Но вскоре юные девушки, которые любили читать, как Роза и Фанни, уже не могли обойти своим вниманием заметки в газетах, которые больше не упоминали о свободе и равенстве, а лишь о крови, ужасе и смерти в горячо любимой ими Франции. Говорили о сумасшедшем французе по имени Наполеон Бонапарт и войне. Брат Фанни Ричард вступил под знамена славной английской армии Его Величества и носил красный камзол. Служанка Мэтти переехала на Брук-стрит, поскольку ее мужа, Корнелиуса Брауна, отправили на войну. Адмирал ушел в плавание. Роза с матерью много плакали. Они снова плакали, когда он вернулся целый и невредимый. Они плакали еще сильней от радости, когда было решено, что ему следует остаться в Лондоне, где его навыки и знания понадобятся в Адмиралтействе. Друзья продолжали навещать их, в гостиной не умолкали разговоры. Роза слушала оживленные споры о том, к чему приведет революция, о том, сколько крови было пролито, о том, стали ли республиканцы предателями, когда объявили войну Англии. Бывало, разговоры затягивались далеко за полночь.
Страницы в журнале Розы были исписаны неровным почерком. Повсюду стояли кляксы. Доктор сказал, что она слишком много читает, и добавил, что в "Диккенс и Смит" можно приобрести небольшие очки с увеличительными стеклами. Но их следует носить лишь по часу в день, поскольку они вредны для глаз. "В день читать только один час", - твердо повторил он. Роза смотрела на него отсутствующим взглядом, словно и не было там никакого доктора. В первую же неделю после покупки очков она подожгла одеяло, пытаясь при свечах писать в дневнике в постели, а потом дамасскую скатерть, тайком читая "Робинзона Крузо" под большим столом в гостиной.
Муж Мэтти, Корнелиус Браун, как и многие другие моряки, не вернулся в Англию на корабле. По всей видимости, убит он тоже не был. Он отправился посмотреть мир.
- А о матери своей он подумал? - воскликнула Мэтти возмущенно.
- А о флоте он подумал? - резко отозвался адмирал. - Он бросил короля и свою страну, Мэтти. Теперь в записях напротив его имени стоит буква Д - дезертировал. Мне очень жаль, Мэтти, но наказание за дезертирство - казнь через повешение.
У Розетты перехватило дыхание, когда она посмотрела на несчастную Мэтти.
- Ну, - сказала Мэтти, - очень жаль, сэр, правда. - Но видна была ее уверенность в том, что никто не сумеет поймать Корнелиуса Брауна. Она почти улыбалась. - Вы можете даже утверждать, что он и от меня дезертировал, но я сказала ему, что не хочу иметь тринадцать детей, как его мать. Большое спасибо, не надо! Потому надеюсь, что в далекой стране он найдет подходящую девушку, которая выполнит свой долг. - И она принялась убирать со стола. Затем она заявила: - Он у меня еще попляшет, вот увидите! - Впрочем, Роза заметила, что Мэтти не слишком горевала, задумчиво напевая что-то себе под нос.
Когда жена адмирала, любимая мама Розы, начала терять вес, она поначалу все еще интересовалась происходящим в мире, все еще с нетерпением ожидала вечерних посиделок на Брук-стрит. Мэтти старалась подкормить ее. Затем начались боли. Было ясно: что-то съедает ее изнутри и она умирает; в течение года красивая женщина, которую Роза всегда изображала в виде звезды, превратилась в скелет. Ее лицо исказила гримаса боли. Они ничем не могли помочь, они не могли смягчить ее боль, и они не могли этого выносить. Наконец по совету доктора ей дали опиум. Они не хотели сдаваться, но были не в силах спасти ее.
- Мама, - плакала Роза, - не покидай нас!..
Но однажды летним вечером на Брук-стрит - Розе было пятнадцать лет, - когда в темнеющем небе порхали соловьи, возвращаясь в свои гнезда на деревьях Ганновер-стрит, боль, страдания и ужас наконец ушли, и красивая женщина покинула их.
Адмирал плакал.
- Но у меня осталась ты, - сказал он Розе, увидев, как его горе расстраивает ее. - Твоя мама потеряла столько детей. Поэтому ты так дорога мне.
На похоронах Роза и Фанни крепко держались за руки. Слезы ручьями текли по их юным щечкам. Они никогда раньше не задумывались над тем, что люди, которых они любят, не будут жить вечно.
В первый раз в жизни Роза пережила горе и боль утраты. Она нарисовала последнюю звезду, красивую и сияющую. Рисунок похоронили вместе с матерью. Роза прислушивалась к тишине в пустом доме. Она поклялась, что у нее будет много-много детей и ей никогда не придется жить в пустом доме.
А потом она встретила капитана Гарри Фэллона, виконта Гокрогера, на балу неподалеку от Вау-хилл, а Фанни встретила преподобного Горация Харботтома в библиотеке на Ганновер-сквер.
Глава вторая
Две кузины никогда раньше не разлучались и, несмотря на свое новое, головокружительное счастье, сильно скучали друг без друга.
"Дом приходского священника,
Уэнтуотер,
Май 1796 года
Дорогая моя Роза!
Шесть часов утра, самое время написать, пока Гораций не спустился! В первую очередь я ищу в почте письма от тебя. Мне не хватает тебя так, что словами не передать! И неудивительно. Мы ведь столько времени провели вместе. Мне так жаль, что мои письма всегда получаются такими короткими! Но день миссис Харботтом полон хлопот. У дорогого Горация столько работы с приходящими к нему прихожанами… Они часами просиживают в его кабинете. Мне приходится управляться с сотнями мелких (как кажется) проблем, касающихся этих людей. И мне это нравится, я разделяю их заботы и их судьбы. Люди победнее столько страдают, мы ни о чем подобном и не подозревали, Роза, ты и я, но я учусь.
Роза, ты слышала? Через пару месяцев Ост-Индская компания собирается отправить моих родителей в Индию. Индия - какое невероятное приключение! Папа будет следить за сбором хлопка в Индии, насколько я понимаю. Мама вся ушла в подготовку к отъезду, ведь сестры тоже едут с ними (Ричард, естественно, останется в армии). Ах, Роза, вся моя семья рассеялась по миру. Но конечно, у нас целая жизнь впереди, кто знает… Однажды церковь может послать Горация куда-нибудь за море!
Тяжело внезапно остаться без всей своей любимой семьи.
Разумеется, я очень занята собственной семейной жизнью. Так прекрасно иметь свой дом, в котором витает запах жимолости! Дом священника - милое, уютное местечко, здесь большие комнаты (для наших будущих детей). О моя дорогая Роза, я верю, что уже ношу одного под сердцем, но никому не скажу об этом, пока не буду уверена. Впрочем, мама ведь скоро уезжает…
Думаю, мне подходит роль жены приходского священника. Ты же знаешь, что я всегда любила ходить в церковь, ощущать там покой, разливающийся в душе, знать, что Бог есть. Но я никогда ранее не ходила в церковь так часто. Гораций любит иногда по вечерам пойти в церковь, зажечь несколько свечей и читать мне, одной мне, свои проповеди. (Я беру несколько платков, поскольку по вечерам в церкви бывает довольно прохладно.) Но в Уэнтуотере не только Гораций говорит о Боге. В последнее время по базарным дням в город начали приезжать какие-то чудные люди. Они проповедуют на городской площади. Я полагаю, это методисты или евангелисты, или даже, как вчера, квакеры. И, Роза, среди них есть женщина! Никогда не думала, что увижу женщину-проповедника. Она такая простая, а люди слушают ее. Они тоже удивлены. Все они проповедуют с небольших скамеек, которые повсюду носят с собой. Они проповедуют и в дождь, рассказывают о Боге. Право, это странное зрелище. Гораций называет всех этих (незваных) гостей шарлатанами и раскольниками. Он говорит, что они опошляют великую англиканскую церковь, что они предатели. Он особенно резко высказывается об этом во время воскресной службы. Мне не пристало так говорить, но его прекрасный голос просто создан для обличения, и легкий запах лаванды (Гораций держит бутылочку с ней в ризнице и душится ею перед проповедью) необратимо смешался с запахом старых скамеек, сборников духовных гимнов и свечей. А моя жизнь…
О моя любимая кузина! Мне так тебя не хватает! Я так хочу говорить с тобой. В браке есть определенные странности, не так ли? (Так же как есть странности, о которых мы были прекрасно осведомлены). Помнишь, как мы нашли экземпляр "Шедевра" Аристотеля (ту книжку со схемами человеческого тела, которую не положено читать юным леди) и спрятали за занавесками в библиотеке, когда услышали чьи-то шаги? Ну, теперь я не уверена, что изучила все, что должна была, или поняла все в этой запрещенной книге. Роза, что ты читаешь? Мне так не хватает книг. Я ведь Горация встретила в библиотеке на Ганновер-сквер. Поэтому я немного удивлена. Нет, он не против книг, что было бы неслыханно. Но, по его мнению, женщины не должны читать романы, и он умеет обосновать свою мысль. Гораций утверждает, что романы представляют опасность для брака! По его словам, книги следует читать вслух и делиться впечатлениями о них. Он намекает на то, что несколько аморально читать книги, в частности романы, в одиночестве! Ну, тогда я раздобуду новый роман и прочитаю ему вслух. Пусть порадуется. А его дорогое красивое лицо, когда он с любовью смотрит на меня, а такое бывает часто, доставляет мне столько счастья! Я знаю, что научусь у него многому.
Помимо этого, о Роза, тебе одной известно, как много я всегда, всю свою жизнь разговаривала с Богом, который, я знаю, присматривает за нами. Но Гораций считает, что Бог еще не коснулся меня и что у меня нет зрелого представления о Боге. Ах, Роза, есть столько всего, чего я не знаю! Конечно, очень может быть, что он прав, но странно как-то чувствовать, что я не совсем… поняла. Но уверена, Гораций объяснит мне все. Он ведь так много знает. Я повторяю себе снова и снова, что он будет моим учителем.
Отвечай быстрее, дорогая Роза, ты же никогда не прекратишь писать письма и вести дневник, так ведь, милая? Только потому, что мы замужем? Навсегда запомнилась мне картина, как ты сидишь за старым столом своей матери, который превращается в карточный, полностью сосредоточившись на том, что пишешь, словно весь остальной мир перестал существовать. Милая моя, мне так тебя не хватает…
За городом есть вересковая пустошь, где я время от времени гуляю. Уже потеплело, и иногда я лежу одна среди деревьев и трав, гляжу в небо, на проплывающие мимо облака, и говорю: "Господи, я знаю, что ты там есть, я жду твоего слова, если ты еще не говорил со мной, когда мне так казалось". А облака сплетаются и расплетаются, как бы отвечая: "Мы слышим тебя". Я себя по-детски веду, как ты считаешь? Да, надеюсь, что это так!
Господи благослови тебя, моя дорогая Роза.
Фанни"
"Уимпоул-стрит,
Лондон,
Май 1796 года
Дорогая моя Фанни!
Ты самый мудрый человек из тех, кого я знаю. Ты не ведешь себя по-детски. Ты - моя милая кузина, и мне тебя очень не хватает. Твои дорогие мама и папа и все девочки только что были у меня в гостях. Ох, путешествовать по свету! Индия! Кто знает, что они встретят на своем пути! Твои сестры думают, что в Индии много достойных молодых английских джентльменов и что они только и ждут их приезда! Они говорят об обезьянах, змеях, слонах и военных балах. Они просто сгорают от нетерпения! Все очень беспокоились, мы поплакали. Они сказали, что скоро попрощаются с тобой. Ох, Фанни! Когда мы снова увидим их?
Они едут в Индию, а мы - замужние женщины и должны заниматься своими семейными делами! (Бывает, что сожалеешь о том, что уже больше не девочка?) Ох, Фанни, как мне не хватает мамы, даже теперь! Неужели я больше не Роза Холл? Оказывается, я стала Розой Фэллон, виконтессой Гокрогер, хозяйкой и женой! Ох, Фанни, Гарри любит меня, и я с ним так счастлива! Когда Гарри не в плавании, у нас великолепная жизнь: мы поздно встаем, поздно ложимся спать, в четыре или пять часов утра! И, Фанни, обрати внимание на новый адрес. Мы наконец переехали в свой собственный (большой!) дом на Уимпоул-стрит. Но на Уимпоул-стрит ничего особого не происходит, хотя она могла бы стать модным местом. Она никуда не ведет, только к полям за площадью Портланд-плейс.
Лучшим следствием нашего переезда можно считать то, что я избавилась от свекрови! И от этого холодного дома на улице Грейт-Смит-стрит, так помпезно названного Гокрогер-холл. Быть вдовой - это нелегкое испытание, как ты уже имела случай заметить. Я могу считать себя действительно везучей (я часто об этом говорила), раз сумела "поймать" отпрыска такого семейства, но действительно, за все приходится платить. Даже твой любимый Гораций (который, как мы знаем, уважает титулы) выглядел не иначе как испуганным, когда вдовствующая виконтесса Гокрогер завладела его вниманием в день моей свадьбы. Он понял, что бежать некуда, когда на него обрушился поток слов. Мне становилось все интересней и интересней, как ей удается говорить так долго, не переводя дыхания. Внимательно приглядевшись, я сделала серьезное заключение, что она говорит и во время вдоха, и во время выдоха. Поэтому возможности прервать ее не представляется.
На Уимпоул-стрит мы проводим досуг в длинной, выкрашенной в голубой цвет гостиной, завешенной портретами семейства Гокрогеров: лица стариков, освещенные пламенем свечей, глядят на меня сверху вниз, некоторые строго, некоторые благожелательно. Я, конечно же, думала, что это старинная знать, пока экономка не объяснила мне, что большинство из них были "дельцами" - с каким отвращением она произнесла это слово! Знатные персоны на портретах - все из семьи вдовы. По всей видимости, именно она добавила немного аристократической крови в жилы Фэллонов! Моя любимая картина запечатлела нынешнюю семью Фэллонов несколько лет назад: усопший виконт Гокрогер в длинном парике с буклями, Гарри - этакий маленький озорник, его младший брат Джордж, выглядящий довольно хитрым малым. Семья с самым серьезным видом расположилась вокруг клавесина. Виконтесса сидит за ним, положив руки на клавиши. Она в высоком парике с перьями, молодая, но весьма представительная, с длинным аристократическим носом и пронзительными голубыми глазами, которые, к сожалению, я так хорошо знаю. На полотне она затмевает всех, но поскольку я никогда не слышала, чтобы она что-либо играла или кто-либо из этой славной семьи интересовался музыкой, то картина, очевидно, отражает их общественные стремления, а не музыкальные предпочтения! Мы, дорогая Фанни, являемся "новой" аристократией. (Как будто меня это волнует. У меня есть мой дорогой Гарри, и больше мне ничего не надо, а он так спешит наслаждаться жизнью, что, думаю, ему тоже все равно.) Но вдова и Джордж ну очень хотят быть более величественными, чем они есть, и стать не просто "новой" аристократией, а частью "le beau monde". Я имею в виду, они стремятся занять место среди нескольких важных старинных семей, герцогов, графов и маркизов, которые окружают короля и премьер-министра и, полагаю, принца Уэльского (хотя известно, что у него есть несколько довольно странных знакомых). Но, без сомнения, это не то, к чему стоит стремиться. Правила очень жесткие, и нарушать их нельзя. Ты не можешь стать одним из них, если только не принадлежишь к древнему роду. А мы не принадлежим. Как же мы можем войти в высший свет? Однако создается впечатление, что вдова и Джордж каждую минуту своей жизни проводят в надежде подняться как можно выше. Все, что они делают, направлено на это. Деньги не имеют значения (поскольку семья Фэллон очень богата - я только сейчас начала осознавать это). Так, большая часть нашей жизни проходит во встречах с "нужными" людьми. В Лондоне мы постоянно посещаем великие семейства, отправляемся в театр, Рейнлей-гарденз или Воксхолл - сплошные увеселения, фейерверки, шампанское и обеды. Помнишь наши прогулки, правда, не такие дорогостоящие? Помнишь "поющих акробатов"? Они все еще выступают. А мы ездим в предместья, в изящные особняки и даже дворцы, где неспешно пьем шампанское и танцуем. Однажды они заставили меня поехать на охоту. Это было ужасно, и в следующий раз я отказалась. Они подстрелили оленя. С ним был маленький олененок. Джордж, брат Гарри, поднял олененка и убил голыми руками - сломал ему шейку и отшвырнул его. Потом мы поехали дальше; Джордж смеялся мне в лицо и говорил, что его жестокость - во благо.
Но никто из них никогда не говорит о книгах или о том, что узнал, о чем думал, как мы с тобой когда-то. Гарри никогда ничего не читает. Он говорит, что у него нет времени. Книги выводят его из равновесия, поэтому теперь я храню их в своей комнате. Я хотела поделиться с ним столь многим, но единственной книгой из прочитанных мной, к которой он проявил хоть какой-то интерес, был "Шедевр" Аристотеля. Он рассмеялся, когда я рассказала ему, как мы с тобой прятали ее за занавесками в библиотеке. Он добавил, что ни одна порядочная девушка не догадывается о существовании такой книги. Хотя он часто вспоминает о ней и, похоже, знаком с ее содержанием. (Думаешь, он тоже читал ее?!) Недавно меня так вывела из себя скука на одном званом вечере, что я вышла в другую комнату почитать книжку. К сожалению, за мной увязался какой-то гнусный толстяк. Он подошел так близко, что мне пришлось сказать ему: "Оставьте меня в покое, сэр". Как героине тех романов, что мы читали.
Конечно же, мы развлекаемся. Эта голубая гостиная постоянно переполнена. Платья, украшения, прически в греческом стиле, духи, помады. Все такие изящные, такие искушенные… Рука томно тянется за бокалом шампанского… Иногда у нас играет небольшой оркестр. Подают изысканные блюда. Деньги горками высятся на игральных столах в одной комнате, женщины сплетничают и обмахиваются веерами в другой. Но, Фанни, иногда какая-нибудь леди или джентльмен куда-то исчезают, а следом еще кто-то… Затем они появляются снова и выглядят подозрительно растрепанными. Но это не бросается в глаза. Может, мне все это мерещится. (Едва ли позволительно бегать за гостями по собственному дому, чтобы разгадать эту тайну.) Гарри только смеется, я улыбаюсь, как и подобает хорошей хозяйке; вдовствующая виконтесса окружает себя свитой в центре голубой гостиной, а Джордж (который, естественно, является организатором) судит об успехе своего приема (поскольку это на самом деле его прием) по общественному положению гостей, а не по тому, что они делали или говорили в продолжение вечера. Вот это общество! Довольно часто сидящие в темных углах молодые джентльмены, поглощающие шампанское в огромных количествах и критикующие Компанию, или хозяев, или платья дам, приводят Джорджа в бешенство. Не понимаю, почему так происходит. Он точно так же ведет себя в гостях. Фанни, представь, пригласить папу на подобный вечер… Единственное, что меня огорчает, так это то, что отец не одобряет мой брак. Но он сказал правду - здесь много утонченной моды и мало мозгов. Многие люди, которых мы встречаем, такие louche. Ты можешь догадаться об этом, читая между строк моего письма. "Распутные, - предупреждал папа, - и ненастоящие". Все это правда, полагаю. Но к моему любимому Гарри это не относится. Жаль, что папа не может этого увидеть. Гарри брызжет весельем, но он хороший.