О, благословенная тишина. Он подавил довольную улыбку и наблюдал, как она пытается осмыслить ситуацию, в которой оказалась. Ее задумчивый взгляд скользнул по старым заплесневелым циновкам, устилавшим пол. Изящный носик сморщился от отвращения. Она посмотрела в противоположный угол, где стояла лохань с ржавыми обручами и таким же ржавым ковшом. Сэм успел попробовать воду из него и сомневался, что она отважится на такое. Один только темный цвет сразу отпугнет ее. Интересно, подумал он, как долго продержится без воды этот южный розовый цветок.
Она перевела взгляд на потолок лачуги, где пересекались бамбуковые шесты, переплетенные длинными сухими листьями, – это и служило примитивной крышей. Раздолье для жуков, огромных жуков, что в изобилии встречаются в тропиках. Он сомневался, что она знает об этом, жукам явно не нашлось места в ее прошлом.
Сейчас она растерянно рассматривала запертую дверь. Ее плечи обреченно повисли, а из груди вырвался громкий вздох, который не услышал бы разве что глухой или мертвец. Этот вздох напрочь был лишен утонченности, что показалось Сэму невероятно смешным, и он с огромным трудом подавил улыбку.
Он отвернулся, зная, что лицо выдаст внезапное веселье. Сэм всегда гордился своей профессиональной способностью скрывать мысли и чувства, и ему редко попадались люди, которые лишали его этого дара.
А за сегодняшний день она добилась этого дважды. Он отнес это за счет отсутствия еды и сна.
Сейчас она покусывала ноготь, по-прежнему не сводя глаз с запертой двери. То ли она все еще приходила в себя, то ли у нее все-таки хватило ума осознать серьезность своего положения. Опыт подсказывал ему другое. Дамочки лишены здравого смысла, особенно такие розовые избалованные красотки, они редко изволят сойти со своего пьедестала, а уж если соизволят, то вносят хаос в реальный мир – жестокий и суровый, в котором он жил и в котором все время приходилось быть начеку, чтобы не погибнуть.
Нет, подумал он, тряхнув головой, ей не подобрать ключика к этому миру. Она живет своим прошлым, своей драгоценной родословной. Он тоже живет прошлым, но оно у него замешено на крови, и кровавый след, который тянется за ним, длиннее ее родословной.
Он также знал, что этому следу не будет конца ни сегодня, ни завтра. С этой мыслью он задремал, потому что ему нужно было поспать, а потом следить за происходящим и ждать. Для побега было важно правильно рассчитать время.
Он немного поспал. За это время у нее не осталось ногтей: она успела их сгрызть до мяса. Мадам Деверо, взглянув на ее пальцы один раз, намазала бы их горчицей. Юлайли даже почувствовала, как горят ее губы. Поморщившись, она оглядела мрачную, затхлую хижину с сырым, заплесневелым полом. Она была сильно напугана.
Юлайли осмелилась бросить взгляд – всего лишь третий за все это время – на янки. Он был совершенно неподвижен. Она до сих пор не встречала никого, кто бы спал так тихо. Все ее братья храпели так, что в доме дрожали стены, особенно Джеффри, старший. Когда ей было лет пять, ему даже пришлось поменять спальню. В то время его комната находилась как раз под детской, и от еженощного храпа у нее начались кошмары. Наконец остальные братья заставили Джеффри переехать в другую комнату, заявив, что ее крики будят весь округ.
Из-за того что братья храпели, она решила, что все мужчины храпят – должен же находить какой-то выход их высокомерный нрав и буйный темперамент. После краткого и отнюдь не приятного общения с грубияном янки она было подумала, что от его храпа должна слететь крыша. Юлайли взглянула наверх и долго всматривалась в какую-то точку. Она готова была поклясться, что густая трава шевелится. Юлайли прищурилась, чтобы получше разглядеть потолок, но это ничего не дало, и она решила, что траву качнул легкий ветерок. Она вновь обратила взор на своего соседа. Из его угла не доносилось ни звука. Он был неподвижен, и это почти внушало ужас. Нельзя было даже понять, дышит ли он. Его грудь не вздымалась, и за все это время он не переменил позы. Просто сидел в углу, подтянув ноги и упершись заляпанными сапогами в землю, локти положил на согнутые, испачканные травой колени, а связанные руки висели безвольно, как у мертвеца. Но самое странное, даже на расстоянии она чувствовала исходившее от него напряжение. Юлайли казалось, что, несмотря на сон, он не расслаблялся. Этот человек спал словно в ожидании, как загнанный в угол ягуар, готовый к прыжку. Наверное, он научился этому ребенком, решила Юлайли.
Картина, которую он обрисовал резкими словами, так и отпечаталась у нее в мозгу. Она с трудом представляла, каким же было его детство. Юлайли снова посмотрела на спящего. Она не могла даже вообразить, чтобы ей пришлось красть ради пропитания, а вместо детских игр залезать в чужие карманы и убегать от полицейских.
В просторной детской ее дома чего только не было: и лошадка-качалка, расписанная вручную, и привозные немецкие и французские куклы с полным гардеробом, и яркие волчки размером с кожаные мячи. Сотни игрушечных солдатиков ее братьев выстроились на цветных полках, где нашлось также место и для книг с головоломками. В одном углу была целая гора деревянных кубиков, огромная жестянка с гладкими палочками для игры и драгоценные мешочки с цветными стеклянными шариками, до которых братья не разрешали ей дотрагиваться. Она помнила, как в детстве все это временами ей наскучивало и она жаловалась, что нечем играть.
А этот человек, когда был ребенком, играл обломками кирпичей. Взглянув на его глазную повязку, она подумала, не потерял ли он глаз во время одной из таких игр. Ей вдруг захотелось собрать все игрушки в своей детской и отвезти в бедные кварталы Чикаго.
Снаружи послышались тяжелые шаги. Через секунду заскрипел деревянный засов. Дверь распахнулась, впустив дневной свет. Юлайли взглянула на янки. Он не сдвинулся ни на дюйм, но уже не спал. Юлайли сразу почувствовала это, а когда взглянула на его глаз, тот был широко открыт и смотрел не мигая на нее.
– Ну-ну, что у нас здесь?
Юлайли судорожно обернулась. В дверях стоял человек, черты его лица рассмотреть было невозможно из-за яркого солнца за спиной. Он был коренаст и не очень высок, но все равно возвышался над двумя солдатами, переступившими порог лачуги. Оба держали длинные острые ножи, похожие на тот, который янки приставлял ей к горлу.
Человек не спеша вошел. Он был темнокож, с черными слипшимися волосами и глазами такого же цвета, смотревшими прямо на нее. От его пронзительного взгляда у нее поползли по коже мурашки, но глаз она не отвела. Страх заставлял ее смотреть на этого человека не мигая, на его круглое лицо, впалые щеки и широкий нос, на жесткие черные усы и бороду, которые внезапно раздвинулись, явив неровные зубы и хитрую улыбку. Эта улыбка напомнила ей то, как скалили зубы несносные гончие Джедидая. Юлайли внезапно почувствовала, будто ей снова семь лет и она опять сидит на огромном дубе, куда ее загнала свора собак. Она смотрела на него не отрываясь, боялась не смотреть. И она знала, что он догадывается об этом. В конце концов, он, как говорили у нее дома, здесь на коне.
Он подошел прямо к Юлайли, не сводя с нее черных глаз. Остановился в шаге от нее, и ей пришлось выгнуть шею, чтобы продолжать смотреть ему в глаза. Он первым отвел взгляд и принялся рассматривать ее фигуру. Потом он медленно обошел вокруг, оглядывая ее точно так, как братец Харрисон оглядывал породистую скаковую лошадь.
Юлайли была напутана и знала, что дрожащие руки выдают ее страх. Он закончил осмотр, на секунду задержав взгляд на ее сцепленных пальцах. Юлайли попыталась усилием воли сдержать дрожь, но руки задрожали еще больше. Вошедший вытянул руку ладонью вверх. Солдат справа вложил в нее длинный нож и сразу вернулся на свой пост возле дверей.
Черные глаза вновь впились в ее лицо, а кончик холодного лезвия оказался прижатым к бьющемуся пульсу на шее.
– Где оружие? – Бородач по-прежнему улыбался.
– Оставь ее в покое, Луна. – Это были первые слова, произнесенные янки, – приказ человеку по имени Луна, который приставил нож к ее горлу.
Юлайли не проронила ни звука, просто ждала. Луна еще раз оглядел ее с ног до головы, прежде чем обернуться к пленнику в углу.
– Красивая, очень красивая, амиго. – Он поднес кончик ножа к ее губам. – Как жаль.
Юлайли попыталась не дрожать. Кончик лезвия переместился к краю корсажа и разрезал оборку из заморского кружева. Юлайли охнула отчасти от страха и удивления, отчасти оттого, что он сделал с ее нарядным платьем.
– У меня приказ, амиго. Агинальдо должен получить это оружие любой ценой, даже такой.
Луна продолжал целиться ножом в ее сердце, а сам не сводил глаз со связанного янки, который больше не готовился к прыжку. Вместо этого он привалился к стене с самым беспечным видом, словно нож, который этот сумасшедший приставил ей к сердцу, не мог ее убить, словно она не живой человек, а деревянная кукла. Юлайли начала сомневаться, кто из этих двоих действительно сумасшедший.
Что ж, если янки не собирается спасать ее, она сама о себе позаботится.
– Я ничего не знаю ни о каком оружии, и его я тоже не знаю. Я Лару, из семейства Лару, что живет в Бельведере, Южная Каролина, и я американская гражданка.
Лицо Луны выразило удивление, затем он начал что-то прикидывать.
– Лару... та же фамилия, что у посла Лару?
– Вы знаете моего отца? – спросила она, обрадовавшись, что, возможно, будет спасена благодаря отцовскому влиянию.
Янки выругался таким грязным словом, что Юлайли от возмущения чуть не задохнулась. Луна убрал нож.
– Дочь посла Лару. – Он повернулся к янки и начал хохотать. – А ты, как видно, не знал?
Ответа не последовало, в хижине раздавался только хохот Луны. Юлайли не видела в этом ничего смешного, впрочем, ей было все равно, потому что этот человек знал ее отца, и скоро она покинет это ужасное место. Отведя нож от ее груди, Луна слегка поклонился:
– Прошу прощения, сеньорита Лару.
Значит, все это ошибка. Она улыбнулась и облегченно вздохнула. Янки опять выругался.
– Больше никаких ножей. – Продолжая улыбаться, Луна вручил нож охраннику. – Теперь, с вашего позволения, я пойду. Мне нужно отправить кое-какие послания.
Он повернулся и пошел к дверям, остановившись на секунду, чтобы взглянуть на янки. Переступая порог и закрывая за собой дверь, Луна снова захохотал. Дверь уже была заперта, а его смех еще долго доносился до их ушей.
Юлайли уставилась на запертую дверь, молясь Богу и надеясь, что отец окажется дома, когда доставят записку от Луны.
Глава 5
– Он забыл развязать мне руки, – сказала дочка Лару, одного из самых влиятельных американцев на острове, идеальная находка для хунты Агинальдо.
– Полковник Луна никогда ничего не забывает, – сказал Сэм.
Он знал полковника как человека Агинальдо, выполнявшего всю грязную работу по подавлению других повстанческих отрядов, особенно тех, что пытались отвоевать у Агинальдо власть. Командир Сэма, Андрес Бонифасио, возглавлял один из самых больших таких отрядов.
– Разумеется, забыл. – Ее взгляд ясно выразил, что она считает своего собеседника тупым.
– С чего вы взяли?
– Он знает моего папу и обязательно напишет ему письмо. Полковник так и сказал, что собирается отправить какие-то послания.
– Да, записку он ему пошлет, можете не сомневаться.
Она посмотрела на Сэма озадаченно.
– Все это какая-то ошибка. – Она попыталась освободиться от веревок, потом добавила: – Вы же слышали, как он смеялся.
– Он смеялся оттого, что вы оказались именно тем, что ему нужно.
– Вот как? – Она продолжала дергать веревки. – Чем же это?
– Заложницей.
– Я? Заложница? Ну, это совсем глупо. – Она попыталась отмахнуться, но помешали веревки, и Юлайли раздраженно нахмурилась, глядя на них.
Сэм пожал плечами и молча наблюдал, как она пытается подняться. Зашуршав юбками, она уперлась связанными руками в землю и встала на колени, затем оттолкнувшись, поднялась во весь рост и слегка качнулась, наступив на край юбки.
Целое представление.
– Ну вот, – пробормотала она и заковыляла, стреноженная, к двери, покачиваясь на толстых каблучках своих нарядных туфелек. Подняв руки, она постучала. Дверь распахнулась.
Показался часовой, который нацелил свой огромный нож прямо на нее.
Юлайли взглянула на нож несколько удивленно и произнесла:
– Что ж, хорошо. – Потом протянула к нему руки: – Разрежьте, пожалуйста. Полковник Луна, должно быть, забыл, прежде чем...
Дверь с грохотом захлопнулась прямо перед ее носом. Юлайли вздрогнула и удивленно пробормотала:
– Вот это мне нравится.
Сэм расхохотался, тряся головой. Какая она все-таки еще зеленая!
– Не нахожу здесь ничего смешного! – Она бросила на него сердитый взгляд, затем снова подняла руки и целую минуту колотила в дверь.
Дверь опять распахнулась. На этот раз появились оба охранника с ножами наготове.
– Это было очень грубо. Я хочу, чтобы вы немедленно разрезали веревки, слышите? – Она протянула к ним руки.
Один солдат сказал что-то другому, потом оба улыбнулись ей. Сэм застонал. У охранников был вид, как у чеширских котов, загнавших в угол мышь.
– Повернись! – приказал один из солдат и, схватив ее за плечи, повернул боком.
Юлайли вздернула подбородок и снисходительно улыбнулась Сэму. Тот просто наблюдал и ждал.
– Руки вперед! – Солдат продолжал держать ее за плечи.
Она вытянула руки и, посмотрев на солдата, приготовившего нож, улыбнулась:
– Действуйте.
Он поднял нож, затем медленно опустил его на запястья и постоял так с минуту, как палач, который сейчас обезглавит свою жертву. Сэм мысленно считал: "Один... два... три..."
– О Господи!
Четыре секунды, подумал Сэм. Что-то она начала медленнее соображать. Он изменил свое мнение, когда она отдернула руки быстрее, чем он мог залезть в чужой карман. Хм. Он никак не думал, что она способна так живо реагировать.
Солдаты захохотали, показывая на нее пальцами. Они от души веселились своей садистской выходке.
"Совсем зеленая, – подумал Сэм. – Рядом с ней даже джунгли бледнеют".
Она повернула к нему испуганное лицо.
– Вы видели? Они собирались отрубить мне руки! – Она обернулась к уходившим охранникам и сказала: – Не нахожу ничего смешного. Я хочу видеть полко...
Они опять захлопнули дверь. Но их смех долго был слышен в хижине.
– Все еще полагаете, что это лишь небольшая вечеринка для местной знати, мисс Лару?
Она посмотрела на него с наивным выражением лица и по-прежнему простодушно заметила:
– Вы же слышали, он ясно дал понять, что не причинит мне вреда.
– Только дурак мог в это поверить.
Она немного помолчала, потом произнесла:
– Вы говорили мне то же самое.
– Да, и при этом я не кривил душой.
Она слегка вздернула носик.
– Мне непонятно, сэр, почему я должна верить вам, а не полковнику.
– Потому что я говорю вам правду.
– Именно правду я и пытаюсь выяснить, мистер... Как вас зовут?
– Сэм Форестер.
– Мистер Форестер... – Она замолкла на полуслове, уставившись на Сэма, словно у того выросли рога. – Вы знаете что-нибудь о каком-то там оружии?
– Я? – наигранно удивился он. – Нет...
Она попыталась скрестить руки на груди, но не смогла.
– А грубить вовсе не обязательно, знаете ли.
– Какого черта тогда мы попали в эту передрягу, как вы думаете?
– Не знаю. Я вас спрашивала!
– Ну так не спрашивайте. Неведение, возможно, спасет вашу нежную белую шейку.
Юлайли нахмурилась.
– Вот, значит, что хотели эти солдаты на рынке. Они все время твердили о каком-то "воре Эспере и оружии". – Она посмотрела на него. – Так это было "Форестер и оружие", не так ли?
"Один... два..."
– Они думают, будто я знаю о вашем оружии!
– Пять секунд. Чудеса не кончаются.
– И нечего здесь умничать.
– Кому-то из нас двоих приходится быть умным.
– Вы, мистер Форестер, дурно воспитаны, я нахожу вас очень грубым! – После этого заявления она снова начала колотить в дверь и кричать солдатам, что ей нужно видеть полковника Луну "здесь и сейчас же!".
Прошло пятнадцать минут, она все еще не унялась. Монотонный стук в дверь сливался с болезненным стуком у него в висках. Ему хотелось поколотить ее.
Единственным утешением служило то, что голос ее с каждой минутой становился все более хриплым. Сэм потер переносицу и закрыл глаза, искренне надеясь, что руки у нее болят не меньше, чем его уши.
Юлайли не знала, что руки могут так болеть или что бывают подлецы вроде этих охранников, которые не обращают на нее внимания. Она слышала через дверь, как они разговаривают. Даже смеются. Для них она служила поводом к веселью. Такое обращение было ей в диковинку – по крайней мере до тех пор, пока она не встретила янки. Взгляд Юлайли невольно обратился в его угол. Он не проронил ни слова, просто не обращал на нее внимания, как и охранники. Даже несмотря на шум, который она подняла, он вел себя так, словно ее там не было. Но ведь она там была – в грязной, тихой хижине, которую она возненавидела. Юлайли вздохнула и оставила попытки увидеть полковника. Она прошла на середину хижины, опустилась на пол, уставилась на стены, обложенные дерном, и вслушалась в... тишину. Было чересчур тихо.
Юлайли набрала в легкие воздуха и нарушила пугающее молчание:
– Значит, ваше имя Сэм?
Он едва заметно кивнул, заерзав на месте.
– Это сокращение от Сэмюела?
– Угу. – Он пригвоздил ее взглядом налитого кровью карего глаза.
– Понятно. – Она кивнула, подыскивая тему для разговора, чтобы заполнить пустоту. – Вы с севера. Чикаго, кажется?
Он что-то буркнул, как ей показалось, утвердительно. Похоже, он не расположен поддерживать беседу.
– Я уже вам говорила, откуда я родом.
Он проворчал что-то похожее на "coтню раз". Она пропустила это замечание мимо ушей и продолжила:
– Мое полное имя Юлайли Грейс Лару. Моя бабушка по отцовской линии была Юлайли, как и ее бабушка, а еще двоюродная тетка французской ветви нашей семьи. Все они были Юлайли. Что касается имени Грейс, то это была мамина идея. Так по крайней мере рассказывал мне брат Джеффри. Он самый старший! Так вот, он говорил: "Юлайли – традиционное имя нашего рода, а Грейс... в общем, это имя очень нравилось нашей маме. Поэтому она тебя назвала Юлайли Грейс". – Девушка замолчала, чтобы перевести дыхание и дать ему время усвоить сказанное. – Так я и стала Юлайли Грейс.
Вид у него был отупевший, а налитый кровью глаз, казалось, немного потускнел. Юлайли сочла, что это из-за плохого освещения.
– Я полагаю, – продолжала она, все еще пытаясь поддерживать разговор, – что при данных обстоятельствах и учитывая тот факт, что это наша вторая встреча, мы можем обращаться друг к другу на ты.
Вместо ответа он поднял жестяную кружку, стоявшую рядом с ним, и уставился в нее.
– Итак, я буду звать тебя Сэмюел, а...
– Нет!
Она вздрогнула от его крика.
– Никто не зовет меня Сэмюел, – процедил он сквозь зубы.
– Ладно. Я буду звать тебя Сэм, а ты можешь звать меня так, как зовут друзья и родные.