Рассказывали и вовсе забавную историю, де, сватался за византийскую принцессу Яков II - король Кипра, но браку помешала Венеция, имеющая для Якова свою невесту. Распутный и знатный город плел свою интригу. Екатерина Корнаро - красавица и дочь республики, должна была, по мнению венецианцев, приобрести еще и титул Венеры Кипрской. Куда было тягаться с прекрасной венецианкой скромной и толстой Софье Палеолог.
Папа Пий II совершенно забыл о своих обязанностях по отношению к семье Фомы, государя Морейского, и вспомнил о Софье уже папа Павел II, решивший, что византийская принцесса может послужить католичеству. В лице Московской Руси Павлу II нужен был союзник против страшных турок, которые угрожали всему христианскому миру. Напомним, что в 1439 году в Италии происходил всем известный Флорентийский собор, на котором была подписана знаменитая уния, к которой присоединилась и греческая церковь. По унии православие сохраняло свою обрядовость, но, поскольку восточная церковь пала под натиском турок, Рим предложил объединить верховную власть в одном лице папы. Под унией подписался и Московский "кардинал" Исидор. По возвращении в Москву Исидор сообщил об этом царю. Василий II Темный, батюшка Ивана III, пришел в ярость: никогда православная церковь не будет под пятой католичества. Жизнь Исидора спасло только то, что он своевременно бежал в Литву.
Итак, Московская Русь не покорилась папе. Не мытьем, так катаньем! Павел II попробовал подойти к Московии с другой стороны. Через униата греческого митрополита Виссариана, уже ставшего кардиналом, он предложил вдовому Ивану III в жены греческую царевну.
Сватовство состоялось. Мы не будем подробно описывать, как приехал в Рим царев посол (по московскому прозвищу - Иван Фрязин, а на самом деле Жан Баттиста делла Вольпе), как произошло обручение, на котором оный Фрязин выполнял роль жениха, как пышно и торжественно все было отпраздновано. Добавим только, что Жану Баттисте так хотелось благополучно обделать дело, что он скрыл в Италии, что принял в Московии греческую веру, и теперь обещал папе все, и даже и то, что произойти никак не могло.
В июне 1472 года Софья выехала из Рима, а осенью морем уже прибыла в Ревель. Дальше ее путь шел через Псков в Москву. В столице давно уже мед сытили и корм собирали к пышной свадьбе. В дороге вышла неувязка. Сопровождал царевну кардинал Антоний. Он уже одним видом своим смущал честной народ. Мало сказать, что к иконам он не подходил и не крестился. Очень заметный в своих красных одеждах и перчатках, Антоний всюду ходил с литым католическим распятием, взоткнутом на длинном древке. И в церквях и на пирах Антоний сопровождал Софью с этим самым крестом. "Кого к нам привезли? - шептали люди. - А ну как царевна тоже почитает католический крыж больше, чем святую икону?"
Если можно вот так с литым крестом расхаживать по Новгороду и Пскову, то в Москве это и вовсе неприлично! Митрополит Филипп прямо сказал царю: "Если ты, великий князь, позволишь войти послу в Москву с сим крестом, желая почтить его, то он в одни ворота, а я другими воротами вон из города!"
Царь послал навстречу невесте боярина, которому приказал отобрать у кардинала крыж. Антоний вначале воспротивился, а потом подумал и позволил спрятать крест в санях.
После свадьбы между Антонием и книжником Никитой Поповичем состоялся диспут - богословский спор, на котором присутствовал сам митрополит. Спор был горячим, обе стороны были искренни, сильны в вере и образованны, но были вопросы, по которым они никак не могли договориться. Антоний был умным человеком, он понял главное - поднимать разговор о подписании унии сейчас преждевременно, поэтому позволил Никите выиграть диспут, сославшись на то, что у него нет с собой нужных книг.
Все эти страсти были, конечно, замечены Софьей. Она тоже была умным человеком, ей ничего не надо было повторять дважды. Она поняла, что на ее новой родине не терпят никаких заигрываний с иноверцами, а блюдут веру истинную, и сознательно забыла, что посещала когда-то католический собор. На Руси Софья стала ярой поклонницей ортодоксальной религии.
Брак Ивана III и Софьи был удачным. Софья смогла понять и почувствовать, какое место ей надо занимать при муже, когда нужно промолчать, а когда дать совет.
До появления в Москве греческой царевны великокняжеский дворец был разделен на две половины - мужскую и женскую. Женщины вели в теремах жизнь затворническую. И заботы их были просты: детей нарожать, мужу угодить да вышивать лики святых для монастырей. Софья завела новые правила. Теперь у нее был собственный двор - свита, она даже принимала на своей половине послов, и государь ей в этом не препятствовал. А что препятствовать, если, породнившись с домом Палеологов, Москва восприняла от Византии не только дворцовые порядки, но восприняла сам дух и славу Царьграда, стала Третьим Римом (а, как известно, четвертого не дано).
Главную свою задачу - рожать великому князю детей - Софья выполняла исправно. Вначале три дочери, а потом и сына послал Господь.
Рождение Василия предварило чудо - царицу посетило видение. Произошло это в Троицкой обители, куда Софья ездила молиться. Она так рассказывала… Явился пред очами ее сам святой Сергий. Вокруг лика старца сиял нимб, расточал небесный свет и благоухания, в руках же святой держал благовидного младенца мужеска пола. Молча подошел старец к царице и вверг ей в нутро оного младенца. Сон, явь, кто объяснит - свидетелей не было. Софья помнила только, и помнила твердо, что затрепетала всеми членами от дивного видения, а через девять месяцев в погожий мартовский день родила мальчика. Его нарекли Василием, но дали и второе имя - Гавриил - в честь Архангела Богоявления.
Велика была радость матери, одно огорчало - не быть Василию-Гавриилу наследником Московского престола, потому что наследник уже был - сын от первого брака царя с Марией Борисовной, дочерью тверского князя - тоже Иван, прозванный, чтоб не было путаницы, Иваном Молодым. Как только Молодой появился на свет - Иван старый стал звать сына великим князем, дабы не предъявили братья по смерти его прав на московский трон, а как вошел Молодой в возраст, то и вовсе стал называться соправителем. Оба Ивана, отец и сын, принимали иноземные посольства, грамоты государственные тоже писались от имени двух великих князей. С этим не поспоришь.
Когда родился Василий, Ивану Молодому шел двадцать первый год, и отец подумывал о его женитьбе. Достойная невеста сыскалась только через три года. Ею стала дочь молдавского господаря Стефана - Елена Волошанка. Обручили молодых на Крещенье, а уже через год Елена родила сына Дмитрия.
Всяк при дворе понимал, что брак этот был совершен в политических видах. Господарь Стефан был силен, и Иван хотел иметь его в союзниках против происков, вечных происков Литвы и Казанского царства.
На вид Елена была неказиста - худа, черна, как галка, глазищи, как два колодца бездонных, что там на дне их - и не рассмотришь. Да и кому есть любопытство рассматривать-то? Разве что молодому супругу, кречету-охотнику, то-то он около своей галки пигалицы похаживает, да все ненароком крылышком задевает. Ладно, пусть их…
О том, что Молодой, а не Василий, наследник, Софья старалась не думать. Зачем понапрасну травить душу? Судьба сама куда надо выведет, а пока следует высоко нести свое звание великой княгини, царицы, как стали теперь называть ее при русском дворе. А Елену можно и не замечать, не стоит она особого внимания.
Но, видно, напрасно Софья убаюкала бдительность. Началось все с безделицы, а кончилось большой бранью. Вместе с Софьей на Русь прибыл брат ее - Андрей. В Москве он не задержался, вернулся в Рим. Но спустя срок опять наведался к сестре. На этот раз он привез с собой дочь Марию, прижитую от некой гречанки, женщины распутной и ненадежной. Софья взяла племянницу под свою опеку и даже поспособствовала выдать ее замуж за князя Верейского. Перед свадьбой заглянула в казну, порылась в сундуках, нашла венец, скромный, но достойный, и подарила его племяннице.
И надо же такому случиться, чтоб об этом венце вспомнил государь. Было это в те поры, когда Елена Волошанка разрешилась бременем, произведя на свет сына Дмитрия. Ну и радуйся внуку, что по сундукам-то шарить. Венец, вишь, принадлежал его первой супруге Марии Борисовне, и он решил подарить его Елене в честь рождения сына. По приказу государя всю казну перелопатили - нет венца! Иван объявил, что назначает розыск - виданное ли дело, вор в царском дому! Вот тут Софья и повинилась, объяснила, кому подарила венец.
Иван пришел в бешенство. Уже и руку поднял для удара, но не опустил, не в его привычках было цариц лупцевать. Но гневу нужен был выход, и Иван пальнул в неожиданном направлении. Вся сила государевой ярости обрушилась на князя Верейского - как посмел принять в подарок великокняжеский венец? Злополучный подарок был возвращен в казну и торжественно подарен невестке. Но Иван не хотел успокаиваться. Теперь он уже грозил князю Верейскому темницей. Бедный князь недолго думая сбежал в Литву. Это еще больше распалило Ивана. И разумная мысль явилась сама собой. Молодой князь сбежал, но старый остался. Иван повелел престарелому князю Михаилу Андреевичу Верейскому лишить сына-изменника наследства, о чем и была написана соответствующая грамота. Спустя два года после разыгравшейся драмы престарелый князь Михаил скончался, а города, ему принадлежащие, как то: Верея, Ярославец и Белоозеро - перешли в потомственное владение московскому царю Ивану.
На Софью царь зла не держал, а может быть, даже благодарен ей был, что дала отличный повод, чтобы отнять у князей Верейских их земли. И что распалял себя в гневе, так для великого государственного дела все средства хороши. И иначе как соберешь Русь? Как укрепишь отчизну против извечных врагов ее - литвин и татар?
Все забылось, кроме одного - Софья помнила истинную виновницу раздора. Из-за пигалицы Елены царь кричал на нее и ногами топал. А эта змея, смирница коварная, все отлично понимала, и если хотела досадить царице, то надевала на пышные приемы злополучный венец и потрясала гордо головой, смотрите, мол, люди добрые, как великокняжеский убор мне к лицу.
Софья жила в нетерпении, в обиде за сына. А потом вдруг Фортуна сняла повязку с глаз, окинула внимательным оком царицыно бытие и так повернула события, что у Софьи появилась возможность схватить ее, переменчивую, за подол. На дворе стоял 1490 год. Молодой занемог. Вначале болезнь, прозванная камчугом (а попросту говоря - ломота в ногах) не предвещала страшного исхода. Лекарь Леон поклялся головой, что вылечит великого князя. Не вылечил. Лекарю за лживые посулы отрубили голову, а при дворе поползли тихие, паучьи слухи, де, не своей смертью умер Молодой, и помогла ему предстать перед Божьим престолом царица Софья.
Шептуны есть во всяком дворе, и царь им не поверил. Когда умерла первая супруга Мария Борисовна, разве не дули в уши завистники и интриганы? "Батюшка великий князь! Посмотри на покров усопшей! Как покрывали мы благоверную Марию Борисовну, то покров до полу висел, а через день тело так раздуло, что покров и самих останков не прикрывает! А с чего такое вздутие? Не иначе как нужной смертию преставилась великая княгиня, отравили ее злодеи-супостаты".
Иван учинил розыск. Отравителей не нашли, но дознались, что одна из прислужниц великой княгини - Наталья Полуехтова, посылала пояс своей хозяйки к ворожее. "Зачем?!" - грозно спросили женщину. "Не лиха искать, а здоровье приворожить", - лепетала прислужница, в ногах валялась, прося прощения. Иван не велел делать зла глупой гусыне, но удалил ее с мужем в глаз долой. Потом простил. Напраслина все, он сам видел, как в болезни и муках умирала жена. А если сына отравил мерзавец лекарь, то за это он с лекарем посчитался, а искать пособников в мерзких делах в семье своей - не следует.
Софья жалела Молодого вполне искренне. Тридцать два года - разве срок жизни? Но при этом с трудом скрывала бьющую через край радость - освободилось место наследника, так Господь пожелал. В том, что наследником станет именно Василий, она была настолько уверена, что даже не стала обсуждать этот вопрос с мужем - зачем разводить суету вокруг очевидного?
Вот тут-то и шепнул ей дьяк Федор Стромилов, преданный человек, что царь находится в размышлении. Ничего еще не решено, потому что есть два претендента на трон: ее сын Василий и сын Елены Волошанки - малолетний Дмитрий. А про Дмитрия царица и думать забыла.
Надо сказать, что при дворе Софью не любили многие из царевых поданных. "Греки принесли новый закон на Русь, оттого земля наша и замешкалась, - так говорили. - Ранее жили мы в тишине и в миру, а при Софье стали переставлять обычаи. Понаехали с ней люди роду итальянского - фрязины, начали строить на свой лад, говорить на свой лад, а царь стал лишать нас прежних вольностей".
Мало сказать, что Софью не любили, ее боялись - за хитрость, за коварные советы, за интриги. Эко ловко умела царица руками мужа одних людей сместить, а других возвысить. Мешалась даже в политические дела, давала советы, что, мол, Литве верить нельзя, с Ордой порвать надо навечно и забыть, что дань платили, а с Крымским царством - дружить, потому что выгодно.
И как-то само собой получилось, что со смертью Молодого в семье произошел раскол. И не только в семье, а весь двор негласно поделился - одни готовы служить Елене Волошанке, другие - Софье Палеолог.
Софья говорила о наследнике с мужем не единожды, и не в большой беседе, а мелкими каплями пускала нужные слова в государевы уши, де, Василий - корень дома Московского и Византийского, де, кому же как не Василию нести к славе новый герб - двуглавого орла, перенятый у Константинополя. Иван словно не слышал жены, не отвечал ни да, ни нет. Царь умел быть приветливым и ласковым с женой, но были у него заповедные темы, в которых он не искал совета. Сам думал, как надо поступить, и думал долго.
3
Когда мы жалуемся, то невольно сгущаем краски, желая побольше снять тяжести со своих плеч и переложить на горб собеседника. Разумеется, не каждый собеседник согласится взваливать на себя чужую беду, но Юлия Сергеевна подходила для этой роли идеально, потому что беда сына и Любочки была ее собственной. Телефонный голос был безлик и монотонен. Любочка устала от страдания и говорила как бы неохотно. Но с кем еще об этом поговоришь, кроме как со свекровью.
- Обещал Сашку из детского сада взять и исчез. Она до девяти часов сидела дома у их воспитательницы. Вечером я ее еле нашла.
- Какой ужас! И что воспитательница?
- Деликатная: "Я понимаю, все бывает". Хорошо, у меня была с собой коробка конфет. Подарила с извинениями. А Сашка по дороге спрашивает: "Папа заболел?" Так у нас называется запой.
- Какой ужас! Когда он обещал - трезвый был? Ты же по голосу всегда понимаешь, в каком он состоянии.
- Какая разница. Первый раз, что ли! Его вранье меня больше всего унижает. Не исключено, что он вполне искренне собирался забрать Сашку, но по дороге кого-то встретил, с кем-то поговорил…
- Это когда было?
- Позавчера.
- Где он сейчас, знаешь?
- Нет.
- Олегу, Володе и этому, как его, у которого мастерская на Ордынке, звонила?
- Нет.
- Я сама позвоню.
- Не стоит, Юлия Сергеевна. Только расстроите себя. Ничего с ним не случится. Придет.
Раньше они искали Кима, обзванивали друзей и больницы, панически боялись милиции. Попадет в милицию, начнет там права качать - забьют до смерти. А Ким был с норовом, мог брякнуть что-нибудь лишнее, и главное, никогда не брал с собой паспорт. Уговоров и увещеваний он словно не слышал. Он вообще разговаривал только о том, что его самого интересовало. Однажды снизошел до объяснений, и все, конечно, на крике: "Зачем мне паспорт? Я, что ли, лицо кавказской национальности? И потом, я его тут же потеряю". В последнем была своя правда. Если не потеряет, как перчатки, шарф, кейс с книгами - сколько раз это было, то сопрут, как это сделали с обручальным кольцом. Юлия Сергеевна перепугалась из-за этого кольца ужасно. Ей казалось, что это не заурядное воровство, а некий знак. Сына как бы сама судьба освобождала от семейных уз. Она тут же принесла кольцо деда и сама надела его на палец сына. Тот не возражал. Дедовское кольцо село плотно, теперь снять его можно было только с мылом. Хоть это хорошо.
Потом перестали искать по моргам и больницам, и не потому, что привыкли, а просто знали - где-то пьет, залег в берлоге, оставив близким одну возможность - ждать. Было время, когда перезванивались по пять раз на день. Любочка плакала в трубку, пересказывала подробности: "Ким исчез в воскресенье, я вчера Олегу позвонила, он его во вторник у Николаевских видел. Значит, жив. Во всяком случае, в понедельник вечером был жив. Завтра среда - наверное, придет. Где он ночевал эти два дня? Если у женщины, то почему возвращается? Женщина его бы просто так домой не отпустила. Знаете, Юлия Сергеевна, случись что, и милиционеры будут у меня спрашивать, где он может быть, я и половины его явочных квартир не назову, потому что когда спрашиваю: "Где ты был?", то получаю обычный ответ: "Не твое дело!" У него этих гадюшников смрадных нет числа. А может быть, это и не гадюшники, а вполне респектабельные квартиры. Сил моих больше нет! Сейчас каждый день убийства…"
Потом Любочке звонила Юлия Сергеевна и тоже подробно рассказывала, как ей плохо. И всегда находились слова и силы, чтоб утешать. По первому слову, по его интонации они обе угадывали свою роль - кому утешать, кому жаловаться. Потом и это перестали делать, зачем рвать душу? Умная Любочка поняла, что пытка подробностями свекрови просто не под силу. Уже можно было ничего не говорить, всё и так знали, и если цеплялись за надежду-соломинку, мол, перебесится Ким, образумится, повзрослеет, то сейчас и соломинка совсем истончилась, стала призрачной, как сон.
Юлия Сергеевна долго пряталась от самой себя - сын просто гусарит, ранний брак, не догулял… На чьи деньги он пьет - вот вопрос? Зарабатывал сын мало и нерегулярно. Вообще тот вид деятельности, который он избрал для себя, трудно было назвать работой. С кем-то как-то он устраивал выставки для нищих художников. Какие-то люди находили спонсоров, а Ким был на подхвате. Клиентов его Любочка не знала, но видела некоторых странных мужиков и неопрятных теток - все непризнанные гении. Можно было предположить, что они его и поят, но уж слишком голодные были у них глаза, слишком непрезентабельный вид. Скорее всего, именно Ким их поит, а это значит, что даже малую свою зарплату он не мог донести до дома. Любочку это несказанно раздражало. Сама-то она работала, как говорится, до мозолей. После семнадцатого августа зарплата ее сильно поубавилась, хорошо, хоть работу не потеряла, а Ким барствовал и хамил, не отвечая на вопросы. Помимо пьянок деньги тратил еще на книги. Здесь он воистину не знал удержу. Покупаешь книги - так хотя бы читай! Но нет, он покупал их впрок, на потом, а теперешняя его жизнь принадлежала только друзьям и пьянству. Про деньги с Любочкой он вообще разговаривать не мог - это, видите ли, унижало его тонко организованную натуру.