"Нет, мама, это возможно. Мне это удалось. Я не захотела сдаваться, как ты. Я боролась за то, что имею..." Имела. За то, что имела, потому что все кончено.
Бешено колотящееся сердце наконец вернулось на место, и Мередит стиснула зубы. Нет, не кончено! Пока не кончено. И будь она проклята, если не станет бороться до конца. – С вами все в порядке, мисс Мэри? Альберт, стоявший в дверях, с тревогой смотрел на нее. Мередит заметила у него в руках поднос с множеством конвертов.
– Все в порядке, Альберт, – с вымученной улыбкой ответила она. – Просто немного устала. Он не улыбнулся ей в ответ.
– Это самое наглое вранье, которое я слышал. А я слышал немало, – с обычной грубоватой откровенностью сказал он. – Вы сейчас похожи на привидение – такая же бледная и несчастная. – Он хмуро кивнул на лежащую на столе газету. – Я это тоже прочитал. Хотел бы я минут десять поговорить с этим чертовым репортером с глазу на глаз. Он наверняка подслушивал.
– Скорее всего. Но сейчас уже не имеет значения, как он узнал о проклятии. – Мередит смотрела на поднос, заполненный письмами. – Важно другое – то, что содержится в этих конвертах. Мы ведь оба понимаем, что это не приглашения на чашку чая.
– Уж будьте уверены! Я все утро только и делаю, что открываю дверь. Его прервал стук молотка, висящего у входа.
– Оставь их мне. – Мередит кивнула на поднос.
Альберт, прихрамывая, поспешил к двери. Сегодня он припадал на левую ногу сильнее обычного, а это случалось с ним либо в сырую погоду, либо после бессонной ночи. Мередит знала, что на этот раз дождь ни при чем. Неожиданно юноша обернулся:
– Не волнуйтесь, мисс Мэри. Альберт никому не позволит огорчать вас. – Он вышел из комнаты, и Мередит прислушалась к его шаркающим шагам в коридоре.
Она взглянула на стопку писем. Их содержание не составляло для нее тайны, но тем не менее она один за другим вскрывала конверты и внимательно читала торопливо написанные строчки: "Более не нуждаемся в Ваших услугах...", "Считаю наше соглашение расторгнутым".
Каждое слово казалось горстью земли, брошенной на ее могилу. Что-то надо было делать. И делать быстро.
Но что?
Филипп с отвращением смотрел на раскрытую перед ним газету.
– Как, черт возьми, этот репортер узнал про проклятие? Эндрю Стентон, его американский коллега и партнер, оторвался от завтрака и удивленно взглянул на Филиппа:
– Ты утверждал, что в соборе все согласились ничего об этом не рассказывать.
– Так оно и было. Но этот чертов журналист каким-то образом обо всем пронюхал. Почуял сенсацию, как гончая – кровь. – Он раздраженно отбросил газету. – Я ведь говорил тебе, как непросто жить в Лондоне.
– Вообще-то ты говорил мне, что жизнь в Англии скучна, монотонна и однообразна. Знаешь, я никак не могу с тобой согласиться. Уже через час после прибытия ты ввязался в очень симпатичную уличную драку, в результате которой стал владельцем щенка...
– Да, щенок – это как раз то, чего мне не хватает, – мрачно прервал его Филипп.
– Не пытайся меня обмануть. Я видел, как ты с ним нянчишься. Держу пари, что, когда щенок поправится, ты будешь радостно носиться с ним по парку. – Он жестом остановил Филиппа, собиравшегося возразить, что "радостно носиться" не входит сейчас в его планы, и жизнерадостно продолжал: – Потом я стал свидетелем твоего оживленного спора с отцом, и наконец – вчерашний неподражаемый скандал в церкви. Нет, ни о какой скуке не может быть и речи! Я давно так не развлекался и с нетерпением ожидаю продолжения.
– Скажи, ты всегда был таким весельчаком?
– Нет, – усмехнулся Эндрю, – только с тех пор, как встретил тебя. Ты мой учитель.
– Ну что ж, в следующий раз, когда увижу, что банда с мачете собирается изрубить кого-то на куски, спокойно пройду мимо.
Эндрю поежился, вспомнив об обстоятельствах, при которых состоялось их знакомство:
– Да, ты со своей тростью подоспел тогда как нельзя более кстати. Откуда я мог знать, что та женщина окажется сестрой бандитов?
– Я получил письмо от Эдварда сегодня утром, – сказал Филипп, принимая у лакея чашку кофе.
Лицо Эндрю сразу стало серьезным:
– Как он?
– Пишет, что все в порядке, но я уверен, что это неправда. Он ходит к ней на могилу...
Чувство огромной вины заставило Филиппа замолчать. Бедная Мэри Бинсмор! И бедный Эдвард! Он так любил ее. Они прожили вместе двадцать лет. Он напомнил себе о том, что надо поговорить с поверенным по поводу открытия счета на имя Эдварда. Конечно, деньгами нельзя ничего исправить, но чем еще он может помочь ?"Если бы не я, Мэри Бинсмор была бы сейчас жива".
С трудом прогнав тяжелые мысли, Филипп продолжил:
– Он пишет, что готов помочь мне с поисками недостающей части камня. Я ответил, что с удовольствием воспользуюсь его предложением. Видит Бог, ему сейчас необходимо отвлечься, а работа – лучшее лекарство. Я думаю, он поможет тебе с ящиками, которые находятся в Британском музее, а я продолжу поиски на складе.
– Прекрасно. – Эндрю допил кофе и поднялся из-за стола. Стоявший рядом лакей показался коротышкой по сравнению с ним. – Я направляюсь в музей, если найду что-нибудь, немедленно сообщу.
– Я сделаю то же самое.
Не успел Эндрю выйти, как в комнате появился Бакари – темное лицо, как всегда, непроницаемо, руки сложены на груди. На нем был его обычный наряд, состоявший из свободной шелковой рубашки, шаровар, мягких кожаных сапог до колена и тюрбана. Впервые появившись в доме, он поверг своим видом вымуштрованных слуг, одетых в одинаковые ливреи, в шок. Филипп попытался определить по лицу Бакари, с какой новостью тот пришел, но, как всегда, это оказалось невозможным.
– Ваш отец.
Так, значит, новость плохая.
– Пригласи его сюда, – обреченно вздыхая, сказал Филипп.
В комнату быстро вошел герцог. Его стремительная походка представляла странный контраст с измученным бледным лицом. Филипп вновь остро ощутил сожаление и раскаяние, с которыми безрезультатно боролся со вчерашнего дня. Он боялся нового спора, но был рад увидеть отца и убедиться, что тот чувствует себя достаточно бодро. То же происходило и с его матерью в последние месяцы – за чередой плохих дней неожиданно следовал один хороший. А потом она покинула их и этот мир.
Отец уселся напротив Филиппа и, дожидаясь кофе, с явным неодобрением рассматривал сына, отмечая отсутствие галстука, расстегнутый ворот и засученные рукава свободной рубашки.
– Чертовски точная статья, – сказал он наконец. – Как будто этот журналист находился с нами в одной комнате. Я нахожу эту осведомленность об интимных подробностях, которые мы договорились хранить в секрете, весьма... интригующей.
– Надеюсь, ты не думаешь, что это я предоставил "Таймс" информацию?
– А ты не предоставлял?
Недоверие отца уже не в первый раз больно укололо Филиппа.
– Нет, я этого не делал. Несомненно, кто-то подслушал нас. Нельзя сказать, что мы говорили шепотом. – Филипп провел рукой по лбу. – Впрочем, сейчас уже не важно, как все стало известно. Может, это и к лучшему? По крайней мере сплетничать больше не о чем.
Его отец невесело усмехнулся.
– Ты слишком давно не бывал в обществе и не понимаешь, что подобная информация способна только подогреть аппетит и дать пищу для новых слухов. Я рад, что Кэтрин нет в городе. Хотя бы она останется от всего этого в стороне.
У Филиппа сжалось сердце при упоминании о сестре. Она была единственным человеком, по которому он скучал все долгие годы, проведенные за границей. Они еще не виделись, потому что ее сын подхватил какую-то желудочную инфекцию и Кэтрин пришлось отложить свой приезд.
– Боюсь, что она недолго будет оставаться в стороне, – возразил Филипп. – Утром я получил от нее записку: Спенсер поправился, и она приезжает сегодня днем.
– Ясно. Ну что ж, надо будет ее подготовить. Любители слухов накинутся на нее, как собаки на лисицу. Даже слуги не остались в стороне.
– Откуда ты знаешь?
– Эванс держит меня в курсе. Я уверен, что в Лондоне нет дворецкого, который был бы лучше осведомлен, чем он. Хочешь знать, что говорят?
Филипп был уверен, что не хочет, но тем не менее утвердительно кивнул головой:
– Конечно.
– По сведениям Эванса, которые, должен сказать, он изложил со всевозможной деликатностью и извинениями, выдвигаются две причины, по которым леди Сара сбежала из-под венца: первая – это, конечно, опасение умереть через два дня после свадьбы. А вторая – то, что она не захотела стать женой человека, который не в состоянии... исполнять свои супружеские обязанности.
Филипп удивился:
– Вот как? Наверное, они просто не могут себе представить, что какая-то девушка может отказаться от герцогского титула без серьезной на то причины, и решили, что самая подходящая причина – моя неспособность осуществить брачные отношения.
– Боюсь, что так. И это не такое обвинение, от которого можно легко отмахнуться. – Герцог задумчиво размешивал сахар. – У тебя есть какие-нибудь известия от леди Сары?
– Пока нет, но я отправил ей записку с просьбой принять меня сегодня вечером. – Филипп промокнул губы салфеткой и отложил ее в сторону. – А сейчас, отец, я отправляюсь насклад, чтобы заняться поисками пропавшей части таблички.
Он поднялся и направился к двери.
– Ради Бога, Филипп, что на тебе надето? – сердито прокричал ему вслед отец.
– Удобная одежда, – ответил тот, с удивлением глядя на свои широкие шаровары и свободную рубашку навыпуск. – Я ведь собираюсь не на бал.
С этими словами он вышел из комнаты и уже подходил к своему кабинету, когда во входную дверь постучали. Бакари впустил посетителя, и Филипп повернулся, услышав знакомый грудной женский голос. Ее голос. Его сваха, вознамерившаяся сделать из него настоящего джентльмена. Он с досадой заметил, что невольно ускорил шаги.
– Я узнать, может ли лорд Грейборн принять вас, – говорил Бакари, держа в руках визитную карточку.
– Могу. Могу, Бакари.
Филипп быстро спустился по лестнице, и мисс Чилтон-Гриздейл с удивлением уставилась на его необычный наряд. Он в свою очередь рассматривал ее, отмечая каждую деталь: ярко-голубое муслиновое платье и кремового цвета жакет, шляпку, обрамлявшую пикантное личико, как лепестки тычинку. Филипп нахмурился. Нет, что-то не так с этим сравнением. Но все равно, черт возьми, она почему-то напоминает ему о цветах. Может, из-за аромата? Он принюхался и отказался от этой мысли. Нет, от нее пахнет не цветами. От нее пахнет – он подошел поближе и еще раз втянул воздух – как от только что испеченного пирожного.
Дело не в запахе, а в цвете, внезапно понял Филипп. О цветах напоминает ее мягкая, как лепестки роз, кожа, персиковый румянец скул и нежно-алые губы. Он часто любовался на эти оттенки в детстве, гуляя по цветнику своей матери в замке Рейвенсли.
Шепот Бакари вывел его из задумчивости:
– Лучше приглашать леди в дом, а не глазеть на нее на пороге.
Рассердившись на себя, Филипп сделал шаг назад. Черт, ему, кажется, правда не повредит пара уроков хорошего тона.
– Прошу вас, входите, мисс Чилтон-Гриздейл. Она величественно кивнула ему и прошла в холл.
– Благодарю, лорд Грейборн. Прошу прощения за ранний визит, но я считаю, что чем скорее мы начнем, тем лучше. Я готова отправиться, как только вы будете готовы. – Она еще раз выразительно оглядела его одежду.
– Отправиться? Но вы только что пришли.
Свежа и бодра, да еще и пахнет так вкусно, что хочется откусить кусочек. Черт, что за мысли? Это наверняка потому, что он питает особую слабость к свежим пирожным. Дело, несомненно, именно в это.
– Я пришла для того, чтобы сопровождать вас на склад и помогать в поисках недостающей части камня. – Ее голубые глаза смотрели на Филиппа вопросительно. – Где именно расположен этот склад?
– Склад находится рядом с причалами, мисс Чилтон-Гриздейл, и я бы никогда не осмелился просить вас сопровождать меня туда и участвовать в столь неприятной, грязной и тяжелой работе.
Она вздернула подбородок и каким-то образом умудрилась посмотреть на Филиппа сверху вниз, хотя он и был выше ее на целых шесть дюймов:
– Во-первых, нет никакой необходимости просить меня, милорд, потому что я уже предложила вам свою помощь. Во-вторых, мне хорошо знакома тяжелая работа, и я не боюсь ее. Что же касается причалов, то вам не придется беспокоиться о моей безопасности, так как я вооружена. В-третьих...
– Вооружены?
– Разумеется. – Она приподняла свой ридикюль и продемонстрировала его Филиппу. – Он наполнен камнями. Один удар по голове образумит любого головореза. Очень удобно, я давно привыкла носить его с собой.
Он с изумлением взирал на невинную, вышитую бисером мочку, висящую на ее запястье. Давно привыкла носить собой? Какой же образ жизни ведет эта в высшей степени приличная мисс Чилтон-Гриздейл?
– И часто вам приходится... гм... им пользоваться?
– Крайне редко. – В ее глазах промелькнула озорная искорка. – Только когда какой-нибудь джентльмен пытается помешать мне делать то, что я хочу.
– Понятно. И в этом случае вы...
– Сначала наношу удар, а потом уже задаю вопросы. В-третьих, я надеюсь использовать время, проведенное на складе, еще и для того, чтобы напомнить вам о некоторых правилах поведения в обществе, которые, несомненно, будут полезны вам в будущем. Что же касается одежды, которая якобы может пострадать от грязи, хочу сообщить вам, что – представьте себе! – ее можно выстирать. И последнее: я готова делать любую работу, которая поможет нам избавиться от этого проклятия. Вы читали сегодняшний номер "Тайме"?
– Да, к сожалению. Не могу понять, как им удалось добыть всю эту информацию.
– Несомненно, работа "дятлов". – Заметив недоумение на его лице, она пояснила: – Газетные осведомители. Они зарабатывают на жизнь, продавая информацию – чаще всего такую, которую люди стараются скрыть от посторонних глаз.
– А где же они ее берут?
– Крадут письма, подслушивают, подкупают слуг. Один из таких "дятлов" скорее всего и подслушал нас вчера.
Филипп в недоумении покачал головой:
– Невероятно. На что только не идут люди ради денег!
– В этом нет ничего невероятного, – пожала плечами Мередит. – На самом деле это довольно распространенный способ заработать. Меня больше удивляет ваша реакция. Простите, милорд, но вы кажетесь мне очень наивным для человека, так много ездившего по свету.
– Наивным? – Филипп коротко рассмеялся. – Поверьте, мисс Чилтон-Гриздейл, у меня нет иллюзий относительно людей и их поступков. И для того чтобы расстаться с ними, мне не надо было уезжать из Англии. Напротив, во время путешествий моя пошатнувшаяся вера в людей несколько окрепла. В чем-то вы, однако, правы. Хотя я и назвал бы это не наивностью, а непрактичностью. Мне неоднократно приходилось сталкиваться с проявлениями нечестности, но они мало меня занимали. Я был слишком погружен в прошлое, в жизнь давно ушедших людей. Мои сведения о жизни современного общества действительно очень ограничены. А то, что мне все-таки известно, не особенно меня впечатляет. Мередит смотрела на него серьезно и задумчиво:
– А мне кажется, что сейчас люди ведут себя точно так же, как сотни или даже тысячи лет назад.
Ее слова удивили и заинтересовали Филиппа. Он уже собирался возразить, но его снова опередил Бакари:
– Предлагать леди завтрак? Или чай?
Филипп опять рассердился. Что, черт возьми, с ним происходит? Конечно, за годы странствий он отвык от изысканных светских церемоний, но куда делась элементарная вежливость? Приходится признать, что именно мисс Чилтон-Гриздейл действует на него таким отупляющим образом.
– Простите, – сказал он поспешно, – могу я предложить вам завтрак? Или чашку чая?
– Благодарю вас, нет. – Она еще раз критически оглядела его костюм. – Как скоро мы сможем поехать?
Поехать? Ах да. Ящики. Камень. Проклятие. Леди Сара.
– Через пару минут. Я только загляну в кабинет, чтобы захватить свой журнал с записями.
– И чтобы переодеться в более приличную одежду. Он упрямо сложил руки на груди.
– Должен заметить, что меня начинают утомлять постоянные комментарии по поводу моего внешнего вида. Я уже лет двадцать как обхожусь без няньки и отвык подчиняться таким безапелляционным распоряжениям.
Мередит удивленно вздернула брови.
– Безапелляционные распоряжения? Я бы предпочла называть это настоятельной рекомендацией.
– Уверен, что предпочли бы. А с моей одеждой тем не менее все в порядке.
– Да, если бы вы собирались на прогулку по пустыне или по берегу Нила. Милорд, вы только что признались, что мало разбираетесь в жизни современного общества. Я же, напротив, являюсь экспертом в данном вопросе и умоляю вас верить мне, когда я утверждаю, что эта одежда не пригодна для того, чтобы выходить в ней из дома. – Она раздраженно поджала губы. – Или чтобы принимать в ней гостей. Она вообще ни для чего не пригодна.
Филипп обернулся к Бакари:
– Ты тоже считаешь, что я неприлично выгляжу?
Но тот решительно отказался прийти ему на помощь и торопливо покинул прихожую. Пришлось опять повернуться к мисс Чилтон-Гриздейл:
– Если вы думаете, что я упакую себя в тесный, вычурный и неудобный костюм для того, чтобы люди, которых я не знаю, сочли меня "приличным", вы сильно заблуждаетесь.
– Вы живете в обществе и даже если не знаете всех его членов, обязаны с ними считаться. Это основа респектабельности. Как вы можете относиться к этому так легкомысленно?
– А как вы можете относиться к этому столь серьезно?
Она сердито насупилась.
– Я женщина и зарабатываю себе на жизнь собственным трудом, поэтому респектабельность имеет для меня большое значение. Я действительно очень серьезно отношусь к ней. Леди Сара не является для вас незнакомкой. Так же как и ваша сестра, о которой я много слышала. Вы хотите сказать, что их мнение вам тоже совершенно безразлично?
– У Кэтрин хватит ума оценивать человека не по его одежде.
Щеки Мередит вспыхнули при этом едком замечании: – Однако, нравится вам это или нет, ваше поведение неизбежно отразится и на ней, и на вашей невесте. Не говоря уже о вашем отце! Если вы не хотите заботиться о собственной репутации, подумайте о них. – Она язвительно вскинула брови. – Или знаменитые искатели приключений не снисходят до таких мелочей?
Ну и зануда! Раздражение, охватившее Филиппа, только усилилось от того, что он вынужден был признать справедливость ее слов. В Лондоне его поведение неминуемо отразится на близких. Десять лет он позволял себе роскошь не думать ни о ком, кроме себя. С момента отъезда из Англии он делал и говорил все, что, черт возьми, хотел, не заботясь о мнении света или отца. Он купался в этой свободе и дорожил ею, как ничем другим. Но он скорее позволил бы кобре укусить себя, чем согласился огорчить Кэтрин.
– Я переоденусь, – сказал Филипп, не скрывая досады. Мередит ответила ему удовлетворенной улыбкой, отчего он разозлился еще больше. Бормоча себе под нос ругательства в адрес деспотичных особ женского пола, Филипп удалился в спальню и через несколько минут вернулся, переодевшись в "приличную" пару брюк и натянув поверх все той же рубашки сюртук, который демонстративно оставил незастегнутым.