Эмма сама не знала, откуда взялась эта мысль. От Джеймса Марбери пахло Лондоном: хорошим мылом для бритья, свежими апельсинами, дорогим трубочным табаком - вещами, которые редко встречались на острове и казались теперь такими далекими.
Все-таки хорошо, решила Эмма, как только Джеймс разомкнул объятия, что он возвращается в Лондон. Просто прекрасно. Ни один мужчина, а тем более человек, предавший кого-то, как Джеймс Марбери предал ее, не имеет права так хорошо пахнуть. Такие вот пустяки - запахи - творят странные вещи с женщинами. Даже со вдовами.
- Миз Честертон! - Тонкий голосок, за которым ее решительно рванули за юбку, вернул Эмму к действительности. Посмотрев вниз, она увидела маленькую Флору Макей, которая стояла перед ней, прижимая к груди свою грифельную доску.
- Почему ты встала с места, Флора? - спросила Эмма. - Ты должна решать задачку.
- Да, миз Честертон, - отозвалась Флора, понизив голос до шепота. - Но я подумала, вам нужно знать, что ответ, который вы написали на доске, не правильный.
Эмма подняла виноватый взгляд на большую грифельную доску, которую Сэмюэль Мерфи, слывший мастером на все руки, повесил по ее просьбе на выкрашенную белой краской плавно изгибавшуюся стену маяка. Из-за сумятицы, связанной с графом Денемом, она допустила небрежность, о чем свидетельствовало число, которое она только что написала.
- О Боже, - сказала она. - Ты не могла бы исправить ошибку, Флора?
Малышка кивнула, взяла мел из руки Эммы и подошла к доске. Глядя на нее, женщина ощутила знакомую вспышку вины. Увы, из нее получилась не очень-то хорошая учительница. Скорее даже плохая.
Но одно из двух: либо на острове будет ее школа, либо никакой. Никто больше не пожелал взвалить на себя эту обязанность, после того как прошлой осенью школьный учитель вместе со многими другими пал жертвой тифа.
И все же, вынуждена была признать Эмма, дети, особенно смышленые, заслуживают лучшего. Им нужен настоящий учитель, а не бедная вдова викария, который преподавал бы им французский, естествознание, историю и географию. И настоящие столы, а не длинные деревянные скамьи, где они неизбежно сталкиваются локтями, когда, склонившись над грифельными досками, решают задачки, И настоящая школа, а не холодное сырое помещение в основании маяка с дровяной печкой, поддерживать огонь в которой сущее наказание. Бросив взгляд на печь, Эмма убедилась, что пламя опять погасло.
В любом случае от печки было мало проку. Даже если она топилась, то давала мало тепла и нещадно дымила. Жаль, что Эмма потеряла голову и не додумалась спросить графа, не может ли он пожертвовать небольшую сумму на новую печь…
Хотя, принимая во внимание случившееся между ними, маловероятно, что Джеймс склонен, как прежде, поддерживать ее благотворительные начинания. И едва ли она имеет право упрекать его в этом.
И потом, следует признать, что Джеймс совершил добрый поступок. В конце концов, разве он не пустился в такую даль исключительно для того, чтобы пригласить ее жить вместе с его матерью? Конечно, у него могли быть и личные мотивы - Эмма полагала, что он сделал это, чтобы заглушить чувство вины перед Стюартом за их последнюю безобразную ссору, - но все равно это было очень мило с его стороны.
К тому же даже если бы Эмма не была занята в школе, могла ли она принять предложение леди Денем? Ни в коем случае. Из-за завещания О’Мэлли Даже представить себе страшно, что она переберется в Лондон и все откроется! Она станет всеобщим посмешищем.
- Джон, - сказала Эмма, бросив последний взгляд в окно, чтобы удостовериться, что Джеймс благополучно отбыл, - ты не поможешь мне с печкой, а? Похоже, она опять погасла.
Мальчик, все еще угловатый, после того как прошлым летом неожиданно подрос на целых пять дюймов, с готовностью вскочил.
- Да, миз Честертон, - сказал он и, отложив свою грифельную доску, поспешил в заднюю часть комнаты, чтобы заняться привередливой печью.
Просто позор, подумала Эмма, наблюдая за ним, что у его семьи нет денег, чтобы послать мальчика в школу. Джон все схватывал на лету, и по прошествии полугода не оставалось ничего, чему Эмма могла бы его научить.
Да, с сожалением подумала она, надо было спросить у графа, не может ли он выделить стипендию имени Стюарта, чтобы мальчики, преуспевшие в учебе, могли поступить в колледж. Маловероятно, конечно, что граф придет в восторг от этой идеи. "Пусть сами прокладывают себе путь, - так и слышала она его голос. - Если им действительно нужно образование, они найдут способ заплатить за него".
С другой стороны, нельзя исключить, что Джеймс изменился. Ведь проделал же он такой путь из Лондона при всем его неприязненном отношении к Шетлендам, чтобы лично справиться о ее благополучии. Вполне возможно, что теперь он стал восприимчивее к чужим бедам, чем раньше. Смерть Стюарта могла смягчить его в той же степени, в какой она ожесточила Эмму. А она, признаться, узнала о себе кое-что не слишком приятное.
Возможно, ей следует ему написать. Да, непременно! Вежливое, ни к чему не обязывающее послание…
Но разве она не чувствовала себя в безопасности после того, как написала письмо его матери? И посмотрите, что из этого вышло!
"О Боже", - сказала себе Эмма, но тут один из учеников поднял руку, чтобы спросить ее, почему она написала, что тридцать, деленное на пять, равняется семи, когда ясно, что ответ равен шести, и она тут же забыла о графе Денеме.
Глава 6
Граф Денем, однако, не забыл об Эмме. Отнюдь.
Да и как он мог, учитывая, что у него до сих пор саднила рука, напоминая об утренних событиях. Только когда камердинер перевязал ему костяшки пальцев, Джеймс почувствовал себя немного лучше и спустился на первый этаж гостиницы, где располагался трактир. Вскоре он уже сидел за лучшим столиком, как заверила его служанка, цветущая девица по имени Мэри, поспешно протирая сиденье стула, прежде чем предложить ему сесть. Джеймс был не в том настроении, чтобы с ней препираться. Хотя столик и находился в непосредственной близости от кухонной двери, он по крайней мере мог сесть и вытянуть ноги к огню.
Меню, разумеется, не было. Вместо этого Мэри сообщила ему, что завтрак удался на славу, и поинтересовалась, не подать ли ему пива. Поразмыслив, Джеймс решил, что готов рискнуть, и заказал еще и виски. Просияв улыбкой, не слишком ее красившей из-за полного отсутствия передних зубов, Мэри разразилась перечнем различных сортов виски, которое он мог получить за более чем умеренную плату. Джеймс выбрал наугад любое, в основном для того, чтобы избавиться от зрелища беззубых десен Мэри, и спустя несколько минут сидел, обхватив пальцами стаканчик, содержимое которого, стоило поднести его ко рту, заставляло его глаза безбожно слезиться.
Трактир пустовал, что было неудивительно в разгар рабочего дня. Уставившись на огонь, Джеймс размышлял о затруднительном положении, в котором оказался. Он не имел ни малейшего представления, что делать дальше. Похоже, вытащить вдову его кузена с этого острова ничуть не легче, чем выяснить, где нашли последний приют останки Стюарта.
Этот неутешительный вывод напомнил Джеймсу о другой проблеме. Стюарт! Где Эмма могла похоронить своего мужа, если не на приходском кладбище? И почему люди, у которых он пытался узнать, где покоится их бывший викарий, бросали на него такие странные взгляды? Надо было не ходить вокруг да около, а напрямую спросить об этом Эмму, но, проклятие, это не тот предмет, который хотелось бы обсуждать со скорбящей вдовой. Особенно если учесть, что его интерес вызван отнюдь не желанием возложить цветы на могилу своего кузена. Нет, он собирается откопать его бренные останки. Можно не сомневаться, что у Эммы имеется собственное мнение по этому вопросу.
Не добавили ему оптимизма и слова преподобного Пека, когда Джеймс пытался у него выяснить, где находится место упокоения Стюарта. "Было совсем непросто, - заверил тот Джеймса, - отказать миссис Честертон, жене моего ближайшего помощника, в скорбном праве на могилу для мужа, но что я мог поделать? На кладбище не было места. - Священник помолчал, затем доверительно продолжил: - Боюсь, если мистер Честертон и похоронен, то не в освященной земле. Видите ли, у миссис Честертон, как я обнаружил, довольно странные представления на сей счет. И одно из них состоит в том, что вся земля - Божья. Но ведь мы не можем с этим согласиться, не так ли? Иначе люди начнут хоронить близких у себя на дворе".
Так что Джеймсу ничего не оставалось, как обратиться с этим вопросом к вдове усопшего, но и тут он умудрился все испортить. С самого начала и до последней минуты он вел себя как последний болван - вначале из-за этого неуклюжего парня, ее соседа, а затем из-за самой Эммы. Кто бы мог подумать, что она так изменится? Год назад, когда они в последний раз виделись, он не мог даже предположить, что она превратится в такую… Впрочем, Джеймс не мог точно определить, во что превратилась Эмма. Что случилось с нежной, романтичной девушкой, которая вечно приставала к нему, выпрашивая пожертвования на благотворительные нужды, и с которой он танцевал на стольких балах и вечеринках в ту зиму? С девушкой, которая очаровывала всех своей хрупкой грацией и смеющимися голубыми глазами. Хотя, сказать по правде, Джеймс видел в этих глазах больше огня, чем смеха. Эмма имела привычку донимать его упреками в эгоизме и легкомыслии, привычку, которую он счел бы невыносимой в любом другом.
Но когда Эмма его отчитывала, Джеймс, пожалуй, даже наслаждался. Это было куда занимательнее, чем раболепные похвалы, расточаемые большинством его знакомых женщин.
Хотя, подумал Джеймс, хмуро уставившись на огонь, вполне возможно, что Эмма вовсе не изменилась. Может, она просто… повзрослела. Просто стала…
Женщиной.
Эта мысль заставила его наконец твердой рукой поднести к губам стакан и одним махом проглотить содержимое…
И он содрогнулся, шумно втянув в грудь воздух.
Милостивый Боже! Что это они пытались сделать? Прикончить его?
Со слезящимися глазами и горящим горлом Джеймс лихорадочно озирался, уверенный, что умирает. Кто-то отравил его, кто-то, знавший, зачем он приехал на остров, и люто ненавидевший его за это. Но, повернув голову к стойке, он увидел здоровяка, который протирал пивную кружку и ухмылялся, глядя на него.
- Могу я спросить, - прохрипел Джеймс, - что вас так забавляет, сэр?
- Вы, - хмыкнул тот. - Вот. - Он наполнил кружку, которую только что вытирал, и поставил пенящийся напиток перед Джеймсом. - Выпейте. Сразу полегчает.
Только потому, что его внутренности полыхали, Джеймс последовал совету трактирщика. Хмельной напиток мигом погасил огонь в его желудке. Когда Джеймс смог снова говорить, он поинтересовался нетвердым голосом:
- И что это было?
- То, что вы просили. - Трактирщик поднял безобидный на вид стакан, содержавший ядовитое пойло, и поднес его к тусклому свету, сочившемуся сквозь грязное окно. - Местный самогон. Забористый, верно?
- Забористый? - Джеймс ошарашенно покачал головой. Хотя, признаться, боль в руке у него слегка притупилась.
- Как насчет того, чтобы повторить?
- Пожалуй, не стоит, - возразил Джеймс, снова уставясь на огонь. Так о чем это он думал? Ах да, об Эмме. Как быть с Эммой?
С любой другой женщиной все было бы гораздо проще. Джеймс знал, что может очаровать кого угодно, если только пожелает. Правда, это были скорее сделки, нежели романтические отношения, немногим отличающиеся от деловых, но более циничные и менее сложные. Одним словом, весьма разумные соглашения. Куда более разумные, чем то лихорадочное состояние, которое называется любовью.
Конечно, ему приходило в голову, что дешевле жениться. А при осмотрительном выборе невесты он мог бы даже выгадать. В Англии достаточно незамужних девиц, жаждущих породниться с Денемами и принести солидное приданое. В последние годы мать Джеймса приложила немало усилий, пытаясь свести сына с этими юными созданиями, в особенности с Пенелопой Ван Корт.
С другой стороны, устав от жены, ты не можешь подарить ей бриллиантовый браслет и вежливо распрощаться. Джеймс еще не встречал женщины, за исключением, пожалуй, одной, от которой он не устал бы со временем. Пенелопа Ван Корт, при всей ее ослепительной красоте и десяти тысячах фунтов годового дохода, на взгляд Джеймса, была невыносимо скучна. А старшая дочь графа Дерби, с пятьюдесятью тысячами фунтов и поместьем в Шропшире, могла отпугнуть кого угодно бесконечными разговорами о гончих псах. Провести с ней остаток жизни? Никакие деньги не стоят подобной жертвы.
- Вот, сэр, ваш завтрак. Пальчики оближете.
Джеймс взглянул на тарелку, которую Мэри поставила перед ним. Большой кусок сыра, ломоть хлеба, немного пикулей, что-то непонятное серо-коричневого цвета и лук. Очевидно, это была пища, которой приходилось довольствоваться местным жителям.
Заметив выражение его лица, Мэри ткнула пальцем в горку дымящейся еды непонятного происхождения на его тарелке и сказала:
- Хаггис, сэр.
Джеймс поднял на нее глаза и выдавил улыбку:
- Премного вам благодарен.
Это было ошибкой, поскольку Мэри радостно заулыбалась, и он снова удостоился возможности лицезреть ее голые десны.
- Кушайте на здоровье, - сказала она и заторопилась прочь, чтобы обслужить другого посетителя, мужчину средних лет, который только что вошел.
Трактирщик, отзывавшийся на имя Мактавиш, дружелюбно усмехнулся, поглядывая на Джеймса, ковырявшего вилкой в тарелке.
- Вы здесь по делу или как? - поинтересовался он.
Джеймс наколол на вилку капустный листок и коротко отозвался:
- Вроде того.
- Понятно. Я сразу догадался, что вы не к лорду Маккрею пожаловали. Его гости редко сюда заглядывают. Предпочитают останавливаться в замке. Слишком гордые, чтобы якшаться с такими, как мы.
Джеймс, сосредоточенно жевавший сыр, кстати, неплохой, встрепенулся. Так-так. Похоже, он может получить ответ на один из вопросов, мучивших его весь день.
- А кто такой, - сказал он, запив сыр глотком пива, - этот лорд Маккрей?
- Вы что же, никогда не слышали о замке Маккрей? - Джеймс отрицательно покачал головой, и трактирщик охотно продолжил: - Это там, чуть выше по дороге. В хорошую погоду его можно видеть даже с противоположного берега. Построен в XVI веке, ну и выглядит соответственно. У нынешнего владельца, Джеффри Бейна, восьмого барона Маккрея, нет ни фартинга за душой. Однако они с сестрой, мисс Бейн, любят поразвлечься. Моя мамаша иногда готовит для них. Только мне не нравится, когда она туда ходит, так что это случается нечасто.
- А почему вам не нравится, что она ходит в замок? - с любопытством спросил Джеймс.
- Да так, ничего особенного. - Трактирщик явно смутился. - Глупые байки по большей части. Ну, вызнаете. Обо всяких там духах и прочей нечисти, слоняющейся по коридорам. С тех пор как невеста лорда Маккрея исчезла…
- Исчезла? - переспросил Джеймс. Разговор становился все интереснее.
- Ну, сбежала, если верить Маккрею. В прошлом году. С его камердинером. Может, и правда. А может, и нет. Только не думаю, что кто-нибудь, кроме самого Маккрея, знает, что там на самом деле случилось. А люди разное болтают. Будто бы она вовсе не сбежала, а Маккрей застал ее с другим, ну и убил обоих. Если хотите знать мое мнение, Маккрей сам подогревает эти слухи. Завел себе черного жеребца, одевается во все черное. По крайней мере с тех пор, как узнал о завещании О’Мэлли.
Джеймс положил сыр на ломоть хлеба и откусил.
Надо же, вкусно!
- Завещание О’Мэлли? - переспросил он, прожевав кусок.
- Как, вы и об этом не слышали? - Мактавиш взял очередную кружку и принялся ее вытирать. - Один из местных, по имени О’Мэлли, убил человека примерно полгода назад. Непредумышленно, конечно. Китобой О’Мэлли был крепышом. Характер у него был вспыльчивый, а силища такая, что ума не надо. В общем, стукнул он как-то одного парня, а тот возьми да и помри. Ну, О’Мэлли за это, само собой, повесили, хотя он и раскаивался. Да так, что попросил судью, того самого, что вынес ему приговор, помочь ему написать завещание, и оставил все свое добро вдове убитого.
Мактавиш отставил кружку и потянулся за другой.
- Никто, конечно, и подумать не мог, что у О’Мэлли прорва денег. Если все сложить, то набегает аккурат десять тысяч фунтов. - Мактавиш хмыкнул. - Лорд Маккрей как узнал об этом, так зачастил в город. - Он подмигнул. - Из-за вдовы викария, ну, того парня, что помер. Славная штучка, а теперь еще и богатая. Ну, вы меня понимаете.
Глава 7
Джеймс, однако, не понимал, на что намекает трактирщик. Единственное, что он был в состоянии понять, так это то, что хлеб с сыром, который он пытался проглотить, внезапно застрял у него в горле. Он поспешно схватил кружку и залпом проглотил остатки пива. Это протолкнуло застрявший в горле кусок, но никак не повлияло на ужас, постепенно им овладевавший.
Склонившись над пустой кружкой, он спросил сдавленным голосом:
- Вы хотите сказать, что Стюарт Честертон, викарий, был убит?
Мактавиш с любопытством посмотрел на него.
- Да, - ответил он.
- Но этого… не может быть, - сказал Джеймс. - Он умер во время эпидемии тифа, полгода назад.
- Угу, - согласился Мактавиш. - Точно. Только не тиф его убил, а парень по имени О’Мэлли.
Джеймс ошарашенно заморгал, уставившись на трактирщика. Его мысли устремились к тексту письма Эммы. Вообще-то она не указала причину смерти Стюарта, ограничившись сообщением, что он скончался и что из-за карантина она не могла известить их раньше. Джеймс и его мать, естественно, решили, что Стюарт умер от тифа.
Но убийство Стюарта? С какой стати кому-то понадобилось его убивать? Кроме, разумеется, самого Джеймса, которому очень хотелось пристукнуть своего кузена… но только однажды.
- Этот О’Мэлли, - сказал Джеймс. - Почему он это сделал? Я имею в виду, почему он убил Честертона?
Трактирщик пожал плечами.
- Никто толком и не знает. Наверное, был не в себе. О’Мэлли, конечно. Говорят, викарий отправился соборовать его жену, а что у них там вышло, сие мне неведомо…
Джеймс был настолько ошеломлен, что даже не заметил, как Мактавиш снова наполнил его кружку. Он сделал солидный глоток и спросил:
- Так вы говорите, что жена викария - миссис Честертон - унаследовала десять тысяч фунтов от убийцы своего мужа?
- Как одну копеечку, - охотно подтвердил Мактавиш, - как только снова выйдет замуж.
Джеймс удивленно воззрился на него.
- Когда выйдет замуж? Ничего не понимаю. Так унаследовала она эти деньги или нет?
- Нет, - раздался сзади раздраженный голос. Джеймс обернулся и увидел пожилого мужчину, который, отбросив салфетку, с неудовольствием взирал на них со своего места за столиком у окна. - Спасибо тебе, Шон, что заговорил об этом как раз тогда, когда я собрался спокойно поесть. Ведь знаешь, что это отбивает у меня аппетит. Даже к хаггису твоей матушки. - Трактирщик подавил улыбку.
- Прошу прощения, ваша честь.
Джеймс вопросительно уставился на незнакомца.
- Лорд Маккрей? - произнес он, хотя со слов трактирщика у него сложилось впечатление, что Маккрей едва ли является поклонником хаггиса.