Возможно, причина была в звездной ночи или вино все еще действовало, Клодия точно не знала, но она, казалось, не в силах была оставаться невозмутимой.
Он громко рассмеялся и, вскинув бровь, подошел ближе. Сердце ее затрепетало, словно предупреждая об опасности. Это вино. Это вино заставляет ее сердце так сильно биться.
Она засмеялась.
– А сейчас, – тихо сказал он, не обращая внимания на ее смех, – я вижу эту красоту в лунном свете. – Он поднял руку и прикоснулся к ее шее. Клодия вздрогнула, словно от ожога. Довольная улыбка тронула его губы, и он оказался так близко, что она почувствовала его дыхание на своей шее. – Я вижу эту красоту в лунном свете, и неодолимое желание побуждает меня заключить эту красоту в свои объятия.
Внезапное желание оказаться в его объятиях потрясло ее так, что Клодия отпрянула.
– Боже, Боже, – произнесла она с нервным смешком. – Я думала, это я выпила почти все вино, но, судя по всему, и вы, милорд, позволили себе бокал-другой. Вы, должно быть, считаете меня ужасно наивной.
– Наивной? Никогда! Неискушенной – да.
– Я не настолько неискушенная, чтобы не понимать ваших намерений.
Он усмехнулся:
– Я не скрываю своего восхищения. – И его взгляд неторопливо скользнул по ней, словно подтверждая это. – При лунном свете вы так же великолепны, как и при свете дня, Клодия.
Рассмеявшись, Клодия замотала головой:
– Ради Бога перестаньте, а? Боюсь, я сейчас лопну или еще какая-нибудь беда со мной случится.
– Я не могу перестать.
Ее колени, будь они прокляты, начали дрожать, словно подкрепляя нелепые слухи, ходившие в лондонских салонах, что женщина действительно может растаять от его улыбки.
– Послушайте, я знаю, что у мужчин на уме, и я, Джулиан, не распутница.
– А, так ты помнишь мое имя, – сказал он, еще приблизившись к ней. И еще. Теперь их разделяла только полоска лунного света. – Итак, скажи мне, прекрасная Клодия, что же у мужчин на уме?
Она совершенно точно знала, что у них на уме, но не могла вымолвить даже слово, потому что взгляд его темных глаз проникал ей в самую душу, ломая все привитые с детства приличия, касаясь самого сокровенного, отчего ее бросило в жир.
– У... удовольствие, – выдавила она из себя.
– Хм... – задумчиво произнес он, цепко ухватив ее за локоть. – Вовсе не такое уж плохое занятие. А может, – протянул он, непринужденно обняв ее за талию, – ты немного завидуешь мужчинам, получающим удовольствие?
Она бы непременно возразила, но ее смутила доля истины в его словах, кроме того, его голова так стремительно приблизилась к ней, что волна наслаждения подхватила ее прежде, чем она успела понять, что произошло. Мягкое прикосновение его губ к ее губам застало Клодию врасплох, она потеряла способность думать, когда его язык прикоснулся к ее плотно сжатым губам. Легкий запах табака смешивался с исходившим от него мужским запахом, и покалывающее ощущение на губах огнем разлилось по всему ее телу.
Он обхватил ладонями ее лицо, и Клодия невольно раскрыла губы. Его язык проник в ее рот, от этого ощущения Клодия покачнулась, и он крепко прижал ее к себе.
Никогда, даже в самых смелых своих мечтах, она не представляла себе, что поцелуй может быть столь бесстыдно-чувственным. Ее тело жаждало большего, прижимаясь к нему; руки обвились вокруг его шеи, язык – вокруг его языка. Перед глазами все поплыло. Внезапно она оказалась прижатой к поручням, его бедро раздвинуло ее бедра, а язык в это время вонзался в ее рот в древнем, как само время, ритме, и она ответила ему тем же. Его рука опустилась на ее ногу, и он, сжав ее юбки, начал медленно поднимать их. Клодия инстинктивно попыталась оттолкнуть его руку.
Но Джулиан приподнял женщину так, что она оказалась сидящей на поручнях. Ее ноги обхватывали его с обеих сторон, а его рука крепко прижимала ее тело. Он поднял юбки и коснулся ее ноги.
Если бы не его железная хватка, Клодия непременно упала бы прямо в море и утонула в состоянии блаженного забытья. Нежное прикосновение к впадинке под коленом – запретное прикосновение мужчины – вызвало в ней волну желания. Ее сердце бешено билось, задыхаясь, она ахнула прямо ему в губы. Он оторвался от них и зарылся лицом во впадинку на ее шее.
– Позволь мне доставить тебе наслаждение, Клодия, – прошептал он. – Наслаждение, о котором ты даже не мечтала.
Страсть, прозвучавшая в его голосе, заставила ее задрожать. Но хотя тело ее желало большего, здравый смысл воспротивился. Это был Джулиан Дейн, человек, когда-то разбивший ее нежное сердце и не сумевший уберечь от смерти ее нареченного. Это была правда, пусть ей и не хотелось сейчас об этом думать. Джулиан прав – да, она неискушенная, но не наивная.
Его умение соблазнять намного превосходило таланты всех известных ей мужчин, и ее испугало то, как легко она поддалась ему. Он распутник, отточивший свое умение соблазнять женщин, и чувственные слова, которые он шепчет ей на ухо, тому подтверждение.
– Опусти меня, – пробормотала она.
Всего мгновение поколебавшись, он приподнял ее с поручней и удерживал, пока ее тело скользило вдоль его тела. Когда ее ноги коснулись палубы, он не сразу отпустил ее, а поцеловал в лоб и в то место на щеке, которое покраснело от его щетины.
– Где твоя каюта? Клодия оттолкнула его.
– Я не стану одной из твоих многочисленных жертв. Не поддамся твоим чарам! Оставь свои поцелуи для тех, кто их жаждет, Джулиан. – С этими словами она повернулась и пошла прочь, молча отчитывая себя за то, что едва не уступила его очарованию. Какой же глупой она бывает. Ведь во всей Англии не сыщешь более известного повесы! Неужто она упадет в объятия мужчины только потому, что он говорил ей красивые слова? Конечно, нет, и уж точно не в его объятия!
Она презирает его. Ведь презирает, правда?
Глава 4
Беркли-стрит, Лондон
Маршалл Уитни, граф Редборн, только что вернулся из Сент-Джеймского дворца и принимал гостей в южной гостиной довольно внушительного особняка. Члены Тайного совета собирались здесь каждый день ровно в шесть часов вечера, и Рэндалл, дворецкий графа, подавал им бренди.
Именно там и нашла отца Клодия, вернувшись домой из Ньюхейвена, где корабль "Сердце девушки" бросил якорь этим дождливым утром. Граф Редборн и его гости встали при ее появлении.
– Я не ждал тебя сегодня, малышка, – произнес отец, когда Клодия обняла его, не обращая внимания на протянутую руку. – Полагал, что ты пробудешь в доме мадам Рено еще две недели.
– Тетушка Рено занемогла, и мне показалось, что я там лишняя, – сказала Клодия, прижавшись щекой к родному плечу.
– Что ж, жаль. Ты мне расскажешь за ужином о своих приключениях во Франции. – Он высвободился из ее объятий и улыбнулся: – Ты знакома с моими гостями?
Клодия присела в реверансе.
– Добрый день, ваша светлость, – поприветствовала она герцога Дармора.
– Леди Клодия, – пробормотал тот, быстро кивнув.
– Милорд Хэтклиф, рада видеть, что лодыжка больше не беспокоит вас.
Один из мужчин, тот, что был поменьше ростом, робко улыбнулся и пошевелил лодыжкой.
– Мне значительно лучше, миледи. Ужасно неприятный вывих.
– Дорогая, ты, конечно, хочешь отдохнуть с дороги, – вмешался в разговор отец, взял ее за локоть, подвел к двери и тихо постучал. Дверь немедленно распахнулась, появился лакей. – Отдыхай. Увидимся за ужином, – сказал он и, отпустив ее локоть, повернулся к гостям. – Рэндалл? – Перед тем как дверь закрылась, Клодия успела заметить, как отец жестом пригласил собравшихся присесть и протянул Рэндаллу бокал, чтобы тот снова наполнил его.
Эта сцена уже сотни раз разыгрывалась в их доме, и каждый раз Клодия испытывала неловкость. Ее вечно отправляли отдыхать в ее комнату, заниматься шляпками, платьями, чаем, пока мужчины вели разговор о короле, делах империи, реформах и...
– Мадам? Мне вызвать вашу горничную?
Клодия поняла, что все еще стоит в коридоре, уставившись на закрытую дубовую дверь. Искоса взглянув на лакея, она сказала:
– Благодарю, Ричард, в этом нет необходимости. – И, повернувшись на каблуках, решительно зашагала по коридору.
Даже лакеев убедили в ее беспомощности и хрупкости, раздраженно думала Клодия, взбегая вверх по лестнице. Хрупкая, глупая и годящаяся только для одного дела. Да, но таков мир мужчин, и эту простую истину она осознала лишь тогда, когда Филиппа не стало.
Наверно, ей следует как минимум быть благодарной Джулиану за то, что он открыл ей глаза на неравенство между мужчиной и женщиной.
И еще на страсть между ними.
Клодия остановилась у дверей своих покоев и прижалась лбом к прохладной дубовой поверхности, вспомнив чудесный, обжигающий поцелуй. Весь день она думала об этом поцелуе, и каждый раз, закрывая глаза, видела его взлохмаченные волосы, блеск в его черных глазах, темную щетину на подбородке. И, что еще хуже, чувствовала его – его руки на своей коже, его язык у нее во рту, его дыхание у ее уха...
Клодия резко выпрямилась и уставилась на дверь. А ведь она никогда не испытывала такого переворачивающего душу влечения к Филиппу. Боже милосердный, она так с ума сойдет! Толкнув тяжелые двери, Клодия переступила порог и направилась прямо в спальню, даже не остановившись, чтобы вызвать колокольчиком горничную. Сбросив накидку, она развязала пояс на дорожном платье, на ходу расстегнула пуговицы и упала на кровать лицом вниз.
А он снова тут как тут. Его дьявольская улыбка буквально преследовала ее. Ну почему он ее так очаровал? Почему оказался таким отъявленным соблазнителем? Встреча во Франции всколыхнула в ней все прежние чувства к нему. А она-то считала, что они давно умерли. Если бы не этот поцелуй, она сумела бы справиться со своими чувствами. Должна была справиться, потому что с течением времени ее мнение, увы, не изменилось, Джулиан Дейн привел Филиппа к падению, думая только о себе и, уж конечно, меньше всего о ней. Он совершенно ясно дал понять, что она недостойна Филиппа... Точно так же он в свое время сказал и о себе.
Ну хорошо. По правде говоря, хотя она никогда не признает этого, никто не был удивлен больше, чем она сама, когда вдруг оказалась, что она понравилась Филиппу на балу у Сатерлендов. Ее потрясло, что лорд Ротембоу, один из самых завидных женихов, повеса с Риджент-стрит, вдруг заинтересовался ею. Столь же очаровательный, сколь и безрассудный, он казался ей недосягаемым. А как он был красив с этой его копной белокурых локонов и смеющимися голубыми глазами! Она наслаждалась его вниманием, и кто бы смог устоять? Поначалу Филипп вел себя так, что она стала думать, будто дорога ему. Сопровождал ее на балы, дарил безделушки в знак своего восхищения и казался вполне искренним в своих ухаживаниях.
И естественно, очень скоро ее друзья стали перешептываться, намекая, что Филипп скоро предложит ей руку и сердце. Даже сам Филипп однажды намекнул на это – правда, ничего конкретного, так, небрежное высказывание об их совместном будущем. И, видит Бог, она была не против, даже надеялась. Но потом, в последние несколько недель его жизни, Филипп вдруг стал злым, отдалился от нее, замкнулся в себе, и в этом можно было винить только всемогущего лорда Кеттеринга. Она была совершенно убеждена в том, что Филипп не пал бы так низко, если бы не Джулиан. Даже в ту жуткую, безобразную ночь, когда Филипп, совершенно пьяный, явился с неожиданным визитом, даже тогда он пришел после встречи с Джулианом.
Тот вечер до сих пор оставался для нее самым страшным воспоминанием. Сколько бы Филипп ни выпил, он умел это скрывать. Но она не понимала, насколько он пьян, пока не оказала ему достаточно прохладный, с его точки зрения, прием. Разозлившись, он схватил ее и прижал к двери, пытаясь силой вызвать в ней ответные чувства.
Дрожь пробежала по спине Клодии при воспоминании о том, как он засунул руку за лиф платья, больно сжав грудь, а другая рука в это время бесстыдно пыталась пробраться к самому интимному месту. Страх мгновенно сменился паникой, когда Клодия поняла, что не может остановить его, не может помешать ему овладеть ею вот так, в доме ее отца, словно шлюхой...
Каким-то чудом она сумела высвободить руку и ударила его по лицу, вложив в этот удар всю свою силу. Филипп качнулся, поднял руку к щеке. И... засмеялся. Он смеялся над ней так же снисходительно, как и Джулиан, когда она утверждала, что Филипп неравнодушен к ней.
Больше она не видела Филиппа. Не прошло и двух недель, как он погиб, отправившись с Джулианом Дейном и остальными развлекаться в какой-то охотничий домик.
Пусть стрелял Адриан Спенс, но это Джулиан Дейн виновен в смерти Филиппа.
И она не могла, да и не хотела, простить ему этого, хотя он вызвал в ней бурное желание.
Правда, следует признать, что за исключением прошлого вечера за все годы их знакомства он никогда не проявлял к ней ни малейшего интереса. Скорее с ужасом бежал прочь. Она не могла не вспомнить того лета, когда ей исполнилось двенадцать лет, и того вечера, когда она так бездумно поцеловала его в губы. Она не успела даже задуматься над собственным безрассудством, как он с силой оттолкнул ее.
– Если ты еще когда-нибудь сделаешь подобную глупость, я немедленно отправлю тебя домой и напишу письмо твоему отцу, где подробно объясню причину, по которой тебя отослали из Кеттеринг-Холла! – угрожающе крикнул он.
Вся сжавшись от охватившего ее ужаса, она с рыданиями бросилась бежать куда глаза глядят.
Прошло тринадцать лет, но по-прежнему так больно вспоминать об этом!
Клодия, не находя себе места, вскочила с постели и подошла к окну.
Хотя она продолжала приезжать в Кеттеринг-Холл каждое лето, но видела Джулиана все реже и реже, а к тому времени, как повзрослела, их пути почти не пересекались. Но с какой жадностью она ловила все сплетни о распутниках с Риджент-стрит! Джулиан считался самым обаятельным негодяем среди них. Женщины таяли от одной его улыбки, и он пользовался этим оружием без зазрения совести – если верить сплетням, менял женщин так же часто, как рубашки. Конечно, сейчас, когда она стала взрослее и опытнее, Клодия понимала, что мужчины, подобные Джулиану, прежде всего любят себя.
Ну да, конечно, нужно признать, что она видела и другого Джулиана – когда умерла Валери. Того Джулиана, который стоял у гроба в затянутой черным крепом комнате, когда родные и друзья прощались с ней. Он не ел и не пил два дня. Когда Луи Рено попытался уговорить его уехать, чтобы отдохнуть, он в ярости набросился на него и окружающих, крича, чтобы его оставили в покое.
Когда два дня спустя карета Редборнов отъезжала от Кеттеринг-Холла, Клодия из окна кареты увидела Джулиана, стоявшего на коленях у свежего могильного холмика, и сердце ее разрывалось на части от боли. Она прорыдала до самого Лондона, сопереживая мужчине, чьи страдания были столь велики.
Такого Джулиана она больше не видела.
Но хуже всего было то, что уже позднее она поняла: Филипп не так уж и отличался от Джулиана. В итоге она оказалась для него тем же, что и все женщины для мужчин, – предметом для наслаждения, и только.
Когда боль после потери Филиппа несколько притупилась, Клодия, оглядевшись, наконец, по-настоящему поняла неравенство между полами. Независимо от положения, женщины в Англии играли второстепенную роль, как правило, плохо образованные, вечно под пятой у мужчин, они потакали их прихотям. Однако Клодия хотела от жизни гораздо большего. Ей претила мысль о том, чтобы всю жизнь оставаться просто хозяйкой дома, женой или любовницей. Но как вырваться из узких, ограничивающих свободу рамок света, с его моральными устоями, которые раньше она никогда не подвергала сомнению?
Она довольно долго раздумывала над этим вопросом, не находя на него ответа, не зная, как переломить ситуацию. И вот однажды она застала маленькую дочурку кухонной прислуги в библиотеке. Обрадовавшись хоть какому-то обществу, Клодия взяла книгу, которую ей в детстве читала гувернантка, и усадила Карен рядом с собой, чтобы почитать вместе.
Но Карен, как оказалось, даже не знала букв, хотя была уже в том возрасте, когда детям давно пора уметь читать. Более того, девочку это особенно и не расстраивало. И Клодия мгновенно поняла, чем она должна заняться.
Идея сформировалась почти мгновенно: женщины должны быть образованны, если хотят завоевать равенство и уважение. Девочек нужно учить не только основам языкознания и математики, и тогда перед ними откроется бездна возможностей. Девочки низших сословий, обладавшие наименьшими шансами получить образование, более всего нуждались в ее помощи.
С огромным энтузиазмом и целеустремленностью Клодия взялась за это достойное всяческих похвал дело и продолжала его и по сей день. Ее убежденность росла благодаря женщинам, с которыми она познакомилась, их чаяниям и мечтам, независимо от принадлежности к тем или иным слоям общества. Она использовала свое положение – вернее, положение отца как советника короля, – чтобы продолжать свое дело. Нужно признать, что ее усилия далеко не всегда находили понимание. Большинство мужчин и дам высшего света считали, что положение женщины в доме и в обществе должно оставаться неизменным, и противились любым переменам. Временами Клодии казалось, что она пытается сдвинуть с места гору, но она не сдавалась. И сейчас, после небольшого отдыха в доме Юджинии, она готовилась к осуществлению самого своего крупного проекта. Клодия была полна решимости собрать достаточно средств, чтобы открыть школу для девочек рядом с лондонскими фабриками, где работало много женщин и детей.
Именно на этом она и сосредоточит свое внимание. Она забудет о повесе, забудет его поцелуй, забудет все, что было во Франции.
И теперь, после горячей ванны, когда она спустилась вниз к ужину, Клодия почувствовала себя гораздо увереннее. Энергия вновь забурлила в ней, она начала обдумывать предстоящие планы. У двери в обеденный зал ее встретил дворецкий с огромным букетом нарциссов, ирисов и роз – очень необычное, но приятное сочетание прекраснейших цветов из оранжереи.
– Как прелестно, Джейсон. Это папа прислал? – спросила она, просияв, когда лакей водрузил гигантский букет на столик.
– Нет, миледи, – ответил тот и вручил ей карточку. Она открыла ее, взглянула на подпись, и все в ней затрепетало.
"Я с улыбкой вспоминаю нашу встречу в Дьепе, но путь через Ла-Манш буду вспоминать с еще большей радостью. Прошу принять букет в знак моей признательности за ваше очаровательное общество, скрасившее ожидание, которое грозило стать невыносимым.
С уважением, Кеттеринг".
Значит, он все-таки сумел добраться до дома.