- Но, Квинт, ты же не ешь! Разве тебе не нравится вкус этого жареного ягненка? Повара Конна Лира, наверное, так старались!
- Думаю, ты очень хорошо знаешь, почему я перестал есть, - отвечал Квинт, глядя прямо ей в лицо.
Она покраснела и опустила глаза, но ямочка на щеке не исчезла.
- О, я надеюсь, что не трава забвения испортила тебе аппетит! Если Конн Лир сказал, что она безвредна, так оно и есть.
- Нет, - ответил он очень тихо и хрипло, - не трава… сarа.
Она отставила блюдо и пальцы ее принялись перебирать полы одежды. Ямочка исчезла.
- Почему ты назвал меня так? - прошептала она. Он чувствовал, как дрожат ее плечи.
- Потому что это значит "дорогая". Я люблю тебя, Регана.
Ее дыхание участилось. Она сидела прямо и неподвижно, он видел, как вздымается ее грудь под тонкой тканью платья.
- Ты не должен, - наконец произнесла она. - Это запрещено… - Ее затененный взгляд метнулся к фигуре Верховного друида. - Между нами никогда не может быть любви… никогда…
- Но она есть!
У нее вырвался всхлип, и она медленно, словно бы против воли, подняла лицо.
Он поцеловал ее, не так быстро и с благодарностью, как в ту ночь, когда она спасла его из лагеря Боадицеи, а жарко и страстно. Это был крепкий поцелуй мужчины, а возвращала его женщина. Длился ли их поцелуй вечность или мгновение - для него не было измерения, кроме красоты - и боли, когда рассудок вернулся.
Его руки упали. Лицо ее было мокро от набежавших слез. Верховный друид не двигался, его взгляд по-прежнему был прикован к звездам.
- Саrа… моя Регана… Я вернусь к тебе. Жди меня здесь, я вернусь… Не знаю, когда и как, но после…
- После… - повторила она безжизненным голосом после того, как исполнишь свой долг римского солдата… после того, как мой и твой народы перебьют друг друга. Все бесполезно, Квинт. Да, я люблю тебя, но у нас нет будущего.
- Как ты можешь это говорить? - воскликнул он. - Теперь, когда мы признались во взаимной любви, когда, после поцелуя мы узнали, что принадлежим друг другу! Это все меняет.
Она покачала головой. Слезы струились по ее щекам, но она вымученно улыбнулась.
- Ты не вспомнишь ничего, что мы говорили, Квинт. И нашего поцелуя тоже, иначе бы я его не допустила.
- Не вспомню? Ты имеешь ввиду зелье? Но это невозможно?
- Конн Лир никогда не ошибается, - прошептала она. - И, однако, о, да смилуются надо мной все наши боги!.. я хочу, чтобы ты когда-нибудь вспомнил. Вспомнил хоть немного. - Ее рука потянулась к пряжке, державшей ее плащ - бронзовой фигуре, украшенной по кельтскому обычаю, спиралями и эмалью с эмблемой друидов - рубиново-красной змеей. - Быстрее, возьми ее и спрячь! - Она поспешила засунуть пряжку ему за пазуху шерстяной рубахи, ближе к сердцу, не преминув бросить взгляд на Конна Лира. - По крайней мере, она поможет твоей безопасности. А я буду молиться… молиться за тебя Лугу.
- Регана! - Он стиснул ее руки, столь ошеломленный переполнявшими его чувствами, что голос отказывался ему повиноваться. Но он и не смог бы высказать ей все, что хотел, потому что Верховный друид отвернулся от окна и подошел к ним, обойдя дубовый ствол. Квинт выпустил руку Реганы и умолк.
- Звезда Севера высоко поднялась в небе над Звездой Воина. Квинт Туллий, - сказал Конн Лир, мрачно глядя на молодых людей. Возвысив голос, он позвал: - Бран!
Странное создание неуклюже ввалилось в комнату и опустилось на колени перед Верховным друидом, издавая что-то вроде мычания. В Риме Квинт видывал больших обезьян, привозимых на галерах из Африки. Это существо очень походило на обезьяну - коротким телом, одетым в шкуры выдры, длинными могучими руками и круглой головой с шапкой жестких, ржаво-черных волос. У него был вздернутый нос, низкий покатый лоб, но глаза под этим лбом светились умом. Конн Лир, нагнувшись, вручил созданию большую сумку из оленьей кожи, и, казалось, стал давать ему какие-то указания, хотя говорил он на быстром диалекте, которого Квинт не мог разобрать, ответом же было нечеловеческое мычание и бульканье.
- Это Бран, - сказал Верховный друид, возвращаясь к Квинту. - Мой слуга. Он принадлежит к маленькому народцу запада, который жил здесь в древние-древние времена, задолго до того, как мой народ, кельты, пришел в эти края. Он проводит тебя в Глочестер.
Квинт поклонился.
- Благодарю тебя, Конн Лир. - Несмотря на ощущение сердечной пустоты, и сознание присутствия Реганы, он старался изучить странного проводника. - Разве он не говорит?
Верховный друид нахмурился.
- Он не может говорить, - потому что у него нет языка. - Он махнул рукой. Бран приблизился к Квинту и открыл рот, показав зарубцевавшийся мясистый обрубок на месте языка.
Квинт отшатнулся, а Верховный друид холодно продолжал:
- Это было необходимо, ибо прежде Бран говорил слишком много. Тем, кто знает наши тайны, не дозволено о них рассказывать.
Квинт сглотнул. Не такая ли судьба ждала его, если бы не Регана?
- А теперь уходи! - Верховный друид поднял руку и указал на дверь, но когда Квинт инстинктивно повернулся к девушке, Конн Лир встал между ними, заграждая ее от взора Квинта. - Тебе нечего сказать ей, римлянин! - угрюмо добавил он. - Иди! - его горящие синие глаза были преисполнены той же силы, как на Кентской дороге, но на сей раз Квинт подчинился не Верховному друиду, а собственному разуму. Он не смел подвергать Регану ярости ее деда.
- Vale, - произнес он дрогнувшим голосом, - прощай, - и быстро повернулся.
Но когда-нибудь, как-нибудь, я вернусь к ней, поклялся он себе, выйдя вслед за Браном из круглой каменной комнаты с живым деревом.
* * *
Квинт проснулся под орешником и, открыв глаза, увидел густой туман, сквозь который не проникали лучи новорожденного солнца. Рядом обретался, грызя куриную ногу, очень странный человек, похожий на обезьяну.
- Кто ты, во имя Гадеса? - воскликнул Квинт и потянулся за копьем. Человек отложил куриную ножку и что-то прокудахтал. Его волосатая лапа погрузилась в кожаную сумку и подцепила оттуда широкий дубовый лист, который он и преподнес Квинту. На листе было грубо нацарапано несколько латинских слов. Квинт, морщась, разобрал их:
"Это Бран, который проводит тебя в Глочестер. Верь ему".
- Бран? - спросил Квинт, мучительно хмурясь. Он был страшно удивлен.
Человек кивнул, ударил себя в грудь, дружелюбно усмехнулся и вновь вернулся к обгладыванию кости.
- Откуда ты взялся? Где мы? - Квинт с трудом подбирал кельтские слова.
Бран пожал плечами и открыл рот, показав Квинту, что у него нет языка и отвечать он не может.
Это уже было до того, как я уснул, подумал Квинт, но где я это видел? Он протер глаза и вновь воззрился на Брана, однако, где Пендок? Где костер, у которого мы сидели прошлой ночью и жарили рыбу? Где Регана? На него обрушилось чувство боли и утраты, гораздо большее, чем он мог представить. Но среди этого кошмарного смятения сохранялась уверенность, что с ней не стряслось ничего дурного. Она была вне опасности. Значит, она и Пендок ускользнули ночью, оставив ему удивительного проводника и записку? Умела ли Регана писать по-латыни? Странно, хотя это было единственное объяснение.
Тогда получается, что Регана его все-таки обманула? Выходит, она вовсе не намеревалась провести его в Стоунхендж к своему деду? Эта мысль ранила его, хотя в глубине души он полностью отказывался ее принять. Он знал, что Регана говорила правду. Однако, были и другие странности. Смутные сонные видения возникали в его памяти: яркое солнце и огромные зловещие камни, злобные голоса, комната, полная таинственных теней. И нечто утраченное. Нечто прекрасное и очень дорогое. У меня была лихорадка, вот в чем дело, подумал он. Коснулся своей щеки, но та оказалась холодной. Ну, так сейчас он здоров, что бы ни случилось раньше, и на пути в Глочестер. Вот что единственно важно. Его военная миссия. Насколько он задержался?
Он снова перечел записку, затем порвал лист на кусочки.
. - Что ж, тогда идем, Бран! Скорее - в Глочестер!
Свой кельтский язык он подкрепил жестом.
Проводник кивнул и бросил кость. Указал на двух пони, которых Квинт не заметил, хотя один был его собственный - лохматый местный конек, на коем он покинул крепость регниев. По крайней мере, в этом он был уверен, убеждал себя Квинт. Они выехали с Браном во главе, по мере того, как туман поднимался и таял в сером небе.
Перед ними лежал плодородный край кладбищ, ручьев и полей со спеющими колосьями. Повсюду виднелись процветающие сельские дома местных жителей. Странно, подумал Квинт, покуда крепкие туземные лошадки безостановочно трусили мимо. Удивительно, почему мы даже не заехали на широкую равнину с каменным храмом? Все выглядит совсем не так, как я ожидал.
Несмотря на путаницу пересекающихся тропинок, Бран, ни разу не поколебавшись, ехал так быстро, как только Квинт мог за ним поспевать. Через некоторое время они достигли гряды холмов, и перевала за ними, где Бран свернул севернее, к реке, вдоль которой они ехали довольно долго, пока не начали подниматься на холм. Когда они достигли вершины, Бран придержал пони, и, замычав, указал вниз.
Квинт с удивлением посмотрел на чашеобразную долину. На берегу реки виднелось скопление строений - не круглых британских хижин, а солидных каменных домов, и белое сооружение, весьма напоминавшее римский храм. Рядом вздымалось облако пара.
Наверняка здесь есть горячие источники, сообразил Квинт, и вспомнил, как бедный Флакк упоминал как-то о целебных источниках запада. Возможно, это уже Глочестер, хотя нигде не видно признаков крепости.
Он вопросительно произнес "Глочестер?", но Бран отрицательно помотал головой и указал на север. Затем, жестами изобразил еду и сон, дал понять, что здесь они должны заночевать.
Квинт неохотно кивнул - он жаждал поскорей добраться до конца трудного пути, но понимал, что сильно нуждается в отдыхе и пище, ибо мясо, извлеченное из кожаной сумки, они прикончили по дороге. На протяжении последнего часа глаза у него слипались, и сонливость боролась с удивлением, когда они въехали в городок с мощеными улицами, заполненными лавчонками и благоустроенными виллами. Бран направился прямо к храму, который вблизи выглядел не совсем римским, хотя его неуклюжие колонны были выстроены из беленого камня, а на фасаде над входом, красовалось грубое скульптурное изображение женщины, явно какой-то богини, но какой - Квинт не мог распознать.
Они спешились и пошли к деревянному навесу, откуда вырывались клубы пара. Неожиданно сонливость Квинта улетучилась при виде римской тоги. Да нет, двух! Два глубоких старика сидели на скамье у навеса, беседуя со своей ровесницей, облаченной в синюю паллу и нижнюю столу римской матроны. Квинт уставился на ее круто завитую корону седых волос, уложенных по моде, которой следовала его мать, когда он был ребенком.
- Интересно, с чего этот грязный британец так на нас таращится? - громко сказала женщина своим спутникам. - И посмотрите на эту обезьяну. Фу! Самые невозможные люди являются в Бат. Если бы не мой ревматизм…
Квинту понадобилось время, чтобы, во-первых, сообразить, что "грязный британец" - это он, а затем решить, стоит ли ему обнаруживать свою национальную принадлежность. Но, в конце концов, терять было нечего, напротив, следовало узнать, воспользовавшись встречей, что эти римляне делают в таком уединенном месте, и что им известно о мятеже, сотрясающем восток.
Они не знали ничего. Квинт обнаружил это, когда заговорил с ними по-латыни, столкнулся с их недоверчивостью и обменялся с ними объяснениями.
Старики оказались отставными ветеранами кампаний Клавдия семнадцатилетней давности. Они рассказали, что с десяток подобных им римлян поселилось здесь оттого, что мягкий климат и целебные горячие ключи, именуемые "Акве Сулис", где они ежедневно купались, помогали им сохранить здоровье. Римская матрона оказалась женой одного из них, приехавшей после наступления мира из Италии.
- Ну, нет, - заявила матрона, по-прежнему подозрительно косясь на Квинта, ни о каком мятеже мы не слышали. Но туземцы, знаешь ли, знаменосец - если ты действительно таков… кого в действительности волнуют туземцы? Они не беспокоят нас, когда приходят к источникам, а мы позволяем держать здесь их глупый храм. - Она указала на лицо статуи. - Это их богиня Сулис, но мы называем ее Минерва, и все это не имеет значения.
Многие вещи будут иметь значение для тебя, милая дама, раздраженно подумал Квинт, если Боадицея решит включить тебя в свои планы. Но он промолчал. Эти люди были стары и неспособны понять положение, оставалось лишь надеяться, ради их же блага, что их уютная изоляция будет продолжаться.
- Вы что-нибудь знаете о Втором легионе в Глочестере? - спросил он. Но старики только без интереса покачали головами.
- Префект легиона Пений Постум - такой высоченный германец - приезжал сюда в прошлом году на воды; - заявил один из них, - но он туп, как пес. Ни с кем не разговаривал… слишком много ел - у него что-то было с желудком.
- О нет, Марк, - нетерпеливо перебила его жена. - У него были фурункулы. Вечно ты все забываешь.
- Дорогая Октавия, моя память ничуть не хуже твоей, и я абсолютно уверен, что префект страдал желудком.
Квинт быстро пробормотал прощальные приветствия и ретировался. Какие недуги мучали префекта Второго легиона, ему было вполне безразлично.
Он узнал, что при купальнях сдаются комнаты для приезжающих и, наскоро перекусив, улегся спать.
Глава седьмая
Римские удовольствия в Бате. - Дорога ко Второму легиону. - Позорная тайна. - Бегство с двумя товарищами.
Квинт проснулся от знакомого, но давно позабытого звука - скрипения и клацанья колесницы. Этот звук часто будил его в украшенной фресками спальне на материнской вилле. Он вскочил и приоткрыв дверь, увидел вчерашнюю супружескую чету-Марка и Октавию, подъезжающих к купальням, некрупный старый конь, несомненно, кавалерийский ветеран, обитая бронзой колесница, тщательно уложенные складки его тоги и ее столы - все выглядело таким почтенным и добропорядочным, что Квинт неожиданно расхохотался.
Бран, спавший на полу, настороженно взглянул на него.
- Они могли быть моими дядей и тетей, приехавшими из Ости и навестить бедную маму и заодно отчитать ее за то, что она неправильно ведет хозяйство и балует нас с Ливией! - объяснил Квинт.
Бран, естественно, ничего не понял, но усмехнулся, и жестами показал, что им пора собираться. Квинт вздохнул.
- Да, знаю, выводи лошадей, купи поесть… вот. - Он дал Брану несколько монет. - Я буду готов тогда же, когда и ты.
Когда Бран кивнул и пошел исполнять приказание, Квинт побежал к купальням. Он не мылся как следует уже много дней и рад был обнаружить в таком маленьком городке столь превосходный образец римского комфорта и прогресса. Британцы посещали здешние горячие ключи веками, для них это всегда было священное место исцеления под покровительством богини Сулис. Но несколько престарелых римлян, также обнаруживших достоинство целебных вод, естественно, не могли просто довольствоваться горячим паром и глинистым прудом. Они сразу же стали переделывать их в термы, пусть и далекие от совершенства. Квинт, посетив парилку, устроенную под навесом вокруг ключей, встретился с Марком и другими римскими отставниками, которые завтракали на краю большого плавательного бассейна, выложенного камнем.
- А! - сказал Марк, попивая вино из кубка. -
Привет, знаменосец. Должен заметить, ты гораздо больше похож на римлянина без этой смешной туземной одежды. Видишь, что мы здесь сделали? Хотя работы заняли много времени, а рабов у нас совсем мало. Каждый дюйм этого водопровода приходилось тянуть с Мендинских холмов, и мы еще не построили даже приличного тепидариума - ужасно трудно сделать что-нибудь в этой глуши!
- Да, вижу, - вежливо ответил Квинт, торопливо направляясь к каменным ступенькам в углу бассейна. - Но думаю, вы уже сотворили здесь чудеса.
- Массаж тебе нужен? - окликнул его старик. - У нас есть раб, искусный в обращении с маслом и скребками.
- Спасибо, нет времени! - Квинт бросился в ледяную воду. Когда он вынырнул с другой стороны бассейна, Марк поджидал его у кромки.
- Так эти дикие восточные племена взаправду восстали? - хмурясь, спросил старик. - Вы, молодые люди, все так преувеличиваете…
- Они восстали, - коротко отвечал Квинт.
- Что же… - безмятежно произнес Марк, кутая морщинистые сутулые плечи в шерстяное покрывало. - Наши легионы скоро справятся с беспорядками. Может, все уже кончено. Между прочим, если префект Постум все еще в Глочестере, ты можешь убедиться, что в прошлом году он приезжал сюда лечить желудок. Я уверен, - он бросил взгляд в сторону небольшой аркады у пруда, где среди других старых дам виднелась башня седых кудрей Октавии, - уверен, что это были не фурункулы.
- Я постараюсь выяснить это, - вежливо сказал Квинт. Он быстро попрощался и побежал в прихожую, где оставил свои вещи. Одевшись, он поспешил во двор, куда только что въехал Бран с лошадьми.
На траве еще лежала роса, когда Бран и Квинт покинули мирную долину Бата, однако последняя часть их путешествия продвигалась даже медленней, чем в лесах, ибо местность была холмистая.
Тропы петляли по этим живописным лесистым холмам вверх и вниз, неожиданно пересекаясь мелкими ручьями, через которые пони с плеском переправлялись вброд.
Хотя возбуждение Квинта возрастало с каждым часом. Приближавшим их к цели, молодой человек проникся особой красотой местности. Однажды, когда они остановились напоить лошадей, Квинт оглядел небольшую лощину, откуда открывался вид на туманные розовеющие холмы и подумал, что это чудесное место для загородной виллы. Здесь были вода, тень и сочные луга, пригодные для сельских трудов. И он обнаружил, что рисуя себе эту виллу - свою виллу, просторную, построенную из кирпича, хорошо отапливаемую, украшенную прекрасными мозаиками - он также представлял хозяйкой здесь Регану. Он видел ее прелестное личико, склоненное над домашним очагом, между двумя алтарями, одним - посвященным домашним божествам - Ларам и Пенатам, другим - милосердной Весте.
Очень глупая картина, внезапно осознал он. Регана ясно показала ему свое безразличие, когда передумала отвести его к своему деду, и бросила его посреди леса, сбежав с Пендоком.
А уж если молодой римский солдат настолько смешон, что строит в своем воображении мирные виллы в сельской глуши и мечтает о жене, так пусть, по крайней мере мечтает от образцовой римской девушке с кудрявыми черными волосами, большими томно-маслянистыми глазами и оливковой кожей. Как Помпония - он вспомнил о дочери одной из материнских подруг, в прошлом году бросавшей на него на пиру зазывные взгляды.
Но теперь Помпония совсем не казалась ему привлекательной. Квинт рванул уздечку, и они начали подниматься на следующий холм. Пора наконец покончить с Реганой, подумал Квинт с неожиданной яростью, злясь от мучительной тоски и чувства потери, охватывающих его, стоило вспомнить о девушке, и справиться с которыми он не мог… и это странное ощущение, будто случилось нечто, о чем он в глубине души знал, но скрытое так глубоко, что он был не в силах найти.