– То, что ты остановилась за пределами протянутой руки, говорит мне, что сражение практически закончено и я оказался проигравшим.
– Мне очень жаль.
– Не надо жалеть. По правде говоря, пока я дожидался тебя здесь, я и сам перебирал все "за", "против" и испытал такие же сомнения.
Симона быстро опустила взгляд.
– Но наверное, совсем по другой причине.
У Тристана было два варианта: заверить ее в том, что диктат общества для него все-таки имеет значение, и уйти или поведать всю гадкую и печальную правду и изо всех сил надеяться на то, что ему удастся отыскать некое равновесие между благородством и похотью.
– Есть некоторые вещи, которые тебе следует знать, – проговорил он, сделав окончательный выбор. – О том, что происходит вокруг меня: только тогда ты можешь понять, следует ли тебе проводить время в моем обществе.
Глаза Симоны задорно сверкнули:
– Неужели тебя разыскивают за совершенное преступление?
– Жаль тебя разочаровывать.
– Проклятие! – откликнулась она с тихим смехом. – Это было бы так увлекательно! Ну, так расскажи мне, что тебя тревожит.
Теперь, когда ему придется выразить все словами, она решит, что он совсем потерял рассудок…
– Тебе, наверное, стоит присесть. – Тристан указал на садовую скамейку рядом с воротами, обдумывая проблему, которую сам себе создал. – Это займет некоторое время.
– Согласна.
– Дойдя до скамейки, Тристан опустился на нее и подождал, пока Симона устроится рядом с ним, а затем начал с первой неплотской мысли, которая образовалась в его голове.
– Я всегда подозревал, что мой отец вел жизнь гораздо более широкую, чем позволяли его финансовые возможности. – Он глубоко вздохнул. – Конечно, никаких доказательств этого у меня не было и подтверждение я получил только недавно, в письме от моего брата Джеймса. Джеймс унаследовал имение после того, как погибли отец и старший брат, а когда и он умер, меня вызвали домой, где я обнаружил, что имение разорено, как Джеймс и сообщал мне. Если бы у меня не было моего личного состояния, чтобы расплатиться с долгами, то все пошло бы с молотка на следующий день после моего прибытия в Лондон.
– Если принять во внимание то, как живет Люсинда, – заметила Симона, – ты не очень-то жалеешь свои средства.
– Я не дал Люсинде и двух пенсов.
– Ну, тогда ведь должен встать вопрос о том, кто это сделал, верно? – Симона явно демонстрировала немалую сообразительность. – Если поместье балансировало на грани краха, она не могла получать такое пособие, которое позволяет ей вести жизнь миллионерши и при этом еще вывозить Эммалину в свет.
– Мне пришли в голову точно такие же мысли.
– И тебе удалось найти ответ?
– Да, но он мне не слишком нравится. Оказывается, Люсинда получила крупные денежные выплаты после смерти моего отца и братьев.
– Откуда? – Симона нахмурилась. – Или правильнее спросить, от кого?
Тристан усмехнулся:
– Эти "кто" – различные страховые компании. Так уж получилось, что Люсинда е невероятной предусмотрительностью обзавелась страховыми полисами на жизни любимых родственников, и каждый раз это происходило всего за несколько недель до их неожиданной кончины.
– Это не предусмотрительность! – воскликнула Симона. – Один раз – еще куда ни шло, но три. Три раза складываются в мотив для убийства. Она вдруг засмеялась. – Скажи, а на тебя она тоже взяла полис?
Тристан пожал плечами.
– Пока мне не удалось этого выяснить: конфиденциальность и все такое прочее. Однако по логике вещей все должно быть именно так – ведь Люсинда очень любит деньги.
– А ей гораздо важнее избавиться от человека, который ее подозревает и способен добиться правосудия.
Тристан покачал головой:
– У меня нет никаких доказательств. Смерти отца и братьев были сочтены естественными при дознании, а в отношении Люсинды нет никаких подозрений.
– Ее финансовые дела были рассмотрены до того, как власти пришли к такому выводу?
– Похоже, никому даже в голову не пришло, что она не просто сраженная горем вдова и мачеха.
– А если бы ты предоставил финансовую информацию, власти согласились бы на новое расследование?
Тристан пожал плечами:
– Это нашли бы любопытным, но недостаточно весомым для того, чтобы тратить средства короны на официальное расследование.
– А им известны твои доводы. И они где-то записаны?
– Известны. Записаны.
– И Люсинда знает про это?
– Нет.
Симона на мгновение задумалась:
– А почему ты в этом уверен?
Уверен в чем? Насколько легко он смог бы заключить ее в объятия? Как мало усилий понадобится для того, чтобы прижать ее к себе теснее?
На самом деле он в считанные секунды мог усадить ее себе на колени, и она оказалась бы в идеальном положении для того, чтобы его руки смогли исследовать такие манящие формы ее попки…
– Тристан? Я спросила тебя, откуда такая уверенность в том, что Люсинда не знает о твоем разговоре с властями?
Огромным усилием воли Тристан прогнал навязчивое видение.
– Как только я сошел на берег, то сразу отправился к поверенному, а затем я поехал искать Ноуланда. Все это было сделано в первые два часа моего пребывания в Англии и задолго до того, как Люсинда могла получить весть о моем возвращении.
– Почему ты поехал искать Ноуланда?
– Он сотрудничает со Скотленд-Ярдом.
– Ну надо же! – тихо проговорила Симона, качая головой. – А выглядит таким безобидным!
– Такой он и есть. Ноуланд специализируется по шифрам и бумажным свидетельствам. Когда его расследование требует применения силы, он просто дает указания тем, у кого она есть.
– Мне и в голову бы не пришло его заподозрить!
Тристан улыбнулся:
– И Люсинде тоже.
Нимфа, сидевшая рядом с ним, медленно кивнула:
– Значит, Люсинда должна позаботиться о том, чтобы ты не прожил достаточно долго и не дал им нужный толчок. Как ты считаешь: она сама делает всю грязную работу или нанимает кого-нибудь для этого? Впрочем, я и так догадываюсь: скорее всего сама. Для таких действий нужны точный расчет и удача; одна неловкость, один просчет – и у нее будут крупные неприятности. – Симона покачала головой.
– Я с этим согласен.
– И если учесть, что трое мужчин из твоей семьи уже погибли… – Она тихо кашлянула.
– Да?
– Видишь ли, Хейвуд счел своим долгом рассказать мне историю о Безумных Локвудах в первый же вечер.
Ну да, конечно! Тристан вздохнул и ему отчего-то стало неловко.
– Не тревожься, Симона, я знал: он сделает это, как только я выйду из кареты. К тому же, это всем известно.
– Если учесть, что твои отец и старший брат погибли, как все считают, совершив убийство и самоубийство, а твой другой брат оказался в Темзе, Люсинда должна считать, что ее везение может когда-нибудь окончиться. Вместе с тобой это будет уже четыре смерти, и если четвертая смерть окажется насильственной, то даже самые наивные люди начнут задумываться. Скорее она решит сделать так, чтобы твоя смерть выглядела как результат несчастного случая.
– Просто поразительно.
Симона сдвинула брови:
– О чем ты?
– О твоем уме. Ты рассуждаешь совершенно неожиданным образом.
"И я нахожу это невероятно сексуальным", – хотелось добавить Тристану, но он вовремя остановился.
– Правда? – Симона улыбнулась, и искры в ее глазах заплясали ярче.
Боже, как ему хотелось ее любить! Прямо здесь, прямо сейчас! Тристан протяжно выдохнул, стараясь сдержать свой порыв и привести мысли в порядок.
– А тебе не пришло в голову, что, оказываясь рядом со мной, ты тоже подвергаешься опасности?
– Нет. – Симона поджала губы и секунду-другую смотрела в ночное небо, а потом жизнерадостно объявила: – Ну вот, теперь об этом подумала. А где была Люсинда в ту ночь, когда загорелся особняк?
Догадывается ли Симона о том, какие муки она заставляет его испытывать?
– Предполагается, что дома, но наверняка я этого не знаю. Она могла уйти после того, как мы с Эм уехали. Ты считаешь, что Люсинда могла устроить пожар, пытаясь меня прикончить?
– Такая возможность не исключается. Власти не увидели в этом пожаре ничего подозрительного…
– Ну, не знаю. Думаю, Люсинда предпочла бы нечто более личное. – Тристан улыбнулся. – Понимаешь, ей было бы приятнее видеть мое лицо в тот момент, когда она задавит меня колесами своей кареты.
– Ты слишком большой, чтобы тебя можно было задавить насмерть.
Тристан удивленно взглянул на свою собеседницу.
– Откуда ты знаешь?
– Я смотрела тем вечером, как ты спускался по веревке, сильный, ловкий…
"И полный мужской силы", – усмехнулся про себя Тристан.
– А я и не знал, что ты на меня смотрела.
– Но надеялся по крайней мере! – со смехом предположила Симона, отклоняясь в сторону, чтобы удариться плечом о его плечо точно также, как они с друзьями толкали и пихали друг друга, когда были детьми. – Никак и ты собираешься выманить Люсинду и разоблачить ее?
Тристан мрачно посмотрел на нее:
– А разве я говорил, что это входит в мои планы?
– Если не входит, то ты мертвец, но, как я полагаю, ты все же обдумываешь способы отмщения.
– Вот как? И какую тактику ты могла бы предложить? – спросил он, отчаянно пытаясь не отвлекаться от запретной темы.
– Не знаю. А вот ты наверняка уже что-то придумал.
Что я готов послать к черту Люсинду и что мне надоело думать, мог бы ответить Тристан, но вместо этого он лишь протяжно вздохнул.
– Полагаю, Люсинда больше волнуется о том, как набить себе карманы, чем об опасности быть пойманной. Жадность часто делает людей слепыми и чересчур самоуверенными, так что, если ею движет именно это, тогда логично предположить, что она захочет получить от моей смерти как можно больше прибыли.
– Логичное предположение.
– Теперь давайте предположим, что меня нашли раздавленным на улице…
– И Люсинда, комкая платочек, плачет крокодиловыми слезами, получая деньги по страховке…
– А потом она выходит из конторы страховой компании и отправляется прямо в контору моего поверенного, чтобы еще немного поплакать, выслушивая, как читают мое завещание.
– О Боже! – прошептала Симона.
– Вот так-то. Я не имею ни жены, ни наследников, и мне некому оставить состояние, не считая моей сестры.
– А поскольку Эмми несовершеннолетняя…
– Да. Я уверен, Эм будет жить очень хорошо, по крайней мере какое-то время, а потом…
– Потом ее тоже постигнет трагический конец, и тогда Люсинда, ее убитая горем матушка, унаследует твое состояние как единственная ближайшая родственница.
Тристан кивнул:
– Это потребует некоторого терпения, но зато до окончания года она сможет стать очень богатой женщиной.
– Правда, если ты умрешь раньше, чем женишься. – Симона прищурилась. – После женитьбы твое состояние унаследуют жена и дети, если таковые будут, а не Эмми.
– Все верно.
– В этом случае, – проговорила Симона задумчиво, – объявление о твоей помолвке повергнет Люсинду в панику. Тебе придется умереть раньше, чем ты произнесешь в церкви слово "да", иначе ей ничего не достанется.
– Это, конечно, принудило бы ее к определенным действиям, – признал Тристан. – Не думаю, что в процессе избавления от меня она остановится перед тем, чтобы устранить и мою избранницу. Именно этот обременительный для моей совести факт мешает мне предложить какой-либо молодой женщине смело ступить на путь, который окажется смертельной ловушкой. Объяснение всех обстоятельств скорее убьет интерес большинства женщин, которые могли бы подумать о том, чтобы принять мое предложение.
Симона неожиданно рассмеялась:
– Тебе нужна молодая женщина, у которой есть немного отваги и глаза на затылке. И не мешало бы, чтобы она была достаточно безжалостна.
"Да, и еще раз да. И кстати, она могла бы оказаться неплохой любовницей".
– А теперь признавайся: когда ты в первый раз подумал обо мне, как об ответе на все твои вопросы?
– Все зависит от того, о чем мы говорим. – Тристан усмехнулся. – Если о моей тоске по прекрасной и страстной возлюбленной, то ты стала этим ответом в первое же мгновение, как я увидел тебя в тот вечер. Ты стояла рядом с Эм у столика с пуншем. А если речь идет о моей сообщнице… – Он вздохнул.
– Честно говоря, это не приходило мне в голову до того момента, пока вчера утром я не посмотрел, как ты уезжаешь от особняка. В часы, прошедшие с тех пор, моя похоть сражалась с совестью в отношении этого вопроса – ведь тут присутствует немалая опасность…
– Не волнуйся, никто не поверит, что я готова согласиться на замужество, и конечно, я не готова согласиться. Это будет сделано исключительно для вида и только на то время, которое понадобится, чтобы заставить Люсинду предпринять что-то против тебя в присутствии Ноуланда. Как только это будет сделано, мы расторгнем помолвку и разойдемся.
– Но я еще не решил…
– Меня придется принудить к помолвке, – продолжила Симона, явно игнорируя его благородные намерения. – В противном случае об этом начнут сплетничать по всему городу. Сплетни пойдут в любом случае, но если меня не принудят, то они будут не слишком убедительны. Наш план сработает гораздо лучше, если Люсинда не заподозрит ловушки.
– И все же…
– Понятно, что нам понадобится скандал, который принудит нас к браку. Чем ближе срок женитьбы, тем быстрее Люсинде придется действовать. Мы смогли бы закончить все это дело еще до конца недели.
– В идеальном случае. Но идеальных случаев не бывает.
– Впрочем, если после всего нам удается остаться в живых, твой опекун все равно захочет меня убить за то, что я подверг тебя опасности и вовлек твою семью в ужасающий скандал. На мой взгляд, он будет иметь полное право сделать это по обеим причинам.
– На самом деле тут есть и светлая сторона, – попыталась прояснить ситуацию Симона. – Дело не в том, что Дрейтон захочет тебя убить: он вряд ли это сделает, зато он разозлится на меня. В результате он может исполнить свою угрозу и отправить меня в свое сельское поместье. Тогда я избавлюсь от необходимости терпеть целый сезон светских увеселений, и…
– И твоя репутация будет погублена окончательно.
Симона кивнула в знак согласия.
– Полностью. Это очень впечатляюще, поверь.
– Но тогда у тебя больше не будет возможности выезжать в свет!
– И это можно считать доказательством того, что Бог действительно проявил ко мне милосердие! – воодушевленно воскликнула Симона.
– Но твои близкие! Им в этом случае придется совсем несладко…
Симона моментально растеряла свою уверенность.
– Да, это верно, – признала она и тихо вздохнула.
– Давай мы сперва все как следует обдумаем, – предложил Тристан, испытывая одновременно удовлетворение от собственного благородства и острое разочарование. – Нам не обязательно принимать решение ночью – это вполне можно сделать завтра, послезавтра или даже через полгода. Люсинда не станет ничего предпринимать, пока ее не вынудят обстоятельства, так что в ее интересах пока выжидать. Чем дольше ситуация останется неизменной, тем меньше подозрений возникнет, если со мной что-то случится. Я поднял этот вопрос только потому, что ты должна знать об опасности, которую я представляю для всякого, кто хочет общаться со мной.
Симона медленно кивнула:
– Тогда, наверное, мы подошли к моменту, когда мне следует пожелать тебе доброй ночи и сказать, что я увижу тебя и Эмми утром.
– Думаю, ты права…
Однако никто из них не сделал попытки встать. Тристан смотрел, как вздымается и опускается грудь Симоны, борясь с желанием обнять ее и сказать, что, возможно, осмотрительность – это неоправданно высокая цена за лишения себя естественных удовольствий.
Симона медленно подняла глаза и встретилась с ним взглядом. Огонь страсти горел в глубине ее глаз и звучал в ее голосе, когда она прошептала:
– Могу я попросить о прощальном поцелуе?
Добропорядочный человек вежливо отказался бы от подобного приглашения, негодяй ответил бы тем, что сжал ее в объятиях и столкнул в пропасть страсти, заставив забыть обо всем.
Тристан заставил себя проглотить ставший в горле ком.
– Боюсь, это слишком опасно.
Симона печально вздохнула:
– В последнее время в моей жизни так мало остроты!
Его чувство чести протестующе застонало, но все же Тристан подавил этот протест и потянулся к Симоне. Обхватив ее за талию, он наклонил голову. Она приняла его ласку с тихим вздохом сладкого согласия, и он ощутил тепло прижавшихся к нему грудей, а ее губы открылись при первом же прикосновении его языка. Она впустила его к себе радостно, жарко, и похотливый огонь тут же растекся по его жилам, собираясь в плотный, пульсирующий стержень желания. Тристан застонал, и хотя голос рассудка снова воззвал к его разуму, он приподнял ее и прижал к себе еще теснее.
Симона вздохнула, чуть подвинулась у него в объятиях, а потом заставила его сердце сбиться с ритма, когда вдруг перехватила власть над их поцелуем и уселась прямо Тристану на колени.
Боже, неужели он все еще жив? Тристан скользнул ладонями по ее бедрам и, заведя их назад, крепко прижал Симону к свидетельству своего желания.
Она на секунду замерла, потом с судорожным вздохом прервала поцелуй. Ум Тристана стремительно перебирал рассыпающиеся слова, надеясь найти те, из которых можно составить извинение. Огонь, горящий в глазах Симоны, лишил его способности дышать и заставлял мысли бешено кружиться.
– Я не хочу прощаться, – прошептала Симона, покачивая бедрами и направляя волну острого наслаждения по его телу. – Слишком рано…
Пока Тристан судорожно ловил воздух, она снова потерлась о него медленнее и сильнее.
– Симона! – простонал Тристан, хватая ее за бедра и отчаянно пытаясь остановить, – это…
– Это разумный порыв, – заявила она и начала расстегивать пуговицы рубашки.
Разумный? Нет, он не был разумным. Он был до крайности безрассудным. Но какого черта? Разве ему не все равно? Он только что позаботился о том, чтобы их не поймали с поличным, а что до порыва, то он уже вполне готов. Вот только Симона заслуживает, чтобы ее первый любовный опыт прошел на чем-то более подходящем, чем холодная садовая скамейка.
Поймав руки Симоны, Тристан положил их себе на плечи.
– Ты победила, милая, – тихо сказал он, подсунув руки под ее колени.
Симона победно улыбнулась, когда он встал, держа ее на руках.
Затем Тристан подошел к своему коню, привязанному за воротами, и бережно поставил ее на ноги.
– Куда ты меня везешь?
– В мою постель.
Ее улыбка была медленной, но такой дивно греховной, что ему понадобилось все самообладание, чтобы отвязать поводья и сесть в седло.