- Геннаий у нас будет архиепископ Новгородский, образованнейший человек. Он Ветхий Завет переводил. Представляешь? Тогда на Руси в ходу только Евангелие было. И еще этот Геннадий боролся с жидовствующими.
- С кем?
- Так еретики прозывались.
- Ты это серьезно? - Никитон криво усмехнулся.
- Да уж куда серьезнее.
- Я должен это прочитать, - в глазах Никитона появился голодный блеск, рот открылся, зубы торчали веером.
- Да зачем тебе все это читать? Я к тебе с Софьей Палеолог, а ты со своим глупым любопытством.
- Как ты не понимаешь, что все это звенья одной цепи? Я тебе говорил про конец света в 2012 году? А твой Геннадий все это уже предвидел. И Ветхий Завет он переводил! Ну что ты на меня пялишься? - Никитон уже надел куртку и с трудом пытался застегнуть молнию. - Поехали к тебе! Я буду читать рукопись!
5
В послании Геннадия к Иоасафу, в замечательном памятнике русской средневековой культуры, есть весьма интересные рассуждения, которые касаются конца мира. Письмо было написано не только по этому поводу, то есть, если быть точной, совсем не по этому поводу. Геннадий, архиепископ Новгородский, жаловался бывшему архиепископу Ростовскому Иоасафу на распространившуюся в Новгороде, а затем и в Москве, ересь, получившую впоследствии название "ереси жидовствующих".
Но поскольку в нашем повествовании конец света играет роль почти что действующего лица, стоит остановиться на рассуждениях Геннадия подробнее. Каждому истинному христианину известно, что зачал Бог мир и творил его семь дней, и жизнь дал тому миру по тысяче лет на каждый год создания.
Значит, через семь тысяч лет должен наступить тому миру конец. Дата сия как раз приходилась на 1492 год и возбуждала во всем христианском мире величайшее волнение. На Руси были столь уверены в конце света, что митрополит Геронтий отказался даже составлять Пасхалии - таблицу праздников Пасхи - на последующее тысячелетие. Что стараться, если завтра все перед Богом предстанем?
Послание к Иоасафу было писано в 1489 году, так что у Новгородского архиепископа было еще время на раздумье. Геннадий с открытой душой ждал конца света, но и… сомневался. Мало ли… А потому готовил себя мысленно к великому борению, если случится, что годы Пасхалии кончились, а Бог взял да и продлил жизнь мира.
Сомнения Геннадия были построены не на песке. Филипп Монотроп Пустынник, византийский мудрец, еще пятьсот лет назад писал, что существование мира седьмично, то есть дата конца мира должна делиться на семь. Но ведь точной даты мудрец не указывал. А Григорий Богослов говорит внятно: "Когда мир достигнет совершенства, тогда ожидай конца". А внятность здесь такова, что в этом худом, в грехе погрязшем мире совершенства никогда не будет.
Наверное, рассуждая сам с собой о явной крамоле, Геннадий крестился истово, кланялся Богородице, но велика тяга человека к знанию, а потому он продолжал рассуждать в своем послании, а между делом вспоминал примирительно: "Говоря о совершенстве мира, Григорий Богослов напутствовал: "Нам нужно ждать скончания мира во всякий час"". При этих мыслях рука, творящая крест, уже не дрожала.
Пойдем далее… Особенно раздражал Геннадия еретический "Шестикрыл". "Книга, взятая от астрономии, как капля от моря", - писал Геннадий. А что такое "Шестикрыл"? Не более чем таблица лунных фаз и затмений. Книга была переведена с еврейского оригинала в Западной Руси и дошла до Новгорода. Этим "Шестикрылом" и смущали еретики чистые души. Согласно лунным таблицам выходило, что до конца света людям еще жить и жить. Иудейский счет велся по еврейской Библии, то есть по оригиналу, а не по александрийскому переводу. Православная же церковь пользовалась истинным юлианским календарем. Так вот ведь напасть какая! По "Шестикрылу" выходило, что от создания мира прошло только 6250 лет. Следовательно, человечеству предстоит еще целых 750 лет ждать второго пришествия. И как тут быть? А если, не приведи Господь, в назначенный срок не будет конца света, то выходит, что еретики вроде бы и правы? Не бывать этому! Задача истинного пастыря духовного доказать, что еретики всегда неправы.
Еще больше злили Геннадия латыняне. По их версии, Бог всемогущий назначил миру жить семь тысяч лет и еще восемь лет. Откуда эта зловредная цифра восемь? Евреи хоть 750 лет накинули красному миру, а эти и вовсе с ноготок. А католики ответствуют, что не с потолка эту цифру взяли. Бог, творя мир, рек: "Будете добродетельны - прибавлю вам, а будете злы - отниму". По католической выкройке выходило, что Господь уже признал мир добродетельным, потому что в противном случае тьма наступила бы уже два года назад. Ан нет, живем! А у татар, к слову сказать, - другая цифра до второго пришествия Христа - сто лет и два года.
В послании Геннадий просил Иоасафа: "Если окажется, что время делания не кончится с нашей Пасхалией, так ты бы о том с Паисиеем и Нилом Сорским обстоятельно поговорил и мне о том написал".
Но главной темой послания были, конечно, еретики. Геннадий писал Иоасафу, что как только принял архиепископию в Новгороде, то нашел здесь еретиков, "предававшихся иудейским мудрствованиям, которые были прикрыты постыдной клятвой этих еретиков - назову ее маркитанской или мессалинской".
Последнее требует пояснения. Маркитанской, или мессалинской, греческая церковь в те поры называла болгарскую ересь богомилов, возникшую в те времена, когда Русь была еще языческой. Богомилы считали, что в мире господствуют два начала - добро и зло, а поскольку мир дуалистичен, то и поклоняться в нем надо как Богу, так и Сатанаилу. Еретики-богомилы всегда были гонимы, и аскетическая их религия передавалась из поколения в поколение как мистическое предание. "Книга голубиная" - главный их труд, создавалась где-то на Балканах. Вот как богомилы рассказывают о сотворении человека. "Бог помылся в бане, потом вытер пот ветошью, да и бросил ее с неба на землю. А сатана нашел ту ветошь и сделала из нее человека, но не смог закончить творения. Пришлось Богу самому вложить в человека душу". Еще богомилы отрицали церковную иерархию, еще…
Но не о богомилах здесь речь. Обвиняя еретиков новгородских, Геннадий жаловался на их неуловимость, двуликость. Открыл ему глаза поп Наум, который тоже одно время был подвержен ереси, а потом и опомнился, покаялся, принес Геннадию еретические псалмы, составленные по иудейскому образцу.
Назначили розыск. В благом деле помогали Геннадию бояре Яков и Юрий Захаровичи из рода Кобылиных-Кошкиных, но найти этих еретиков оказалось трудно, потому что они запирались в своем еретичестве и клялись, что они православные христиане. "А то, что они клянутся без страха, - пишет Геннадий, - соответствует девятнадцатой главе тех же ересей". Но как поймать рукой дым? Чувствуешь его запах в воздухе, повернул голову, а он уж и рассеялся. Может, и сомневался тогда Геннадий, думая с тревогой - а ну как их клятвы искренни? Но если человек ищет, то ищет не абы что, а вещь определенную. Геннадий искал ересь и находил ее. "Сколько ни есть ересей месалианских - все они исповедуют, а иудейским десятисловием только прельщают людей, притворяясь, что они его соблюдают". Объясним, что такое десятисловие. Это десять заповедей Моисея: не убий, не укради, не сотвори кумира себе… ну и так далее.
О ересях мы будем говорить еще много. Насколько прав Геннадий, каждый рассудит по-своему, поскольку каждый ищет свою дорогу к Богу, но всякий читающий послание архиепископа подивится его страстности, искренности и желанию разобраться в предмете. И еще поспорить и обговорить все толком. А с кем? Если бы Паисий и мудрый Нил Сорский приехали в Новгород! Но об этом можно было только мечтать. Дорога трудна, долга, да и много дел неотлучных в собственной обители. А в Новгороде с кем говорить, если иные попы настолько темны, что и грамоты не разумеют.
И томится душа Геннадия о просвещении: "Да есть ли у вас в Кириллове или в Феропонтове, или в Каменном монастыре книги "Сильверст папа Римский", да "Афанасий Александрийский", да "Слово Кузьмы Пресвитера на новоявленную ересь богомилов", да " Послание патриарха Фотия к князю Борису Болгарскому", да "Пророчества", да "Книги Бытия", да "Царства", да "Притчи", да "Менандр", да "Иисус Сирахов", да "Логика", да "Дионисий Ареопагит"? Потому что все эти книги у еретиков все есть".
О, вольный город Новгород! Чего только не навезли туда ганзейские купцы! Но Геннадия не интересовали парча и бархат, вина и украшения, но книги, книги… Еще больше, чем борьба с еретиками, Геннадия занимала великая цель - перевести и составить полный свод Библии, которого до сих пор не было на Руси. И он уже начал тогда осуществлять это главное дело своей жизни, уже собирал для творения сего достойных людей. С ними можно будет не только работать, но и наговориться всласть, разобраться толком, что же за новая, невиданная доселе завелась ересь на Руси.
И ведь про Москву что говорят… Москва - всему голова, и она же этой ереси потворствует!
А потом прошел 1492 год, встреченный, как всегда, 1 марта. Конца света не случилось, а посему был созван Собор для уложения церковной Пасхалии на восьмое тысячелетие. Митрополит Зосима поручил архиепископу и известному книжнику Геннадию Новгородскому сделать исчисления Церковного круга. С работой Геннадий справился образцово, но не отказал себе в удовольствии предварить исчисления введением. В нем он свидетельствами Апостолов опровергал "мнимые предсказания о конце света" и доказывал, что срок этого события известен одному Богу.
Вначале Пасхалию изложили только на 20 лет. Пермский епископ Филофей, большой учености муж, проверил ее правильность. После этого Геннадий составил таблицы на больших листах - круги солнечные, лунные, основания, эпанты и прочее. Пасхалии были рассчитаны до 7980 года, а если по-нашему, то до середины XXI века.
6
В августе 1497 года в Москву приехала в гости любимая сестра государя - великая княгиня Рязанская Анна. Царь Иван встречал ее на Всполье за Болвановьем с большой свитой. Были здесь и царица с детками, и невестка с внуком Дмитрием. Княгине Анне очень понравилась московская жизнь. Пожила она во многих домах, со всеми была приветлива и не делила любви между Софьей и Еленой Волошанкой, но почувствовала их раздор и общее напряжение, присутствующее при дворе. Нашлось время и для откровенного разговора с братом. Вот тут на правах любимой сестры умная женщина и завела разговор о престолонаследии.
- Годы наши, брат дорогой, уже немолодые. Но мне легче. Мне только о душе своей думать, а тебе еще и о государстве. Иль забыл батюшкины распри с Шемякой да Василием Косым? На кого оставишь Русь? Объяви наследника, не тяни, не сей смуту… - наверное, так она говорила.
И государь на то ответствовал, что должен посоветоваться с боярами, понеже, как пращур Симеон учил, почитать надо митрополита да старых бояр, кто отцу служил и кто хотел отцу нашему добра и нам также. Заповедь великого князя Симеона Гордого всегда жива была в сердце Рюриковичей.
А про Дмитрия Шемяку сестра вспомнила ко времени. Если б человек мог, он бы навсегда стер бы из памяти бедственные, трагические дни, особенно если прожиты они в раннем детстве. Зачем ворошить старое, переживать заново унижение за родителя своего и страх? Да что там, страх - ужас! По счастью, человек не волен вырвать страницы их той книги, которая зовется - жизнь, потому что страхи эти и унижения суть инстинкт самосохранения. Забыть их так же невозможно и не нужно, как забыть боль от ожога и не отдернуть вовремя руку от пылающего костра.
Иван многое помнил из того, что пережил в шесть лет. Например, как случилось тогда по осени в Москве невиданное чудо - землетрясение. Поколебался ночью и Кремль, и посад, и церкви святые с монастырями. Перепуганные горожане высыпали на улицы. Боялись, что разверзнутся недра и поглотят всех с чадами и домочадцами. Землетрясение было слабым, нашлись счастливцы, которые вовсе его не заметили во сне и по утру все удивлялись панике. А умные мужи и праведники говорили, что неспроста эта тряска, что сулит она новые бедствия народу.
Помнил Иван и возвращение батюшки из татарского плена. Горестным было это возвращение. Царский дворец пожрал огонь, поэтому великокняжеская семья нашла пристанище в доме князя литовского Юрия Патрикеева - верного батюшкиного слуги. Двор Патрикеевых размещался в Кремле у Спаса на Бору. Из этого дома батюшка и поехал по обычаю предков в Троице-Сергиев монастырь поклониться святым мощам Сергия Радонежского и возблагодарить Господа за избавление от плена. С собой великий князь Василий (пока еще не Темный - зрячий) взял на молебен двух малолетних сыновей - Ивана да Юрия.
Зима, февраль, долгая дорога… Заснеженный лес плотен, как боярский дом - изба прилепилась к поволуше, поволуша к сеннику, сенник к горнице. Так и зимний еловый лес - не протолкнешься меж косматых стволов, не пропустят. Монастырь стоял на взгорке, прятался за высоким деревянным тыном. Людей там много и все благостные. Площадь перед Троицким каменным собором расчищена от снега, келейки все чистые, трапезная пахнет дымом и вкусной едой.
Все произошло на третий день. Батюшка молился в церкви, а Иван с младшим братом затеяли на горке строить снежную крепость. Кондрат - их слуга и пестун - помогал катать обширные кругляки-валуны. Смеялись, барахтались в снегу, вымокли. Пора и в дом идти. Вдруг на соседней горке появились воины - человек десять, а может, и более - из тех, кто сопровождал их обоз из Москвы. И были те воины как бы встревожены, и все смотрели вдаль. И Иван смотрел, и дядька Кондрат. А виден был с той горы длинный обоз, везли в нем сено ли дрова, мирно шествовали рядом с обозом возницы в длинных тулупах.
Помнил Иван, что стало ему в этот миг как-то не по себе. И ведь не поймешь - отчего? Каждая деталь в памяти как отпечаталась: обдуваемый ветрами бок холма… на нем одинокая, с искривленным стволом сосна… снег блестит словно слюда на оконцах, а в снегу сухие былья, колючие, как венец Создателя. А вокруг, куда достанет взгляд, леса и небо, и изгибистая дорога, по которой неторопливым ужом ползет обоз. Господи, как много места на земле, как просторно и грустно!
Обоз исчез из глаз, скрылся за холмом, пропал, а потом вдруг появился совсем рядом. С каждых саней полетели в сторону рогожи, а из-под них повыскакивали воины в полном вооружении. И все молча! Крик возник только тогда, когда приехавшие накинулись на батюшкиных воинов. Но не долго несчастные взывали о помощи - кому кляп в рот, а кому и кинжал в бок.
Дядька сразу понял неладное. Воины еще прыгали с саней, а он уже спихнул княжичей в овраг, провалились в снег по самую шею, а потом узкой тропкой бегом к деревянному тыну, к боковой калитке. Хорошо, что успел разведать старый короткую дорогу. Как не слабы были детские ноги, успели под прикрытие монастырских стен раньше супостатов.
Объяснение происшедшему Иван узнал много позднее. Дмитрий Шемяка и переметнувшийся к нему изменник князь Иоанн Можайский находились в те поры в Рузе. Там они и получили известие через лазутчиков, что великий князь Василий с малым отрядом отбыл в Троице-Сергиев на богомолье. Шемяка с отрядом воинов тут же поскакал в Москву. Ночью изменники без шума отворили им ворота. Шемяка вступил в Кремль, захватил великую княгиню, казну, верных бояр и объявил себя великим князем. А в это время другой отряд с Иоанном Можайским на пятидесяти возах отправился в монастырь. На подходе к Троицкой обители Иоанн Можайский приказал воинам лечь в санях и прикрыться рогожами.
И вот еще какая подробность. Оказалось, что в то время, как служили обедню, в монастырь прискакал некий дворянин именем Бунко. С криком "Измена, великий князь!" он ворвался в церковь и принялся рассказывать о том, что в Троицу едет отряд с намерением пленить государя. Василий не поверил. Этот Бунко уже перебежал один раз к Дмитрию Шемяке. С чего бы ему теперь говорить правду? Василий верил своим боярам и потому счел Бунко обычным смутьяном. Бунко прогнали, однако Василий приказал (для очистки совести, так, на всякий случай) отряду воинов выехать за стены монастыря и глянуть окрест. Воины глянули и увидели только мирный обоз.
Когда пестун с княжичами прибежали на монастырский двор, там уже была полная сумятица. Вопили слуги, монахи в черных клобуках тут же на снегу падали ниц, вознося к Богу молитвы, великий князь с боярами метались от конюшни к собору. "Затворяй ворота! Коней! Немедленно! Так не седланы кони-то! Поздно! Поздно! Они разобьют ворота!" И действительно - поздно. Из Троицкой обители уже не ускакать, не скрыться. Слуги подхватили детей, повлекли их в собор, туда же побежал и государь, и свита его. Пономарь закрыл дверь на засов. Будь что будет, все во власти Господа!
Монахи не посмели препятствовать воинам Иоанна Можайского проникнуть в Троицкую обитель. Сами открыли ворота. Всадники заполнили монастырский двор.
- Где великий князь Василий? Открывайте собор. Иначе всех перебьем!
Мальчиков спрятали в алтаре. Они не могли видеть происходящего, но слышали всё.
- Брат любезный! Помилуй! Не лишай меня святого места! Никогда не выйду отсюда, здесь постригусь, здесь умру! - так причитал батюшка, раболепствуя по-бабьи, в голосе его были слезы, тоска и страх.
Так унижаться - и перед кем? Перед своим прежним холопом. Откричал последние слова и, не выдержав напряжения, взял икону Богоматери и отпер супостатам южные двери. Супостат вошел в собор. Разговор тут же продолжился.
- Брат и друг мой! - всхлипывал батюшка. - Животворящим крестом и сей иконой, в сей церкви клянусь над этим гробом преподобного Сергия клялися мы в любви и верности взаимной. А что теперь? Объясни, брат!
Князь Можайский Иоанн был строг, имел вид справедливого и громогласно, эхо так и плескалось в сводах, стал корить батюшку, де, привел тот с собой из плена Махметовых слуг, а те слуги требуют с Москвы немыслимый по богатству откуп. И еще кричал Можайский князь, что пришел он с отрядом в Троице-Сергиеву обитель, исключительно желая добра всему христианскому миру. Вот так всегда! Какое бы зло ни творилось в поднебесном мире, оно всегда облачается в слова красивые, разумные и добрые.
Оказывается, из любви к христианству захватили великого князя Василия, бросили в голые сани, прикрыли ветошкой и повезли в Москву, а потом со словами "разумными и справедливыми" ослепили от имени самозванца Дмитрия Шемяки! А вины несчастному батюшке прокричали вопросами? "Для чего любишь татар и даешь им русские города в кормление? Для чего сребром и золотом христианским осыпаешь неверных? Для чего ослепил ты брата нашего, Василия Косого?"
Что Василия Косого ослепили по батюшкиному приказу - это и правда - грех, это не по-христиански, а прочее касаемое татар - напраслина! Что глотки драть, если двести лет так живем? Ведал ли тогда вероломный гонитель и плут Шемяка, что ему - государю Ивану III Великому, а тогда слабому и малому мальчику, видевшему из алтаря позор отца, предстоит нарушить древний порядок и прекратить многовековое русское рабство?
До сих пор Иван не может понять, почему в тот февральский роковой день не покидал Иоанн Можайский в сани к отцу детей его Ивана и Юрия - по приказу или недомыслию? Очевидно, оба эти фактора сыграли свою роль. Как ни выпячивал грудь колесом князь Можайский, как ни грамогласничал в соборе, сам-то он понимал - отнимать трон у законного владетеля - дело неправое. Оттого и возбуждал себя сверх меры, и орал на слуг своих, и торопился с арестом - скорей бы все обтяпать. А насчет детей точного приказа не было. Да и чем опасны малолетки? Зачем рвать сердце видом детского горя, если и так душа - юдоль плачевная - полна всклеть?