– Сандро! – вскричал Джулиано и, схватив его за плечо, начал трясти. – Сандро! Что с тобой? Ты в своем уме? Да говори же, что случилось?
Сандро с трудом перевел дыхание.
– Нет, не могу. Скажи своему брату, что придется подождать с картиной. Я должен ее переписать. – Он снова застонал, ударяя себя по лбу. – За что меня наказал Господь? За что? Почему Он раньше не послал мне этого ангела? – в отчаянии закричал Сандро и убежал прочь.
Анна и Джулиано переглянулись. Ничего не поняв, они кинулись вслед за ним. Где-то в углу мастерской слышались его стоны и причитания, и вдруг они увидели, как он с трудом тащит большое полотно к окну, пытаясь открыть его настежь. Анна краешком глаза взглянула на картину, заметив лишь большую раковину и несколько женских ног.
"Рождение Венеры", – догадалась она, благоговейно застыв перед полотном. Постепенно ей становилось ясно, что происходит с Сандро. Художник собирался выбросить картину из окна. Выглядело это довольно комично: он изо всех сил пытался пропихнуть полотно через узкий проем окна.
– Нет! – в ужасе вскричал Джулиано, тоже смекнув, в чем дело. – Сандро! Ты не сделаешь этого!
– Еще как сделаю! – завопил художник, словно обезумев. – Кто здесь художник? Ты или я? Эта картина далека от совершенства. Она плоха, я никогда не подпишусь под ней. Эта мазня не стоит даже тех денег, которые я истратил на холст и краски…
Затем, видимо, осознав тщетность своих стенаний, Боттичелли отставил полотно в сторону и, бросив еще один взгляд на картину, схватил со стола нож.
Боже милостивый, неужели он это сделает? Анна пришла в ужас и всплеснула руками. Она буквально оцепенела.
– Сандро, умоляю тебя, – взмолился Джулиано, упав на колени перед обезумевшим художником. – Успокойся и объясни, почему ты решил уничтожить картину? Что на тебя нашло, скажи мне, ради Бога!
– Не спрашивай ни о чем! – кричал Боттичелли. – Лучше спроси Господа, Святого Духа или кого там еще, почему муза явилась только сейчас, когда я почти завершил работу? Взгляни на нее, Джулиано! Посмотри на эту Венеру! Разве это богиня красоты? Да, красивое лицо, прекрасные волосы! Но тело? Ты видишь? Разве это образ богини?
Он показал на стройное обнаженное тело, изображенное на картине.
"Странно, – подумала Анна, – раньше Венера не казалась мне такой худой". Девушка с полотна Боттичелли имела максимум сорок второй размер.
– Но что тебя в ней не устраивает? – недоумевал Джулиано. – Я узнаю в ней Симонетту, ее улыбку. Ты прекрасно передал ее образ.
Боттичелли презрительно фыркнул.
– Ты принимаешь меня за идиота? Разумеется, это Симонетта. Ведь ее писал я. Но это не Венера! – Он снова схватился за голову. – Вот это Венера! Вот она! Она перед нами! Богиня собственной персоной, богиня красоты и плодородия. Какое совершенное тело! Лишь боги могли его создать и только для богов!
Джулиано обратил взгляд на Анну. Только сейчас до нее дошло, что выдающийся мастер имеет в виду ее, Анну.
– Но…
– Да, ты прав, – с улыбкой выговорил Джулиано, оглядывая Анну нежным взглядом. – Ты совершенно прав, Сандро. Это тело богини. И все же не понимаю, почему ты так отчаиваешься. Почему хочешь уничтожить картину?
Сандро сочувственно посмотрел на друга.
– Разве не я – Сандро Боттичелли? Никто не заставит меня довольствоваться посредственностью, – гордо сказал он. – Только при мысли, что твоему брату придется все время смотреть на эту… мазню, мне становится дурно. Я не могу и не хочу отдавать картину твоему брату, особенно теперь, когда знаю, какой она должна быть. – Он глубоко вздохнул. – Ах, если бы она встретилась мне раньше!
Острый взгляд его темных глаз привел Анну в смущение. Невольно она плотнее закуталась в плащ. Нет, логику и вкусы мужчин трудно понять женщине. Она искренне считала себя слишком полной, в особенности в бедрах и животе. Анна многое бы отдала, чтобы стать такой же стройной, как девушка с полотна Боттичелли, но никакие диеты, никакой фитнес не приносили желаемого результата.
– Разве нет другого выхода? – спросил Джулиано. – Подумай, Сандро. Лоренцо ведь никогда не узнает, какой могла быть картина. Уверен, она понравится ему и в таком виде.
– Да, но я знаю, и этого достаточно, чтобы переписать ее, – упорствовал Боттичелли.
– Сандро, Лоренцо ожидает картину через две недели и ни на день позже. Разве ты сможешь переписать ее за такой срок?
– Нет, это невозможно.
Джулиано огорченно тряхнул головой.
– Мой брат будет разочарован. Он запланировал открытие полотна в рамках большого фестиваля. Приглашения разосланы. Ты же знаешь моего брата. Он будет взбешен, если узнает, что рушится его план. Я бы не советовал тебе…
Театральным жестом Боттичелли простер вверх руки.
– Я не могу поступиться своими принципами. Лучше я продам душу дьяволу, чем несовершенную картину – твоему брату. – Он пожал плечами. – Скажи ему, чтобы отложил свой праздник.
Джулиано глубоко вздохнул.
– А если частично переделать картину? Я имею в виду – переписать отдельные места картины. Ты говорил, что иногда пользуешься этим способом, когда бываешь недоволен работой ученика и вынужден в ней кое-что переделывать. Может быть, так поступить и сейчас?
Боттичелли нахмурился и задумчиво потер подбородок.
– Это возможно, но при условии, если синьорина Анна согласится…
Прошло несколько секунд, пока до Анны дошло, чего от нее ждут.
"Неужто они думают, что я соглашусь позировать этому сластолюбцу?" – пронеслось у нее в голове.
– Не думаю, что… – начала Анна, но не закончила, поскольку Боттичелли кинулся к ней, схватил ее руку и театральным движением рухнул перед ней на колени.
– Досточтимая синьора, прежде чем вы дадите ответ, позвольте сказать одно слово. Я знаю, мы почти незнакомы. Вы меня совсем не знаете и не можете испытывать ко мне доверия. Но уверяю вас, я не позволю себе ничего, что могло бы бросить хоть малейшую тень на вашу безупречную репутацию. Я просто…
– Как вы могли подумать, синьор Боттичелли, что я могу позировать вам здесь, в вашей мастерской, в том виде, как меня мать родила?
Джулиано и художник обменялись долгими взглядами.
– Но синьорина…
– А что, если Сандро сделает с тебя несколько набросков прямо сейчас – в одежде? А остальное…
Судя по взгляду, брошенному Сандро Боттичелли на своего друга, такой вариант его явно не устраивал. Однако у художника оказалось достаточно ума и такта, чтобы быстро скорректировать свою позицию.
– Да, Джулиано прав. Я сделаю сейчас несколько рисунков, а остальное – домыслю и напишу, как подскажет фантазия. Хочу заверить вас, что вполне понимаю вашу щепетильность. Но разве создание шедевра не стоит ничтожно малой жертвы?
Если бы Анна не была так взбешена, то от души бы рассмеялась. Да, Сандро Боттичелли от скромности не умрет. Впрочем, он имел право назвать свои работы шедеврами! А картину бы он уничтожил, если бы его вовремя не остановили. Если бы Анна не согласилась позировать ему в качестве натурщицы, возможно, не было бы "Рождения Венеры", а место в Уффици, где ныне висит эта картина, осталось бы навсегда пустым. Это невозможно представить.
– Хорошо, – сказала Анна. – Я согласна, но только при двух условиях. – Друзья встревожились. – Во-первых, делая наброски, вы не будете требовать от меня, чтобы я обнажалась…
– Разумеется, синьорина Анна, я никогда не позволю себе…
– И во-вторых, Венера должна сохранить свое прежнее лицо – лицо Симонетты. – Анна показала на картину.
– Но почему, синьорина…
– Иначе я отказываюсь, – решительно перебила его Анна: не хватало еще, чтобы в Уффици на нее с мирового шедевра смотрела ее собственная физиономия!
Боттичелли тяжело вздохнул.
– Хорошо, синьорина Анна, – выговорил он наконец и покорно склонил голову. Художник имел ярко выраженную склонность к театральности. – Я уважаю ваши желания и полностью подчиняюсь вам.
– Ловлю вас на слове, синьор Боттичелли, – подхватила Анна. – А теперь приступим к делу, чтобы не отнимать у вас много времени.
Кивнув, художник взял лист пергамента, разложил его на мольберте и, взяв в руки уголь, начал рисовать. Он зарисовал Анну в различных позах – стоя, спереди, справа и слева, потом – сидя и в движении. Это было довольно утомительное занятие. Закончив рисовать, он поднялся и, подойдя к Анне, поцеловал ей руку.
– Синьорина Анна, спасибо, что согласились мне позировать. Это большая честь для меня. Надеюсь, что не разочарую вас.
В этот момент в мастерскую ворвался молодой человек лет двадцати.
– Филиппино, что у тебя снова стряслось?
Молодой человек совсем запыхался. Казалось, что речь шла о жизни и смерти.
– Простите меня, мастер, что потревожил вас. Но в мастерской срочно требуется ваше присутствие.
Боттичелли недовольно поморщился.
– Сейчас не могу. Вполне можете обойтись и без меня. Я очень занят.
– Но, мастер, Леонардо снова…
– Ты что, оглох, Филиппино? Кажется, я выразился ясно? А теперь иди! – Он буквально вытолкнул его за дверь и, склонившись над перилами, крикнул ему вслед: – И передай Леонардо, пусть зарабатывает свой хлеб в другом месте, если не будет исполнять моих указаний!
Боттичелли вернулся к гостям.
– Прошу извинить меня за досадное недоразумение. Этот юный Филиппино Липпи способный ученик, но немного туповат. А уж да Винчи… – он выкатил глаза. – Талантлив, не могу отрицать, но таких упрямцев еще свет не видывал. К моим советам не прислушивается. Если бы он по уши не погряз в долгах, я ни за что не взял бы его в свою мастерскую. Но мое доброе сердце не позволяет бросить человека из нашего цеха на произвол судьбы. А теперь довольно об этом. Я немедленно приступаю к работе. Не беспокойся, Джулиано, благодаря великодушной синьорине картина будет завершена в срок.
Попрощавшись с Боттичелли, Анна и Джулиано спустились по лестнице, где их ждала карета.
На обратном пути оба молчали. Джулиано выглядел довольно растерянным, не зная, как загладить свою вину. Анна решила не выручать его и не делать первого шага к примирению. Она была зла на Джулиано и, конечно, на Боттичелли, хотя художника трудно осуждать – он занят творчеством. Но Джулиано? Как он посмел поддержать друга, который предложил Анне позировать в обнаженном виде? Неужели считал, что она согласится? А может быть, они оба сговорились? Если бы речь шла о другой картине, а не о ее любимой "Рождении Венеры", она ни за что не согласилась бы позировать – даже самому Боттичелли! В глубине души Анна сознавала, что принесла себя в жертву искусству, но это не доставляло ей ни малейшей радости. Надо бы поставить и Джулиано на место, думала она, пусть не считает ее своей собственностью.
На помощь пришел Его Величество Случай. Когда они остановились перед дворцом Джулиано, навстречу выбежал слуга и сообщил, что их ожидает посетитель.
– Посетитель? – удивился Джулиано и с любопытством оглядел худощавого юношу, который, увидев их, поднялся со стула и направился к ним.
– Кому вздумалось посылать ко мне гонца в такой поздний час?
– Это не к вам, господин, – пояснил старый слуга Энрико и смущенно откашлялся. – Он принес письмо для синьорины и хочет лично передать ей в руки. Говорит, не уйдет, пока не получит ответ.
По лицу Энрико было заметно, как неприятен ему весь этот непрошенный визит и в особенности гонец.
Молодой человек галантно поклонился и протянул Анне запечатанный сургучом пергамент. Она быстро сорвала сургуч, развернула свиток и стала читать. Письмо было написано старомодным шрифтом, и расшифровать его было непросто. Дело облегчалось тем, что написано оно было рукой Козимо де Медичи.
Дважды пробежав глазами свиток, Анна обратилась к гонцу.
– Передай сердечный привет твоему хозяину и скажи, что я готова принять его сегодня в удобное для него время. Сегодня вечером я свободна и буду его ждать.
Юноша поклонился ей, потом Джулиано и удалился.
– Кто это был? От кого письмо? – спросил Джулиано, стараясь сохранять хладнокровие, но его голос выдавал волнение.
– От Козимо, твоего кузена. Он хочет поговорить со мной. По-моему, довольно мило с его стороны.
Не без легкого злорадства Анна отметила, что этот случай произвел желаемое впечатление: Джулиано покраснел до ушей и, едва сдерживая гнев, яростно стал сжимать кулаки.
– О цели визита что-нибудь сказано?
– Нет, – ответила Анна. – Очевидно, ему хочется просто пообщаться со мной. У нас еще не было случая познакомиться ближе. Он ведь член вашей семьи?
– Ах так! – Ноздри Джулиано раздулись: он с трудом сдерживал гнев. – А если тебе напишет Лоренцо и пригласит в свою опочивальню, ты так же легко согласишься? Может быть, тебя привлекает смазливое лицо Козимо?
– Джулиано, твой брат Лоренцо никогда бы этого не сделал, и ты это прекрасно знаешь. Но если бы он попросил меня о встрече, я бы не отказала ему.
– Когда придет Козимо, я обязательно…
– Дорогой Джулиано, – мягко сказал Анна, положив ему руку на плечо. – Когда придет Козимо, ты не будешь участвовать в нашей беседе. Я приму его наедине в моей комнате. Он попросил об этом.
– Делай, что хочешь, – вскричал Джулиано, – но предупреждаю тебя: Козимо лишь выглядит таким молодым и невинным. На самом деле он намного старше меня. Это человек без совести и без правил. Говорят, он водит дружбу с самим дьяволом.
– Джулиано, тебе не кажется, что твой гнев несколько преувеличен?
Джулиано ничего не ответил и, топнув ногой, стремглав помчался вверх по лестнице. Анна с улыбкой смотрела ему вслед.
"Вот как! А ты, оказывается, ревнивец, мой дорогой, – подумала она. – Если бы ты так же вел себя в мастерской Боттичелли и заступился за меня, я ни за что бы не согласилась на эту встречу. Видит Бог, что Козимо мне совершенно безразличен. Но коли так, я проучу тебя".
Поздний визит
Стемнело. Анна стояла у окна и наблюдала, как ночной страж наполнил маслом фонарь, потом зажег его. Когда фитиль лампы разгорелся и улица осветилась слабым светом, Анна заметила, что кроме сторожа там был еще кто-то. Спрятавшись в тени мрачного здания, напротив дома Джулиано, неподвижно стоял человек в черном, похожий на монаха в рясе или на палача. Его фигуры почти не было видно, и Анна сначала подумала, что ей почудилось, но, когда сторож закончил свою работу и пошел дальше, темная фигура отделилась от стены и метнулась к дому. Через минуту послышался грохот тяжелого дверного кольца – это пришел Козимо де Медичи.
Анна обвела взглядом комнату. Все было готово к приему гостя. В камине горел огонь, излучая приятное тепло. Рядом в корзине из плетеных ивовых прутьев лежали дрова, на столе стояла ваза с печеньем и небольшой кувшин со свежезаваренным черным чаем. Можно было приглашать Козимо.
Анна последний раз посмотрелась в зеркало, поправила волосы и сбившийся кулон на шее, разгладила края платья. Она думала о Джулиано и тихо улыбалась. После их возвращения от Сандро он дважды заглядывал к ней в комнату, но каждый раз, видя ее у зеркала – то расчесывающей волосы, то примеряющей ожерелье, – сразу же прикрывал дверь. По-видимому, ему уже доложили о приходе Козимо. Сейчас он будет мучиться ревностью, пока не уйдет Козимо. Но Анна не испытывала к нему сочувствия.
В дверь постучали. Анна быстро отвернулась от зеркала, не дай Бог, подумает, что она прихорашивается для него. Она прокашлялась, прочистила горло, так, для уверенности и чтобы голос был звонче.
– Войдите!
Дверь открыла Матильда.
– Синьорина, извините, что помешала. Вас просит принять достопочтенная синьорина Джованна де Пацци.
– Джованна де Пацци? Каким образом… – Анна так поразилась известию, что растерялась. – Я, собственно говоря, ожидала…
– Синьорина, позвольте мне напомнить, что семьи Медичи и Пацци в последние годы очень отдалились друг от друга, – заметила Матильда, – и появление здесь одного из Пацци, тем более без серьезного повода, делает честь этому дому. Это могло бы поправить отношения между ними. У вас, синьорина, есть редкая возможность отплатить за гостеприимство синьора Джулиано. Простите за прямоту.
Матильда поклонилась, низко опустив голову. Такую откровенность со стороны служанки нечасто встретишь в доме высокопоставленных особ. Если она позволила себе такую вольность, значит, беспокоится за Джулиано и хочет оградить его от неприятностей. Это говорило о ее преданности семье Медичи.
– Хорошо, – ответила Анна, хотя и не была в восторге от такой новости. – Проводи ее ко мне. Я уделю ей несколько минут – ради семьи Медичи.
Через пару минут снова открылась дверь, и в комнату вошла женщина в длинном темном плаще. Лицо ее было скрыто под капюшоном. Да, именно эту фигуру Анна видела из окна. Но чем вызвана была такая предосторожность?
– Можешь идти, Матильда.
– Синьорина Джованна, – сказала Анна, обращаясь к гостье, – сердечно приветствую вас. Ваш визит – большая честь для меня.
– Спасибо, что соблаговолили принять меня, – ответила Джованна глухим, сдавленным голосом.
Когда она подняла капюшон, Анна увидела узкое худое бледное лицо со складкой печали у рта. Глаза сидели глубоко в глазницах, а черные волосы были слегка задеты сединой. Вид этой молодой женщины тронул Анну до глубины души.
– Прошу извинить меня за вторжение, но я срочно должна с вами поговорить.
– Синьорина Джованна, я очень рада видеть вас. Не желаете ли снять плащ и присесть? Позвольте предложить вам чаю или…
– Нет! – испуганно вскрикнула гостья, озираясь по сторонам. – Нет… я… ненадолго. О моем визите никто не должен знать…
Анна перевела дух.
– Но почему…
– Я должна предостеречь вас, синьорина Анна. За вами следят, кто-то хочет причинить вам зло. – Джованна рыскала глазами по комнате, словно искала скрытую камеру или подслушивающее устройство. – Он не дает мне покоя, шпионит за мной. Я не могу выйти из дома, не могу ни с кем встретиться. Он мне приказывает, контролирует каждый мой шаг, не оставляет меня даже во сне. А сейчас я поняла: он хочет меня отравить.
– Вас хотят отравить? – недоуменно переспросила Анна. Джованна говорила тихо и сбивчиво, и Анна решила, что ослышалась.
– Да, сначала я тоже не верила, но теперь… – Джованна тяжело вздохнула. – Я прочитала его дневник. Там все написано – черным по белому. Все – и про колдовской напиток, который он время от времени тайно готовит у себя, и что он собирается со мной сделать, и как он следит за мной. Он пишет и о вас, синьорина Анна, о вас и…
– Но о каком дневнике идет речь? И кто его пишет?