Фруктов и ягод здесь полным полно - тутовая ягода, слива, крыжовник, земляника. Из овощей - разные сорта тыквы. В лесу в изобилии растет грецкий орех и каштан. Из дикорастущего льна они вьют прочные веревки и плетут сети. Из пушного зверя здесь водятся бобер, выдра, лиса и куница, а в Старом Свете за их шкуры платят большие деньги. Словом, это поистине "земля с молочными реками и кисельными берегами".
Но, ах, как тяжко приходилось им в первые месяцы! Когда они еще не успели открыть для себя богатства этой страны. Им сильно недоставало мяса и муки, не хватало одежды и постельного белья, фитилей для ламп, промасленной бумаги для окон в домах, которые они строили. Они не были готовы к таким трудностям, но их воля была сильнее пронизывающих ветров и жестоких холодов. Они решили никогда не возвращаться ни в Англию, ни в Голландию. Они твердо намеревались сделать эту землю своей, создать новую свободную страну.
Во вторую зиму новоселы поняли, что первая зима была сравнительно мягкой и что Господь спас их. Ведь если бы первая зима была столь же сурова, как и вторая, все новоселы бы погибли.
Да, им было что порассказать и на отсутствие внимания слушателей не приходилось жаловаться. Они рассказывали про большой праздник. День Благодарения, когда губернатор Брэдфорд положил устраивать пир. В этот праздник люди собираются, чтобы всем миром торжественно возблагодарить Всемогущего за то, что он помог им вынести жестокие испытания. Губернатор Брэдфорд послал мужчин в лес подстрелить птиц, и праздник продолжался целых три дня.
Пуритане улыбались, вспоминая это событие.
На праздник пришел Массасойт, вождь индейцев, который стал другом белым поселенцам, благодаря дипломатии капитана Стэндиша и, возможно, благодаря пушкам. Индейцы плясали и пели, и все были шокированы, ведь англичане собрались на торжественный праздник в честь Всемогущего Господа, а эти варвары, дикари, затеяли ритуальные пляски в честь своих богов. Лица у них были раскрашены, тела обнажены. Но все надеялись, что Господь поймет, ведь индейцы были гостями и англичанам пришлось проявить гостеприимство, хотя пляски этих полуголых людей никак не вязались с их торжественным настроением.
Но вот угощение для приезжих было готово. Бобы со свининой и птицей были просто объедение. Поев и выпив эля и джина, они разделились на группы и снова принялись рассказывать. Но теперь они говорили большей частью не о новой стране, а о доме за океаном, с которым почти все они распрощались навсегда.
И все же они приехали в прекрасную страну, хотя и продолжали думать о доме. Здесь были в изобилии омары, моллюски, лангусты, не считая трески и кефали. Но как часто они мечтали о сочном красном бифштексе и добром английском эле! Ностальгия походила на болезнь. Одних она мучила сильнее, чем других. А некоторые просто умирали от меланхолии, тоскуя по зеленым английским лугам.
Тамар была полна энтузиазма. Ей хотелось жить среди этих храбрых мужчин и женщин. Она представляла себе город, состоящий не из одной улицы с маленькими домишками, огородами и садиками, а настоящий город, где царят дружба и свобода, где нет места жестокости… грубости. Да, свобода… что может быть важнее? Свобода жить, как ты хочешь, думать, как хочешь…
Спать они вернулись на корабль, поскольку в сеттльменте для всех трудно было найти место.
По дороге к кораблю Бартли сказал:
- Смелое начинание! Но не для нас.
- Почему?
- Неверующие не могут жить рядом с пуританами.
- Любой может надеяться на свободу, - ответила она, - почему нам не стать пуританами?
- Ты знаешь, что мы никогда не станем ими.
- Они прекрасные люди. Вообрази, каково было им, когда они прибыли сюда и увидели дикий край, пустынный, песчаный берег, о который бьются волны, пологий склон холма - удобное место, где можно построить город, лес, где скрываются дикари, море, кишащее рыбой… Хотела бы я быть с ними в тот момент!
- Что с тобой? - спросил он. - Ты меняешься день ото дня. Ты забыла ночь, когда мы думали, что на нас нападут испанцы? Ты обещала тогда, что мы будем вместе. Что ты расстанешься с мужем и вернешься ко мне. Теперь, когда его не стало, все складывается легче для нас. Теперь он нам не помеха.
- Нет, помеха.
- Ты говоришь загадками.
- Он умер, и это я убила его.
- Ты… убила его?
Волнуясь, Тамар рассказала ему все, что случилось в ночь накануне смерти Хьюмилити.
Бартли саркастически усмехнулся и сказал, что это лишь ее воображение.
- Он покончил с собой? Какая нелепость! Он убил себя, потому что у него не хватило смелости жить.
- Это я убила его, - упорно твердила она. - Почти у берега земли, о которой он мечтал.
- Ты обманываешь себя. Как обычно, эмоции мешают тебе видеть истинное положение вещей. Ты думаешь сердцем… а не разумом. Откуда ты могла знать, что он может решиться на такой шаг? Почему он сделал это? Потому что у него не хватило смелости жить. Он во всем видел грех, даже там, где греха вовсе не было. Не думай более о нем. Он был слабым человеком. Если Бог не дал ему попасть в эту страну, значит, он был недостоин этого. Эта страна для храбрых людей.
- Я чувствую камень у себя на шее. Я убила его и должна расплачиваться за этот грех. И не смогу обрести счастье, покуда не сделаю это. Сегодня я слушала рассказы этих людей и поняла, что должна остаться здесь, должна попытаться выполнить работу Хьюмилити и тем облегчить свою совесть.
Он сердито посмотрел на нее:
- Я не узнаю тебя. А что будет с нами? Что будет с нашей жизнью, о которой мы мечтали, которой собирались насладиться, если не попадем в лапы испанцев? Почему теперь, когда путь свободен, ты воздвигаешь новые препятствия?
- Я уже не так глупа, как в юности. Я уже не та Тамар, которая была готова решиться на все ради возлюбленного.
Он обнял ее и мрачно сказал:
- Я скоро все изменю.
Но Тамар твердо стояла на своем:
- Прошу тебя, оставь меня на время. Я хочу все обдумать. Мне трудно разобраться в своих чувствах. В этот момент я вижу лишь его бледное, страдающее лицо, его печальный взгляд. Слышу лишь свой собственный голос, говорящий ему грубые, жестокие слова. Они вонзались ему в сердце, как удары ножа. И я убила ими его.
В порыве гнева Бартли молча повернулся и ушел.
Она вернулась в свою комнату и заперлась; ей казалось, что там витает душа Хьюмилити Брауна. Она лежала, ворочаясь с боку на бок, тщетно пытаясь уснуть.
Тамар задремала лишь на рассвете, и ей приснилось, будто в каюту вошел Хьюмилити, с его мокрого мрачного одеяния капала вода, мокрые пряди волос обрамляли смертельно бледное лицо.
- Ты можешь искупить свой грех лишь благочестивой жизнью, - сказал он.
Ранним утром к ней в каюту вошел Ричард:
- Я помешал тебе, Тамар? - спросил он.
- Нет.
- Но у тебя усталый вид. Видно, ты плохо спала. Я и сам почти не спал. Вчерашний день я запомню на всю жизнь.
- Я тоже, - сказала она.
- Тамар, ты будешь здесь счастлива.
Она покачала головой, но он этого не заметил. Казалось, его взгляд был устремлен куда-то вперед, в будущее.
- Когда я увидел построенный ими город, - продолжал он так, словно говорил про себя, - сердце мое наполнилось удивительными чувствами. Эти примитивные люди… маленькие, какие-то голые… Но ты только подумай! Ведь прежде чем начать строить, им пришлось рубить деревья. Уинслоу рассказал мне, что в те дни им пришлось работать с восхода солнца до заката. Валить деревья, пилить, таскать бревна. Он сказал, что некоторые мужчины заболели, а иные умерли, не успев даже начать строить. Те же, что были здоровы, трудились все время, когда позволяла погода. Они работали с охотой. Мне хотелось бы быть одним из них. Этих людей никогда не забудут. А более всего меня поразило то, что в первый воскресный день они отдыхали, хотя им было необходимо поскорее построить дома. Ибо для них воскресенье - день священный. Я представляю себе их жизнь в то время: ни молельного дома, ни жилья, а они возносят благодарственные молитвы под открытым небом. Тамар, этим людям присуще некое величие, какого я прежде ни в ком не замечал. Я часто думал, что могу поклоняться Сыну Плотника. Но мне было трудно принять его простые доктрины. Я отвергал одну за другой сложные версии, которые предлагали различные церкви. Но, несомненно, эта простая жизнь в благочестии и воздержании и есть выражение подлинной веры. Религия, которую привезли сюда эти люди, и есть религия праведная.
- Возможно, вы правы, - ответила Тамар.
- Эти первые поселенцы храбрее пуритан, которых мы знали. Многие из них провели годы в ссылке, в Голландии. Они хотели не только упростить церковный ритуал, но и создать новый. Поэтому-то им и нужно было бежать из своей страны, чтобы создать новое общество.
- Вы хотели бы стать одним из них, Ричард. Мне кажется, я тоже этого хочу. Трудиться вместе с ними, видеть, как здесь вырастает большой город, город, где царит доброта, а не жестокость, где преследование уступило место свободе. Я хочу жить здесь простой, непритязательной жизнью, как живут они. Я должна сделать это, потому что Хьюмилити до этого не дожил.
Ричард серьезно посмотрел на нее.
- Я думаю о тебе… и о Бартли, - сказал он.
- Что именно?
- Что вам теперь непременно следует пожениться. Он любит тебя, и, мне думается, ты любишь его.
- Я не знаю.
- Ты непременно должна быть счастливой здесь, Тамар. И сделать Бартли счастливым. Он нужен тебе, не думаю, что ты можешь быть счастлива без него. И хотя трудно представить, что он станет вести жизнь пуританина, быть может, он решится на это… ради тебя. Он мог бы вернуться в Англию и вести жизнь, для которой предназначен. Жизнь эсквайра, хозяина поместья. Но ты, Тамар, не должна возвращаться. Если бы ты осталась там, они однажды схватили бы тебя. Я всегда это знал и не мог обрести покой, думая об этом. Могли пройти годы, и все же… это случилось бы однажды. Они никогда не забыли бы, что ты слыла ведьмой. Поэтому я согласился отправиться сюда. Я знал, что, оставаясь дома, ты подвергаешься опасности.
- Да, - согласилась Тамар. - Я тоже чувствовала это. Многие смотрели на меня искоса! Я часто представляла себе, как приходят стражники, чтобы схватить меня, как тогда, в тот день, когда они пришли с Симоном Картером. И забрать не только меня, но и бедняжку Джейн Свонн. Они забрали бы и ее. Быть может, даже миссис Элтон и вас, Ричард. Никто из нас не был в безопасности, даже Джон Тайлер и Аннис… и ее дети. Их могли забрать за то, что они пуритане.
- Это все из-за религиозных преследований! - горячо воскликнул Ричард. - Ты упорствуешь, считая себя колдуньей, потому что узнала их ритуалы и искусство знахарки. Все дело в религиозных преследованиях, из-за них нам и пришлось бежать.
- Ричард, я знаю, что должна остаться. Я должна изгнать дьявола из своей души.
Ричард вздохнул.
- Стало быть, даже теперь, став взрослой женщиной и матерью, ты продолжаешь верить в черную магию?
- Я знаю, что во мне сидит дьявол. Потому-то я и погубила свою душу. - Она быстро продолжала, чтобы не дать ему прервать себя: - Вы много не знаете обо мне. Я безнравственна. И Бартли таков же. Вот почему нас тянет друг к другу. Он груб, жесток, способен на варварские поступки, на убийство. И я такая же. Позвольте мне объяснить, чтобы вы поняли. Бартли много лет назад был моим любовником. Я не хотела этого, но он заставил меня. Не так, как в тот раз, когда вы спасли меня от него. Он сделал это более хитро и осторожно. И теперь я знаю, что втайне желала этого. Я обманывала себя, уверяла себя, что ненавижу его, но это была ложь. Потом я вышла за Хьюмилити. Я не имела права делать это, но дьявол подтолкнул меня на этот шаг, теперь мне ясно. Если бы я вышла за Бартли, я не имела бы на Хьюмилити влияния. Бартли уже принадлежал дьяволу, и нечистый жаждал заполучить душу Хьюмилити.
- Что ты говоришь, Тамар? С тобой истерика?
- Вы считаете себя мудрым, Ричард. Так оно и есть. Но ваша мудрость из книг. Вы ничего не знаете о таких женщинах, как я. Я спасла жизнь Хьюмилити и гордилась этим. И мне казалось, что, коль скоро я спасла его, его жизнь принадлежит мне. Теперь я знаю: это дьявол нашептывал мне в ухо. Я обманывала себя, думая, что моя душа спасена и это замужество вполне оправдано. Теперь я отчетливо сознаю свою жестокость, варварство. Что было дальше, вы знаете. Потом Бартли вернулся домой. Разумеется, я хотела Бартли. Ведь мы с ним два сапога-пара. Мы ссорились, ненавидели друг друга и без памяти друг друга любили. И так было всегда. А когда мы сели на корабль, я знала, что мне нужен Бартли, нужны дети, а Хьюмилити не нужен… и я убила его!
- Ты говоришь вздор, Тамар. Джон Тайлер видел кончину Хьюмилити.
- Джон Тайлер видел, как он упал за борт. Но почему он упал за борт? На это была причина. Утро было спокойное. Он упал намеренно. Он убил себя, потому что я послала его на смерть, потому, что был не в силах жить.
- Я вижу, что ты вне себя от горя. Не твоя вина, что он упал за борт. Он любил тебя. Ты подарила ему детей. Ты отправилась с ним в страну, о которой он мечтал. Его заветная мечта вот-вот должна была исполниться.
- Говорю вам, я убила его! И заманила его в ловушку. Его молитвы раздражали меня, оскорбляли мою гордость. Он женился не из любви ко мне. Он постоянно твердил, что мы должны помочь населить колонию. Мне было невыносимо это слушать, и я пыталась доказать ему, что он такой же похотливый, как и все мужчины, что он обманывает себя, но меня ему не обмануть. И я соблазнила его. Я сказала ему, что он не только грешник, но и лицемер. Эту правду Хьюмилити вынести не мог и решил, что осужден на вечное проклятие. Он совершил один из семи смертных грехов, о которых постоянно говорил в своей проповеди - прелюбодеяние. И все эти годы он прелюбодействовал, не так, как Бартли, - самодовольно, хвастаясь, показывая всему свету, каков он есть. Нет, он делал это под маской благочестия… под покровительством темноты. И все это я сказала ему, а он не захотел больше жить.
Ричард взял ее за плечи и слегка встряхнул.
- Тамар, что ты говоришь? Я сейчас дам тебе стаканчик вина и уложу в постель. Отдохнешь, а после я потолкую с тобой. Тебя потрясла эта ужасная трагедия! Ты была слишком взволнована в последние дни. Я постараюсь тебе все объяснить. Смерть Хьюмилити была случайной. Он никогда не стал бы лишать себя жизни из-за того, что ты назвала проявлением похоти. Ведь ты была его женой.
- Он думал, что я беременна. Я солгала ему, потому что… не хотела его. Он думал, что я ношу ребенка… а я…
- Успокойся, Тамар.
Ричард взял ее за руку, рука была холодна.
- Я спокойна, - ответила она, - и спокойно осознаю, что совершила убийство. Я послала его на смерть, и дело, которое он собирался сделать, ему не суждено совершить. Я могу обрести покой, лишь если сама буду трудиться здесь. Ричард… Отец, попытайтесь понять меня, помогите мне.
Он прижался губами к ее лбу.
- Я понимаю тебя, дорогое мое дитя, - сказал Ричард, - я понимаю. Мы будем трудиться вместе.
Дни быстро мелькали. Припасы были разгружены, загородки для свиней и птицы поставлены. Нужно было валить лес и пилить бревна, так как предстояло построить много домов. К тому же приходилось постоянно добывать пищу. Если бы они довольствовались одной лишь рыбой, то могли сэкономить массу времени. За один день несколько маленьких лодок, выйдя в море, возвращались с уловом, которого хватало на весь сеттльмент. Но им хотелось мяса, омаров, лангустов, моллюсков, одна треска надоела им. Им приходилось также охотиться в лесу на оленя.
Дети тоже работали, помогали взрослым, выполняли мелкие поручения.
"Здесь лентяев быть не должно, - гласило здешнее правило, - поблажек не будет никому. Те, кто хочет жить в домах, должны построить их, те, кто хочет есть, должны работать".
Дети были в восторге от новой жизни. Все здесь было такое странное и интересное. Море, меняющее окраску, не похожее на море Девона, песчаный берег, о который бешено бились волны, корабль, стоящий на якоре, - воплощение приключений и открытий, Кейп-Джеймс, хорошо видный в ясную погоду, быстрая речка, впадающая в море, горы Чуйот-Хилз, виднеющиеся вдали; сам городок, раскинувшийся на склоне холма; дикие птицы - гуси, журавли, цапли, а главное - лес. Дик то и дело смотрел на лес, этот заколдованный лес, где скрывались краснокожие. Дик просыпался рано, а вечером валился с ног от усталости. Он наслаждался новой жизнью.
Планы Ричарда были одобрены губернатором и старостами. Он привез книги для обучения детей. Он считал, что их необходимо обучать грамоте. Нельзя позволить им расти невеждами. Если их не выучить читать и писать, они не смогут даже читать Библию и не научат этому своих детей.
Лидеры пилигримов признались, что этот вопрос их весьма волнует. У них самих не было возможности заниматься обучением детей, им надо было думать о том, как бы выжить. Ричард пришел в восторг от того, что может быть полезным новоселам. Тамар вызвалась помогать ему, а Ричард сказал, что, коль скоро среди новоселов много подростков, ему понадобится помощник, а кто может помочь ему лучше, чем собственная дочь, которую он сам обучал?
Второе предложение было принято с несколько меньшим энтузиазмом, чем первое. Некто Джеймс Милрой, пожилой вдовец, чья жена умерла минувшей зимой, заявил, что Господь вряд ли будет доволен, если юношей станет обучать женщина.
Ричард стал отстаивать свое предложение, он заявил, что сам знает, кого ему выбрать в помощники. Вопрос оставили открытым, но, глядя на непроницаемые лица собравшихся, Тамар внезапно почувствовала, как ее окатила волна гнева. Она плотно сжала губы, боясь в пылу гнева сказать слова, о которых после пожалеет, потому что ей почудилось, что в толпе мужчин стоит Хьюмилити.
И вместо того чтобы бурно возражать, она решила доказать им, что женщина может выполнять эту работу не хуже мужчины и что пол здесь не играет роли.
Дом Ричарда, который должен был одновременно стать и школой, решили построить первым. Поглядеть, как строят дом, пришло несколько индейцев. Лица у них были разрисованы красной краской в знак того, что они пришли с миром. Они улыбались и болтали между собой и предлагали бледнолицым ожерелья из ракушек и оленьи шкуры в обмен на промасленную бумагу и пилы. "Mawchick Chammay!" - восклицали они. "Лучшие друзья". Они весело смеялись, бледнолицые казались им такими странными и удивительными.
Семья Аннис разместилась в домах двух семейств, чтобы иметь крышу над головой, пока строилось их собственное жилье. Аннис была вне себя от счастья.