Саймон молча кивнул. Он не осмеливался произнести еще что-нибудь, опасаясь, что следующая фраза не будет такой удачной, как первая, очень короткая. С ним уже бывало, что он мог целый день говорить без всякого затруднения, но только когда находился в спокойном состоянии, не как сейчас…
Под взглядом отца он ощущал себя беспомощным, никому не нужным, брошенным ребенком. Дебилом. Его язык - он чувствовал это - мешал, стал огромным, сухим и напряженным.
Герцог улыбнулся. Улыбка была злорадной, жестокой. Или мальчику показалось?
- Ну, что ты хотел еще сказать? - произнес отец. - А? Говори, если можешь!
- Все хорошо, Саймон, - прошептала няня, бросая уничтожающий взгляд на герцога. - Все в порядке. Ты можешь говорить хорошо, дитя мое.
Ласковые слова, как ни странно, сделали только хуже: Саймон пришел сюда говорить с отцом как взрослый со взрослым, а няня обращается с ним, словно с малым ребенком.
- Я жду, - повторил герцог. - Ты проглотил язык?
Все мышцы у Саймона так напряглись, что тело задрожало. Отец и сын продолжали смотреть друг на друга, и время казалось мальчику вечностью, пока в нее снова не вторглись слова герцога.
- Ты самое большое мое несчастье, - прошипел он. - Не знаю, в чем моя вина, и, надеюсь, Бог простит мне, если я больше никогда тебя не увижу…
- Ваша светлость! - в ужасе воскликнула няня. - Вы это говорите ребенку?!
- Прочь с моих глаз! - крикнул он. - Можете оставаться на службе, пока будете держать его подальше от меня. - С этими словами он направился к двери.
- Постойте!
Он медленно повернулся на голос Саймона.
- Что ты хочешь сказать? Я слушаю.
Саймон сделал три глубоких вдоха через нос. Его рот оставался скованным от гнева и страха. Он попытался сосредоточиться, попробовал провести языком по небу, вспомнить все, что нужно делать, чтобы говорить без запинки. Наконец, когда герцог снова пошел к двери, мальчик произнес:
- Я ваш сын.
Няня Хопкинс не сдержала вздоха облегчения, и что-то похожее на гордость мелькнуло в глазах герцога. Скорее, не гордость, а легкое удовлетворение, но Саймон уловил это и воспрянул духом.
- Я ваш сын, - повторил он немного громче. - И я н-не… я н-н-не…
В горле у него что-то сомкнулось. Он в ужасе замолчал.
"Я должен, должен говорить", - стучало у него в ушах.
Но язык заполнил весь рот, горло сдавило. Глаза отца сузились, в них было…
- Я н-н-е…
- Отправляйся обратно, - негромко сказал герцог. - Здесь тебе не место.
Слова эти пронзили все существо мальчика, боль охватила его тело, и это вылилось в гнев, в ненависть. В эти минуты он дал себе клятву. Он поклялся, что если не может быть таким сыном, каким хочет его видеть этот человек, то и он, Саймон, никогда больше не назовет его отцом. Никогда…
Глава 1
Семейство Бриджертон, пожалуй, одно из самых плодовитых в высших слоях общества. Подобное усердие со стороны виконтессы и покойного ныне виконта, несомненно, достойно похвалы. Несколько банальным может показаться лишь выбор имен для их восьмерых детей: Энтони, Бенедикт, Колин, Дафна, Элоиза, Франческа, Грегори и Гиацинта - потому что, хотя порядок хорош во всем, некоторым может показаться, что разумные родители могли бы давать своим детям имена вне всякой зависимости от порядка букв в алфавите .
Более того, если вам, благосклонный читатель, доведется увидеть их всех - виконтессу и восьмерых ее детей - в одной комнате, вас может удивить, даже испугать мысль, что перед вами один и тот же человек, но раздвоившийся, растроившийся, развосьмерившийся… И хотя ваш автор должен признаться, что у него никогда не хватало времени сравнивать цвет глаз у всех восьмерых, тем не менее по комплекции и по роскоши каштанового цвета волос они тоже не слишком отличаются друг от друга. Можно только посочувствовать виконтессе в ее поисках выгодных партий для своего потомства и выразить сожаление, что ни одно из ее чад выгодно не выделяется среди окружающих. И все же есть одно бесспорное преимущество у этой семьи, все члены которой так похожи друг на друга, - никто на свете не посмеет усомниться в законности их происхождения.
Ах, благосклонный читатель, преданный вам автор желает, чтобы во всех семьях существовала такая уверенность…
"Светская хроника леди Уислдаун", 26 апреля 1813 года
- О-ох!
Вайолет Бриджертон с отвращением скомкала листок газеты и швырнула в противоположный угол гостиной.
Ее дочь Дафна сочла благоразумным не обратить внимания на возмущение матери и продолжала заниматься вышиванием. Но не тут-то было.
- Ты читала, что она пишет? - обратилась к ней мать. - Читала?
Дафна нашла глазами комок бумаги, мирно лежащий под столом красного дерева, и ответила:
- У меня не было возможности сделать это до того, как ты так удачно расправилась с ним.
- Тогда прочти! - трагическим тоном велела Вайолет. - И узнаешь, как эта женщина злословит по нашему поводу.
С невозмутимым лицом дочь отложила в сторону вышивание и извлекла из-под стола то, во что превратилась газета. Разгладив листок, она пробежала глазами ту часть "Хроники", которая имела отношение к их семье, и подняла голову.
- Не так уж страшно, мама, - сказала она. - А в сравнении с тем, что она писала на прошлой неделе о семье Фезерингтонов, сплошные комплименты.
Мать с отвращением мотнула головой.
- Ты полагаешь, мне будет легко найти тебе жениха, если эта женщина не прикусит свой мерзкий язык?
Дафна глубоко вздохнула. После двух сезонов в Лондоне одно упоминание о замужестве вызывало у нее боль в висках. Она хотела выйти замуж, правда, даже не надеясь, что это будет обязательно по большой любви. Ведь разве не настоящее чудо - любовь, и разве так уж страшно, если ее заменит просто симпатия, подлинная дружба?
До этого дня уже четверо просили ее руки, однако, как только Дафна начинала думать, что с этим человеком ей предстоит провести остаток жизни, ей становилось не по себе. А с другой стороны, было немало мужчин, которые, как ей казалось, могли бы стать для нее желанными супругами, но некоторое затруднение было в том, что ни один из них не изъявлял намерения взять ее в жены. О, им всем она нравилась, это не вызывало сомнений! Они ценили ее быстрый ум, находчивость, доброту, привлекательность, наконец. Но в то же время никто не замирал в ее присутствии, не лишался дара речи, созерцая ее красоту, не пытался слагать стихи и поэмы в ее честь.
Мужчины, пришла она к горестному заключению, интересуются больше теми женщинами, в ком чувствуют силу, кто умеет подавить их. Она же не из таких. Многие говорили, что просто обожают ее, потому что с ней всегда легко, она умеет понимать чужие мысли и чувства. Один из них, который, по мнению Дафны, мог бы стать хорошим мужем, как-то сказал:
- Черт возьми, Дафф, ты совсем не похожа на большинство женщин - какая-то прелестно нормальная.
Она могла бы посчитать это многообещающим комплиментом, если бы говоривший не отправился после этих слов на поиски куда-то запропастившейся белокурой красотки…
Дафна опустила глаза и заметила, что рука ее сжата в кулак, а подняв взор, обнаружила, что мать не сводит с нее глаз в ожидании ответа. Поскольку совсем недавно она уже издавала глубокий вздох, то больше делать этого не стала, а просто произнесла:
- Уверена, мама, что писания леди Уислдаун нисколько не уменьшат моих шансов обрести мужа.
- Но, Дафна, мы с тобой находимся в ожидании уже целых два года!
- А леди Уислдаун начала издавать свою газету всего три месяца назад, мама. Так что не следует бедняжку винить.
- Я - буду винить! - упрямо сказала мать.
Дафна вонзила ногти себе в ладонь, чтобы таким образом заглушить острое желание вступить в спор. Она понимала: мать старается стоять на страже ее интересов во имя любви к ней. И она любила мать и до того, как наступил ее брачный возраст, считала Вайолет самой лучшей из всех матерей. Та и сейчас, пожалуй, оставалась такой и только иногда - разговорами на матримониальную тему - вызывала у дочери некоторую досаду и раздражение. Но разве не оправдывало бедную Вайолет то, что кроме Дафны ей предстояло выдать замуж еще трех дочерей?
Мать прижала к груди хрупкую руку.
- Эта женщина бросает тень на твое происхождение, Дафна!
- Ничего подобного, мама, - спокойно ответила она. Нужно быть всегда спокойной и осторожной, Когда осмеливаешься возражать матери. - Там сказано, что, наоборот, в законности нашего происхождения не может быть никаких сомнений. Такое, согласись, говорится далеко не о каждой многодетной семье, особенно великосветской.
- Ей не следовало вообще писать об этом! - не успокаивалась, Вайолет.
- Но, мама, она же автор скандальной "Хроники". Ее работа в том и заключается.
- Неизвестно даже, существует ли она вообще в природе, эта леди Уислдаун! - проворчала мать. - Никогда не слышала такого имени. Конечно, она не из нашего круга. Приличная женщина никогда бы не позволила себе подобного.
- Именно из нашего, мама, - все так же спокойно и рассудительно отвечала Дафна, не отрываясь от вышивания и скрывая таким образом озорной блеск в глазах. - Иначе откуда бы ей знать столько подробностей нашей жизни. Не думаешь ведь ты, что она заглядывает по ночам в окна или прячется под мебелью?
- Мне перестает нравиться твой тон, Дафна, - сухо заявила мать.
Дочь ответила лучезарной улыбкой. Она хорошо знала эту фразу: мать произносила ее всякий раз, когда кто-то из детей побеждал ее в споре - пускай в самом пустяковом. Но так скучно сидеть за вышиванием - почему немного не поддразнить мать?
- Кстати, мама, я бы совсем не удивилась, узнав, что леди Уислдаун - одна из твоих добрых знакомых.
- Прикуси свой язычок, Дафна Бриджертон! Никто из моих друзей не опустится так низко.
- Согласна, - сдалась дочь. - Тогда это наверняка кто-то, кого мы хорошо знаем. Никто из посторонних не может быть в курсе таких подробностей, которые она публикует в своей газетенке.
- Кто бы она ни была, - решительно сказала Вайолет, - я не хочу иметь с ней никакого дела.
- Тогда лучше всего не покупать ее "Хронику", не правда ли? - простодушно заметила дочь.
- А что это изменит? Все равно все остальные покупают и будут покупать. И я окажусь в дурацком положении: они будут знать последние сплетни, а я нет.
Дафна не могла не согласиться с матерью, но сделала это молча: ее задор иссяк.
Великосветский Лондон почти уже привык за последние три месяца к газете леди Уислдаун, которая регулярно появлялась возле дверей аристократических домов по понедельникам, средам и субботам. Именно появлялась - потому что просто лежала там, и никто не требовал за нее деньги. Но в один прекрасный день в начале четвертого месяца "благосклонным читателям" объяснили, что теперь каждая "Хроника" будет стоить пять пенсов. Подумать только: целых пять пенсов за букет сплетен! Да, но зато каких сплетен - самых свежих.
Дафна искренне восхищалась смекалкой и проницательностью таинственной леди Уислдаун: как ловко та поддела на крючок своих читателей (точнее, читательниц) и как быстро она, по-видимому, разбогатеет!
Пока Вайолет, шагая по комнате, продолжала возмущаться этой выскочкой, Дафна успела пробежать глазами остальную часть скандальной "Хроники". Это была мешанина из светских новостей, оскорблений и комплиментов, вопросов и ответов. Что отличало газетенку от прежних изданий того же пошиба - это, пожалуй, то, что здесь не было места намекам и догадкам: все называлось своими именами, в том числе и сами имена. Никаких "лорд С." или "леди Ф]. Все прямо и недвусмысленно. Высшее общество было, конечно, шокировано, задето, но и заворожено и находилось в постоянном ожидании, какие еще "жареные" новости появятся в очередной понедельник или пятницу.
В этом свежем листке Дафна прочитала и о вчерашнем вечернем бале, на котором не могла побывать, потому что в доме праздновался день рождения ее младшей сестры Гиацинты, а семейные праздники всегда бывали у них большим событием. Поскольку же сестер и братьев было, как уже говорилось, восемь (и мать - девятая), дни рождения отмечались чуть ли не каждый месяц.
- Ты все-таки читаешь эту чушь! - упрекнула ее Вайолет.
Дафна подняла голову, не ощущая никаких угрызений совести.
- Сегодня все довольно интересно, - сказала она. - Описывается бал у Мидлторпов, на котором Сесил Тамбли разбил целую гору бокалов для шампанского.
- Правда? - стараясь, чтобы 8 голосе не прозвучало заинтересованности, переспросила Вайолет. - Ничего себе. Сколько звона…
- И осколков, - уточнила Дафна. - Здесь такие подробности! Кто что сказал и кому… Во что одеты…
- И, наверное, свое мнение по поводу каждого туалета? - не удержалась от нового вопроса Вайолет. Дафна усмехнулась.
- Ладно, мама. Я знаю, на что ты намекаешь: что миссис Фезерингтон жутко выглядит в своем лиловом?
На лице Вайолет мелькнула удовлетворенная улыбка, которую она тут же попыталась согнать, но это ей не удалось, и она улыбнулась еще шире.
- Хорошо, - сказала она, подходя к дочери и усаживаясь рядом. - Довольно спорить. Дай и мне посмотреть. Что там еще случилось? Не пропустили мы чего-нибудь важного?
- Не беспокойся, мама, - уверенным тоном ответила Дафна, - с таким репортером, как леди Уислдаун, мы ничего не пропустим. - Она снова заглянула в листок. - Как будто сами там побывали. Даже больше узнаем, чем если бы сами… Вот, слушай… - Она стала читать:
- "Худой, как мумия, молодой человек, известный ранее под именем графа Клайвдона, почтил наконец несчастный город Лондон своим присутствием - теперь, когда стал новоиспеченным герцогом Гастингсом". - Она умолкла, чтобы набрать воздуха, и продолжила:
- "Его светлость шесть лет провел за границей, и случайно ли совпадение, что вернулся он только после того, как старый герцог Гастингс отошел в мир иной?" - Дафна снова прекратила чтение и сказала с неодобрением:
- Она все-таки довольно груба и беспардонна в своих предположениях, эта леди Уислдаун. Ты права, мама. - И после паузы проговорила:
- Кажется, у нашего Энтони был в друзьях какой-то Клайвдон? Я не ошибаюсь?
- Да, да, он теперь и стал Гастингсом. Энтони учился с ним в Итоне и потом в Оксфорде. Они, по-моему, дружили одно время. - Вайолет наморщила лоб, вспоминая. - Насколько я знаю, этот юноша отличался дурным характером. Большой задира и шалопай. И всегда не в ладах со своим отцом. Но говорили, что с большими способностями. Особенно в этом… как ее… в математике. Чего не могу сказать о своих детях, - добавила она с тонкой улыбкой, говорящей о наличии у нее чувства юмора, о чем дочь прекрасно знала.
- Ну, ну, мама, - утешила ее Дафна. - Не переживай так сильно. Если бы девушек принимали в Оксфорд, я тоже была бы там не из последних. Правда, не по математике.
Вайолет фыркнула:
- Как же! Помню, мне приходилось проверять твои тетрадки, когда гувернантка болела. Сплошной кошмар!
- Зато как я знала историю! - Дафна в который уже раз заглянула в газету. - Положительно, меня заинтересовал этот тощий, как здесь написано, и трудный по характеру, как утверждаешь ты, субъект. Во всяком случае, что-то новое на нашем скучном небосклоне.
Вайолет бросила на нее настороженный взгляд.
- Он совершенно не подходит для молодой леди твоего возраста!
- Забавно, как вольно ты играешь моим возрастом, мама. С одной стороны, по твоему утверждению, я настолько молода, что не должна водиться с друзьями и одногодками Энтони, а с другой - проливаешь слезы по поводу того, что я уже вышла из возраста, когда выдают замуж.
- Дафна Бриджертон, мне не…
- …нравится твой тон, - подсказала Дафна. - Но ты все равно любишь меня. Верно, мама?
Мать рассмеялась и обняла Дафну за плечи.
- Ты заслуживаешь любви, моя дорогая. Дафна потерлась своей щекой о материнскую.
- Это проклятие всех матерей, я знаю. Они обязаны любить тех, кого породили, какими бы те ни были.
Вайолет вздохнула:
- Так тоже бывает. Но меня судьба пошалила. Надеюсь, однажды у тебя тоже появятся дети и ты…
- Тоже будешь их любить, как я вас, - договорила за нее Дафна и положила голову ей на плечо.
Ее мать, возможно, была излишне придирчива, а отец всегда больше интересовался собаками и охотой, нежели домашними и общественными делами, но родители были счастливы в браке, любили друг друга, детей, и в доме царили веселье и доброта.
- Я сделаю все, чтобы последовать твоему примеру, мама, - прошептала Дафна.
- Как приятно это слышать. - Глаза Вайолет заблестели от слез. - Других слов мне от тебя не надо.
Дафна накрутила прядь каштановых волос на палец и помолчала, ожидая, чтобы на смену сентиментальному настроению снова пришло шутливое.
- Да, я пойду по твоим стопам, - сказала она вскоре, - и не остановлюсь до тех пор, пока у меня не будет ровно восемь детей…