И вот пришло время сорвать с себя одежду. Обнаженный, он вернулся к ней. И вошел в нее как стальной клинок, и был радостно принят теплой обволакивающей глубиной ее тела, ставшего гостеприимными ножнами. Снова от головы к ногам побежали волны, то вознося ее вверх, то опуская вниз, в унисон его толчкам. Он высоко приподнялся над ней и посмотрел на нее глазами, темными то ли от напряжения, то ли от гнева. Она не знала, любит ли он ее в этот момент… или ненавидит? Неизвестно. Но никто не мог бы сказать, что в нем не было страсти, так же как и в ней. Страсть закружила их словно смерч, наполнила пространство вокруг музыкой вздохов, шепота и восклицаний. Воздух сгустился, словно шелковистое облако накрыло их, превратив ночь в волшебную сказку, в которой реальный мир уступил место фантазии. Волны, накатывавшие на нее, казалось, вздымались и рассыпались на мелкие серебристые капельки счастья. Вновь и вновь испытывала она взрывы экстаза, содрогалась, металась и изгибалась в его объятиях. Он с силой вошел в нее последний раз, и Аманда ощутила невыразимо приятное тепло, когда его семя излилось в ее лоно.
Эрик дотронулся до ее щеки и, нежно поцеловав в губы, скатился на бок.
Оба погрузились в молчание. Она было заговорила, но он приложил палец к ее губам.
- Нет. Не сейчас. Только не этой ночью.
- Эрик! - вырвалось у нее. - Пожалуйста, послушай! Я… я люблю тебя!
Он застыл, мускулы на руках напряглись, а черты лица исказила гримаса боли. Аманда испугалась, что он сейчас ее ударит или схватит руками за горло и задушит в одно мгновение.
- Ради всего святого, мадам, не играйте хоть этой ночью в свои игры! - угрожающе прорычал он.
- Я не играю, не насмешничаю, не притворяюсь! - настойчиво сопротивлялась она его гневу. - Эрик! - сглатывая слезы, произнесла она его имя.
Он глубоко вдохнул, заставляя себя расслабиться, и процедил с внезапной злостью:
- Боже, если бы я мог поверить тебе! - Голос его стал низким, хриплым.
- Пожалуйста…
- Нет! Хватит на сегодня! Если хочешь дарить любовь, дари, докажи свою искренность!
И она замолчала. А секунду спустя Эрик издал хриплый возглас и опять привлек ее к себе. Порывы ветра, залетавшие в комнату, принесли ласковую прохладу их разгоряченным, покрытым испариной телам, он поцеловал ее в плечо и снова вошел в нее. На этот раз Аманда совсем не смущалась. Свободно гладила в ответ твердые мускулы его рук, груди, бедер, тугие ягодицы. Она дразнила и соблазняла, трогала своими руками, проводила волосами по его коже, щекотала и ласкающе теребила его кожу кончиком языка, покрывала ее поцелуями…
Когда последние содрогания экстаза затихли, она осталась лежать в его объятиях. И в темноте и покое ночи их сморил глубокий, без сновидений сон.
Когда Аманда проснулась, Эрик был уже одет. На нем были новая белая рубашка, чистые белые бриджи, синий с красным жилет и камзол. На голове красовалась треуголка с кокардой. Он стоял у окна, словно дожидаясь, когда она проснется.
Аманда сразу поняла, что волшебная ночь кончилась, что все изменилось. Подтянув одеяло к груди, она подняла на мужа взгляд. Он неспешно обернулся. Глаза, смотревшие на нее, были глазами незнакомца, глубокие, темные, отстраненные.
- Ты уезжаешь? - произнесла она.
- Мы отправляемся в погоню за лордом Данмором. Ты ведь знаешь.
- Да, - прошептала она. - А я… я останусь здесь в заточении?
Он покачал головой. В ней начала просыпаться надежда. Если бы у них было время… если бы было хоть немного времени. Возможно, они смогли бы помириться. Может быть, она смогла бы объяснить, что, хотя ее привязанности не изменились, она больше не противится ему.
Она его жена и примет его сторону. Она даже постарается стать патриоткой.
- Значит, я свободна?.. - предположила она.
- Нет.
- То есть?
Он пересек комнату и взял в руки саблю, мушкет и кортик.
- Ты отправляешься во Францию.
- Во Францию? Нет, Эрик, я не…
- Ты едешь.
Обескураженная; Аманда обернула одеяло вокруг себя и хотела соскочить с кровати, но, запутавшись в простынях, потеряла равновесие. Эрик подхватил жену и спокойно встретил ее возмущенный взгляд.
- Эрик, умоляю тебя, оставь меня здесь, в Камерон-Холле. Я не предавала тебя и не буду…
- Увы, поверить тебе я не могу, - произнес он спокойно, но твердо.
- Но ты сказал, что я… - Аманда запнулась, а он вопросительно поднял брови. В ожидании продолжения его губы скривила недоверчивая усмешка.
Она густо покраснела.
- Ты сказал…
- Я сказал, что ты получила мое прощений. Но не мое доверие.
- Я не поеду во Францию. Сбегу в Англию! - пригрозила она, боясь, что расплачется, ибо слезы уже наворачивались на глаза.
Он гонит ее прочь.
- Нет, не сбежишь. Ты будешь не одна, - пообещал он.
- Эрик…
- Нет. Не умоляй, не клянись и не угрожай. На этот раз ты выполнишь мою волю. - Он поколебался, и тон его стал жестче, в словах зазвучала горечь:
- Во Франции, любимая, ты не сможешь вредить нам. Предлагаю тебе одеться. Твой эскорт появится здесь с минуты на минуту.
- Мой эскорт?
- Кэссиди, Пьер и Жак Биссе.
Биссе. От него ей ни за что не удастся сбежать в Англию. Она знала это. Жак ни на минуту не забывал, как поступили англичане с акадийцами. И не простил. Он будет охранять ее строже, чем родной отец.
- Ты не смеешь так поступать! - громко запротестовала она. И уже закричала со страхом и яростью, вцепившись пальцами ему в предплечья:
- Эрик, пожалуйста! Выслушай меня! Я не делала этого! Ты останешься в дураках, если не поверишь мне. Тебе будет больно, когда та, другая, что выдавала сведения врагам, снова предаст тебя.
Но Эрик, не обращая внимания на ее слова, собрался уходить.
Страх и отчаяние стали еще сильнее, и, не отдавая себе отчета, Аманда выпалила в неистовстве, разрушая то, что оставалось еще между ними:
- Ах ты, подлец! Я возненавижу тебя! Никогда не прощу!
- Не теряй надежды. Может, Данмор еще сумеет добраться до меня.
- Ты заслуживаешь веревки палача!
- Вот как? А ты будешь рыдать на похоронах? Ты ведь, кажется, сказала, что любишь меня?
- О, Эрик, пожалуйста! Не отсылай меня!
Он поднял ее на руки и отнес обратно в постель. Глядя в наполненные слезами изумруды ее глаз, он вдруг всей душой захотел отменить свое решение.
Но тут же сердце; его ожесточилось. Камерон-Холл мог оказаться сожженным дотла. Она ушла с Тэрритоном. Она сама призналась, что пошла с ним. Больше всего на свете он жаждал поверить, что она любит его. Жаждал поверить в ее невиновность.
Но он не может ей доверять. Он доверился ей прежде, а она предала. Раз за разом она предавала его. А ведь на карту поставлены жизни людей.
Эрик улыбнулся, затем наклонился и поцеловал ее в губы. Ему уже пора было уезжать, но он не смог удержаться. Положив ладонь на ее грудь, он ощутил в себе мучительное желание. Прижавшись к ее рту в долгом и медленном поцелуе, он гладил ее тело, словно старался, чтобы руки запомнили ее не хуже, чем глаза.
Затем он встал и печально посмотрел на нее сверху вниз:
- Оревуар, любимая.
Развернувшись, он шагнул к двери. Аманда вновь вскочила с кровати и бросилась за ним.
- Эрик!
Он затворил дверь. Послышались удары кулаками по двери, потом ругательства. Он напрягся, вслушиваясь в поток слов, срывавшихся с ее губ. Потом услышал, как она повалилась на пол. И как безутешно зарыдала.
Пожар войны жарко горел теперь в этом раю.
Льюис ждет Эрика и его людей. Они должны положить конец натиску англичан, а затем ему предстоит вернуться к Вашингтону. Конгресс уже заседает, со дня на день колонии объявят себя независимыми.
И он рискнет всем в этой борьбе.
Но он не проиграет! Эрик дал себе клятву и, обернувшись, посмотрел на дверь в спальню. Острая, тоскливая боль пронзила его сердце. Если бы только она была с ними!
Если бы только она любила его…
Глава 16
В первых числах июля, после разгрома Данмора, Эрик должен был вернуться и занять свое место подле Вашингтона, но вместо этого решил заехать домой. Оставалась слабая надежда, что Аманда еще не отплыла во Францию. А ему вдруг очень захотелось выслушать ее еще раз. Отчаянно захотелось. Он наговорил ей массу ужасных слов, выдвинул такие тяжкие обвинения, но большинство из них были лишь следствием страха, смешанного с яростью.
Эрик пришпорил коня, оставив Фредерика глотать поднятую им пыль. Но когда он подъехал к длинной аллее, ведущей к дому, сердце его упало. С подъема Эрик увидел, что "Родной земли" у пристани нет. Аманда уже уехала.
Добравшись до дома, он тем не менее нетерпеливо рванул на себя дверь, но встретили его лишь Ричард и горничные. В палящей жаре июля дом казался холодным и покинутым. Эрик медленно поднялся к галерее, чувствуя, как пустота обступает его. Аманда стал? неотъемлемой частью дома. Аромат ее духов преследовал его, ему слышалось эхо ее голоса, ласковый и женственный шепот, такой задорный и влекущий. Самый замечательный на свете! Во Франции она будет сама в безопасности - и не сможет повредить колониям.
Но ни слова, ни логика не помогали. Его мир стал холодным, дом без нее превратился в безжизненную коробку из кирпича и бревен.
- Лорд Камерон!.
Он развернулся и посмотрел вниз. В холл ворвался Фредерик:
- Лорд Камерон! Независимость! Конгресс проголосовал за независимость! Шестого июля в Филадельфии была зачитана Декларация, и ее начали перепечатывать газеты по всей стране! Лорд Камерон, мы совершили это! Мы все совершили это! Мы - свободные и независимые люди!
Да, они совершили это. Эрик, вцепившись в перила лестницы, уставился на печатника. Они воюют уже больше года, но теперь их борьба узаконена. Теперь они не повернут назад. Никогда, Они стали свободными.
Его сотрясала крупная дрожь. Он вдруг порадовался, что услышал эту новость здесь, в Камерон-Холле. Пусть и опустевшем. Он снова знал, за что бороться, за что умирать.
Он поспешно сбежал вниз.
- Ричард! Бренди, парень, лучшего в доме! Конгресс наконец-то решился! Боже мой, зови слуг, зови всех. Тост! За… свободу!
В конце сентября Эрик сидел в палатке Вашингтона, разбираясь в картах Нью-Йорка и Нью-Джерси, когда тому доставили донесение.
Он увидел, как генерал изменился в лице; плечи его великого друга поникли, лицо стало пепельно-серым.
- Они поймали моего юного разведчика, - сказал генерал.
Эрик быстро начал припоминать Вашингтон попросил рейнджеров из Коннектикута предоставить человека, который бы остался в Нью-Йорке, чтобы собирать сведения о позициях британцев. На вторую просьбу добровольцем вызвался молодой человек по имени Натан Хайл, который отправился в город под видом учителя-голландца.
Вашингтон ожесточенно потер висок.
- Ему было не больше двадцати одного года. Его выдали. Хоув приговорил его к повешению. - Протяжно вздохнув, он снова взял донесение в руки. - Хэйл произнес речь, которая потрясла британцев, и закончил такими словами - ты только послушай Эрик, это потрясающе: "Я сожалею лишь, что у меня всего одна жизнь, которую я могу отдать за свою страну". Одна жизнь. Боже!
- Это война, - тихо сказал Эрик после паузы.
- Это война. Мы еще многих потеряем, - признал Вашингтон, - но этот Хэйл, . И такая мужественная, душа должна быть жестоко лишена жизни!
Жестоко? Да, думал Эрик, - трясясь на следующий день в седле вместе со своим отрядом. Жестоко, но и поучительно. Слова Хэйла передавались в войсках из уст в уста. Своей гибелью Натан Хэйл укрепил дух армии. Он завоевал себе бессмертие.
По ночам Эрика преследовал запах пороха. Будь его глаза открыты или закрыты, он видел шеренги солдат, слышал крики людей, ржание лошадей и ужасный грохот артиллерийской канонады. Но порой, когда пороховая пелена рассеивалась, перед ним представала Аманда.
Она шла к нему сквозь дым и кровь, а В увлажнившихся глазах читался упрек.
Они повесили Хэйла, эти британцы. Предателей обычно вешают, так принято на войне.
Но что, если она не лгала? Что, если она действительно перестала быть шпионкой? Что, если кто-то другой продолжает водить их всех за нос?
Эрик просыпался со стоном. И, лежа с открытыми глазами до рассвета, он знал, что утром сядет на коня и будет Сражаться опять, поведет своих людей навстречу смерти.
Двадцать восьмого октября они сразились с англичанами в битве на Белых равнинах. Американцы бились храбро и доблестно, с удивительным умением и упорством. Но постепенно регулярные части англичан вытеснили их с поля боя. Размахивая окровавленным клинком, Эрик отдал приказ своим людям отходить.
Энн-Мари и сэр Томас часто теперь помогали ему утешиться, прийти в себя. Дочь Томаса последовала на воину за отцом. На переднем крае она перезаряжала ружья, подносила воду, ухаживала за ранеными. Когда позволяла обстановка, Эрик обедал с ними, а после обеда частенько засиживался у Энн-Мари.
Однажды вечером, когда они гуляли среди деревьев, она оказалась в его объятиях. Встав на цыпочки, Энн-Мари поцеловала его. Он ответил, как и в прошлый раз, его сердце заколотилось, тело напряглось. Она притянула его руку к своей груди, и; Эрик ощутил ее мягкость, но, овладев собой, убрал ее руки и отстранился. Затем он нежно погладил ее по щеке.
- Я женатый человек, Энн-Мари. Ты слишком хорошая женщина, чтобы стать чьей-то любовницей.
- А если мне все равно? - прошептала она.
Он протяжно вздохнул, ощущая на себе в темноте ее взгляд. Энн-Мари улыбнулась.
- Кажется, я опоздала, лорд Камерон! - поддразнила она с доброй улыбкой. - Когда ты был неудержим и необуздан и, казалось, коллекционировал женщин, я мечтала о кольце на своем пальце. А теперь я готова довольствоваться несколькими ночами с героем в своей постели, и мне по-настоящему безразлично, если после этого меня назовут самой распутной женщиной на континенте. Эрик, отправляйся за своей женой! Привези ее домой. Я не верю в ее окончательное предательство!
Он взял девушку за руки.
- Энн-Мари, я не могу. Может, мне не стоит больше приходить…
Она прижала пальчик к его губам.
- Нет. Не обрывай нашу дружбу. Вы мне нужны; ты и Дэмьен.
- А! Мой кровожадный родственник! Он по-прежнему разговаривает со мной сквозь зубы и только по крайней необходимости. Но он прекрасный молодой человек…
- И к тому же влюблен, ты не знал?
- Нет, не знал, - признался Эрик.
У Энн-Мари на щеках заиграли очаровательные ямочки.
- В леди Женевьеву. Мне кажется, это началось давно, еще в Уильямсберге. Нынче он чахнет по ней, когда не может выбраться на Юг. Думаю, что она приедет сюда, чтобы быть рядом с ним.
- Неужели? Женевьева ценит удобства жизни.
- Ты так хорошо ее знаешь?
- Знал, - пробормотал он. - Но может быть, ее тоже охватила лихорадка патриотизма. Только время даст на, это ответ.
- Только время. - Энн-Мари целомудренно поцеловала его в щеку. - Поезжай за своей женой, Эрик.
- Я не могу, - сказал он таким тоном, что она поняла: их разговор подошел к концу. Увидев лед в его глазах, твердо сжатые челюсти, Энн-Мари замолчала.
В ноябре американцы начали отступать на юг, в глубь Нью-Джерси. Вашингтону были предоставлены диктаторские полномочия.
Эрик переоделся в кожаное одеяние следопыта и пробрался через линию фронта, чтобы разведать расположение британских позиций. Он все время вспоминал Натана Хэйла и молился, чтобы, если его схватят, Бог послал ему столько же мужества, сколько было у этого молодого человека. Британцы будут плясать от радости на его казни, это точно.
Но ему удалось раздобыть нужные сведения довольно легко.
Хоув, уверенный в скорой окончательной победе весной, отвел войска на зимние квартиры. В основном в Нью-Йорк и в южную часть Нью-Джерси.
Накануне Рождества Эрик и другие командиры сидели в штабной палатке и следили за тем, как Вашингтон расхаживает по ней и разъясняет ситуацию, показывая их позиции на картах:
- Мы в отчаянном положении. В отчаянном. Наша армия трещит по швам; Те, кто остался в строю, все чаще заговаривают о том, что сроки их службы давно вышли. Но у меня есть план…
Его план был рискован, дерзок, опасен и… гениален. В ночь на Рождество они переправились обратно через Делавэр, в девяти милях от Трентона. В снежный буран через реку переправились две тысячи четыреста человек. Мороз был жесток, ветер ужасен, вода холоднее льда. Эрик почувствовал, как обожгло лицо и занемела кожа, когда на него попали брызги взбаламученной веслами речной воды. Но в слабом свете впереди он видел Вашингтона, стоявшего на носу своей лодки. И все остальные тоже видели его. Они переправились благополучно.
На рассвете колонисты обрушились на гарнизон гессенцев в Трентоне. Победа была полной. Пьяные, ничего непонимающие, ошарашенные наемники, воевавшие за британцев, пытались выбраться из своих постелей, но рядом уже были колонисты. Эрику почти не пришлось отдавать команды, поскольку его бойцы действовали быстро и эффективно и нападение стало полной неожиданностью. Когда все закончилось, из тысячи четырехсот гессенцев тысяча человек сдались в плен, тридцать были убиты, а американцы потеряли только семерых - двое замерзли и пятеро были ранены. Но наверное, самым важным было то, что они захватили изрядное количество оружия, снарядов, других боеприпасов.
Этой ночью их небольшой отряд праздновал победу. Но не прошло и суток, как над ними нависла новая угроза. Британский генерал Корнуэльс приближался очень быстро. Уже второго января напротив американских позиций стояла его пятитысячная армия и еще две с половиной тысячи резерва в Принстоне ждали только приказа присоединиться к нему.
- Нам ни в коем случае нельзя принимать этот бой, - сказал Вашингтон. - Лагерные костры… - пробормотал он затем.
- Оставим их гореть?
- Оставим гореть.
Ночью они ускользнули от врага. Третьего января воздух огласили боевые кличи, когда колонисты обрушились на британский отряд, направлявшийся на воссоединение с Корнуэльсом. Битва была яростной и беспощадной, но в конце концов американцы одолели. Они поспешили в Принстон, где захватили много войскового имущества, и отошли к Морристауну.
Этой ночью они праздновали вновь.
- Тебя провозгласят самым выдающимся полководцем всех времен, - сказал Эрик Вашингтону.
- Да, пока я не проиграю несколько сражений. Тогда меня распнут.
- Бог мой, никто не смог бы сделать больше, чем ты.
Генерал улыбнулся и устало вытянул ноги.
- Значит, до весны я останусь героем. Корнуэльс покидает свои позиции в Нью-Джерси, потому что мы нарушили его полевую связь.
Пора и нам забираться на зиму в берлогу. - Он чуть замешкался. - У меня для тебя есть письма.
Эрик был зрелым мужчиной, военным, под его началом воевали сотни людей, повиновавшихся его приказам, он без страха шагал навстречу штыкам и пулям. Он изрядно постарел на этой проклятой войне. Но все же у него задрожали пальцы, а ладони сразу стали влажными.
- От моей жены?
Вашингтон покачал головой:
- Нет, но тоже из Франции. Одно от твоего человека - Кэссиди. Другое от мистера Франклина.
- От Франклина!