– Человек? – Мутные от бешенства Сироткины глаза превратились в узкие щелочки. – Он не человек, господин инженер, а мусор. Ненужный мусор. А от мусора принято избавляться до того, как он начнет смердеть. Кстати, – он хлопнул рукоятью хлыста по раскрытой ладони, – не уверен, что вы так уж полезны в нашем деле.
– Вы мне угрожаете? – Виктор перехватил палку поудобнее. Одно дело – избивать беспомощного и безответного, и совсем другое – поднять руку на того, кто может за себя постоять. Пусть попробует.
Сиротка рисковать не стал. Не в этот раз.
– Я не угрожаю, я предупреждаю, – процедил сквозь стиснутые зубы. – Меня опасно злить. Очень опасно…
– Зря, ой зря, – сказал Тайбек, когда Сиротка убрался с острова. – Этот шакал обид не прощает.
– Нужно было позволить ему убить Гришку? – Кровь все еще кипела, и спросил Виктор, возможно, излишне зло, но Тайбек не обиделся. Кажется, он вообще никогда не пребывал в дурном расположении духа.
– Если самому Гришке все равно, отчего же вам, господин инженер, не должно быть все равно?
– Мне не все равно. – Злость схлынула, на ее место пришла усталость. – И я вас до сих пор не поблагодарил.
– За что? – Черные глаза Тайбека хитро блеснули.
– За свое спасение.
– У меня бы ничего не вышло. – Тайбек пожал плечами. – Человек сам решает, сдаться ему или бороться до последнего. Вам было не все равно, а я всего лишь вскрыл загноившуюся рану. Нож не всегда убивает, господин инженер.
Сказал и ушел, оставляя Виктора наедине с Гришкой.
– Не стой на морозе, – сказал Виктор. – Иди в сторожку.
Гришка посмотрел на него пустым взглядом, зачерпнул пригоршню снега, попытался вытереть лицо, но лишь размазал кровь.
– Иди же. – Виктор легонько толкнул его в грудь, ощущая под одеждой гору мышц. Если бы Гришка захотел, он бы свернул Сиротке шею, как куренку, но Гришка больше не хотел убивать. Узор, нарисованный кровью на снегу, интересовал его куда сильнее. В узоре этом Виктору вдруг почудилась раззявленная змеиная пасть, но через мгновение наваждение исчезло.
Тем же днем было решено ночевать на острове, чтобы не гонять лошадей туда-сюда по непогоде и бездорожью. Привезли на остров все самое необходимое, запаслись провизией и керосином. Остаться планировали на шесть дней, чтобы уехать сразу перед полнолунием. Работать им предстояло в помещениях: на маяке и в замке.
– Заодно и систему отопления проверим. – Август бодрился, но было видно, что оставаться на острове надолго ему не хотелось, как не хотелось надолго оставлять одну Евдокию.
– За меня не бойтесь, – сказала она, собирая их в дорогу, – чай, не маленькая девочка, за себя постоять смогу. – И многозначительно посмотрела на висящее на стене ружье. – А вы себя берегите, мальчики.
Она всегда называла их мальчиками, их, взрослых мужчин, но им это казалось правильным и совсем не обидным.
На острове поселились на маяке, отдельно от строителей. Август решил навести порядок на цокольном этаже, Игнат собирался сбить лежак, ну а Виктор помогал чем мог. В первый же день он забрался на самый верх. Здесь буйство стихии ощущалось с утроенной силой, ветер едва не сбивал с ног. Но Август знал свое дело, маячная башня была сложена на совесть и могла выдержать любую бурю, а не только эту легкую метелицу.
Наверное, своими крамольными мыслями Виктор и оскорбил стихию, накликал беду. Буря налетела в тот день, когда они собирались возвращаться, встала белой стеной, завыла сотней волчьих глоток, затрещала лютым морозом. Лошади отказывались выходить из сарая, испуганно мотали головами, взбрыкивали, ржали жалобно. Но даже если бы с ними удалось справиться, было ясно, что далеко с острова никто не уйдет, не прорвется через снежные заносы.
Люди запаниковали. Не считая Виктора, Августа и Игната, их на острове было семеро. И каждый из них знал, что близится полнолуние. Спокойным оставался только Гришка. Не обращая внимания на холод, не сгибаясь под напором ветра, он всматривался в затянутое серой пеленой небо. Нет, был еще один человек, которого, кажется, не пугало происходящее. Тайбек не смотрел на небо, он смотрел на поленницу дров.
– Дров должно хватить, – прокричал он, стараясь заглушить завывание ветра.
– Провизии мало, – возразил Август. – Мы ведь не рассчитывали…
– Поголодаем. А если совсем станет тяжело, есть лошади. Не пропадем. Только держаться всем нужно вместе, Игнат. Перебирайтесь с маяка в дом. Здесь места больше и надежнее.
– На маяке тоже надежно, – попытался возразить Август, но голос его потонул в реве бури.
– А здесь лошади. Их нужно защищать от волков. – Игнат поддержал Тайбека.
– Думаешь, придут волки? – спросил не вмешивавшийся до этого в разговор Виктор.
– Я не думаю, я знаю. Давайте, пока еще хоть что-то видно, сходим на маяк за вещами. Скоро стемнеет.
До маяка добирались долго, усиливающийся ветер сшибал с ног, и редкая пока ледяная крошка грозилась в скором времени превратиться в снегопад.
– Думаешь, это его рук дело? – спросил Август, когда, оказавшись наконец на маяке, они отогревались горячим чаем.
– Не знаю, – Игнат покачал головой.
– Может, буря скоро закончится? – предположил Виктор.
– Не закончится. – Не боясь обжечься, Игнат прихлебывал горячий чай. – Полнолуние нам придется встречать на острове. И поделать с этим ничего нельзя. Вам придется туго. Я не знаю, как защитить вас от зова.
– Лучше всего цепь, – сказал Август задумчиво. – Ну, помнишь, та, на которую Аким Петрович тебя…
– Помню, – Игнат не дал ему договорить.
Виктор тоже вспомнил. Старожилы рассказывали, что лет шесть-семь назад на острове жил старик с внучкой. Старик сошел с ума, перебил кучу народа, утопил внучку в озере. Его звали Акимом Петровичем, память на имена у Виктора была отменная. И использовать мозги по назначению он тоже умел. У внучки сумасшедшего старика был муж – скрывавшийся на острове беглый каторжник. Каторжника арестовали по доносу, и вестей о нем с тех пор никаких не было. А потом, спустя шесть лет, на острове появился Игнат. Появился или вернулся?..
– Догадался. – Игнат смотрел на него в упор. – А я все думал, когда же ты сообразишь.
– Ты – это он. – Виктор взъерошил волосы, потряс головой. – Ты жил на острове.
– Жил.
– А она… та женщина, была твоей женой.
– Она и сейчас моя жена. – Нож появился словно из ниоткуда, блеснул отполированным лезвием. Вскрикнул Август, попытался схватить Игната за руку, но не сумел. Игнат лишь легонько повел плечом, и Берг свалился на пол.
– Что теперь? – Виктор на нож не смотрел, он смотрел Игнату в глаза. – Убьешь меня?
– Не убью, – тот покачал головой, – если дашь слово, что никому не расскажешь.
– И ты так просто мне поверишь?
– Тебе поверю, ты человек слова. Ну, так что?
– Он тоже человек слова. – Август встал на ноги, подошел не к Игнату, а к Виктору. – Я больше скажу, Витя, он хороший человек. Не стала бы Евдокия его защищать, если бы он того не заслуживал. А от сумы и от тюрьмы… Ты же сам знаешь, как это бывает. Понимаешь меня?
Виктор понимал и хотел верить каждому сказанному слову. Он почти и верил.
– Я никому ничего не расскажу, – сказал он, – но мне нужно знать правду.
Август с Игнатом переглянулись.
– Будет тебе правда. – Игнат спрятал нож. – Я только не знаю, поверишь ли ты ей…
В замке устроились в той комнате, которая планировалась как кабинет. Здесь был камин, и Август сразу же занялся его растопкой. Выстуженный бурей до костей, он никак не мог согреться. Строители заняли комнату для прислуги на первом этаже. Там были лавки и русская печь. Да и места там оказалось побольше, чем в кабинете.
Ночью почти не спали. Игнат рассказывал, Виктор слушал. Доведись ему услышать такое раньше, ни за что бы не поверил, но теперь верил каждому сказанному слову. Этот остров переделывал, перекраивал людей, ломал судьбы. Или причина была не в острове? Он просто действовал как призма, собирал и усиливал многократно как хорошее, так и плохое. Плохого отчего-то всегда было больше…
Уснули только под утро. Август свалился первым, забылся тяжелым, беспокойным сном. Проснулись от доносящихся снизу голосов и мелкой, идущей по стене и полу дрожи. Значит, проснулись не только они, просыпалось и мертвое сердце.
Внизу в людской не просто разговаривали – там спорили. Двое из строителей собирались уходить с острова, остальные пытались их отговорить, но, видно, что безуспешно. Люди боялись и из-за страха были готовы бежать куда глаза глядят, пусть даже и навстречу собственной погибели. Как только рассвело, они ушли. Лишь шагнули за порог и сразу же растворились в мутной круговерти.
– Аждарха обрадуется новым мертвецам, – сказал Тайбек едва слышно и подкинул еще дров в огонь.
– Кто такая аждарха? – спросил Виктор.
– Аждарха – это демон, который живет в озере. Любой татарский ребенок расскажет вам, кто такой аждарха. Его видят в разных обличьях, кто драконом, а кто огромным…
– Змеем, – закончил за него Виктор.
– Вот видите, господин инженер, вы уже такой же знающий, как татарский ребенок. – По тону его было не понять, шутит он или говорит серьезно. – Аждархи любят глубокие озера и бесконечные норы. И с людьми любят поиграться. Только вот игрушки их быстро делаются мертвыми. Мало радости в мертвой игрушке. – Он сунул в печь котелок с растопленным снегом, задвинул заслонку. – А будущей ночью почти все игрушки могут стать мертвыми. Кроме тех, кто помечен его кровью.
– Я помечен? – спросил Виктор.
– Если того, что ты получил, окажется достаточно, то да. А вот за мастером Бергом вам стоит приглядеть. В полнолуние не только игрушки теряют контроль над своими желаниями, но и сам аждарха. Змеиная его суть становится особенно сильной.
– Откуда ты все это знаешь? – спросил Виктор.
– Когда-то я тоже был ребенком и любил слушать сказки. – Тайбек улыбнулся, но не Виктору, а своим воспоминаниям. – Мой дед знал много удивительных сказок, да и рассказчиком был куда более талантливым, чем я. Присматривайте за архитектором, он сейчас самый беззащитный.
Тайбек оказался прав. День они кое-как пережили, занимали себя делами по дому, на бьющуюся о стены замка вьюгу старались не обращать внимания, но с приближением ночи становилось все тяжелее. Дом дрожал, и дрожь эта сводила с ума. Не всех, но многих. Оставшиеся в замке строители боялись и, чтобы заглушить страх, запили. Вскоре к ним присоединился Август. Виктор хотел было его остановить, но Игнат сказал:
– Пускай. Напьется и уснет. С пьяным меньше хлопот.
Вот тут он ошибся, что-то не просчитал. Наверное, из-за головной боли. То, что у Игната болит голова, было видно невооруженным глазом. Виктор только не знал, связано ли это с полнолунием. Сам он чувствовал себя вполне сносно, разве что почти уже незаметная хромота усилилась. Но с этим можно было мириться.
Пьяного вдрызг Августа перетащили в кабинет ночью. Строители к тому времени уже спали мертвецким сном, даже непьющий Тайбек прикорнул у печи. А Гришка сидел у окна, рисовал пальцем узоры на его обындевевшей поверхности. Узоры были похожи на змеиный след.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Игнат, когда они уложили Августа.
– Кажется, хорошо.
– Когда на мне еще не было вот этого, – Игнат вытянул перед собой руку с браслетом, – и зов я слышал очень хорошо, Аким Петрович посадил меня на цепь. Так было надежнее всего. Вас с Августом я просто свяжу. Не обижайся, это для вашей же безопасности.
– Может, вообще спать не ложиться? – спросил Виктор.
– Давай попробуем, только я все равно вас свяжу.
Ничего у них не получилось. Может, причиной тому была минувшая бессонная ночь, а может, полная луна, свет от которой пробивался даже сквозь метель, только они уснули. А когда проснулись, Августа на месте не оказалось. Разрезанные веревки лежали на полу, и дверь, ведущая в коридор, была приоткрыта. Игнат вскочил на ноги, выругался сквозь стиснутые зубы, когда в петлях веревки увидел собственный нож. Пьяный, беспомощный Август обхитрил их всех. Или это был не Август, а тот, кого Тайбек называл аждархой?
– Развяжи меня, – попросил Виктор. – Тайбек сказал, что того серебра, что во мне, должно хватить.
– Смотри, с вами двумя я не справлюсь. – Игнат поморщился, перерезая веревки. – И если придется решать, кого из вас первым спасать, я буду спасать Августа.
– Я понимаю. – Виктор потер затекшие руки. – Я не стану тебе обузой.
Первым делом проверили выходы. Центральная дверь была заперта изнутри на засов, а черный ход возле людской охранял Тайбек.
– Август пропал, – сказал Игнат.
– Мимо меня бы не прошел. – Тайбек посмотрел на закрытую дверь. – Видишь?
Игнат кивнул и бросился вверх по лестнице. Виктор со своей больной ногой едва за ним поспевал. Оказавшись на втором этаже, он направился не в кабинет, а к неприметной каморе и снова выругался. Виктору хватило одного взгляда, чтобы понять причину его беспокойства. В каморе имелась потайная дверь, она была приоткрыта, и из нее тянуло сыростью.
– Он ушел в подземелье, – сказал Игнат, не оборачиваясь. – Тебе лучше остаться в доме.
Но как же он мог остаться?!
– Я с тобой.
– Помни, что я тебе сказал. – Игнат уже протискивался в узкий лаз.
– Помню, ты будешь спасть Августа, а не меня. – Виктор шагнул следом.
По сделанной прямо внутри стены лестнице они спустились в подвал. Виктор уже знал, что там увидит, поэтому не удивился, вслед за Игнатом оказавшись в подземной пещере. Игнат зажег лежащие тут же факелы, осветил черный провал идеально круглого лаза.
– Он ведет к той самой пещере, – сказал, морщась от боли.
Здесь, в подземелье, Викторова нога заболела сильнее, словно он сломал ее не много недель назад, а только что.
– Если ты услышишь его зов, я не уверен, что смогу тебе помочь.
А еще под землей его может поджидать албасты, девочка-старуха, которая борется со своей темной сутью и пока побеждает. Ее Виктор боялся сильнее, чем мертвое сердце, но сказать о таком Игнату не решился бы даже под страхом смерти.
Пламя факелов вылизывало гладкий, словно сделанный из черного стекла потолок подземного туннеля. Шли быстро, и всю дорогу Виктор прислушивался, не раздастся ли крик Августа или журчание прибывающей воды. Или не будет воды, если озеро замерзло? А может, промерзло оно не до дна? Каждая из этих трусливых мыслей отзывалась болью в ноге, и с каждым шагом он отставал от бегущего впереди Игната. Несколько раз молодой инженер упал, и, чтобы подняться, пришлось собрать в кулак всю силу воли, потому что гладкие стены змеиного лаза уговаривали прилечь, закрыть глаза, забыть обо всем.
К пещере он вышел измотанный, почти полностью обессиленный, будто из него, капля за каплей, высасывали не только силы, но и саму жизнь.
Август стоял перед серебряным сердцем, тянул к нему руки, словно хотел заключить в объятия. А сердце оживало, пульсировало все сильнее, все нетерпеливее. В этом нетерпении чувствовалась жажда, утолить которую не в силах вся вода мира. Сейчас, в разгар полнолуния, это мертвое серебряное сердце было живее их, сделанных из плоти и крови. И оно позвало Августа…
– Мастер Берг, отойдите! – закричал Игнат, но Виктор знал, какое коварное здесь эхо. Никто ничего не услышит. А та, которая может услышать, про ту думать не хотелось.
Архитектор готовился обнять мертвое сердце, отдать ему тепло своего тела и свою жизнь.
Игнат не позволил. Он двигался медленно, через силу, как застрявшая в киселе муха. Каждое движение давалось ему с трудом, но оттолкнуть, а затем и оттащить Августа от нетерпеливо пульсирующего сердца у него получилось. Хорошо, что Берг в своем нынешнем сомнамбулическом состоянии не сопротивлялся. В противном случае им, обессиленным, выпитым почти до донышка, пришлось бы тяжело. Им и так пришлось тяжело. Путь обратно растянулся, кажется, на часы. Когда они выбрались наконец из подземелья, за стенами замка начинался тусклый зимний рассвет, ничем не отличимый от ночи, а полная луна, так и не получив свою жертву, закатывалась за острые шпили сосен.
Август пришел в себя ближе к обеду, выглядел он как после тяжелой болезни, и даже чудодейственный напиток, который Тайбек всегда носил с собой, не мог вернуть ему силы. Про случившееся в пещере он помнил смутно, рвался в Чернокаменск к Евдокии. Это не был зов, а осознанное решение, и отговорить от него Августа не мог никто, даже Игнат.
Буря стихала, ветер больше не бился в стены замка бешеным зверем, он все еще был сильный, но больше не сбивал с ног. Полнолуние уже закончилось, но все понимали, вне стен замка все еще опасно. Доказательством тому служил волчий вой и жалобное ржание запертых в сарае лошадей.
Августа пришлось связать, скрутить по рукам и ногам, чтобы уж точно не смог освободиться. Вахту несли по очереди, выслушивали то уговоры, то проклятия, то мольбы, охраняя Августа не столько от Желтоглазого, сколько от самого себя. Он затих лишь под утро, свернулся калачиком, втянул голову в плечи, но даже во сне продолжал звать Евдокию.
Август проспал всего пару часов. К тому времени вьюга уже почти стихла, оставляя после себя цепочки волчьих следов. Но волки ушли с острова, хорошо бы, чтобы как можно дальше. Лошади были измучены и напуганы не меньше людей, но когда Тайбек запрягал их в сани, стояли смирно, чувствовали близкое возвращение домой.
Обратная дорога была тяжелой, лошади вязли в снегу. Приходилось спрыгивать с саней, толкать. На середине пути обнаружился кровавый след. Те двое, что ушли раньше, так и не добрались до берега. То, что от них осталось, если вообще что-нибудь осталось, волки растащили по всему озеру, марая темно-красным девственную белизну снега.
К городу подъезжали в темноте. Дом встретил их тишиной и черными глазницами окон. Не залаял, не выбежал навстречу Рыжик, не вышла на скрип открывающихся ворот Евдокия. И сердце вдруг занялось от дурного предчувствия.
Рыжик лежал посреди двора, почти полностью заметенный снегом, мертвый…
Август закричал, бросился к распахнутой настежь двери. Виктор с Игнатом побежали следом. Дом выстыл и окоченел, огонь в печи давно погас, а в открытую дверь пробралась поземка, белым языком вылизала половицы, прозрачным саваном укрыла лежащую на полу Евдокию.
Распущенные волосы и сорочка до пят, когда-то белоснежная, а сейчас бурая от запекшейся крови. И рана в груди – большая, страшная. Август взвыл, дико, по-звериному, упал на колени рядом с женой, заглядывал в невидящие глаза, своим дыханием пытался согреть окоченевшие руки, звал, просил вернуться. А Виктор с Игнатом стояли двумя истуканами, не в силах пошевелиться, не в силах понять, что все это на самом деле, что Евдокии больше нет, потому что они оставили ее одну. Берегли от змея, не уберегли от человека… Они знали, кто это сделал. Одним-единственным выстрелом Сиротка отомстил им троим, убил женщину, которую все они любили…