* * *
- Ну наконец-то, Танюш… Кушать будешь? Я курицу запекла и блинчики твои сделала любимые, гречневые…
- Да какое кушать, ба… Поздно уж.
Чмокнув бабушку в морщинистую щёку, Татьяна оставила сумку в прихожей и сразу проскользнула в ванную - умыться. Юбилей затянулся до девяти вечера, а она была обязана оставаться до конца и снимать эти сытые и пьяненькие лица. Юбиляр с тремя подбородками и галстуком на животе почти параллельно полу, его супруга - дама-контрабас с таким же низким и властным голосом, как у этого инструмента. Завтра обрабатывать двести снимков.
Тинка не спала - читала в постели. Книга была слишком тяжёлой для её прозрачно-хрупких рук - огромный, как кирпич, том, и она поставила её нижним обрезом на одеяло. Свет бра озарял копну её золотых волос, собранных в небрежную косу. Тинка - это сокращённо от "Кристина".
Татьяна склонилась, накрыла тонкие косточки её запястий ладонями.
- Чего не спишь? Ты видела, сколько времени?
Улыбка Тинки прозвенела тихим колокольчиком (совсем как её имя):
- Я же сова, не засыпаю рано.
- Совёночек ты мой, - вздохнула Татьяна, пробегая пальцами по богатому шёлку золотистых прядей. - Как ты сегодня? Уколы все поставили?
- Ага. Норм.
Постель была приспособлена для искривлённой спины сестрёнки: прямо лежать та не могла и спала полусидя, поддерживаемая подушками. Диагноз её звучал грозно: спинальная амиотрофия Верднига-Гоффмана, его поставили ей в десять лет.
- У тебя всё хорошо? - Тоненькая рука невесомо легла на рукав Татьяны, большие прозрачно-голубые глаза смотрели с мягкой проницательностью усталого, искалеченного ангела. - У тебя лицо прямо измученное…
- Всё супер, Тинок. Просто работы было много. Все как обычно.
Татьяна всё-таки закинула в себя пару блинчиков со сметаной, прихлёбывая травяным чаем. Свой поздний ужин она ела, не отрываясь от компьютера. А у Тинки была радостная новость: они с бабушкой съездили на прослушивание к педагогу по вокалу, и та согласилась заниматься с Тинкой.
- Представляешь, я арию Царицы Ночи ей спела… Ну, какая из меня Царица? - Сухонькая, измождённая ладошка сестрёнки сделала "фейспалм", прикрывая смущённую улыбку. - Но мне ж хотелось блеснуть!.. Впечатление произвести.
Тинка бредила оперой. Одному Богу было известно, чего ей стоило извлекать из своей впалой груди ангельские звуки - чистейшее, райское, хрустальное, летящее колоратурное сопрано. Ей было тяжело дышать, тяжело просто жить… Каждый день, каждая минута были борьбой. До сих пор она занималась сама, искала какие-то уроки вокала в интернете, поглощала специальную литературу и пела, пела, пела - до изнеможения, до потери дыхания. Она даже мужские арии исполняла по-своему, в только ей доступном божественном диапазоне - заоблачном, крылатом. Больше всего она любила арию Неморино - "Una furtiva lagrima". У соседей не хватало духу жаловаться. Да кто бы посмел заикнуться - потребовать, чтобы это чудо смолкло?
Операция на позвоночнике стоила дорого, им удалось собрать пока только четверть суммы. Татьяна работала с утра до вечера, откладывая понемногу; также сбором средств занимался детский благотворительный фонд. Тинка мечтала о консерватории… Когда-нибудь, когда ей сделают операцию, она обязательно поступит - так она говорила. Вся душа сияла сегодня в её глазищах: Любовь Васильевна согласилась с ней заниматься. Бесплатно!
- Золотая женщина, просто золотая, - сказала бабушка, смахивая слезинку. - Дай ей Бог здоровья!..
От возбуждения сестрёнка не могла уснуть до полтретьего ночи, а с ней и Татьяна - падающая замертво от усталости, но заражённая этой чистой, наивной радостью. Чтобы достойно предстать перед учительницей, Тинка с бабушкой даже сшили красивое белое платье; теперь оно висело на плечиках, а сестрёнка бросала на него лихорадочно-нежные взгляды, полные самых смелых надежд.
- Ну всё, совёнок, спать, - зевнула Татьяна, роняя голову на руки.
Воздушные пальцы ласково тронули её волосы.
- Ты ложись, если устала, Танюш. А я ещё немножко почитаю.
В четыре утра светильник над кроватью всё ещё горел, но книга лежала на одеяле, а голова Тинки покоилась на подушке. Татьяна тихонько положила книгу на тумбочку и щёлкнула выключателем. За окном светало, просыпались первые птицы.
В девять Татьяна, зевая с риском вывиха челюсти, варила кофе в турке, а бабушка суетилась у плиты - пекла творожные сырники.
- Слушай, а как вы ездить на уроки будете? - Татьяна сняла турку с огня, плеснула в чашку горячего молока. - Каждый раз такси заказывать?
- У нас специальное такси для колясочников появилось, ты не слышала? - Бабушка ловко перекинула партию сырников со сковородки на тарелку. - Вот и попробуем, что за услуга. Вроде бы недорого - я звонила, узнавала. Занятия дважды в неделю, так что, думаю, не такие уж и большие деньги выйдут… Главное, чтоб Тиночка училась. Она же живёт этим.
Школьную программу Тинка осваивала дома, ездить приходилось только на экзамены. Сестрёнка каждый раз волновалась до рвоты и обмороков, но сдавала всё благополучно; тройки у неё были только по алгебре, геометрии, физике и химии, все остальные предметы - на "хорошо" и "отлично". Она самостоятельно занималась итальянским, французским и немецким - основными языками европейской оперы; Татьяна работала целыми днями, но и у Тинки было насыщенное расписание. Утром - школьные предметы, после обеденного перерыва - пение (пока соседи на работе), вечером - языки, чтение музыкальной литературы. Едва ли в этом плотном графике находился хотя бы один свободный час. Иногда хрупкое здоровье подводило, но, едва почувствовав себя лучше, Тинка с удвоенным жаром принималась за свои занятия снова. Ни единой праздной минуты, ни единого пустого и ленивого дня. Тинка стремилась успеть как можно больше.
Тридцать-сорок лет при хорошем поддерживающем лечении - таков был прогноз врачей на её жизнь, но это - в самом благоприятном случае. Операция Тинке требовалась безотлагательно. Всё упиралось в деньги.
До одиннадцати Татьяна трудилась дома - обрабатывала снимки, прерываясь только на варку очередной чашки кофе, потом поехала в студию. Вчера она снимала юбилей, сегодня - свадьбу.
Ей удалось освободиться пораньше - в пять. Конечно, дома её ждал бабушкин вкусный ужин, но организм требовал сладкого, а кафе-кондитерская манила уютными столиками. Татьяна не устояла - перебила аппетит пирожным. Майский вечер шелестел тополиными песнями, в городском парке работали карусели. К горлу подступил тугой горький ком: она-то сама в детстве накрутилась вдоволь на всех аттракционах, а вот Тинке не покататься.
- Ты что-то рано! - удивилась и обрадовалась бабушка. - А у нас сегодня пирожки с картошкой и грибами…
- Я попозже, ба. - И Татьяна забралась в душ.
Освежённая, с влажными волосами, она заглянула к сестрёнке: та усердно занималась немецким, повторяя слова и предложения за диктором.
- Ладно, учись, не буду отвлекать… - Татьяна только подмигнула и отправила воздушный поцелуй, который Тинка поймала, не отрываясь от урока.
На рабочем столе лежала папка с комиксом. Сюжет застопорился, Татьяна ломала голову, как свести героинь вместе. У каждой - своя история, своя жизнь, но момент знакомства как-то не вырисовывался. Наверно, потому что Татьяна сама не очень-то умела знакомиться с женщинами. Нет, не из-за бабушки; бабушка всё знала и не осуждала, а Тинка и подавно. Внезапная немота и неуклюжесть накатывали, точно приступ болезни, и Татьяна не могла выдавить из себя пару связных слов. Да ещё и живот начинал ныть. В интернете, правда, было полегче вести беседу, она даже переписывалась с двумя девушками. С одной из собеседниц она даже встретилась в реале, но позорно провалилась на свидании. Воспоминания об этом фиаско до сих пор болезненно пульсировали, заставляя щёки и нутро гореть от стыда. Встречу со второй девушкой Татьяна оттягивала, как могла.
Нарисованные на бумаге комиксы она сканировала и выкладывала на сайте художников. Из-за большой загруженности на работе истории выходили не часто, на один сюжет она тратила от месяца до трёх. Рисовала урывками, иногда ночью.
Как же познакомиться с этой длинноволосой брюнеткой? Татьяна рассматривала героиню, кончики пальцев скользили по каштановым прядям рисованной красавицы, медлительно лаская и впитывая их шелковистое тепло… Она немела перед плодом собственного воображения, как перед живой женщиной, даже низ живота начал предательски поднывать.
…Откуда-то взялся парк аттракционов. Брюнетка садилась на колесо обозрения, а героиня Татьяны в последний момент заскакивала в соседнюю кабинку. Ну, покатаются они, а дальше? Нет, этак опять ничего не выйдет. Татьяна смяла листок.
И снова парк, брюнетка ест мороженое, оно тает и течёт по руке… А Татьяна (вернее, её рисованный "аватар") с глуповато-радостным и услужливым выражением лица протягивает ей салфетку. Ну что ж, очень мило с её стороны, но снова ни к чему не ведёт. Листок опять полетел в корзину.
Любовные сюжеты плохо ей удавались, свободнее Татьяна себя чувствовала в философии и юморе, иногда у неё вырывались мрачные истории в жанре нуар. Порой её фантазия порождала сказочных персонажей или нечто сюрреалистическое и малопонятное даже ей самой. А вот романтика и "любофф", увы, не покорялись.
В общем, вечер прошёл крайне неплодотворно, так ничего путного Татьяна и не придумала, сюжет не продвинулся ни на страницу. Бабушка с доброй сочувственной улыбкой подсунула тарелку с пирожками, чай и яблочное повидло:
- Танюш, ты кушай, не забывай. А то весь день бегаешь, бегаешь… В чём только душа держится?!
Массивные спортивные часы охватывали тонкое, жилистое запястье Татьяны, подчёркивая его хрупкость. Впрочем, истощение ей не грозило: одно то пирожное тянуло калорий на пятьсот, да ещё кофе со сливками и сахаром - на двести. Беспорядочное и редкое питание девушка частенько пыталась уравновесить вот такими сверх-калорийными перекусами, могла целый пакетик орехов за один присест сгрызть и "заполировать" его сухофруктами, но всё равно оставалась поджарой, как русская борзая. Потому что бабушкины сырники и пирожки зачастую оставались нетронутыми - ну, или чуть надкушенными. Татьяна вообще была плохим едоком, чувство голода у неё почти отсутствовало, и только нарастающая слабость сигнализировала ей о том, что пора подкрепиться.
- Спасибо, ба. Что б мы без тебя делали?..
- С голоду померли бы точно, - покачала головой бабушка.
Татьяна намазала повидло на пирожок с картошкой и грибами, чем нанесла удар бабушкиным понятиям о сочетаемости видов пищи.
- Ну, ты даёшь! - поразилась та. - Как так можно есть, не понимаю…
- Ба, фшё ошень фкушно, - пробормотала Татьяна с набитым ртом. - Шпашыбо ышо раж.
- Ну, хоть так поешь, - вздохнула бабушка, сдаваясь. - А то носишься, как веник с пропеллером, вся еда - на бегу… Разве так можно! Желудок себе смолоду испортишь только…
Тинка уже закончила свои уроки и что-то самозабвенно слушала в наушниках, прикрыв глаза. Её мохнатые ресницы трепетали, губы вздрагивали, а истаявшая, худая рука дирижировала в воздухе. Что там у неё звучало? Конечно, классика, что же ещё! Татьяна заглянула в монитор компьютера: Вивальди. Музыкальная память у сестрёнки была феноменальная, а жажда познаний в этой области - ненасытная.
Татьяна хотела удалиться на цыпочках, но Тинка заметила её и сдвинула наушники с одного уха. По её взгляду, постепенно приобретавшему осмысленное выражение, было видно, как она возвращается с небес на землю.
- Сегодня было первое занятие с Любовью Васильевной, - сообщила она.
- И как всё прошло? - Татьяна присела на корточки рядом с сестрёнкой.
- Здорово, - серьёзно, с жаркими огоньками во взгляде, ответила та. - Это совсем не то, что заниматься самой. У меня эмоции через край хлещут… Я могу расчувствоваться и зареветь. С этим надо бороться.
- А почему ты ревёшь? - Татьяна коснулась подбородком перекошенного плечика, ткнулась носом в щёку Тинки.
Та ответила только одним словом:
- Музыка…
Гораздо больше сказали её глаза, в которых и сейчас плавала влажная пелена.
По дороге в студию Татьяна присела на скамейку в парке: её вдруг накрыло беспросветное отчаяние. Душа выла волком. Дети катались на каруселях, майская суета порхала в воздухе на легкомысленных крылышках, но перед глазами Татьяны встала укрытая венками могила, а на памятнике - Тинкино личико…
Ноутбук - на колени, наушники - в уши. Пальцы забегали по клавиатуре.
"Привет… Прости, у меня настроение дурацкое, хочется выговориться. Я боюсь, что мы не успеем собрать деньги. Когда родители были живы, они чего только не делали… Чего только не было! Бесконечные больницы, обивание порогов. Бесплатную операцию не получилось выхлопотать. А потом отец устал. Ушёл к другой женщине - беспроблемной. Маму это предательство подкосило. Её не стало… А потом и отец умер. И сейчас вот я бьюсь… Но даже если я буду работать двадцать четыре часа в сутки, мне не заработать столько… Извини, ни к чему тебе мои проблемы…"
Щелчок клавиши - и недописанное сообщение отправилось в корзину. В самом деле, к чему подруге по переписке её заботы? Да и собирать деньги "всем миром" можно годами, а состояние здоровья сестрёнки требовало немедленных действий.
Среди парковой суеты субботнего дня Татьяна искала в интернете информацию о потребительских кредитах. И, контрастируя с прозаичностью этого поиска, в наушниках фоном звучал Тинкин божественный голос - запись "Una furtiva lagrima" в её исполнении. Любительский микрофон не передавал в полной мере всей его пронзительно-грустной (предсмертной?) красоты, но никакие недостатки домашней аппаратуры не были над ним властны. Он побеждал их. Глаза оставались сухими, но душа всё так же выла волком.
А на скамейке неподалёку сидела её брюнетка из комикса. Живая, с тронутыми ветром длинными и тяжёлыми прядями каштановых волос и изящными, тонкими щиколотками. Та - и одновременно не та. Рисованная брюнетка была гораздо "фигуристее", с соблазнительными изгибами, а эта - астенически-хрупкая, напряжённая, с застывшей в тёмных глазах тревогой. Тоже, наверно, постоянно забывала поесть…
- Мама, я кушать хочу! Можно мне бутербродик?
А вот и ещё одно отличие героини от прототипа. Оно подбежало к незнакомке, оставив свои цветные мелки на асфальте, и та зашуршала пакетом, доставая еду. На скамейке рядом стоял блестящий термос из нержавейки. Незнакомка держала на коленях блокнот, а в длинных нервных пальцах вертела карандаш.
Её взгляд словно бы мягко вытолкнул скамейку из-под Татьяны, и пространство поплыло вокруг неё тополиной суматохой.
Звонок Антохи пробился сквозь кокон тёплого солнечного морока.
- Ты где? Клиентка пришла на фотосессию!
- Слушай, будь другом, возьми её на себя, а? - пробормотала Татьяна, глотая сухой комок.
Нельзя сейчас уходить, никак нельзя: брюнетка ускользнёт.
- Может, и зарплату твою я тогда тоже себе возьму? - съязвил коллега. - Это, вообще-то, твой заказ.
- Э! - приходя в себя от этой шуточки, воскликнула Татьяна. - Я те щас дам - "возьму"!… Ладно, я скоро буду, минут через… несколько. Предложи пока клиентке кофейку, пусть переодевается, готовится.
Татьяна выбежала из парка и вскочила в подошедшую маршрутку. Ехать было всего две остановки - напрасная трата денег при отсутствии спешки, но сейчас ей пригодилась бы способность телепортироваться.
Через полтора часа, отработав с клиенткой, Татьяна вернулась в парк. Администратору она наплела что-то про заболевшую бабушку; голова плыла, охваченная жаром, в груди стоял кузнечный грохот и гул, проклятый живот ныл. Сколько шансов, что брюнетка всё ещё здесь? Да один на сто тысяч, не более… Татьяна сама не ожидала от себя такого безрассудства: бросив всё, бегать по парку в поисках женщины, похожей на вымышленного персонажа - это был просто верх… Верх чего? Даже слово не подбиралось, застряло где-то между тополиных крон.
Нет, похоже, всё это зря… Купив охлаждённую воду, Татьяна остановилась у ограждения карусели, чтоб перевести дух; покатала бутылочку по разгорячённому лбу, открыла, плеснула в ладонь и смочила виски. Ветерок лизнул влажную кожу милосердной прохладой, а потом вода наконец пролилась в стиснутое сушью горло.
Это был один шанс из миллиона, но Татьяна его поймала. Брюнетка сидела на скамейке у входа в детский городок. Один шанс из двух миллионов: их роднило одно и то же хобби. Может ли тональный крем зажечь в небе солнце? Может, если небо бумажное, а солнце нарисованное.
Если рояль обычно прячется в кустах, то пастельные мелки от разных наборов валялись на дне сумки - огрызки и обломки, которые Татьяна всё не удосуживалась выложить. Рисование пастелью она уже года три как забросила, перейдя на чёрно-белые комиксы, и сумку не меняла столько же лет. Мелки жили там привычно, пачкая подкладку, и вот сейчас пригодились.
Один шанс на три миллиона: Татьяна рисовала брюнетку, а брюнетка рисовала её в своём блокноте.
Звали незнакомку Лия, и должность у неё была довольно прозаичная, не связанная с искусством - помощник главного бухгалтера. Где именно она занималась бухучётом, Татьяна пропустила мимо ушей: живот скрутило спазмом, но она волевым усилием подавила его, мысленно завязав кишки узлом. Треклятая утроба не должна была всё испортить, только не сейчас!
- Вы художник?
- Да нет, просто увлекаюсь в свободное время. Я фотограф. Тут неподалёку наша студия.
- Здорово… Ой, а детские художественные фотопортреты вы делаете? Мне давно хочется Катюшку сфоткать как-нибудь… красиво.
"Как-нибудь красиво" - с этим пожеланием приходило большинство клиентов; редко кто точно знал, чего хочет. Ну, а сотрудники студии должны были проникнуть в самые потаённые мысли заказчика и угодить ему.
- Вообще-то у нас Антоха… То есть, Антон… Он спец по детским и семейным фото, - призналась Татьяна. - А я с детьми не работаю.
- Жаль, - проронила Лия, грустновато и кротко улыбнувшись. - Мне почему-то показалось, что вы с детьми должны хорошо ладить.
Она так стрельнула своими тёмными глазищами - мягко и вместе с тем обжигающе, что кишки Татьяны вырвались из волевого узла. Хорошо, что хоть не забурчали оглушительно, что и явилось причиной того памятного провала на свидании, но ощущения были не из приятных - глаза из орбит чуть не полезли.
- Я… Кхм, я, с вашего позволения, отлучусь буквально на минуточку, - сдавленно проскрежетала Татьяна. - Вы… не уйдёте?
- Я никуда не тороплюсь, - улыбнулась Лия. - Катюшка в этом городке надолго застряла.
Татьяна еле успела добежать до уличного туалета. Там её чуть не вывернуло наизнанку от вони, а возвращалась она к скамейке на трясущихся ногах, про себя молясь, чтобы Лия ни о чём не догадалась.
- Кхм, прошу прощения, мне нужно было… сделать звонок по работе, - придумала она неуклюжее объяснение.
Лия безмятежно кивнула: кажется, она поверила в это оправдание, а может, просто тактично не подала виду. Её дочка уже наигралась в детском городке и сейчас застенчиво льнула к коленям матери, завидев незнакомку.
- Это Таня, - представила Татьяну Лия. - Она умеет делать красивые фотографии. Ты хочешь сфотографироваться?