во-первых, Софи надо переодеться, – сказала Матрена. – Твое, Оля, ей, пожалуй, мало будет. Вот у меня где-то здесь кофта была и юбка… Господа, отвернитесь! – Матрена встала на колени и зашарила под кроватью, пытаясь ухватить ящик с одеждой.
Софи, не вставая с кровати, быстро стащила с себя лохмотья, свернула их и ловко забросила в угол.
Матрена копалась в ящике, а Оля изумленно округлила глаза.
– На тебе нет белья…
– Мне бы рубашку еще и чулки! – просительно глядя на Олю, сказала Софи. Видно было, что пополнение гардероба из запасов Матрены не приводит ее в восторг.
– Сейчас, сейчас! Но Софи… Что же это…