В тот вечер он рано отправился на покой и крепко заснул, так как накануне провел бессонную ночь. Позже он проснулся вне себя от злости, думая, что его разбудила пьяная драка на улице, но потом вспомнил, что он сейчас в Тегфане, в деревне. Но что же все-таки там творилось перед домом? Не может быть, чтобы он спал долго. Скорее всего стояла глубокая ночь. А он тем не менее слышал громкие голоса и скрип гравия у террасы. Еще, кажется, тихое ржание лошади.
Через несколько секунд он выглянул из окна и увидел, что внизу царит хаос. Ночь была лунной. Он хорошо разглядел конюшню справа от дома, а перед ней двух конюхов: первый подпрыгивал на одной ноге, пытаясь натянуть сапог, второй никак не мог попасть в рукава рубашки. Остальные конюхи, одетые кое-как, метались по двору, пытаясь догнать разбегающихся лошадей.
Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что произошло. По странному стечению обстоятельств двери в конюшню, а также и в стойла оказались открытыми, и лошади вырвались на свободу. Винить тут некого. Всякое может случиться, бывает и такое.
Герейнт стиснул зубы и почувствовал, как в нем пробуждается ярость. И разочарование. И уныние. Слугам, наверное, придется до самого утра ловить перепуганных животных. Ясно одно: лошади не могли сами выйти из незапертой конюшни. Их выгнали.
Герейнт повернулся и направился в гардеробную.
Им еще повезло, что сегодня полнолуние. Меньше чем за час были найдены все кони, кроме двух. Один из них был конь Герейнта. Пропавшую пару никак не могли отыскать.
- Ладно, - сказал усталый Герейнт старшему конюху чуть позже, когда они вдвоем поднялись на холм возле северной границы парка и осмотрели все вокруг насколько хватало глаз. Внизу не наблюдалось никакого движения, если не считать нескольких слуг, вяло продолжавших поиски. - Скажите людям, чтобы шли спать. Коней мы найдем утром или, что вероятнее, они сами вернутся, когда захотят есть.
Старший конюх не стал возражать. Он спустился с холма, оставив Герейнта на вершине.
Самое неприятное во всем этом то, подумал Герейнт, что нельзя показать свой гнев. Ведь шутники как раз и старались разозлить его. Для них не было бы другого удовольствия, если бы он ворвался завтра в деревню и пошел по домам, грозный, как туча, требуя признаний. Такое поведение с его стороны как раз сыграло бы им на руку. Он сознавал собственное бессилие и от этого еще больше приходил в ярость.
Он видел, что конюхи вернулись в конюшню. Потом заметил, как один из них вышел из-за дома и, пригнувшись, быстро пробежал по лужайке и скрылся за деревьями. Через несколько секунд этот же конюх появился на холме чуть ниже того места, где стоял Герейнт. Он оглянулся, что-то внимательно рассматривая внизу, скрытый деревьями. Герейнт нахмурился.
Еще мальчишкой будущий граф научился передвигаться быстро и бесшумно. От этого умения часто зависели его безопасность и свобода. Поразительно, но приобретенное в детстве остается с человеком навсегда, даже если много лет не использовать эти навыки. Герейнту понадобилось меньше минуты, чтобы спуститься со склона и подойти сзади к неподвижно стоявшему пареньку.
Только это оказался не паренек. На нем были бриджи и мужской сюртук, но шляпу он снял, и взору Герейнта открылись длинные волосы, связанные узлом на затылке.
- Представление окончено, - тихо произнес Герейнт. - Все пошли спать.
Паренек обернулся и встревожено уставился на него.
- Кажется, я вчера уже говорил тебе, что женщине ходить одной по холмам небезопасно, - холодно заметил он.
Она не пыталась убежать. Скорее всего поняла, что это было бы бесполезно. И не пыталась оправдаться. Просто гордо выпятила подбородок и смотрела на Герейнта.
- Что ты знаешь обо всем этом, Марджед? - спросил он. Она по-прежнему молчала. В ее взгляде угадывалось презрение и, кажется, ненависть.
- Ты участвовала в этом? - спросил он. - Ты была с ними?
Напрасно он ждал ответа.
- Скажи мне, кто зачинщик, - продолжал Герейнт. - Скажи, кто все это организовал. Должен признаться, затея не без юмора, но, наверное, мне просто надоело, что меня веселят. Итак, кто он?
Она все еще хранила молчание, но уголки ее рта скривились в улыбке, которая на самом деле была гримасой презрения.
- Почему? - спросил он.
Улыбка померкла, а в глазах теперь ясно читалась ненависть.
- Почему ты ненавидишь меня? - спросил Герейнт, чувствуя, как в нем закипает гнев, и пытаясь побороть его. - Марджед, я был неотесанным юнцом, раздираемым желаниями первой страсти. Мне показалось, что ты не против, а потому я даже не остановился, чтобы спросить тебя или хотя бы подумать, что, может быть, неразумно так поступать, даже если ты тоже этого хочешь. Так неужели ты должна ненавидеть меня за тот поступок до конца моей жизни?
Ее глаза метали молнии, ноздри раздувались, а руки сжались в кулачки. Наконец она заговорила.
- Ты даже не ответил на мои письма, - прошипела она. - Когда я пресмыкалась перед тобой, ты даже не соизволил ответить "нет".
- Твои письма? - нахмурился он.
- Я молила тебя проявить милосердие к Юрвину, - сказала она. - А ты не снизошел, чтобы ответить.
О Господи!
- Что случилось с твоим мужем? - с трудом, выговорил он.
- Так ты даже не знаешь, вот как? - В ее взгляде и голосе смешались презрение и бешенство. - Ты открестился от него и даже не захотел узнать, что с ним потом произошло. Он умер в плавучей тюрьме. Он даже не добрался до каторги, где по приговору ему суждено было провести семь лет. Он умер на корабле. Сильный, здоровый мужчина не смог вынести тех нечеловеческих условий. Он умер. Мой Юрвин умер как злостный, закоренелый преступник.
Она не плакала, не была в истерике, но по сжатым кулачкам и напряженной позе он понял, что она вновь переживает боль своей потери.
- Марджед… - Он протянул к ней руку. Она резко отпрянула:
- Не прикасайся ко мне! Зачем тебе одному понадобилось столько лосося? Ты ведь даже не жил здесь. А люди тогда голодали. В тот год был неурожай. Юрвин не мог сидеть сложа руки. У нас в доме был достаток, но он заботился о тех, кто испытывал нужду. - Внезапно она рассмеялась. - Он умер из-за нескольких пойманных рыб. Из-за твоего лосося. И потому, что ты не захотел вмешаться, чтобы спасти его.
- Марджед… - вновь проговорил он.
- Ты убил моего мужа, - сказала она. - Все равно что выстрелил в сердце. Еще спрашиваешь, почему я тебя ненавижу? На этом свете не сыскать человека, которого я ненавидела бы больше, чем тебя, Герейнт Пендерин. Ну что, хочешь теперь арестовать меня? Возможно, я дотяну до каторги и увижу землю, которую не увидел Юрвин.
- Я провожу тебя домой, - сказал он.
- Черта с два!
- Можешь не идти рядом, - сказал он, - можешь не разговаривать со мной. Можешь не смотреть в мою сторону. Но я доставлю тебя домой в целости и сохранности.
Она долго смотрела на него, потом резко повернулась и пошла по направлению к дому. Он следовал за ней на расстоянии, не упуская из виду, чтобы защитить, если в этом возникнет необходимость.
Он смотрел, как она, дойдя до Тайгуина, вошла в ворота, и оставался на месте до тех пор, пока она не скрылась в доме, даже не оглянувшись.
Он все еще не совсем понимал, что же тогда произошло, хотя было нетрудно связать между собой основные события. Юрвина Эванса, должно быть, схватили на территории Тегфана, когда он занимался незаконным ловом рыбы. Его арестовали, отвезли к ближайшему магистрату и предали суду. Судья нашел его виновным и приговорил к семи годам каторжных работ. Он умер по дороге на каторгу.
Марджед писала ему, умоляла вмешаться, заступиться за мужа. Он мог бы помочь. Он не был мировым судьей, но Юрвина поймали на его земле. Все, что ему нужно было сделать, - написать соответствующему чиновнику объяснение, что Эванс ловил рыбу с его разрешения.
Но он никогда не читал писем. Управляющему Тегфана было приказано не докучать ему делами поместья, а его секретарь в Лондоне получил распоряжение изымать любую корреспонденцию, пришедшую прямо из Тегфана, и самому разбираться с ней. Он не знал, куда отсылала письма Марджед - в Тегфан или в Лондон. Он не знал, кто из слуг скрыл от него эти письма. Впрочем, это и не важно. Кто бы это ни был, он поступал в соответствии с распоряжениями хозяина.
Это его вина, что письма не дошли до него.
Это его вина, что Эванса сослали на каторгу.
Это его вина, что умер человек.
Да, он фактически убил мужа Марджед.
Добравшись до своего дома, Герейнт чувствовал себя совершенно разбитым. Но он сомневался, что, несмотря на усталость, сумеет заснуть. Все равно нужно было прилечь. Может быть, до рассвета сон подкрадется к нему и подарит несколько минут забвения.
Но когда Герейнт разделся и отбросил покрывало, чтобы забраться в кровать, то уставился на несколько горстей золы, на которую вылили кувшин воды.
Герейнт начал понимать сложность проблемы.
Его попытки договориться с другими членами опекунского совета и с человеком, арендовавшим у них дорогу, ни к чему не привели. Никто не желал уступить ни на йоту. И все крайне негодовали на него за одну только мысль, что необходимы перемены. Неужели недостаточно того, что низшие классы охвачены недовольством? Неужели недостаточно, что в других областях Западного Уэльса после трехлетнего перерыва возобновились бунты и разрушение застав и даже в их собственном районе у Митчелла сожгли сено?
Пора отстаивать свои позиции, не время проявлять даже малейшую слабость или неуверенность.
Кроме того, Герейнт понял, что опекунский совет, куда он входил, был всего лишь одним из нескольких советов графства. Даже если он сумеет добиться уступки для своих людей непосредственно на территории Тегфана, их все равно заставят платить непомерную подать, как только они решат пересечь границы поместья, - а это неминуемо произойдет, раз они должны ездить на рынок и возить известь на поля.
В действительности он начал понимать, что с такой проблемой ему не справиться. Если он понизит ренту на своей земле, множество фермеров, арендующих землю у других помещиков, будут продолжать страдать. Если он вернет своим людям деньги, полученные в уплату церковной десятины, ни один другой землевладелец этого не сделает. Бедняки по-прежнему будут нищать, а работные дома не исчезнут и по-прежнему будут служить пристанищем, где царит людское отчаяние. Он как-то посетил один в Кармартене с сэром Гектором Уэббом и мэром. Они с гордостью демонстрировали это заведение. Он еще долго видел его в ночных кошмарах. По сравнению с ним развалюха на холме, в которой он жил с матерью, была раем. По крайней мере там они были вместе, и они были свободны.
Юрвин Эванс вовсе не ловил рыбу. Он пытался уничтожить запруду, которая задерживала всю рыбу и лишала жителей Глиндери и ближайших ферм одного из продуктов питания. Его схватили и отдали под суд - сэр Гектор был одним из судей-магистратов, занимавшихся этим делом, - а потом сослали на каторгу.
Герейнт приказал Мэтью Харли уничтожить запруду. Управляющий начал было протестовать, но замолк под пронзительным взглядом холодных голубых глаз хозяина. Да, между ними сложились неприязненные отношения, с грустью подумал Герейнт, покидая кабинет управляющего. Харли единолично правил поместьем в течение двух лет и, на посторонний взгляд, выполнял свою работу превосходно.
У Хью Тегида тоже нашлись возражения, когда он услышал приказ убрать все ловушки, расставленные на территории поместья. Ловушки служили лучшим средством от браконьеров. В поместье не хватало егерей, чтобы охранять каждый уголок леса, да и те, что были, не любили работать по ночам, когда чаще всего случается браконьерство. Как и его предшественник управляющий, Тегид оказался перед лицом хозяина, который предпочитал не спорить с ним, а просто смотреть.
Но Герейнт чувствовал разочарование. Он хотел ввести перемены в своем поместье с тем, чтобы жизнь селян улучшалась. И постепенно люди начнут доверять ему. Но все его преобразования были, к сожалению, очень мелкими. Впервые за десять лет он вновь ощутил, что в нем борются два человека. Он был граф Уиверн. За два года в Англии он успел привыкнуть к своему титулу. Теперь же, прожив в Уэльсе каких-то две недели, он снова стал Герейнтом Пендерином. Он сочувствовал своему народу и сердился на него. Ему казалось, что его настоящие враги - это люди, такие, как его тетка и дядя, арендатор дороги, управляющий, егерь и… он сам.
В нем боролись два человека.
Глава 11
К конюшням была пристроена небольшая кузня, хотя в поместье не было кузнеца. Когда появлялась работа, кузнеца вызывали из Глиндери.
Однажды днем Герейнт сидел на стуле и наблюдал, как Алед ставит подкову одной из рабочих лошадей. Друзья не разговаривали - грохот молота затруднял беседу, - но молчание не было угрюмым. Герейнт не чувствовал напряжения. Как, должно быть, хорошо владеть ремеслом, делать хорошо свою работу и радоваться этому, отдавать своему занятию почти все время. Наверное, Алед счастлив. Хотя, непонятно почему, его друг до сих пор не женат, ему ведь уже двадцать девять. Но Герейнт тоже не женат и всего на год моложе друга. Он подумал о Марджед, но тут же отогнал это воспоминание. Вот уже целую неделю он пытался не думать о Марджед - правда, без особого успеха.
Алед закончил работу и выпрямился. Конюх увел лошадь, последнюю в этот день.
- Мне следовало продавать билеты на представление, - улыбнувшись, сказал Алед.
- Я мог бы целый день сидеть и наблюдать, как кто-то работает, - сказал Герейнт, - и не уставать при этом. Рекомендую как чудесное, бесполезное занятие.
- Тогда тебе придется отправиться на кухню и смотреть, как повар готовит твой обед, - сказал Алед. - Я свою работу сделал.
- Присядь и отдохни немного, - предложил Герейнт. - Я хочу с тобой поговорить.
Он встал и прошелся до конюшни, где велел конюху принести им по кружке эля.
- Кому ты это предлагаешь? Добропорядочному прихожанину? - спросил Алед.
- Эль хорошо восстанавливает силы, приятель, - ответил Герейнт, - считай, что это лекарство.
Алед опустился на грубо сколоченную скамейку.
- Хорошо, что сегодня ты хочешь со мной говорить, а не драться, - произнес он. - Вижу, Уэльс начал снова тебя облагораживать, Гер.
- Снова? - Герейнт рассмеялся. - Я был на удивление благородным маленьким сорванцом, не так ли? Ты помнишь привидения?
Оба расхохотались и принялись вспоминать. Одно время в Тегфане настолько усилилось браконьерство, что егерей заставили дежурить по ночам. Как-то раз Герейнт и Алед нарядились в старые ночные рубашки, позаимствовав одну у сестры Аледа, а вторую у Марджед, чтобы изображать привидения. Они носились между деревьями и жутко завывали, увидев кого-либо из сторожей. Разумеется, это была затея Герейнта.
- У меня волосы дыбом встают на затылке, когда я представляю, что бы произошло, если бы нас поймали, - сказал Алед.
Они болтали и смеялись, вспоминая детство, пока не принесли эль. "Совсем как в старые времена", - подумал Герейнт. И хотя он все еще не был уверен, что они остались прежними друзьями, с Аледом он чувствовал себя гораздо легче, чем с любым приятелем в Лондоне. Эта мысль удивила и несколько встревожила его.
- Алед, - наконец произнес он и увидел, как друг сразу насторожился, поняв, что разговор пойдет о другом, - я распорядился разрушить запруду и убрать в поместье все ловушки. Со временем будут и другие перемены. Но этого недостаточно. Большинство людей здесь настроены против меня. И даже если мы сумеем создать маленький рай в этой части Западного Уэльса, это не уменьшит творимых повсюду беззаконий и несправедливости.
Алед пил эль и избегал смотреть Герейнту в глаза. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке.
- Нужно предпринять нечто решительное, - сказал Герейнт. Эта мысль давно не давала ему покоя, но только сейчас приняла определенное направление. - В других краях ведь что-то делают. Бунты Ребекки. Почему здесь их нет?
Только тогда Алед поднял глаза на Герейнта, в его взгляде смешались гнев и удивление.
- Так вот зачем все это, - сказал он, указывая на кружку. - Ты ищешь доносчика? Откуда мне знать, черт возьми, почему здесь нет бунтов Ребекки? Да и что это вообще за бунты? Пожалуй, я пойду, а то домой долго добираться.
- Нет! - решительно произнес Герейнт. - Садись, Алед. С тех пор как я вернулся, ты ведешь себя как угорь, извиваешься и выскальзываешь из рук. Если здесь нет бунтов Ребекки, значит, они должны быть. Мне, как любому человеку, ненавистна мысль о насилии, но я уверен, что нет другого надежного способа привлечь к себе внимание. Любое восстание, ограниченное владениями одного человека, будет считаться его личной проблемой. А вот к бунту, затронувшему общественные дороги, отнесутся гораздо серьезнее. И возможно, он приведет к изменениям в лучшую сторону.
- А возможно, он приведет людей в ловушку, за которой последует либо смерть, либо каторга на другом конце света, - зло произнес Алед.
Герейнт наклонился и внимательно посмотрел в глаза другу.
- Ты имеешь в виду, что эту ловушку расставлю я? - спросил он. - Полно, приятель, ты же хорошо меня знаешь.
- Разве? - нахмурился Алед. - Ты для меня незнакомец, которого я когда-то знал, Герейнт, но очень давно.
Герейнт выпрямился.
- В одном я изменился, - сказал он. - Я научился читать мысли людей, прислушиваясь к тону их голосов, а не только к словам, вглядываясь в выражения их лиц и жесты. Что-то ведь затевается, ты это знаешь. Ты один из лидеров, Алед? Скорее всего так, хотя тебе, как мне кажется, не хватает внутреннего огня, чтобы стать предводителем. Ну и что ваши планы, близки к завершению?
- Гори все синим пламенем в аду! - воскликнул Алед. - Ты сбежал как раз оттуда. Ты и есть сам дьявол. Что за историю ты выдумал? И какому судье ты собираешься ее рассказать? Уэббу?
Герейнт покачивался на задних ножках стула и, не обращая внимания на слова Аледа, задумчиво прищурился.
- Интересно, в чем заминка, - произнес он. - А еще интересно, не происходят ли все неприятности в Тегеране в последнее время из-за досадной необходимости ждать. Марджед никогда не отличалась терпением. Как только у нес появлялась идея, она всегда должна была выполнить ее немедленно, не откладывая в долгий ящик. Я сразу понял, что Марджед, должно быть, и затеяла все эти происшествия. Но, наверное, все-таки нужно быть мужчиной, чтобы возглавить бунты Ребекки. Территория побольше, да и мужчин тоже будет вовлечено гораздо больше. Женщину они не примут. Я прав, Алед? Вы все ждете главаря? Ребекку?
- Черт бы тебя побрал, - возмутился Алед. - Еще в детстве у тебя было живое воображение. Теперь я вижу, что ты благодаря ему научился сочинять сказки. Ни слова правды - сплошная выдумка.
Герейнт, не мигая, смотрел ему в глаза. Передние ножки стула опустились на пол.
- Теперь у вас есть предводитель, - сказал он. - У вас есть Ребекка. Она перед тобой.
Алед оцепенел, лицо у него побледнело.
- Ты сошел с ума, Гер, - еле слышно прошептал он. - Я всегда говорил, что ты ненормальный. И был прав.
- Но я тоже прав, не так ли? - спросил Герейнт. - Вам ведь не хватает Ребекки. Подумай хорошенько, Алед. Кто больше меня подходит для этой роли?