Наверху Лорна поцеловала младшую сестренку и пожелала ей доброй ночи. Дженни побежала в комнату, которую занимала вместе с Дафни, а у старшей была своя собственная спальня. В ней, несмотря на высокие потолки и огромные окна, было жарко. Лорна вынула из ушей сережки, положила их на туалетный столик, сняла и поставила у кресла туфли. Она чутко прислушивалась к звукам, доносившимся из коридора. Убедившись, что там никого нет, девушка приоткрыла дверь, минуту помедлила и выскользнула из комнаты.
Кругом было темно и тихо. В коридоре погасили лампы, потому что все, даже тетушки, уже поднялись к себе и теперь, конечно, легли спать.
В полной темноте Лорна на цыпочках прошла мимо центральной лестницы к винтовой лестнице и конце коридора, по которой можно было, пройди комнату для слуг, попасть прямо в кухню.
Остановившись на ее пороге, дочка Барнетта увидела там все те же четыре фигуры: двух служанок, кухарку и Харкена. Девушки убирали остатки ужина, кухарка резала ветчину, а Харкен подметал пол. "О Господи, а он недурен собой", - подумала Лорна, наблюдая за ним.
Наконец она поздоровалась:
- Хелло.
Все замерли. Первой спохватилась миссис Шмитт:
- Хелло, мисс.
Лорна вошла в кухню и осторожно прикрыла за собой дверь.
- Скажите, пожалуйста, а в какое время вы ложитесь спать?
- Мы пока работаем, мисс, но скоро кончим.
Лорна бросила взгляд на часы.
- Уже двенадцать?
- Завтра выходной, мисс. Сразу же после завтрака мы все пойдем в церковь. Все, что нам нужно сделать, так это приготовить холодные закуски.
- О да, конечно… - лицо Лорны озарилось улыбкой, - я и не думала, что вы так долго работаете.
- Только по торжественным дням, мисс.
В комнате воцарилось молчание. Девушки застыли с медными кастрюлями в руках. Харкен перестал подметать и молча стоял с веником в руках. Так протекли несколько секунд… Наконец кухарка спросила:
- Могу я вам что-нибудь предложить, мисс?
- О нет, что вы, я только хотела узнать, что… ну… - замялась Лорна, тут же осознав свою ошибку.
По всем канонам вопрос, который она хотела задать, был неуместен, даже с точки зрения прислуги. Какое право имела она выпытывать у этих усталых, измотанных людей, что так взбесило ее отца сегодня вечером?
- В спальне очень жарко. Нет ли у вас сока?
- Мы еще не сделали на утро, но осталось кое-что покрепче, мисс. Хотите стаканчик?
Кое-что покрепче - это шампанское с ромом, Лорне никогда не давали это пить.
- В основном, мисс, это зеленый чай с мятой, - добавила кухарка.
- Ну, если только чай… тогда большую чашку.
Кухарка повернулась и направилась к двери. Когда она вышла из кухни, Харкен решился:
- О, мисс, я могу показаться вам нахальным типом, но, кажется, я знаю, почему вас интересует то, что случилось здесь на кухне часом раньше.
Она удивленно уставилась на него.
Харкеном вдруг овладело волнение: девушка была так хороша собой, что он не мог отвести от нее глаз.
- Они поссорились из-за меня, - прямо ответил он. - Ведь это я подложил записку вашему отцу в мороженое.
- Записку? Отцу в мороженое? - Лорна невольно улыбнулась. - Неужели правда?
- Да, мисс, - бросил он на девушку короткий взгляд.
- Вы подложили записку моему отцу в мороженое? - задрожали от смеха уголки ее рта.
Она закрыла рот руками и, обратив смеющееся лицо к Харкену, спросила:
- Моему отцу, Гидеону Барнетту?
- Именно ему. - Молодой человек с. восхищением глядел на девушку.
- И что же там было написано?
- Что я знаю, как выиграть регату в следующем году.
- А что папа на это ответил?
- Он сказал: ты уволен.
- Ax… - Улыбка исчезла с лица Лорны, она быстро и внимательно взглянула на юношу, понимая, что его положение совсем не кажется смешным, и опустила глаза, но сейчас же опять подняла их и снова, не удержавшись, засмеялась. - Ради Бога, простите.
- Не берите в голову. Меня спасла миссис Шмитт. Она заявила, что, если меня уволят, она тоже не останется.
- Так что теперь вас не увольняют?
Харкен медленно покачал головой.
- А вы правда знаете, как папа сможет выиграть парусные гонки в следующем году? - Девушка бросила на Пенса заинтересованный взгляд.
- Да, конечно, но он не стал меня слушать.
- Ну, это уж само собой разумеется, папа вообще никогда никого не слушает. Вы страшно рисковали, пытаясь дать ему совет.
- Теперь-то я и сам это понимаю…
- Скажите, а как он все-таки сможет выиграть гонки?
- Изменив конфигурацию лодки. Уж я бы смог это сделать для него. Я мог бы…
Миссис Шмитт вернулась, неся чашку с прозрачным напитком бледного зеленоватого цвета.
- Вот вам, мисс.
- О, благодарю. - Девушка взяла чашку обеими руками.
Разговор стал общим, однако, несмотря на то, что кухарка стояла рядом и вежливо кивала в ответ головой, Лорна поняла, что ей не стоит больше оставаться здесь и обсуждать с ними свои семейные дела и проблемы парусного спорта. Бросив случайный взгляд на потупившихся служанок, Лорна догадалась, что эти люди только из вежливости не ложатся спать и что пора расходиться.
- Ну ладно, еще раз спасибо, спокойной ночи, - вежливо попрощалась девушка. - Спокойной ночи, миссис Шмитт.
- Спокойной ночи, мисс.
Немного помедлив, Лорна еще раз взглянула на молодого человека.
- Доброй ночи, Харкен.
Она заставила себя строго улыбнуться, потом взглянула на него уже совсем ласково и пошла к выходу. Замерев, ничем себя внешне не выдав - ни улыбкой, ни жестом, - Харкен с бьющимся сердцем жадно всматривался в ее гордый профиль и с силой сжал веник в руках. Это не его дело, конечно, но человек, которого чуть не выгнали в шею, не выбирает себе занятие. И все же, когда она взялась за ручку двери, Йенс решился спросить:
- Мисс, можете ли вы ответить на один вопрос? Мне говорили, что в семье Барнеттов три дочери, которая из них вы?
- Лорна, самая старшая, - бросила она через плечо.
"Так это Лорна", - подумал он и, стараясь скрыть волнение, спокойно произнес:
- Ну что ж, мисс Лорна, тогда спокойной вам ночи.
Но спокойной ночи не получилось. Лорна, улегшись в постель, смотрела невидящими глазами в темный угол спальни. Она старалась что-то понять, собрать мысли, заснуть. Но сна не было. Было только удивление, невозможность осмыслить, охватить происшедшее. Перед ней стояли синие глаза слуги из кухни. Неужели это тот самый человек, который имел смелость написать записку папе и посоветовать ему, как можно выиграть гонки? Когда она сама чуть ли не умирала от любопытства, пытаясь узнать секрет победы в регате; А ссора между папой и мамой, о которой еще долго будут болтать все в округе? И потом, что может чувствовать, как может спокойно думать прелестная молоденькая барышня в этот столь знаменательный для нее вечер, когда она играла гостям на рояле и хоть и на короткое время, но исполняла обязанности хозяйки дома вместо матери, чувствуя себя так, как и подобало в таком положении, когда она первый раз в жизни попробовала глоток шампанского с ромом и даже получила от этого наслаждение. А как она секретничала с Тейлором на веранде, да она была абсолютно уверена в том, что он ее точно поцеловал бы, будь они там одни!
И вся эта ночь слилась в какую-то волшебную, чарующую сказку, когда восемнадцатилетняя девушка не может просто так заснуть, ведь жизнь с такой же силой кипит у нее в душе, как в куколке, в которой будущая бабочка бьет крылом, готовясь навсегда покинуть ее ради новой жизни.
Глава 2
В своих апартаментах в имении Роуз-Пойнт Лавиния, прежде чем лечь спать, надела огромную белую ночную сорочку с длинными рукавами и, несмотря на жару, наглухо застегнула ее по самое горло на все пуговицы. Только после этого она вышла из-за ширмы, которая скорее служила украшением для ее кровати, и, не говоря ни слова, опустилась на стул. Мэтти, ее горничная, уже ждала ее у туалетного столика.
Мэтти убрала розу из органди и гребни, расчесала волосы и заплела их в одну толстую косу.
- Что-нибудь еще угодно, мэм? - спросила она.
Лавиния встала, все еще царственно величественная, несмотря на то, что лишилась своей короны. Она редко благодарила за помощь: благодарностью было жалованье, которое она платила за работу. Более того, благодарность пробуждала у прислуги самодовольство и удовлетворение, а это, в свою очередь, вызывало лень. Машинально растянув губы в улыбке, Лавиния проронила:
- Больше ничего, Мэтти, спокойной ночи.
- Спокойной ночи, мэм.
Застыв в позе идола, Лавиния подождала, пока не закрылась дверь за горничной, а затем, стоя перед зеркалом, задрала вверх ночную рубашку. Весь живот был в багровых полосах от сдавившего его корсета, которые она стала с наслаждением расчесывать, пока на коже живого места не осталось. Затем застегнула пояс трико, погасила свет и прошла в спальню.
Гидеон сидел на кровати и курил сигару с таким видом, словно он хотел запустить этой сигарой Лавинии в лоб.
Матрас был высоким, и Лавиния всегда была под прицелом, когда взбиралась на него.
- Тебе обязательно надо курить эту мерзость здесь? Воняет горелым дерьмом.
- Это моя спальня, Лавиния! И я буду курить здесь, если мне так захочется!
Она плюхнулась на кровать со своего края, повернувшись к мужу спиной и натянув простыню до самой шеи, хотя было так жарко, что у нее даже ноги вспотели. Но она все же не решалась лечь поверх простыни. Каждый раз Лавиния проделывала это, когда ее муж делал что-нибудь ей назло или лез не в свое дело, и всякий раз она задавалась одним и тем же вопросом: когда же ему это надоест окончательно?
А Гидеон продолжал дымить своей сигарой, хотя и знал, что жена не переносит запах табака, но ведь она одержала верх над ним сегодня вечером, а уж этого, простите, он никак стерпеть не мог.
"Все идет как надо, - подумала Лавиния, - двоим можно играть в одну и ту же игру".
- Я полагаю, Гидеон, что тебе надо знать о том, что миссис Шмитт отказалась работать у нас, если Харкен будет уволен, поэтому я разрешила ему тоже остаться на кухне.
За ее спиной муж разразился кашлем:
- Ты… разрешила… чтo?
- Я сказала Харкену, что его увольнение отменяется. Если этим можно удержать миссис Шмитт - пусть остается.
Ой схватил ее за плечо и опрокинул навзничь:
- Только через мой труп!
Бросив на него свирепый взгляд, Лавиния подтянула простыню.
- Ты издеваешься надо мной, Гидеон. Ты сделал из всех нас посмешище, устроил скандал посреди званого ужина, и все потому, что никто не может тебе и слова поперек сказать. А между тем только таким образом я еще могу сохранить лицо перед нашими друзьями. Ведь наша прислуга тотчас же все расскажет людям Дювалей, а те в свою очередь - дому Туфтсов, и скоро уже все будут знать, что Лавиния Барнетт не хозяйка в своем доме. Поэтому пусть миссис Шмитт и Харкен останутся, но если ты опять поднимешь бучу из-за этого и обкуришь всю спальню только из-за того, что один раз мне удалось одержать верх над тобой, я уйду в свою комнату и буду спать на кушетке.
- Еще бы, ты была бы этому только рада, так ведь, Лавиния? Тогда бы уж ты точно даже и не дотрагивалась бы до меня, даже во сне!
- Позволь мне уйти, Гидеон. Здесь страшная жара.
- Здесь всегда страшная жара, правда? Или ты страшно устала, или ты боишься, что дети или мои сестры что-то услышат. Всегда находится причина, которая тебя извиняет, правда, Лавиния?
- Гидеон, что с тобой стряслось?
В ответ он схватил ее руки за запястья, сдернул простыню и расстегнул пуговицы на поясе ее трико:
- Я еще покажу тебе, что со мной стряслось?
- Гидеон, пожалуйста, не надо. Жарко, и я очень устала.
- А мне все равно, устала ты или нет. Один раз в три месяца, я думаю, любой мужчина имеет право сделать это, а сегодня, Лавиния, как раз кончились три месяца.
Когда она поняла, что ничто на свете не сможет его остановить, она перестала сопротивляться, раскинувшись, но не как дева лесов, а как ветка орешника, у которой не стан богини, а неподвижный древесный ствол, с грубо раздвинутыми ногами, готовая покорно перенести любое бесстыдство, которое сопутствует брачным узам. В середине акта он попытался поцеловать ее, но даже сургуч не смог бы крепче сомкнуть уста Лавинии.
Закончив свой постыдный демарш, Гидеон повернулся на другой бок, вздохнул и заснул как ребенок, в то время как Лавиния осталась лежать на своей половине со стиснутыми губами и холодным сердцем.
В комнате, которую делили между собой сестры Барнетта Агнес и Генриетта, тоже стояла ширма. Генриетта присвоила себе право первой пользоваться ею, ведь это право - быть первой - было ей дано от Бога, поскольку она родилась на свет Божий раньше сестры. Ей было шестьдесят девять, а Агнес - шестьдесят семь лет, и она всю жизнь оберегала Агнес от волнений. Это было незыблемо.
- Поторопись, Агнес, и выключи лампу, я что-то устала.
- Но я должна расчесать волосы, Этта.
Агнес подошла к туалетному столику, пытаясь надеть через голову ночную рубашку. Генриетта взбила две подушки под головой, прикрыла веки и убавила яркий свет, в то время как Агнес попусту тратила время за туалетным столиком, не давая никому уснуть в комнате.
Агнес вынула из волос шпильки и начала расчесывать волосы. На свет слетелись комары и запели у нее над головой, но она не обращала на них никакого внимания. У нее были бледно-голубые глаза, красиво очерченные брови, такие же, какими они у нее были и в двадцать лет, только цвет их, наверное, изменился, если раньше они были темно-каштановыми, то теперь стали седыми. У нее было худощавое лицо и стройная фигура, которая имела свои привлекательные особенности - даже в ее весьма зрелом возрасте. Еще совсем недавно ее голос отличался нежным тембром, а в глазах постоянно вспыхивали искорки.
- Мне кажется, молодой мистер Дюваль без памяти влюблен в нашу Лорну.
- Ax, боже мой, Агнес! Ты думаешь, что все молодые люди без памяти влюблены во всех девушек, с которыми их видели вместе.
- Ну, в отношении него, я думаю, да. Ты видела, как они вместе вышли сегодня вечером на веранду?
Генриетта открыла глаза:
- Я не только видела их, я слышала, о чем они говорили. Кстати, по поводу того, что ты сказала: именно Лорна и пригласила его на веранду, и я собираюсь поговорить с Лавинией об этом. Вот уж не понимаю, что это за эпоха грядет, когда девочка восемнадцати лет ведет себя так смело! Ведь это же просто нонсенс!
- Этта, наша Лорна уже не девочка, а молодая женщина. Мне и вовсе было семнадцать, когда капитан Дирсли сделал мне предложение.
Генриетта перевернулась на другой бок и взбила подушку.
- Ах да, конечно! Ты и твой капитан Дирсли. Как ты любишь болтать об этом!
- Я никогда не забуду, как он стоял тогда в форме, сверкая эполетами в лунном свете, и… Генриетта продолжила:
- …И в перчатках белых, как зад у лебедя. Если я услышу это еще раз, Агнес, боюсь, что у меня схватит желудок. - И сердито бросила через плечо. - А теперь гаси свет и живо в постель!
Агнес продолжала мечтательно расчесывать волосы.
- Он бы женился на мне, если бы вернулся с индийской войны. Ах, он обязательно женился бы на мне. И у нас был бы чудесный дом, прислуга, три сына и три дочери, и я бы назвала первого сына Малькольмом, второго - Милдредом. Капитан Дирсли говорил со мной о детях. Он говорил, что хотел бы иметь большую семью, и я тоже. А сейчас нашему Малькольму было бы сорок, и я бы уже стала бабушкой. Только представь себе, Этта; я - бабушка!
Генриетта презрительно фыркнула.
- Ах, я и… - вздохнула Агнес. Она перестала расчесывать волосы и попыталась стянуть их хвостом.
- Заплети косу, - приказным тоном произнесла Генриетта.
- Сегодня ночью слишком жарко.
- Леди всегда заплетает на ночь косу, Агнес. Когда ты наконец усвоишь это?
- Если бы я вышла замуж за капитана Дирсли, то у меня было бы столько ночей, когда я оставляла бы свои волосы распущенными. Он просил бы меня не заплетать их, и я бы подчинялась этому.
Она завязала волосы хвостом, выключила лампу подошла к окну и бросила взгляд поверх цветника и внутреннего дворика, где розы из сада Лавинии наполняли ночь волнующим ароматом. Она подняла штору, прислушалась к музыке фонтана, глубоко вздохнула, вернулась к застеленной постели и улеглась рядом с сестрой - туда, куда она ложилась уже столько раз, сколько себя помнила.
Сквозь стену до сестер доходили громкие голоса, раздававшиеся в соседней комнате. Прислушавшись, Агнес мягко проронила:
- Ах господи, похоже, Гидеон и Лавиния все еще сражаются.
Неожиданно гул голосов прекратился, и вместо этого до сестер донеслось ритмичное постукивание в стену.
Приподняв голову, Генриетта прислушалась на минуту, потом повернулась на другой бок, еще раз ударив по подушке.
Агнес лежала на спине, глядя на ночные тени и с грустной улыбкой прислушиваясь к звукам из соседней комнаты.
В комнате, которая находилась наискосок по коридору, на постели Дафни, поджав под себя ноги, в ночных рубашках сидели в темноте Дженни и Дафни Барнетт. Дженни, уже забыв про ссору родителей, рассуждала на свою любимую тему.
- Лорне так повезло! - Дженни откинулась на спину, положив руку под голову, а ногу поверх матраса. - Он такой очаровашка.
- Я все равно все скажу маме.
- Ну нет уж, ты не станешь ябедничать, но если ты все-таки сделаешь это, тогда я расскажу, как ты курила за оранжереей.
- Я не курила!
- Курила. Серон тебя видел и все мне сказал. Ты была с Бетси Уайтинг.
- Я бы убила этого Серона!
- Разве тебе не нравятся усы и борода Тейлора? - продолжала Дженни, свесив ноги с кровати.
- Мне кажется, усы сами по себе еще ничего не значат.
Дженни только перевернулась на живот и положила щеку на скрещенные руки.
- Но не у Тейлора. - Она издала тяжелый вздох. - Господи, я бы все отдала, чтобы только стать Лорной. Серон говорит, что Тейлор поцеловал ее на прошлой неделе в розовом саду, когда они возвращались домой.
- Ну да? А вот меня бы ты не застала с Тейлором Дювалем! И ни с каким другим мальчиком тоже! Все мальчишки противные.
- А я бы поцеловала Тейлора. Я бы даже поцеловала его с открытым ртом.
- С открытым ртом! Дженни Барнетт, иди ты к черту, раз ты говоришь такие вещи!
Дженни села, скрестив ноги. Она свободно откинула назад голову так, что волосы упали на плечи.
- Нет, я еще так не целовалась. Мне Сисси рассказывала, что когда люди становятся взрослыми, то они именно так и целуются. Они даже кладут языки друг другу в рот.
- Я все расскажу маме, раз ты так говоришь!
Дженни свесила руки, а затем закинула их за голову.
- Ну и рассказывай, Сисси говорит, что все так делают.
Сисси Туфтс, ровесница Дженни, была ее лучшей подругой.