Броган прислонился спиной к металлическим прутьям и, вытирая с лица кровь, внимательно огляделся вокруг. Тюрьма была наполовину пуста, его ближайший сосед сидел через две камеры от него; пьяно всхлипывая, он бессвязно рассказывал историю своей печальной жизни, хотя слушателей не было.
Броган отвернулся. Спертый тюремный воздух был так же отвратителен, как вонючие испарения из сточной канавы. Среди кислых запахов пота и человеческого страха он уловил слабый запах лошадей. Наверное, здесь когда то была конюшня. Жара усиливала невыносимую вонь.
Броган напрягся. В памяти неожиданно всплыла картина далекого прошлого.
Спертый воздух. Невозможно дышать. Тьма. Сцепившиеся тела. Отец! Почему ты убил моего отца? Лейтенант с раскаленным железным прутом в руке. Кто-то плачет. Осиротевший мальчик. Плачет. Умоляет. Пожалуйста, не надо! Нет! Пожалуйста, не надо… Крик. Агония. Запах горелого мяса…
Броган тряхнул головой, словно пытаясь прогнать непрошеные воспоминания, провел рукой по лицу, отирая пот, и вздрогнул от боли: заныла потревоженная рана на щеке. Картинка из далекого детства пропала.
Ему сейчас тридцать восемь лет, а не десять. И находится он в камере предварительного заключения в сельском полицейском участке, а не в тюрьме Королевских военно-морских сил.
Господи! Он то думал, что эти воспоминания давным-давно стерлись из памяти. На чисто стерлись. Кровью и местью.
Он машинально прикоснулся к груди, проверив, застегнута ли рубаха. Она была всегда застегнута, чтобы скрыть отметину.
Тяжело дыша, Броган заставил себя забыть о камере, нестерпимой вони, боли во всем теле. Ему нужно выйти отсюда - это главное. Он сжал металлический прут с такой силой, что холодный металл врезался в ладонь. Надо бежать!
Не парадоксально ли закончить спой кровавый путь таким нелепым образом? На эту страшную дорогу - дорогу мести - он вступил двадцать восемь лет тому назад. В тот день, когда отвернулся от Бога.
Броган закрыл глаза. Может быть, это и есть та самая кара Господня, которой с тех пор он постоянно ждал? Сама судьба позаботилась о том, чтобы он оказался здесь, ошибочно принятый за обычного вора, - безымянный заключенный в деревушке… О, Пропади все пропадом, он даже не знает, как называется эта деревушка! Безымянный узник в безымянной деревушке, которого ждет петля за преступление, которого он не совершал. Позорный конец нечестивой жизни. Судьба.
Впрочем, нет, в судьбу он не верил. Уж если кто и виноват в том, что он попал в эту переделку, так это он сам. Костяшки правой руки саднило до сих пор. Он успел нанести несколько сокрушительных ударов и кого-то изувечить ножом, прежде чем четверо здоровенных полицейских повалили его.
Если бы он не сопротивлялся, а вежливо ответил на все вопросы, ему бы, возможно, удалось от них отвязаться. Но от старых привычек трудно избавиться, с горечью подумал Броган. Когда Николаса Брогана загоняли в угол, он боролся ожесточенно.
Бездушное животное снова вырвалось на свободу.
Неужели он надеялся, что сможет держать его в узде? Надеялся, что сможет измениться? Слишком поздно. Годы крови и насилия сделали его таким, каков он сейчас и каким будет всегда.
Слишком поздно. В этих двух словах - итог всей его жизни.
В конце длинного темного коридора послышался лязг засовов, потом заскрипели дверные петли и на каменный пол упал луч света. Вошел мужчина с масляным фонарем в руке, позвякивая связкой ключей.
Не обращая внимания на мольбы, проклятия, руки, цепляющиеся за его одежду, он медленно шел вдоль ряда камер, направляясь прямиком к Николасу.
Тот собрался было подняться на ноги, но решил, что лучше будет притвориться совершенно беспомощным. Он остался на месте, прислонившись спиной к прутьям камеры, готовый в любую минуту воспользоваться возможностью, если она вдруг появится.
Еще до того, как мужчина подошел ближе, Броган понял, что его не было среди полицейских, устроивших засаду. Казалось, ему было тяжело нести свое тучное тело: он не шел, а тащился, шаркая ногами и отдуваясь. Наверное, это либо тюремный надзиратель, либо судья графства, который пришел допросить его, решил Броган.
Последнее предположение вызывало сомнения: судьями - магистратами графств обычно бывали щеголеватые аристократы, ценившие в своей должности только положение, которое она давала, а настоящей работой эти белоручки пренебрегали. Не желая мараться общением с преступниками, они обычно нанимали тюремного надзирателя - чтобы наблюдать за работой местной тюрьмы, полицейских - чтобы собирать улики и опрашивать свидетелей, а также производить аресты и допрашивать подозреваемых.
Некоторые из тех, кого нанимали, были людьми честными. Но были и настоящие бандиты, ничуть не лучше тех, кого они арестовывали. Их интересовало только вознаграждение, обещанное за поимку человека, а не правда и справедливость. Похоже, сегодня ночью Броган столкнулся именно с такими блюстителями закона.
- Рад видеть, что ты, наконец, очухался, приятель, - прохрипел человек, останавливаясь возле камеры Брогана. - Принес тебе ужин. - Он с грохотом поставил на пол металлическую миску. Очевидно, это был все-таки тюремный надзиратель.
- Я не голоден, - тихо сказал Брогам, изображая возмущенного, по ошибке арестованного гражданина. - Я хотел бы поговорить с судьей магистратом.
- Права качаешь, а? - Мужчина неприязненно взглянул на него. - Будь доволен тем, что мы тебя сразу не повесили, после того как ты чуть не выпустил кишки Тиббсу. - Он поставил фонарь на пол.
Броган напрягся. Миска с едой была слишком велика и не проходила между металлическими прутьями. Надзирателю придется отпереть дверь камеры.
- Откуда мне было знать, что эти ребята - представители закона? - Броган пошевелился, демонстративно поморщившись от боли. - Я просто шел к постоялому двору, чтобы нанять лошадь…
- Чтобы украсть лошадь, так будет вернее.
- Нанять лошадь. Не успел я опомниться, как на меня налетели четыре здоровяка. Стояла глухая ночь. Я подумал, что это грабители. Я всего лишь защищался.
- Они шли за тобой целых полчаса, приятель. Если ты ни в чем не виновен, то почему шляешься по дорогам глухой ночью?
- Я им все сказал. Я просто шел…
- Знаю, знаю, по делам, Да а, плантатор из колоний проходил по делам через нашу деревню. - Надзиратель недоверчиво покачал головой, и под подбородком обозначилась жирная складка. - Не похоже, чтобы плантаторы умели так драться, приятель.
Броган чуть было не выругался, но вовремя прикусил язык, мысленно проклиная себя за то, что стал сопротивляться. Законопослушный гражданин должен был подчиниться, но, к сожалению, старые пираты, как и старые собаки, не поддаются перевоспитанию.
- Судье магистрату незачем встречаться с тобой, - продолжал тюремщик. - И без него ясно, что ты подходишь под описание. Оно уже целый месяц печатается во всех газетах по всему графству. И за твою поимку обещана кругленькая сумма: пятьдесят фунтов!
- Неужели? - переспросил Николас, удивленно вздернув бровь, но иронии в его голосе надзиратель даже не заметил. - Целых пятьдесят фунтов?
- Вот именно. Больше, чем любой из нас зарабатывает за два года, даже если эту сумму разделить на четверых. - Он наклонился и вытащил несколько кусков из миски. Похоже, он не собирался отпирать камеру. - А теперь у нас есть свидетель, который готов подтвердить под присягой, что видел, как ты месяц назад удирал из дома лорда Олсона с мешком награбленного добра.
- Свидетели? - с недоверием переспросил Николас. - Что за свидетель?
- Сам Тиббс.
Броган выругался. Раненый полицейский поклянется о чем угодно, лиши бы увидеть своего обидчика на виселице.
Надзиратель просунул еду сквозь прутья - куски жареной баранины, большой ломоть хлеба и кувшин воды. Броган понял, что дверь так и не откроется, и его охватило отчаяние.
Эта проклятая банда мерзавцев не упустит шанса получить обещанные пятьдесят фунтов, а подкупить их он не мог: кошелек у него отобрали при аресте. Шансы попасть в Йорк до Михайлова дня таяли с каждой минутой.
- Вы арестовали не того человека, - настойчиво повторил Броган, - Выездной судья не даст вам за меня ни шиллинга, потому что у вас пет никаких доказательств.
- Не беспокойся, мы докажем твою вину, приятель. - По топу тюремного надзирателя было ясно: они докажут все, что пожелают, и, судя по всему, им уже не раз приходилось проделывать подобные штучки. - И выездной сессии мы не станем дожидаться. Броган вздрогнул:
- Что вы имеете в виду?
- Я имею в виду, что все остальные, - надзиратель обвел жестом заключенных, запертых в камерах слева и справа от него, - могут подождать до января, когда сюда приедет судья магистрат. Но только не ты, приятель. За тебя обещана слишком большая сумма. Мы тебя передадим в руки правосудия немедленно, чтобы сразу получить денежки.
У Брогана гулко заколотилось сердце.
- В руки правосудия - где?
- В Лондоне. - Тюремщик удовлетворенно улыбнулся в предвкушении денег.
Броган молча смотрел на него, потрясенный этой новостью. Его отправят в Лондон. Не просто в Лондон, а в Олд Бейли, центральный уголовный суд, оплот правосудия и правопорядка, где полным полно людей, охотившихся за ним в течение многих лет…
Его, конечно, опознают и передадут в адмиралтейский трибунал. А там вздернут и оставят висеть на виселице, чтобы отбить охоту у других заниматься морским разбоем. Возможен и другой вариант: за него выплатят пятьдесят фунтов и казнят как обычного вора. В любом случае ему уже не придется больше беспокоиться о Михайловой дне.
- Если ты сможешь доказать свою невиновность, тогда тебе нечего беспокоиться, судья тебя сразу отпустит. - Тюремщик наклонился и строго посмотрел на него. - Но я, например, не думаю, что ты невиновен. И не думаю, что судья тебя отпустит.
"Да, это маловероятно, - подумал Броган. - Нечего на это надеяться, Пропади все пропадом".
Сквозь сжатые зубы он процедил всего лишь одно слово:
- Когда?
- Парни придут за тобой завтра на рассвете. - Надзиратель поднял с пола миску и фонарь. - Поешь, приятель. Кто знает, может, это в последний раз. - И, произнеся это приятное пророчество, он заковылял прочь. Дверь со зловещим скрипом закрылась за ним, снова загремели засовы.
Некоторое время Николас Броган сидел, не двигаясь. Уставясь в темноту, он обдумывал ситуацию… и тут ему вспомнилась картина из детского учебника, изображающая ад.
Он, Николас Броган, давно ни во что, не верил, за исключением одного - он верил в существование ада. Николас не сомневался, что непременно попадет в преисподнюю, и не хотел пи на день ускорять свое прибытие туда.
Где-то глубоко внутри шевельнулась и ожила старая, почти забытая звериная изворотливость, заставила его думать, просчитывать все возможные варианты спасения. Он не позволит себе попасть в руки королевских судей. Не позволит им сделать с собой то же, что они сделали с его отцом. Ну, уж нет! Он сбежит. Будь он проклят, если не сбежит где-нибудь по дороге в Лондон.
Полчаса спустя заключенные угомонились и мало помалу заснули. Факел почти догорел. Прислонившись спиной к прутьям, Броган занялся ужином. Он ел медленно, осторожно, стараясь не потревожить распухшую губу. Ему необходимо поддержать силы, а пища здесь оказалась вполне съедобной: баранина не пережарена, хлеб достаточно свежий, а в кувшине - холодная колодезная вода. Да, надо признать, у арестантов в сельской местности есть свои преимущества.
Откусив изрядный кусок баранины, Броган медленно прожевывал, прикидывая, как лучше поступить. Итак, в Лондон отправляют его одного; полицейские либо повезут его верхом, либо погонят пешком. Это давало маленькую искорку надежды: по дороге больше шансов сбежать. Броган приложил холодный кувшин к разбитому лицу. У него есть шанс выжить. Не ахти какой, но все же шанс. Может быть, Господь не совсем его оставил?
У входной двери послышался шум, Броган насторожился. Не может быть, чтобы уже наступило утро.
Дверь распахнулась, и он понял, что полицейские явились не за ним. По проходу между камерами двое дюжих полицейских тащили отчаянно сопротивлявшегося арестанта.
- Отпустите меня, мерзавцы! - раздался женский голос, и вновь прибывшая сопроводила требование набором таких замысловатых, отборных ругательств, которые и привычного к соленым выражениям матроса могли бы привести в некоторое замешательство.
Ругательства тем более впечатляли, что выкрикивались они женщиной.
Разбуженные обитатели тюрьмы немедленно отреагировали свистом и мяуканьем.
- Тащите ее сюда, приятели!
- Покажи им, почем фунт лиха, девушка! - Отдайте ее мне, я о ней позабочусь!
Полицейские с проклятиями волокли девицу по проходу, а надзиратель тюрьмы колыхался сзади, на ходу выбирая из связки нужный ключ.
- Ой! - взвыл вдруг один из охранников. - Она меня укусила! Бикфорд!
- Держи ее, Суинтон, держи, - бормотал Бикфорд. - Здесь темно, камеры не пронумерованы… А мне надо найти свободную…
- Уберите руки! - орала женщина, - Недоумки, подонки, отпустите меня!
Второй охранник громко охнул от боли, когда девушка с силой наступила ему на ногу.
- Выбирай поскорее, Бикфорд! Любую!
- Эй, в моей камере хватит места на двоих, - предложил один из заключенных.
Броган молчал. При свете фонаря он увидел лишь разметавшиеся белокурые волосы, светло желтую юбку да блеснувшие белые зубы.
Первый полицейский, Суинтон, громко вскрикнул, почувствовав, как жемчужные зубки снова вонзились в его тело.
- Черт тебя побери, Бикфорд! Шевелись! Наконец надзиратель с торжествующим видом поднял вверх найденный ключ.
- Вот он! - Он отпер дверь пустой камеры, находившейся по правую сторону от камеры Брогана.
- Эй, постойте, - запротестовал тот. - Нельзя ли ее поместить в другую?
- Извини, приятель, - прохрипел Бикфорд, распахивая дверь камеры. - Она до тебя не доберется, тут прочная металлическая решетка. Не бойся!
Суинтон снова застонал от боли: белокурая девица ударила его локтем в живот.
- Остерегайся зубов, - предупредил другой полицейский, опасливо пытаясь перехватить обтянутую шелком неугомонную руку, явно нацелившуюся выцарапать ему глаза.
Полицейские попытались втолкнуть девушку в камеру, но отчаяние придало ей силы. Она лягалась, кусалась, попутно осыпая своих стражей бранью.
Суинтон наконец потерял терпение.
- Послушай, девушка, я сыт по горло твоими штучками! - Он изо всех сил швырнул ее на решетку, и на какое-то время она перестала сопротивляться.
Не дав ей опомниться, Суинтон схватил ее за волосы и, накрутив на руку белокурые пряди, грубо рванул вверх. Его лицо налилось кровью от гнева, глаза, словно буравчики, впились в ее лицо. Другой рукой он сжал ее подбородок, и Броган увидел красные отпечатки пальцев на нежной коже. Кажется, девица испугалась.
- Советую быть поприветливее, ваша светлость, - процедил Суинтон. - Мы могли бы поладить, если бы ты… проявила дружелюбие.
Ярко красные пятна, оставленные безжалостными пальцами, резко выделялись на побледневшем лице девушки. Грубая рука полицейского поползла вверх, к ее груди. Заключенные подбадривали его криками.
- Правильно! Так и нужно обращаться с бабами, пусть знают свое место! Дай-ка ее разглядеть хорошенько.
- Оставь и мне немножко, приятель!
Броган смотрел в сторону. Никому не помогай, никому не верь, никого не люби! Он жил по этим правилам, и поэтому ему удалось остаться в живых.
Девушка приглушенно вскрикнула от страха. Или от боли.
Броган упорно смотрел в темный угол камеры. Его не интересовало, что проделывает с ней Суинтон. Ему это безразлично. Без-раз-лич-но.
- Ну же, дорогуша, - бормотал полицейский. - Поцелуй меня. Я мог бы замолвить за тебя словечко перед…
Суинтону не удалось закончить фразу.
Броган краем глаза увидел, как девица ударила его коленом в низ живота. Суинтон взвыл, а Броган поморщился. Последовал еще один быстрый и резкий пинок в то же самое уязвимое место.
Суинтон с каким то булькающим звуком повалился на спину под хохот своих товарищей и насмешливые выкрики заключенных.
Глаза девушки сверкали гневом.
- Передай это своему судье, вонючий подонок!
Не успели два других полицейских опомниться и втолкнуть белокурую хулиганку в пустую камеру, как Суинтон вскочил на ноги.
- Ах ты, маленькая сучка! - И он с силой ударил ее по лицу.
Девушка вскрикнула, голова ее безжизненно склонилась к плечу, и она начала медленно оседать на пол. Суинтон подхватил се, но Бикфорд его оттолкнул, опасаясь, как бы тот ее не изувечил.
- Ну, ну, Суинтон. На сегодня с тебя достаточно любимых развлечений. - Он затащил девушку в камеру и торопливо запер дверь.
- Ее светлость просто не оцепила твоей красивой физиономии, - заметил другой полицейский, все еще посмеиваясь.
Суинтона трясло от ярости.
- Идем, парень. - Бикфорд подхватил фонарь и направился к выходу. - Тебе завтра рано вставать.
Выругавшись и кинув напоследок злобный взгляд в сторону девицы, Суинтон медленно двинулся вслед за остальными к выходу. Дверь с грохотом закрылась, и Николас услышал, как лязгнул засов. Заключенные, поняв, что короткое представление закончилось, постепенно успокоились. Один тихо шептал молитвы, другой, прежде чем заснуть, долго стонал - то ли от боли, то ли от тоски.
Девушка лежала без движения, дыхание ее было ровным, хотя и неглубоким. Судя по силе полученного удара, ей, наверное, здорово досталось. Но сейчас она притворялась - это Броган знал точно.
Прислонившись одним плечом к разделявшей камеры решетке, он внимательно посмотрел на нее сверху вниз.
Молоденькая, пожалуй, не старше двадцати двух - двадцати трех лет, подумал он. Лицо с безупречно чистой кожей медового оттенка обрамляла копна светло русых волос, аккуратный прямой носик чуть вздернут, густые темные ресницы подчеркивают изящество высоких скул. Внешность аристократическая. Изображение такого лица можно было представить на дорогой камее в золотом медальоне, который храпит у сердца какой-нибудь богатый молодой бездельник.
Броган нахмурился. Ему следует думать о спасении, а не пялить глаза на соседку. Он снова принялся за баранину.
- Теперь можешь встать, - сказал он с набитым ртом. - Они ушли.
Девица открыла глаза и бросила настороженный взгляд в сторону двери, потом взглянула на Брогана.
- Как ты узнал, что я притворяюсь?
- Приходилось видеть, как женщины надают в обморок, - ответил тот насмешливо. - Научился отличать настоящий обморок от женского притворства.
Она опасливо отодвинулась к противоположной стене камеры, подальше от него и, прислонившись спиной к металлическим прутьям, молча уставилась на Брогана, словно на диковинное животное в зоопарке.
Увидев страх на ее лице, он почувствовал себя именно таким, каким ей, очевидно, казался - грубым и жестоким животным. В ее взгляде было, что-то еще, пожалуй, высокомерие, которое ему и раньше доводилось видеть в глазах благородных леди. Этот взгляд неизменно вызывал у него раздражение.
В отместку он принялся разглядывать ее самым наглым образом, медленно скользя взглядом сверху вниз.