Шинид подняла лицо к небу и ощутила поток энергии, хлынувший на нее сверху. И тогда она поняла, что находится здесь уже давно.
Она оглянулась, пытаясь вспомнить дорогу, по которой пришла сюда, напрягая слабеющую память. Она подумала, что нужна кому-то, но при этом сделала еще один шаг к воротам.
"Шинид, возвращайся, умоляю тебя".
Шинид удивленно огляделась. Но зов больше не повторился, и она продолжила путь к воротам. Рука ее легла на щеколду, и внезапно Шинид оказалась в окружении странных гибких и призрачных существ в одеждах, колыхавшихся на ветру, которого сама она не ощущала.
"Кто они?" - подумала Шинид, но вслух ничего не сказала. Она не испытывала страха, и когда она посмотрела на одно из существ попристальнее, золотистое свечение слегка померкло, позволяя разглядеть лицо, казавшееся полупрозрачным.
Катал, ее дед. А рядом с ним женщина, очень похожая на нее.
Эгрейн.
"Выбор за тобой, моя малышка. Оставайся с нами или поживи там, где все временно, до той поры, пока за тобой не придут в следующий раз".
И снова Шинид показалось, что ее кто-то тянет назад, она почувствовала чью-то руку, крепко сжимавшую ее ладонь. Она посмотрела вниз, но ничего не увидела.
"Возвращайся, Шинид".
Коннал.
Шинид посмотрела на своих дедушку и бабушку, на тех, кто стоял позади них: бесчисленных родственников, которых она никогда не видела, никогда не знала, но чью любовь она ощутила с внезапной щемящей силой.
Но прикосновение его руки ощущалось все отчетливее. Шепот его звучал в ее ушах: "Ты нужна мне, девочка. Не оставляй меня одного, ибо я понял, что без тебя я… одинок на этой земле".
Шинид улыбнулась своим родственникам, подняла глаза на воздушных фей и эльфов: своих братишек и сестренок, проносившихся сквозь сияющую золотистую дымку, и, повернувшись спиной к воротам, сначала пошла, а потом побежала на зовущий ее голос. На голос Коннала.
Коннал сжал голову руками. Как посмеет он сказать ее отцу, что она умерла? Но она умирала у него на глазах. Он чувствовал, как она ускользает в небытие, и впервые за тринадцать лет ему захотелось стать волшебником. Куинн сделал все, что мог, он остановил действие яда, но Коннал видел, что этого мало: он должен пробудить в ней желание вернуться в мир живых. Рана не выглядела так уж плохо: она не гноилась, опухоль спала. Жара не было, но Шинид по-прежнему не шевелилась. Вот уже сутки, как она лежала так - тихая, и неподвижная, и бледная, как зимний день.
И вдруг он услышал, как она задышала. Вот она чуть повернула голову. Коннал схватил ее за руку, стал звать по имени, гладить лоб и щеки.
Глаза ее распахнулись, и радость, чистая, пронзительная, наполнила его сердце. С трудом, сдержав рыдания, он произнес:
- С возвращением, принцесса.
Глаза цвета летней травы, лучащиеся от счастья, смотрели на нее, и в глазах этих, в выражении его лица было нечто такое, чего она совсем не ожидала увидеть. О существовании подобного в нем она и не подозревала. Он осторожно откинул с ее лба рыжую прядь и, наклонясь ближе к ней, погладил ее по голове.
- Ты так меня напугала, я думал, что умру от страха. То чувство, с каким были произнесены эти слова, подбавило жару в огонь, который никогда и не затухал в ее сердце.
- Прости меня, - чуть слышно произнесла она.
Он поднес к ее губам бокал с водой. Она глотнула, вспорхнув ресницами. Взгляды их встретились вновь. Ее что-то тянуло к нему, так, будто между ними возникла новая связь, которой не было прежде. От него к ней шел ток энергии неведомого происхождения.
И он тоже это почувствовал и улыбнулся, и сердце ее радостно забилось.
- Ты чуть было меня не покинула.
"Меня", - усмехнулась она про себя.
- Искушение было велико.
Он побледнел.
- Господи, не говори так, даже в шутку. - Последние дни он провел в таких мучениях, что турецкий плен казался мелочью по сравнению с ними. Он не хотел пережить подобное еще раз.
Шинид хотела пожать плечом, но поморщилась от боли.
- Смерть легка и приятна, отказаться от нее ради жизни не всегда просто.
- Но ты предпочла жить.
- Потому что я услышала тебя.
Лицо его выдавало внутреннюю борьбу.
- Это правда, то, что ты говорил? - Она шарила взглядом по его лицу.
Он сумел справиться с собой, лицо его вновь стало непроницаемым.
- А что ты слышала?
Сердце ее упало - так падает камень в бездонный пруд.
- Если об этом надо напоминать, то твои слова мало что значили, верно? - Она опустила ресницы.
- Шинид, посмотри на меня.
Она подняла глаза, и Коннал знал, что те чувства, что рвались из его груди, не так-то легко скрыть. По крайней мере, в эту минуту он не мог их спрятать.
- Мне без тебя одиноко.
- Нет, - возразила она, осторожно приподнимаясь на подушке и одновременно придерживая одеяло, чтобы прикрыть грудь. Голова закружилась, и ей пришлось схватиться за его плечо, чтобы сохранить равновесие. - Тебе одиноко из-за того, что ты закрыл свое сердце, запер его в клетке.
Коннал покачал головой:
- Я запер его потому, что сам этого захотел. Подпускать кого-то слишком близко… это больно и опасно. Слишком многие от этого страдают.
Шинид коснулась его волос - непослушной пряди, спадающей на лоб.
- О, Коннал, - нежно прошептала она, впервые назвав его по имени, - ты наложил на себя епитимью, которой не заслужил.
- Это верно, я заслужил большего наказания - ты же знаешь, что случилось с тобой из-за меня.
Шинид улыбнулась:
- Да, мне пришлось несладко, но твой голос привел меня назад, домой.
Он коснулся ее щеки, погрузил пальцы в шелковистую медную массу ее волос, чуть приподнял ее лицо. Он смотрел на нее так, будто стремился врезать в память каждую черточку ее лица. Он помнил о том безысходном отчаянии, что владело им, о ярости, которая требовала выхода, и о чувстве вины, что терзала его. Эмоции переполняли его, он был уже не в силах сдерживать эту лавину.
- Господи, я готов был умереть ради тебя!..
Шинид купалась в накатившей волне искреннего чувства, изливавшегося свободно, полной мерой.
- Я воспользовалась магией, чтобы ты не погиб.
- Но жертвовать собой…
- Замолчи! - рассердилась она, касаясь его щеки. - Это была случайность. Мне надо было быть мудрее. - Касаясь его, она испытывала наслаждение - наслаждение, подобное тому, что испытывает бабочка, пьющая нектар из цветка. И он чувствует это, подумала Шинид. Сердце подсказывало ей правду. - Мы оба теперь стали немного мудрее, не так ли?
Коннал утонул в синеве ее глаз, в океане соблазна, где нет места иным желаниям, кроме желания плоти.
- Да, - согласился он, глядя ей прямо в глаза и чувствуя, как пальцы ее впиваются ему в руку. Она вся трепетала. Предвкушение наслаждения разрасталось, желание становилось все острее. Еще немного, и она не сможет терпеть эту сладкую муку.
- Коннал, - застонала она.
И это стало последней каплей. Он накрыл губами ее рот и стал целовать ее с жадностью ненасытного зверя. Он чувствовал ток ее крови, он чувствовал, как сердца их сливаются в одно. Ненасытный голод, бес желания, что терзал его, рвался из него, был здесь, рядом с ними, он овладел и им, и ею, и оба понимали, что уже не принадлежат себе.
Огонь в очаге взметнулся вверх и заревел; легкий ветерок, теплый, невесть откуда взявшийся, шевелил ее волосы, обвевал ее кожу. Он все полнее овладевал ее ртом и, исполненный жаждой желания, навис над ней, вжимая ее в перину.
Рука его дрожала, сердце трепетало в груди, и ее сердце отвечало ему с такой же страстью, и с каждым мгновением ответ ее становился все более откровенным… Он пил нектар ее рта, он пировал, и все никак не мог насытиться.
И когда она прогнулась ему навстречу, руки его скользнули под тунику, и он понял, что пропал. Он чувствовал под ладонями нежный шелк ее прохладной кожи, он прижимал ее к себе все теснее, не забывая при этом о ее ране и о том, какую опасность таят в себе его объятия.
Преградой между ними была лишь одна тонкая простыня, достаточно было сорвать ее - и вот она, награда. Он целовал ее, и все ему было мало, но он не мог забыть о том, что Шинид была слаба, как котенок. Еще совсем недавно она была на волосок от смерти.
Но страсть владела всем его существом, страсть, какой он не знал в своей жизни; он чувствовал единение со стихиями: ветер гудел у него в ушах, запах моря ласкал ему ноздри.
Шинид впитывала в себя его силу, его энергия проникала в нее с каждым его поцелуем. Она все явственнее ощущала запах сырой весенней земли - земли, пробужденной для любви и плодоношения. Она пила нектар его рта, как пьет земля весенний дождь. Сколько лет она ждала этой минуты! Сколько лет сердце ее мечтало о нем! Столько же, сколько она внушала себе, что этому не дано свершиться, что он никогда ее не захочет.
Душа ее пела, исполненная совершенного счастья, и в тот миг, когда сердце ее чуть не лопнуло, он отстранился…
- Шинид, девочка моя, не искушай меня. - Он задышал реже, пытаясь успокоиться, и нежно укрыл ее одеялом. - Тебе надо поправляться. Ты еще слишком слаба для этого.
- Наоборот, это поможет мне выздороветь.
Он застонал и, перехватив ее протянутые к нему руки, уложил их поверх одеяла. Он называл себя глупцом за то, что отказывается от ее дара, и в то же время гордился своим благородством.
- Тебе надо отдохнуть.
- Рана нисколько меня не беспокоит, Коннал, - недовольно проговорила она.
Звук собственного имени звучал для него как музыка из ее уст. Он чувствовал себя победителем, и радость этой победы была посильнее всего того, что он испытывал, выходя победителем из смертельной схватки.
Коннал потянул носом воздух и нахмурился. Здесь действительно пахло мхом и землей, но откуда мог взяться ветерок? Впрочем, в этих старинных замках вечно гуляют сквозняки. Он посмотрел на нее и едва не застонал от желания. Кожа ее розовела от прилива крови, губы припухли от его поцелуев, она все еще часто дышала.
И он все не мог успокоиться.
И тогда она коснулась его. Легкое прикосновение, ничего более - словно ветерок прошелестел по щеке. Господи, как хотелось ему прижаться лицом к ее груди, целовать ее плечи, руки, живот…
- Я здорова, - прошептала она. - Твоя кровь живет во мне. Это твоя сила исцелила меня.
Коннал не знал, что сказать. Он и в самом деле не знал, что сделал Куинн. Он забыл о том шраме на ладони в форме полумесяца - шраме, в точности повторяющем форму раны у нее на плече. Он не задумывался о том, откуда взялся тот шрам, он принял чудо ее выздоровления как должное. Как свершившийся факт.
- Я мало что сделал, - пробормотал он, не найдя нужных слов.
- Сделался скромником? А я помню, каким петухом ты ходил все время, когда вернулся сюда.
- Неправда, - обиделся он.
- Конечно, в таком наряде особенно не похвалишься. Скажи-ка на милость, ты хоть раз переодевался с тех пор, как в меня угодила стрела?
Коннал окинул взглядом свою одежду с пятнами запекшейся крови. Ее крови. Он встретил ее взгляд и понял, что не сможет ей солгать. Он должен быть с ней честным. Она это заслужила.
Он встал, поднял с пола бокал, который они уронили, и наполнил его водой. Бокал не разбился: каменный пол стал мягким, как земля в лесу. Коннал нахмурился и постучал по полу носком сапога. Пол твердел на глазах.
Шинид улыбнулась. Она-то видела, что волшебный туман еще не совсем рассеялся, даже если Коннал его не замечал.
- Говори, что у тебя на уме, Пендрагон.
Он протянул ей бокал, взял со стола краюху хлеба, отломил кусок и дал ей. Шинид поморщилась.
- Ты не ела несколько дней, - пояснил Коннал и, видя, что она начала есть слишком быстро, предупредил: - Не спеши.
Шинид почувствовала, что атмосфера в комнате изменилась.
- Ты избегаешь меня после того, что только что между нами было. Почему?
- Я не могу говорить о любви, которой ты ждешь. - "Которой ты заслуживаешь", - добавил он про себя.
Он ожидал увидеть обиду или гнев, но только не сочувствие в ее синих глазах.
- Расскажи мне о ней. Он был ошеломлен.
- Ведь это из-за женщины сердце твое стало бесплодным, как пустыня? Разве я не права? - Она-то знала, что права.
- Да, - кивнул он и подумал, что не только из-за нее.
Он присел на край кровати, схватился за столб, удерживающий балдахин, мысленно приказав себе не поддаваться искушению и не приближаться к Шинид. Он должен ей рассказать. Быть может, тогда она поймет. Коннал потер щеку.
- Не об этом хотел я говорить с тобой после твоего пробуждения.
- По-моему, сейчас самое время.
- Я видел многое, Шинид, и сделал много такого, чем не могу гордиться.
- Наджар рассказал мне о тюрьме.
- Он слишком болтлив.
Шинид улыбнулась. Коннал, кажется, приходил в себя.
- Он говорил о пытках, которые ты терпеливо сносил.
- Пытки - это ерунда.
- Расскажи мне о женщине, которую ты любил. - Она очень хотела, чтобы он не заметил ревности, но в ней вопреки всему продолжала жить девочка, которой он как-то в сердцах заявил, что никогда ее не полюбит, и эта девочка сейчас снова пробудилась в ней.
Коннал скользнул взглядом по завешанной гобеленами стене, но заставил себя перевести взгляд на нее.
- В тебе нет ничего от Пинар, - произнес он и нежно улыбнулся. - Она была темноволосой и смуглой и… несмелой, зажатой. Таковы традиции той страны. Она едва успела сказать мне несколько слов, и то быстрым шепотом. - Черты его исказила боль. - Она не должна была даже смотреть на меня, но она пошла против закона и убежала от отца, чтобы прийти ко мне как-то ночью. В Сирии женщины по ночам одни не ходят, если не хотят, чтобы их приняли за шлюх.
Шинид нахмурилась.
- Если женщина приходит к мужчине одна, ее считают опорочившей себя и семью, и за это ее ждет расплата. Даже если она осталась чистой и невинной. До замужества женщина не может нигде появиться без сопровождения мужчины из ее семьи.
- Ты женился на ней?
- Нет. - Неужели он не ошибся и она его ревнует? Не может быть, чтобы ему это показалось. - Она всего лишь улыбнулась мне, когда проходила мимо. Было это на рыночной площади, и она была не одна, с ней были сестры и брат. Отец ее был визирем, и он ненавидел нас, крестоносцев, и правильно делал. До нашего прихода он правил в городе, но мы отняли у него его власть. В тот же день ночью она явилась ко мне. Мы не успели обмолвиться ни словом. Пока я спал, она прокралась в мою постель. - Коннал встал. Шинид подумала, что он начнет ходить по комнате, но он замер неподвижно, сжимая кулаки так, что костяшки пальцев побелели. - Отец послал по ее следу собак и ее братьев, и когда они нашли ее у меня, она плакала, ибо я не принял ее дара, а велел возвращаться домой. Наджар услышал наш разговор и пришел, пытаясь оправдать ее в глазах ее же отца. Я не знал языка настолько, чтобы понимать, о чем конкретно шла речь, и не знал законов их страны так досконально, чтобы осознать всю серьезность ее проступка. Наджар велел мне отпустить ее, но я не мог этого сделать и попытался ее защитить. Видит Бог, она была испугана до смерти, она молила меня назвать ее своей. Я так и сделал. - Коннал схватился за голову. - Ее отец ничего не сказал, просто плюнул в ее сторону. Тогда ее братья схватили меня и потащили в тюрьму. Они заставили меня смотреть на то, как отец ее… отрезал ей голову.
- Матерь Божья, только не это!
- Да, он отрезал ей голову у меня на глазах. - Коннал заморгал, стараясь прогнать наваждение, но картина эта все стояла у него перед глазами. - Я видел всякое на полях сражений, но я ни разу не видел, чтобы молоденькой девушке отрезали голову лишь за то, что она улыбнулась мужчине, чуть отодвинув чадру.
Шинид села на кровати, завернувшись в простыню.
- Тебе надо лечь.
- Тсс… - Она переплела пальцы с его пальцами. - Ты винишь себя в ее смерти. Зачем? - спросила она, прижавшись щекой к его плечу.
- Потому что я дал ей повод.
- У тебя хорошая улыбка, Коннал, но, смею уверить, не настолько, чтобы девушки при одном взгляде на тебя сходили с ума от любви.
Он ухмыльнулся:
- Спасибо за правду.
- Да не за что. - Она подтолкнула его в бок локтем. - Пинар знала обычаи своей страны и знала, что ей запрещено покидать отцовский дом без разрешения. - Шинид посмотрела на него. - А ты знал об этом до того, как все случилось?
- Догадывался.
- Ее отец разрешил бы вам видеться?
- Никогда.
- Тогда она сама виновата в своей смерти.
- Но такая жестокая смерть!
Он хотел было встать, но Шинид удержала его.
- Она знала правила, Коннал. И решила рискнуть жизнью ради мужчины, которого увидела впервые. Как ты можешь винить себя?
- Я должен взять часть вины на свои плечи.
- Вся твоя вина в том, что ты оказался там в тот момент. Тогда уж вини Ричарда за то, что он послал тебя в Сирию. Так случилось. Прими это как должное и живи с этим. Но не бери ее смерть на свою душу. - Шинид покачала головой. - Она не по справедливости взвалила на тебя эту ношу. - Шинид принялась водить пальцем круги у него на ладони, и Коннал почувствовал, как напряжение оставляет его. - Пинар уже воплотилась в другой девушке и живет своей жизнью.
Коннал поцеловал Шинид в губы. Как легко у нее все получилось.
- Ты действительно в это веришь?
- Конечно, верю. Так происходит всегда. Кто-то умирает, кто-то рождается. Жизнь возрождается при каждом умирании. Из умирающего цветка рождается семя для многих других. Умирает олень, оставляя после себя потомство. Мать-земля возвращает назад то, что берет. Зима прячет то, что оживает с весенним теплом. - Шинид слегка отстранилась и, нахмурясь, спросила: - Разве мать не говорила тебе все это, когда ты был ребенком?
Коннал улыбнулся. Ему показалось, что тяжкий и ставший привычным груз соскользнул с его плеч.
- Она была слишком занята тем, что правила Донеголом от моего имени, пытаясь не дать кланам истребить друг друга.
Ирония заключалась в том, что он никакой власти не имел. Никогда. С самого рождения. А женщина, которую он считал матерью, властвовала над Донеголом от его имени.
- К счастью, на наших землях таких проблем не было.
- Если не считать проблемой Уэстберри.
- Да, но до твоего прибытия и с ним все было в порядке.
- Ты слишком часто мне об этом напоминаешь, - вздохнул Коннал.
- Это для того, чтобы мы не забывали о том, что ответственны не только за свои судьбы.
- А мне кажется, у тебя есть иные причины.
- Да, но поскольку я женщина, я придержу их в секрете.
- Расскажи мне о твоих секретах, Шинид.
В голосе его звучала такая нежность, такое терпеливое понимание… Она подняла голову и заглянула ему в глаза. - Я…
Коннал замер, приготовившись услышать что-то сокровенное.
- Я голодна, а от тебя пахнет темницей, - серьезно проговорила она.
Он засмеялся и вдруг почувствовал себя свободно и легко. С чего бы? Он и не знал, что так жаждал освобождения.