Хюррем, наложница из Московии - Демет Алтынйелеклиоглу 5 стр.


"Девчонку не трогать! – прогремел Тачам Нойон. Его звучный голос отозвался эхом в сводах пещеры. – Мой обычай и моя вера гласят именно так".

В одно мгновение закаленные сабли, озаряя все вокруг искрами, столкнулись друг с другом. Крики смешались с угрозами. Александра молилась, чтобы укравший ее человек вышел в этой схватке победителем. Ведь теперь разбойник был ее спасителем.

"Разойдитесь, сучьи отродья!" – гремел Тачам.

Раскосый прокричал: "Сдохни, предатель!", кинулся к Тачаму, но не допрыгнул. Ногаец, быстро повернувшись на одной ноге, словно волчок, рубанул негодяя по брюху. Тот выронил свою кривую саблю. Руки его в растерянности потянулись к животу. Поглядев с ужасом на вывалившиеся ему на руки собственные внутренности, он рухнул замертво.

Тачам, крикнув: "Шайтан, забери его душу!", продолжал размахивать саблей и одним ужасным ударом отбросил кинувшегося к нему плешивого. Тот после удара, пришедшегося в голову, тоже рухнул к его ногам без дыхания.

Теперь степной всадник остался один на один с Беркулем. Опять зазвенели сабли. Опять полетели в воздух искры. И опять раздались крики, послышались угрозы и ругательства. Когда человек с длинными волосами ранил Тачама в плечо, Александра и остальные женщины вскрикнули от страха. Но внезапно Нойон, как молния, ударил врага саблей в живот. Беркуль пробормотал: "Гореть тебе в аду!" – и начал оседать. Сабля выпала из его слабеющей руки.

Битва закончилась. Тачам немедленно схватил свое седло, лежавшее у костра.

Быстро оседлав коня, он поднял Александру и усадил ее в седло. Затем сказал трем оставшимся растерянным женщинам: "Чего стоите, бегите. Вокруг полно грабителей. Свезет вам – спасетесь".

И, тронув лошадь, он направился к выходу из пещеры.

IV

Страшный ночной ураган успокоился. Снег, покрывший деревья, стоило подуть легкому ветру, сыпался на двух путников и коня.

Александра замерзла. Она обхватила себя руками, пытаясь согреться, и молилась. Она дрожала так, что зуб на зуб не попадал.

Тачам Нойон наконец слез, вытащил шкуру из мешка, притороченного к седлу, и протянул девушке:

– Завернись.

Александра сделала вид, что ничего не слышала, не собираясь прощать его только за то, что он убил троих негодяев. Если бы этот разбойник ее не украл, то сейчас бы она была у себя дома, в своей теплой постели и теперь бы просыпалась от запаха хлеба, поджаренного в печи, растапливаемой шишками.

Он настаивал:

– Завернись.

Александра колебалась. Вся ее душа восставала против помощи от человека, который был причиной ее несчастий. Однако ей было очень холодно. К тому же смертельно хотелось спать. Ей хотелось уснуть немедленно. Она думала, что если она уснет, то вновь увидит дом, мать, отца, Дуню, колокольню их сельского храма с белеными стенами. Но сон сулил смертельную опасность. "Нельзя спать", – пробормотала Александра. Покачиваясь на лошади, она боролась из последних сил с холодом и усталостью.

– Завернись, – требовал Тачам Нойон.

– Не хочу.

– Тебе холодно.

– Ничего подобного. Я привыкла.

Ее будущее упрямство в эту минуту впервые проявило себя.

Краем глаза она внимательно смотрела на разбойника, стоявшего по колено в снегу. Борода и волосы Тачама, падавшие на плечи из-под колпака, были покрыты инеем. Густые брови побелели.

Нойон вновь протянул Александре шкуру. Теперь его голос звучал грозно.

– Немедленно возьми и завернись, или я тебя хорошенько поколочу.

На сей раз Александра нехотя, то ли из-за боязни побоев, то ли из-за того, что больше и в самом деле не могла терпеть холод, наклонилась и взяла шкуру, которую он протягивал.

– Господи, как же она воняет!

– Ничего, потерпишь.

Когда девушка с отвращением пыталась завернуться в шкуру, она увидела в руках разбойника довольно длинную веревку.

– Ты опять меня свяжешь?

– Нет. Это твой пояс, чтобы края шкуры не расходились.

Затем он вытащил из своей сумки маленькие обрывки меха.

– Не шевелись.

– Что ты собираешься делать?

В ответ Тачам Нойон аккуратно обернул кусочками меха правую ступню девушки. Обошел коня и то же самое проделал с левой.

– А сейчас у тебя и ноги согреются.

Он взглянул и на обмороженные руки Александры. Взяв их в свои, поднес ее ручки ко рту и попытался согреть дыханием.

Увидев, что девушка больше не боится, он взял поводья и зашагал рядом.

– Почему ты меня не связываешь? – спросила Александра.

– Нет нужды, – отвечал Тачам.

– Но ведь вчера вечером ты меня связал!

– Вчера я тебя воровал. А сегодня я твой попутчик.

– Ты ведь и побил меня, и связал.

– Если бы ты не кричала, не звала на помощь и не пыталась вырваться, то я не стал бы тебя ни бить, ни связывать.

– А если я опять убегу?

Разбойник внимательно посмотрел на нее. Александра растерялась.

– Куда ты убежишь? – усмехнулся Тачам Нойон.

Конь внезапно остановился. Вдохнув полными легкими холодный воздух, он затанцевал на месте. Разбойник тоже насторожился. Внезапно в его левое плечо вонзилась стрела. Тачам пронзительно закричал. Александра не на шутку перепугалась. "Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, – торопливо закрестилась она. – Пресвятая Матерь Божья, спаси меня".

Разбойник тоже был растерян: "Немедленно прыгай с лошади!" Александра от страха с лошади не соскочила, а свалилась. В то время, когда разбойник пытался закрыть ее собой, над ними пролетела вторая стрела и со свистом воткнулась в огромную сосну. Разбойник потянул коня за поводья и заставил того лечь на снег. Конь, повидавший уже тысячу сражений, повиновался. Ногаец велел девчонке тоже лечь на снег. Вытащив свою саблю с рукояткой в виде волка, он закричал: "Чтоб вам всем гореть в аду! Разве настоящие воины прячутся, как муравьи, под деревьями? Ну-ка выходи, песье отродье!"

Из-за деревьев послышался жуткий хохот. Александра сразу же узнала этот мерзкий голос.

Да, это был Беркуль, которого Тачам Нойон оставил в пещере, решив, что тот мертв.

– Если бы я знал, что у тебя девять жизней, как у кошек, то я бы прямо там тебя обезглавил, Беркуль Джан.

Снова раздался хохот. На этот раз гораздо ближе. Разбойник прошептал Александре: "Больше у него нет стрел".

– Откуда ты знаешь?

– Если бы были, он давно бы проделал во мне несколько дыр.

Тачам хотел успокоить Александру, но хорошо понимал, что сейчас им грозит гораздо бо́льшая опасность, чем накануне ночью. Он постоянно терял кровь, и силы его иссякали. Враг, не показываясь, наверное, именно этого и ждал.

Наконец Беркуль, скалясь, вышел из засады. Как Тачам и предполагал, у него не оставалось стрел. Негодяй снял со спины пустой колчан с луком и отбросил в сторону, вытащив длинную кривую саблю. Рану на животе Беркуль перевязал синей тряпкой. Тачам узнал окровавленную ткань. Это был кусок платья одной из женщин.

Двое мужчин какое-то время смотрели друг на друга, оценивая силы.

– Если бы тебе не взбрело в голову отпустить баб и нарушить уговор, то, может быть, я и загнал бы старых куриц по хорошей цене какому-нибудь глупому торговцу, – начал Беркуль. – Но из-за тебя я их лишился. Кто же станет платить деньги за мертвецов?

Затем он обратился к Александре:

– Иди сюда, цыпленочек.

Александра видела, что Беркуль серьезно ранен. Его одолел приступ кашля. Он трясся всем телом, лицо напряглось от боли. Подул ветер. Сосна, к которой прислонился Беркуль, устроила ему настоящий снегопад. Беркуль смотрел на падавший на него снег. Несмотря на рану, он, гонимый жаждой мести, сумел настигнуть их, но силы его были на исходе. И теперь смерть тянула руки к нему, спасения не было.

Тачам, заметив, что Беркуль не в состоянии даже пошевелиться, решил попытать удачу. Он обернулся и посмотрел на Александру. Увидел, что она почти полностью скрыта огромным крупом коня. Он вновь посмотрел на Беркуля и бросился вперед.

– Ах ты, недоносок! – закричал Тачам. – Ты что, совсем не чтишь закон Золотой Орды?

Ноги больше не держали Беркуля. Сначала из его рук на снег выпала сабля, вслед за нею он упал сам. "Я чту, – пробормотал он, – не поднимай меч на того, кто просит о помощи, на безоружного".

– Что еще?

– Не лишай чести.

– А ты что сделал? – Тачам уже с трудом стоял на ногах. У него закружилась голова. Из его плеча сочилась горячая кровь, капала на снег, который от ее жара таял.

Беркуль простонал: "А я поднимал меч на того, кто просил о помощи, на безоружного". Теперь Тачам тоже рухнул на колени. Лоб его покрылся испариной. Рана его пылала, несмотря на страшный мороз.

– А еще?

– Я лишал чести.

– Так ты презрел закон Золотой Орды?

– Презрел.

Во взгляде Беркуля светилось изумление, как будто бы он впервые видел стрелу у Тачама в плече. Затем радость осветила его лицо. "Ты ведь идешь за мной, ногайский пес, – с трудом осклабился он. – Даже отправляясь в ад, ты не бросаешь своего товарища. Ты ведь тоже подыхаешь".

Глядя на них, Александра вздрогнула. Ее охватили и страх, и радость. Смерть обоих означала ее спасение. Конь ее непременно куда-нибудь вывезет. Сердце ее наполнилось надеждой. Внезапно она почувствовала себя очень сильной.

Боль объяла все тело Тачама, хотя ранено было только левое плечо. Боль была такой сильной, что теперь ему было не поднять сабли. Он и рукой пошевелить не мог. И все-таки он был полон решимости исполнить закон Великой Степи. Его пальцы разжались, и сабля с рукояткой в виде волчьей головы упала на снег. Здоровой рукой он схватил за шею Беркуля: "Знаешь ли ты, Беркуль Джан, что повелел наш отец Чингис-хан делать с теми, кто не чтит закон?" Тот попытался открыть глаза, но не смог. Заикаясь, шепотом, он сумел прошептать лишь одно: "Зна… Зна… Знаю… Повеление… Смерть…"

Рука Тачама медленно опустилась к поясу. Александра задрожала от страха, увидев острый кинжал.

Воцарилось долгое молчание. Беркуль задышал часто. Он уронил голову. Затем, тратя последние силы, вновь ее поднял. Глаза его с трудом открылись. И вдруг с совершенно неожиданной силой он опустил руку на раненое плечо Тачама. "Повеление есть повеление, – прошептал он, – его нужно исполнить".

Совершенно растерявшись, Александра смотрела, как на этот раз Тачам Нойон с трудом поднимает свою руку и кладет ее на плечо Беркулю. Боль, которую он испытывал, читалась у него на лице.

Теперь оба стояли на коленях, словно обнявшись. Конь, будто почувствовав злосчастную судьбу хозяина, встал и медленно подошел к нему. Александра не могла оторвать взгляд от обоих разбойников. Ей хотелось видеть, что произойдет. Конь фыркнул, замотал головой.

Молчание нарушил Тачам Нойон.

– Ты прав, Беркуль Джан… Повелением Чингис-хана… пренебречь нельзя…

На лице Беркуля появилось выражение спокойного счастья. Потерявшее силу тело ногайца повалилось на него. И в тот же миг злосчастный кривой кинжал вонзился по самую рукоятку в живот Беркуля. Глаза его широко раскрылись. Из уст вырвался глубокий вздох. "Аллах" – было его последнее слово. И оба повалились. Задрожали ветки, и на упавших посыпался снег. С веток взлетело несколько испуганных птиц. А затем наступила тишина. Бесповоротная, как смерть.

Александра не испугалась, не закричала. Сердце ее словно окаменело.

Она посмотрела на разбойника, лежавшего бездвижно на Беркуле. "Неужели он умер", – подумалось ей. А если не умер, то рана от стрелы на его плече не позволит ему на таком холоде прожить долго. Но Александра Лисовская будет жить. Она должна жить.

Она взяла за поводья коня. Конь не хотел покидать хозяина. "Пусть твое имя теперь будет Друг, – сказала Александра, – мне он так сейчас нужен". Ее голос звучал, как нежная музыка.

Конь посмотрел сначала на Тачама Нойона, лежавшего ничком, а потом на девушку, гладившую его по лбу. Александра видела тоску в глазах коня. "Я знаю, – прошептала она ему на ухо. – Тебе очень грустно из-за того, что предстоит оставить хозяина. Он был не таким плохим человеком, каким казался. Смотри, как он укутал мне ноги!"

Лошадь, конечно, ничего не поняла, но Александра посмотрела на куски меха, которыми Тачам укрыл ее маленькие ножки. Сердце девушки дрогнуло. Неужели смерть разбойника, который перевернул ее жизнь, расстраивала ее? "Да ладно, – сказала она себе, – умрет так умрет".

Она возилась довольно долго, но в конце концов ей удалось вскарабкаться в седло на спину Другу:

"Ну давай, увези меня отсюда. Только ты знаешь дорогу домой".

Конь посмотрел на прежнего хозяина, будто бы прощался с ним, а затем нехотя зашагал по снегу.

В этот момент произошло нечто совершенно неожиданное. Она услышала голос:

– Не уходи.

Она обернулась.

Тачам Нойон, лежа на земле, тянул к ней руку. Снег, сыпавшийся с веток деревьев, уже почти закрыл его, словно одеялом.

– Не бросай меня.

Голос его звучал почти как шепот, но Александра услышала его всем своим существом.

– Не бросай меня, девочка.

V

Весна, 1518 год

Из-за занавески Александра смотрела на покрытые белым цветом, словно невесты, деревья. Весна захватила уже сад Бахчисарайского дворца, подчинив его своей красоте, повсюду летали бабочки. Они весело трепетали своими красно-зелеными крылышками. Александра смотрела на них из окна, из-за полупрозрачной занавески. Как бы ей хотелось вновь со смехом побежать за ними. Душу охватывала смертельная тоска. С той зимней ночи прошло четыре зимы. А с того момента, как ее отдали в Бахчисарайский дворец, – два года. И теперь Александре было двенадцать лет.

Некоторое время она еще смотрела на ветви, украшенные белыми и светло-лиловыми цветами. Едва покачивались они от легкого ветерка. У багряника, казалось, была своя особенная красота. Багряник стелился по земле свободно и вольно. Раньше она любила полевые цветы, но, когда два года назад жарким летним днем приехала в Бахчисарай и увидела багряник, бугенвилии, колокольчики, стелившиеся по белым стенам дворца, ее поразило это буйство красок. С ними мир казался прекраснее. Всякий раз, когда багряник расцветал, ей хотелось петь песни.

В те дни Александра рассказала об этой своей привязанности своей госпоже, матери крымского хана Мехмеда Гирея, Гюльдане Султан.

– Если моя госпожа позволит, я хотела бы повышивать на батистовой ткани цвета багряника.

– Ты умеешь вышивать?

– Мама меня научила.

– А что, батист должен быть обязательно пурпурного цвета?

– Я люблю этот цвет.

Пожилая женщина внимательно посмотрела в сине-зеленые глаза Александры. Она любила эту улыбчивую русскую девочку. Гюльдане Султан сказала: "Милая моя, пурпурный цвет – это цвет силы, славы, императоров, императриц. Я желаю, чтобы твоя жизнь прошла в цвете багряника".

С того дня пурпурный цвет стал цветом Александры.

Еще с первых дней, когда девочку, которой исполнилось только десять лет, впервые привезли во дворец, Гюльдане Султан поразила боль в ее глазах, свидетельствовавшая обо всех пережитых ею несчастьях и перенесенных страданиях. Человек, который украл ее, никак не соглашался ее продать, хотя за ним бегали все работорговцы. Пожилую женщину заинтересовали слухи об этом. Почему он не продает девочку, хотя ему за нее предлагают большие деньги? Почему отгоняет всех, кто хотел бы ее купить? Она приказала привести человека во дворец и сразу же поняла, что этот разбойник, привыкший всю жизнь воевать, любит украденную девочку, как родную дочь, и предпочел бы умереть, нежели увидеть ее в руках работорговцев.

– Пусть отважный воин поймет меня, я не хочу покупать ее, как рабыню, – сказала Гюльдане.

– Александра привыкла к свободному воздуху гор, лесов, рек. Здесь она будет чувствовать себя пленницей, госпожа.

– Сколько ты еще можешь ее прятать по караван-сараям, ты об этом думал? Ведь она растет.

В тот день мать крымского хана долго разговаривала с Тачамом Нойоном. На следующий день Нойон передал девочку людям, которых прислала Гюльдане.

Александра кричала и умоляла. "Ты продал меня, ты продал меня!" – плакала она и осыпала проклятиями человека. Она колотила его маленькими кулачками, совсем как в первую ночь. Сопротивлялась, не желая уходить со стражниками, пришедшими из дворца. Ей даже удалось изрядно расцарапать некоторых из них, но в конце она сдалась.

Девочка услышала голос Тачама Нойона:

– Да сопутствует тебе всегда удача, доченька.

– Будь ты проклят!

– Я сделал это ради тебя!

– Не бросай меня… Я ведь тебя не бросила. И ты меня не бросай.

Повозка удалялась, оставляя Тачама одного. Какой-то толстый татарин, изумленно смотревший, как крохотная девчонка перевернула вверх дном все вокруг, спросил: "Чего ты плачешь, воин?"

– Ступай подобру-поздорову, дурень. Разве мужчины плачут? Не видишь, мне пыль в глаза попала.

Но он плакал. Его очерствевшее сердце обливалось горячими слезами. Тачам Нойон смотрел вслед повозке до тех пор, пока она не скрылась из виду, и бормотал: "Я никогда тебя не брошу, доченька", вытирая тыльной стороной ладони слезы.

Когда повозка приехала во дворец, глаза Александры были красными от слез. Вывести ее из повозки тоже оказалось делом непростым – она вновь превратила все вокруг в поле боя. Были расцарапаны лица еще нескольких стражников и трех служанок.

На протяжении многих дней она сидела, забившись в угол. В тех, кто пытался открыть к ней дверь, швыряла первое, что попадалось под руку. Служанки рассказывали матери хана, как по ночам Александра молится: "Смилуйся, Матерь Божья, спаси меня". Первые дни во дворце девочка словно бы ждала, что на ее голову свалятся новые страдания.

Александра, погруженная в печальные мысли, услышала шаги снаружи. Она встала, открыла дверь и увидела, что к ней медленно подходит Гюльдане Султан, а позади нее следуют служанки. С того самого дня, как умер Менгли Гирей Хан, печаль не покидала лицо его жены. Александра почтительно согнулась перед пожилой женщиной в поклоне. Они очень редко виделись, потому что Гюльдане Султан теперь редко выходила из своих покоев. Иногда она звала Александру и отдыхала душой, слушая, как та поет песни.

Стоило только Александре попасть в Бахчисарайский дворец, служанки объяснили ей: "Не вздумай говорить прежде, чем заговорит госпожа. Ты не должна говорить раньше супруги Мехмед Гирей Хана и Ай Балы Хатун и матери хана Гюльдане Султан".

– Почему?

– Очень неприлично подавать голос раньше. А когда госпожи говорят, даже голову не поднимай.

– А это еще почему?

– Таковы правила.

– Что значит – правила?

– Уважение, приличия, скромность, обычай.

Александра назло сделала ровно наоборот. Она посмотрела прямо в глаза Гюльдане Султан и громко спросила:

– Зачем ты меня забрала к себе?

– А что, я плохо поступила?

Александру поразил голос женщины – звонкий, словно ручей, чистый, нежный.

Назад Дальше