- Мы найдем врача и вылечим тебя.
Легкий ветерок доносил звуки музыки. Где-то вдалеке мычал ягненок, звал мать. Тревожный фон для веселой мелодии.
- Где Немо?
- На весь день заперт в стойле. Нельзя позволить ему бродить по парку.
- Может, пойдем и возьмем его?
- Сейчас? Только если ты считаешь, что сможешь состязаться с волком в скорости в этом прелестном бальном платье. Уверяю тебя, любовь моя, что я не смогу.
Ее привыкшие к темноте глаза различали силуэты деревьев на горизонте и слабый отсвет маленького озерца в конце парка.
- Я действительно твоя любовь? - спросила она.
Слабый свет упал на него, освещая его лицо, одежду и колонну, превращая все это в подобие гравюры: свет на черном фоне, как будто он сам был одной из своих удивительных картин.
- Я прошу тебя, не смейся надо мной, - сказал он, - не сейчас, прошу тебя.
- Я не смеюсь над тобой. - Она замолчала и робко добавила: - Не хотелось ли тебе в последнее время попросить меня о какой-нибудь особой любезности? Какую-то честь, которую я могу тебе оказать?
Он отвернулся.
- Легкое затмение. Не обращай внимания.
Ее застенчивая улыбка исчезла.
- Не обращать внимания? - неуверенно спросила она.
Он стоял молча.
Слабый огонек счастья в ее сердце стал гаснуть.
- Не обращать внимания? - повторила она, судорожно сглотнув.
Он отвернулся от нее.
Воздух, казалось, с трудом входил в легкие.
- Ты забыл обо всем? - робко спросила она.
Он дернулся от нее в сторону, тень - на фоне тени.
- Я не могу, я не достоин счастья!
- Значит, я права, - холодно сказала она. - Твое представление о любви, привязанностях - это не более чем галантные слова и животная страсть. Ты взял мое сердце бесцельно. Ты вытащил меня снова к жизни просто так, для своего развлечения.
- Нет, это неправда.
- Тогда скажи мне, зачем? Зачем я должна была научиться любить тебя, чтобы быть брошенной? Скажи мне, почему я снова должна терзаться? У тебя теперь нет даже обычного оправдания, что ты вне закона. Только бессердечное равнодушие.
- Ты ведь не хочешь такого меня! Посмотри хорошенько!
- Что ты знаешь о том, чего я хочу? Ты был так занят, изображая Принца! Таинственного грабителя, знаменитого своими приключениями. - Она щелчком открыла веер и сделала ему на ступенях изысканный реверанс. - Когда снова выйдете на дорогу, месье? Как будете дальше зарабатывать славу? Или будете жить прошлым? Всегда?
- О нет… не всегда.
- Неужели? Они ведь вас скоро забудут.
- Да, они забудут. - В его тихом голосе звучали саркастические ноты.
Ли отвернулась, посмотрела на парк. Приложила пальцы к губам. Ее трясло. Далеко на горизонте, за темной массой деревьев тысяча маленьких шаров на улицах Лондона создавали на небе слабый отсвет.
- Я не забуду, - сказала она.
Его рука коснулась изгиба ее шеи, тронула напудренные локоны на затылке.
- И я не забуду. Я буду помнить тебя до конца своих дней, Солнышко.
Она повернулась к нему.
- Этого мало.
Он опустил руку.
- А чего тебе хочется? Сеньора дю Минюи? Десятидневное чудо? Теперь я посажен в клетку, заласкан, превратился в ничто! Да, они устанут от меня. Ты думаешь, я не рассчитывал на это? Что я еще могу тебе дать?
- Себя.
- Меня! Что такое я? Я изобрел сам себя. Сделал маску, изобразил себя. И все в это верят, кроме тебя.
Ли стояла молча.
- Ты сделала из меня труса, ты знаешь это? Я никогда ничего всерьез не боялся, пока меня не простили.
- Я не понимаю.
- Не понимаешь? Я думаю, ты понимала с самого начала. Ты презирала все это. Все иллюзии. Ты всегда признавала только честность, а я выдумки и обман. И когда пришло время выйти на свет, я это понял. Ли, почему ты не хотела верить в меня? Ты единственная. Единственная не хотела верить. А теперь слишком поздно.
Она стояла, сложив руки.
- Слишком поздно? Для чего?
- Посмотри на меня. - Он оттолкнулся от колонны, держась от нее на расстоянии вытянутой руки. - Дьяволы ада - посмотрите на меня! Я не могу стоять, чтобы у меня не кружилась голова. Ты же могла вернуться в…
- Нет, не могла, - закричала она. - И никогда не смогу.
- Я уйду в море. Однажды это сработало. Но что потом? Ну, снова это меня вылечит. Как долго это продлится? Где я снова проснусь клоуном?
- Это не имеет значения. Все это не имеет значения.
- Для меня имеет, - непреклонно ответил он.
Ли охватило чувство бессилия. Ей казалось, что она тонет под действием сил, с которыми ей не справиться.
- И ради этого ты меня покидаешь? Неужели ты на самом деле такой гордый?
Он смотрел мимо нее в темноту пустого парка и холодной ночи.
- Разве это гордость? - Голос его изменился. - Я хотел дать тебе лучшего себя. - Он все еще не смотрел на нее. - Мне кажется, это любовь.
В ночном воздухе плыл менуэт, звуки клавикордов переливались нежным водопадом мелодии.
- Монсеньор, ты не знаешь, что в тебе лучшее.
- Да, они поразительно неуловимы, мои добродетели, - сказал он горестно. - Не могу их никак удержать.
Ли разгладила юбку и сделала шаг в его сторону.
- Храбрость - это добродетель, разве нет?
Он повернул к ней голову. Лицо его было в тени, а рука и рукав золотистого бархатного камзола освещены.
- Одна из самых болезненных, - ответил он.
- Странно. Почему мне так часто хотелось, чтобы у тебя ее было поменьше?
- Не знаю. - Казалось, он был в замешательстве. - Но думаю, что у меня ее не так много, как ты себе представляешь.
- Наверное, все-таки гораздо больше, чем мне кажется. Помоги, Боже, тому, кто ждет тебя и волнуется.
Он пошевелился, его придворная шпага с металлическим звуком царапнула по мраморной колонне. Смолкли последние аккорды музыки - менуэт закончился. Прислушиваясь к отдаленному говору гостей, она сжала в кулаке сложенный веер, сминая пушистые перья на его краю.
- Ты вообще-то любишь меня или нет? - внезапно спросила она.
Он придвинулся к ней поближе, так близко, что она почувствовала тепло его тела.
- Я люблю тебя. Я лелею тебя в сердце. Но я не могу отдаться этой любви.
Она склонила голову, играя веером.
- Удивляюсь тебе, Сеньор… Если для тебя такое значение имеют в любви добродетели любимой, то как же я смогла пробудить в тебе столь нежное чувство? Ты же видел только самые неприятные мои черты. Это уж точно.
- Ты красивая.
- Значит, ты любил меня за это? За мою внешность?
- Нет.
- А за что тогда? Какие добродетели ты во мне видишь? Что лучшее в себе я тебе давала?
- Твоя храбрость, - сказал он. - Твоя стойкость. Твое гордое сердце.
Она иронически улыбнулась.
- За это можно любить королевских конных гвардейцев, Сеньор. Вот уж кто горд, стоек и храбр!
- Это еще не все. - Он придвинулся и сжал ее плечи. - Далеко не все.
- Нет? А что же еще? Горечь, месть и печаль - не думаю, что эти мои черты выглядят обольстительными. К тому же - где мне равняться с твоим искусством верховой езды, с твоим умением носить маску, владеть шпагой, с твоими смелыми вылазками, монсеньор дю Минюи!
Его рука крепко сжала ее руку. Она почувствовала его быстрое и глубокое дыхание на своих обнаженных плечах. Эс-Ти наклонил голову, повернул к ней лицо.
- Гордость и отвага. Красота. Все это. Все это… - Он прижался губами к ее волосам. - Я не умею хорошо объяснить.
Ли выскользнула из его объятий и повернулась к нему, глядя, однако, не на него, а на рисунок потрепанного веера.
Он снова дотронулся до нее. Потом уронил руку.
- Прелестная и храбрая и… Но дело не в этом. Совсем не в этом.
За портиком озеро светилось слабым отражением звездного света и отдаленных фонарей.
Он смотрел в темноту забвения. Потом покачал головой и неуверенно рассмеялся.
- Ты первая сказала слово "вместе".
Она подняла голову и посмотрела на него.
Отдаленный свет фонаря осветил выражение его лица, когда он посмотрел ей в глаза. Эс-Ти застыл на месте, как будто осознавая значение собственных слов.
- Да, вместе, - прошептала Ли, выпрямившись, как струна, - бок о бок. Одной семьей.
- Ли, я не знаю, как это делается. Я никогда… никогда, никогда… Я не знаю, как это делается.
- Как делается это? - изумленно спросила она.
- Как быть семьей? Бога ради. Все, что я знаю, это каким был я. Пытался показать тебе, каков я, но все, что я пытался сделать, ты отвергала. Говорил, что люблю тебя, ты не верила мне. Показывал тебе лучшее в себе: я дрался, ездил верхом, делал все, что мог… А теперь это все снова ушло, и я не более чем… чем тень! Не лучше того, чем я был, когда ты меня нашла… и теперь ты говоришь, что хочешь меня? Если это и есть "вместе", если это и есть любовь - то, что я прихожу к тебе от слабости… Л и… я не могу. Я не могу так любить.
Она смотрела на него. Веселая музыка плыла в неподвижном воздухе.
- Сеньор, я люблю аллеманду. Потанцуйте со мной.
- Я не могу танцевать!
Она взяла его за руки:
- Потанцуйте со мной.
- Я не могу, я упаду…
- Я поддержу вас. - Она взяла его пальцы в свои.
Он попытался вырвать их, а затем сжал свои пальцы на ее руках и поднес их к губам.
- Боже мой, ты… ты… Что я могу дать тебе взамен?'
- Дайте мне радоваться, Сеньор. - Она прижалась лбом к их сплетенным рукам. - Дайте мне почувствовать себя счастливой. Я могу пройти свой путь одна. Я вытерплю… Я слишком сильная, чтобы сломаться. Но я постарею и превращусь в камень, если вы оставите меня, если я никогда не подниму голову и не увижу, как вы играете с волком, не услышу ласковые французские имена, которыми вы меня называли, если не научусь побеждать вас в шахматы. Пожалуйста… потанцуйте со мной. Возьмите меня в Италию. Нарисуйте меня на фоне реки в полночь. Подарите мне все ваши безумные идеи и сумасшедшие подвиги и невозможные романтические бредни. Я буду вашим якорем. Вашим равновесием. Вашей семьей. Я не дам вам упасть.
Его руки открылись. Он провел руками по ее щекам, взял ее лицо в ладони. Горячие слезы наполнили ее глаза.
- Я так устала от горя и ненависти. Я тоже хочу дать вам лучшее, что есть во мне.
Далеко за озером журавлиное курлыканье казалось неожиданным и даже экзотическим на фоне клавикордов.
Она закусила губы. Слезы полились, остановить их было невозможно.
- Я люблю тебя. По правде говоря, монсеньор, вы нужны мне больше, чем я вам.
Он молчал, его руки, прикасавшиеся к ее коже, были теплыми по сравнению с холодным ночным воздухом.
- Не бросай меня, не оставляй меня, чтобы я не стала такой, какой стану без тебя.
- Солнышко!
- Так называл меня мой отец. - Если ты уйдешь от меня, Сеньор, если ты уйдешь… - она беспомощно простерла руки, - скажи мне… буду ли я тогда снова Солнышком?
Он наклонился к ней, его губы едва касались уголков ее рта.
- Ты им будешь всегда, всегда. Улыбнись мне.
Она судорожно вздохнула. Ее сжатые губы дрожали.
- Нет, ничего не вышло. - Он положил обе руки ей на плечи и слегка тряхнул. - Попытайся снова, Солнышко. Ты просила меня потанцевать с тобой - теперь тебе надо учиться улыбаться мне.
Эпилог
За наружной стеной школы верховой езды флорентийские колокола наполняли воздух звоном: сперва - звонкие быстрые удары, потом - басовитые медленные. Ли, положив руки на перила, смотрела с крытой галереи во двор школы, на лошадь и на то, как вокруг громадного овала выезда ехал легким галопом всадник. Движения его были легки и методичны, как в кресле-качалке. Он то появлялся в столбах света, льющегося из высоких верхних окон, то исчезал в сумраке. Мистраль был без узды: Эс-Ти ездил без седла, одетый только в сапоги и бриджи, его косичка спадала на спину золотым слитком. Конь остановился, отступил на три шага, сделал идеальный поворот на два полукруга, потом поднялся на задние ноги и перешел на галоп. При этом человек на его спине совершенно не шевелился.
Она улыбнулась, опершись подбородком на руку. Зрителей на балконе не было. Только Немо спал в прохладном уголке.
В это палаццо Эс-Ти пригласил один из его флорентийских друзей. Обширные апартаменты и зал для верховой езды в его полном распоряжении.
"В полном, - подтвердил маркиз. - Мы же каждое лето проводим в горах, на нашей загородной вилле".
Все сложилось как нельзя удачнее для Эс-Ти. Он убедил себя, что именно верховая езда будет держать его в равновесии. Месяц в Лондоне привел к возобновлению его болезни. Ли не была уверена, что это так, но и не отказывала ему в логике. Что ж, если волнующееся, качающееся море излечивает его, то периодическое покачивание на конском крупе, возможно, будет целебно для его здоровья. Тем более что он ухватился за эту мысль, как утопающий за соломинку.
Как только он проникся этой идеей, он оседлал одну из тихих лошадей мистера Чайлда. После долгих споров Ли добилась, чтобы Эс-Ти проводил часы, кружа по манежу, держась одной рукой за луку седла, в то время как пожилой конюх его коня вел на длинном поводке.
Конечно, это несказанно огорчало: его водили по кругу как малышку на уроке. Чуда не произошло: он не мог чувствовать себя уверенно и твердо. Улучшение наступало медленно, но по прошествии двух месяцев, когда они были готовы сесть на пакетбот, отправляющийся в Кале, он заявил, что голова у него кружится, только если он закрывает глаза и резко поворачивается.
Ли перенесла морской переход гораздо хуже его. Сорок дней они ехали на корабле в Италию, борясь с встречным ветром. Его это взбодрило настолько, что, прибыв в Неаполь, он в тот же вечер танцевал с ней на балу у английского посла.
Ли полагала, что он не подозревает, что она приходит смотреть на него в эти тихие рассветные часы во Флоренции. Эс-Ти никогда не поднимал глаза в процессе молчаливой сосредоточенной езды с ее бесконечными боковыми ходами, воздушными прыжками, - этого великолепного танца коня и человека под звук утренних колоколов. Она носила с собой альбом для набросков, но давно забросила попытки воспроизвести эти колонны солнечного света и тяжелые тени движений Мистраля в их красоте и мощи. Не могла передать этого на бумаге и поэтому старалась запечатлеть их в своем сердце.
Внизу под балконом появился слуга и нерешительно затоптался у входа под аркой красно-черного мрамора. Ли тихо прошла по галерее и взяла у юноши толстую связку писем. Слуга с поклоном удалился, не поднимая глаз выше края подола ее платья. Ей подумалось, что до сих пор хорошо выученные слуги маркиза не нарушали эти утренние занятия в школе, никогда не предлагали в это время своих услуг. Она отдала специальное распоряжение, чтобы письма доставлялись ей, как только прибудут, но раньше слуга не появлялся у входа на балкон. И сейчас сделал это с непонятной неохотой.
У такого дипломатического поведения должны быть причины.
Она медленно пошла вдоль балкона. Эс-Ти продолжал свои занятия. Ли приложила пергамент к губам и задумчиво глядела на него.
Возможно, он догадывался, что она приходит смотреть на него. Во всяком случае, сейчас он об этом узнает.
Она отошла в тень балкона и сломала печать. В пакете были все ожидаемые ею документы. Ли поглядела на Немо, который поднялся из своего угла и пошел за ней в дальний конец балкона, а потом - вниз по лестнице, спускавшейся в пустую конюшню с одной стороны и в школу для верховой езды - с другой.
Мистраль увидел их первым. Эс-Ти, подняв голову, улыбнулся. Конь пошел кругом, причем хвост его развевался как знамя. Он остановился прямо перед ней. Его голова и плечи были в бриллиантовом круге солнечного света, который сверкал в волосах Эс-Ти и высвечивал его обнаженную грудь.
Оказавшись лицом к лицу с ним, Ли почувствовала неожиданную робость. Полученные ею письма - это результат усилий, предпринятых ею на свой страх и риск. Возможно, это ему не понравится. Как бы защищаясь заранее, она напустила на себя мрачность.
Его хорошее настроение увяло.
- Что такое?
Она смотрела на ноги Мистралю.
- Мне нужно поговорить с вами. Я получила эти письма.
- А-а… - протянул он. - Письма. Очень таинственно.
- Это бумаги. На наследование имения вашего отца.
Он уставился на нее.
- Что?
- Документы на дом вашего отца. Колд-Тор. - Она увидела, как изменилось его лицо, и поспешила добавить: - Нам нужен дом, монсеньор. Я выплатила залог, теперь там только живут те, кто арендовал его, но они в ближайшее время выезжают оттуда. Муж моей кузины Клары говорит, что дом в прекрасном состоянии. Только водостоки надо сменить. Он ездил туда и все осмотрел. Там двадцать шесть спален, хороший дом для привратника и конюшня на шестьдесят лошадей.
- Двадцать шесть спален, - растерянно проговорил он.
- Да. - Она заложила руки за спину. - И все меблированы.
- И ты его купила?
- Его не надо покупать. Он переходит к вам по наследству после смерти вашего отца как к прямому наследнику по мужской линии. Разве вы этого не знали. Сеньор? Я только выплатила залог. Мы можем там жить.
Он смотрел на нее, широко открыв глаза. Мистраль наклонил голову и потерся ею о переднюю ногу.
- Я даже не знаю, где это находится, - тихо сказал он.
Ли удивленно рассмеялась.
- Да это же в Нортумберленде! На морском берегу, примерно в тридцати милях от Сильверинга. Как ты можешь этого не знать?
Пожав плечами, он поглядел вниз и запустил пальцы в белую гриву Мистраля. Ли смотрела, как он накручивает на кулак его бледные пряди.
Он еще раз пожал плечами и покачал головой:
- Я просто удивляюсь - зачем?
- Нам нужно иметь дом. Сильверинг погиб. На его восстановление понадобится королевский выкуп. Я не хочу его восстанавливать… А покупать другой замок не имеет смысла. Чтобы иметь твой дом, потребовалось выплатить залог.
- И меня спросить - тоже, - усмехнулся он.
- Ну… видишь ли, я тебя знаю, Сеньор. Ты был бы рад жить под открытым небом среди развалин, есть дикий мед и питаться манной небесной до конца жизни.
- Да нет… я сейчас не тот, что перед своим арестом. Я знаю, что тебе это не понравится.
- Нам нужен дом.
Он наклонился, взял ее за подбородок и заглянул в глаза.
- Разве ты несчастлива здесь?
Глядя на него, на его светящиеся волосы, зеленые глаза, на то, как поблескивает на солнце его обнаженная кожа, вспотевшая от упражнений, она не могла удержать радостной улыбки.
- Да, Эс-Ти Мейтланд! Я счастлива! Сейчас ты интригующе похож на итальянского бандита. Я вынуждена сказать об этом, потому что, по-видимому, ты не вполне отдаешь себе в этом отчет. Или наоборот - возможно, ты слишком хорошо отдаешь себе в этом отчет.
- Что ж, разве это плохо? Интриговать сходством с кем-то?
Она подняла руку и мягко освободилась от его пальцев.
- Но мы говорим о вещах практичных. О том, чтобы иметь свой дом. Колд-Тор самый подходящий выбор.