- Несчастный отец! - пожалел его сержант. -
Вот так любовь к отчизне душит
В тебе отцовскую любовь;
Как борются они - послушай! -
Но долгу жертвуя…
Послушай, папаша Тизон, если случайно найдешь рифму к слову "любовь", скажи мне. Сейчас что-то не удается ее подобрать.
- А ты, гражданин сержант, когда дочь придет повидаться со своей несчастной матерью, ведь та без нее уже просто погибает, пропусти ее.
- Приказ - закон! - ответил сержант (читатели, несомненно, узнали в нем нашего друга Лорена). - Тут и говорить нечего: когда придет твоя дочь, ее пропустят.
- Спасибо, храбрый фермопил, спасибо, - поблагодарил Тизон.
И он направился с докладом в Коммуну, бормоча:
- Ах, бедная жена, хоть бы ей посчастливилось!
- Послушай, сержант, - обратился к Лорену один из караульных, услышав эти слова и глядя вслед удалявшемуся Тизону, - а знаешь, это ведь трогает до глубины души.
- Что именно, гражданин Дево? - спросил Лорен.
- Ну, как же! - сказал сердобольный национальный гвардеец. - Видеть, как человек с суровым лицом и каменным сердцем, этот безжалостный страж королевы, уходит со слезами на глазах, радуясь, что его жена увидит дочь, и горюя, что он не увидит ее! Да, сержант, не раздумывая, можно сказать, все это очень печально…
- Да, печально, потому что он и не раздумывает, а просто уходит со слезами на глазах, как ты говоришь.
- А о чем бы он должен раздумывать?
- Хотя бы о том, что другая женщина, с которой он так безжалостно обращается, тоже три месяца не видела своего ребенка. Но это ее горе, о ней он не думает, его волнуют только свои беды и больше ничего. Конечно, эта женщина была королевой, - продолжал сержант насмешливо (смысл этого тона трудно было понять), - и никто не обязан выказывать королеве такое же уважение, как жене поденщика.
- Как бы то ни было, все это очень печально, - повторил Дево.
- Печально, но необходимо, - заметил Лорен. - Поэтому самое лучшее, как ты уже сказал, не думать…
И он принялся мурлыкать:
Вчера Нисетта,
Бледна, нежна,
Гулять в боскеты
Ушла одна.
В то время как Лорен был поглощен этой буколической песенкой, слева от поста вдруг послышался сильный шум: проклятия, угрозы и в то же время плач.
- Что случилось? - спросил Дево.
- Кажется, плачет ребенок, - прислушиваясь, ответил Лорен.
- Действительно, - сказал караульный, - бьют какого-то бедного малыша. Все-таки стоило бы сюда посылать только тех надзирателей, у кого нет детей.
- Ты будешь петь? - произнес какой-то пьяный и хриплый голос.
И, подавая пример, заорал:
Мадам Ве́то, ты грозишь,
Что зарежешь весь Париж…
- Нет, - послышался ответ ребенка, - я не стану петь!
- Ты будешь петь?
И пьяный опять завел свое:
Мадам Ве́то, ты грозишь…
- Нет, - отвечал ребенок, - нет, нет, нет!
- Ах ты негодное отродье! - прозвучал хриплый голос.
И в воздухе раздался свист ремня. Ребенок взвыл от боли.
- Черт возьми! - возмутился Лорен, - это же подлец Симон избивает маленького Капета.
Кое-кто из солдат караульной службы пожал плечами, двое или трое попытались улыбнуться. Дево поднялся и ушел.
- Я ведь говорил, - прошептал он, - что отцы никогда не должны были бы появляться здесь.
Вдруг небольшая дверь открылась и под ударами ремня своего стража королевский сын выбежал во двор; но едва успел он сделать несколько шагов, как сзади него упало что-то тяжелое, ударив его по ноге.
- А! - закричал ребенок.
Он споткнулся и упал на колено.
- Принеси мне колодку, чудовище, а не то я…
Ребенок поднялся и в знак отказа покачал головой.
- Ах так! - прорычал тот же голос. - Ну, подожди, ты сейчас увидишь!
И сапожник Симон высунул голову из чулана, словно дикий зверь из берлоги.
- Эй-эй! - прикрикнул Лорен, нахмурив брови. - Куда это мы так спешим, гражданин Симон?
- Хочу наказать этого волчонка, - сказал сапожник.
- За что его наказывать? - спросил Лорен.
- За что?
- Да.
- За то, что этот маленький негодяй не хочет ни петь, как следует настоящему патриоту, ни работать, как положено настоящему гражданину.
- Да тебе-то что до этого? - ответил Лорен. - Разве нация доверила тебе Капета для того, чтобы ты учил его петь?
- Ах, вот в чем дело! - произнес удивленный Симон. - Куда это ты суешь свой нос, сержант? Я тебя спрашиваю!
- Куда я сую свой нос? Я вмешиваюсь в то, что касается каждого человека, имеющего сердце. А честному человеку не пристало смотреть, как бьют ребенка.
- Подумаешь! Ведь это сын тирана.
- В первую очередь это ребенок, ребенок, не имеющий никакого отношения к преступлениям своего отца, невинный ребенок. Следовательно, его не за что наказывать.
- А я говорю, что его отдали мне для того, чтобы я делал с ним все что захочу. А я хочу, чтобы он пел песню "Мадам Вето", и он ее будет петь.
- Но пойми, несчастный, - сказал Лорен, - мадам Ве́то - это его мать. Ты бы хотел, чтобы твоего сына заставляли петь о том, что его отец - негодяй?
- Я? - завопил Симон. - Ах ты поганый аристократ!
- Обойдемся без оскорблений, - остановил его Лорен. - Я не Капет, но и меня никто бы не заставил петь силой.
- Я сдам тебя под арест, чертов бывший!
- Ты? - воскликнул Лорен. - Ты сдашь меня под арест? Попробуй арестовать хоть одного фермопила!
- Посмотрим. Хорошо смеется тот, кто смеется последним. А пока, Капет, подними мою колодку и иди дошивать башмак, или, тысяча чертей…
- А я тебе говорю, - произнес Лорен, делая шаг вперед, страшно побледнев и стиснув зубы, - что он не будет поднимать твою колодку, а я тебе говорю, что он не будет шить твои башмаки, слышишь ты, гнусный негодяй? Ах да, у тебя есть большая сабля, но я боюсь ее не больше, чем тебя. Попробуй только обнажить ее!
- А!.. Убивают! - завопил Симон, белея от бешенства.
В это время во двор вошли две женщины. У одной из них в руках был документ. Она обратилась к часовому.
- Сержант! - крикнул часовой. - Это дочь Тизона, она просит разрешения повидать свою мать.
- Пропусти, совет Тампля разрешил, - сказал Лорен, не оборачиваясь, так как боялся, чтобы Симон не воспользовался этим и не начал бить ребенка.
Часовой пропустил обеих женщин, но не успели они подняться и на четыре ступеньки по темной лестнице, как встретили Мориса Ленде, спускавшегося во двор.
Почти стемнело: во всяком случае, различить их лица было уже почти невозможно.
Морис остановил их.
- Кто вы, гражданки? - спросил он. - И что вам здесь нужно?
- Я Элоиза Тизон, - ответила одна из женщин. - Я получила разрешение повидаться со своей матерью и иду к ней.
- Да, - возразил Морис. - Но разрешение дано только тебе одной, гражданка.
- Я привела с собой подругу, чтобы не быть одной среди солдат.
- Хорошо, но твоя подруга наверх не пойдет.
- Как будет угодно, гражданин, - сказала Элоиза Тизон, сжав пальцы подруги, а та словно вросла в стену и, казалось, была удивлена и испугана.
- Граждане часовые, - подняв голову, крикнул Морис, обращаясь к часовым, стоявшим на площадках каждого этажа. - Пропустите гражданку Тизон; однако ее подруге вход не разрешен. Она будет ждать на лестнице, проследите за этим.
- Да, гражданин, - ответили часовые.
- Поднимайтесь же, - разрешил Морис.
Женщины прошли.
Что касается Мориса, то, перепрыгнув одним махом четыре или пять ступенек, которые ему оставалось преодолеть, он вбежал во двор.
- Что тут случилось? - спросил он караульных. - Кто шумел? Крики ребенка были слышны даже в передней у арестантов.
Симон привык к манерам солдат муниципальной гвардии; увидев Мориса, он подумал, что тот идет к нему на помощь, и ответил:
- Этот предатель, этот аристократ, этот бывший мешает мне вздуть Капета.
И он показал рукой на Лорена.
- Да, черт возьми, мешаю, - сказал Лорен, обнажая свой клинок, - и если ты еще раз назовешь меня бывшим, аристократом или предателем, я разрублю тебя пополам.
- Убивают! Охрана, на помощь! - завопил Симон.
- Это я здесь охрана, - ответил Лорен, - и не зови меня, потому что, если я подойду, то уничтожу тебя.
- Ко мне, гражданин муниципал, ко мне! - воскликнул Симон, который на сей раз почувствовал серьезную угрозу со стороны Лорена.
- Сержант прав, - холодно произнес Морис, на чью помощь надеялся Симон, - ты позоришь нацию, подлец, ты избиваешь ребенка.
- Знаешь, почему он его бьет, Морис? Потому что ребенок не хочет петь "Мадам Вето", потому что сын не хочет оскорблять свою мать.
- Негодяй! - сказал Морис.
- И ты тоже? - удивился Симон. - Значит, я окружен предателями?
- Ах ты мерзавец! - произнес Морис, хватая Симона за горло и вырывая у него из рук ремень. - Ну-ка попробуй докажи, что Морис Ленде - предатель.
И он изо всей силы ударил сапожника по спине.
- Спасибо, сударь, - сказал ребенок, стоически наблюдавший эту сцену. - Только потом он будет мстить мне за это.
- Иди, Капет, - ответил Лорен. - Иди, дитя мое; если он опять будет тебя бить, зови на помощь, и мы накажем этого палача. Ну, маленький Капет, возвращайся в башню.
- Почему вы называете меня Капет, вы ведь меня защищаете? - спросил ребенок. - Вы же прекрасно знаете, что Капет - это не мое имя.
- Не твое имя? - переспросил Лорен. - Как же тебя зовут?
- Меня зовут Людовик Шарль де Бурбон. Капет - это фамилия одного из моих предков. Я знаю историю Франции: меня учил отец.
- И ты хочешь сделать сапожника из ребенка, которого сам король учил истории Франции? - воскликнул Лорен. - Ничего себе!
- Будь спокоен, - сказал Морис ребенку. - Обо всем этом я доложу.
- И я тоже, - подхватил Симон. - Кроме всего прочего, я доложу, что вы вместо одной женщины, имевшей право войти в башню, пропустили двух.
В это время из башни действительно вышли две женщины. Морис подбежал к ним.
- Ну как, гражданка, - обратился он к той, что стояла ближе к нему. - Ты видела свою мать?
И тут же Элоиза Тизон встала между ним и своей подругой.
- Да, гражданин, спасибо, - ответила она.
Морису хотелось рассмотреть подругу девушки или хотя бы услышать ее голос. Но она была закутана в длинную накидку и, казалось, решила не произносить ни слова. Ему даже показалось, что она дрожит.
Этот ее страх вызвал у него подозрения.
Он поспешно поднялся в башню и, войдя в первую комнату, через стеклянную дверь увидел, как королева что-то прятала в карман.
"Записка, - решил он. - М-да, неужели меня одурачили?"
Он подозвал своего товарища.
- Гражданин Агрикола, - сказал он. - Войди к Марии Антуанетте и не своди с нее глаз.
- Ого! - ответил муниципальный гвардеец. - А что?..
- Я тебе говорю, иди и не теряй ни минуты, ни секунды.
Гвардеец вошел к королеве.
- Позови тетку Тизон, - приказал Морис другому гвардейцу.
Спустя пять минут вошла сияющая тетка Тизон.
- Я повидалась с дочерью, - сказала она.
- Где это было? - спросил Морис.
- Здесь же, в этой передней.
- Прекрасно, а твоя дочь не просила повидаться с Австриячкой?
- Нет.
- И не заходила к ней?
- Нет.
- А когда ты разговаривала с дочерью, из комнаты арестанток никто не выходил?
- Откуда я знаю? Я смотрела только на свою дочь, которую не видела уже три месяца.
- Вспомни хорошенько.
- Ах да, кажется, вспомнила.
- Что?
- Выходила молодая девушка.
- Мария Тереза?
- Да.
- Она разговаривала с твоей дочерью?
- Нет.
- Твоя дочь ничего ей не передавала?
- Нет.
- Она ничего не роняла на пол?
- Моя дочь?
- Нет, дочь Марии Антуанетты?
- Да, она подняла свой носовой платок.
- Ах, несчастная! - воскликнул Морис. Он бросился к колоколу и с силой дернул веревку.
Это был набатный колокол.
XI
ЗАПИСКА
В башню поспешно поднялись еще два муниципальных гвардейца; их сопровождали караульные с поста.
Двери были закрыты; часовые тщательно следили за выходом из каждой комнаты.
- Что вам угодно, сударь? - спросила королева вошедшего Мориса. - Я уже собиралась лечь в постель, когда, пять минут назад, гражданин гвардеец (королева указала на Агриколу) вдруг ворвался в комнату, ничего не объяснив.
- Сударыня, - ответил Морис, кланяясь, - это не ему нужно что-то от вас, а мне.
- Вам, сударь? - удивилась Мария Антуанетта, глядя на Мориса, чье обращение с заключенными внушало ей некоторую признательность. - И что же вам угодно?
- Угодно, чтобы вы отдали мне записку, которую спрятали только что, когда я входил.
Обе принцессы вздрогнули. Королева сильно побледнела.
- Вы, сударь, ошибаетесь. Я ничего не прятала, - возразила она.
- Лжешь, Австриячка! - воскликнул Агрикола.
Морис быстро положил руку на его плечо.
- Минуточку, дорогой мой товарищ, - сказал он, - позволь-ка мне поговорить с гражданкой. Ведь я немного прокурор.
- Ну, давай, только не церемонься с ней, черт возьми!
- Вы спрятали записку, гражданка, - строго произнес Морис, - вы должны отдать ее нам.
- Какую записку?
- Ту, которую принесла вам девица Тизон, а гражданка ваша дочь (Морис указал на юную принцессу) подобрала с пола вместе с носовым платком.
Три женщины в ужасе переглянулись.
- Но, сударь, это уже больше чем тиранство, - сказала королева. - Мы ведь женщины!
- Не будем путать, - твердо продолжал Морис, - мы не судьи и не палачи. Мы надзиратели, то есть ваши сограждане, и нам поручено вас охранять. Нами получен приказ, и нарушить его - значит совершить измену. Прошу вас, гражданка, отдайте мне спрятанную вами записку.
- Господа, - надменно произнесла королева, - поскольку вы надзиратели, то ищите и, как это водится, лишите нас сна этой ночью.
- Боже упаси нас поднять руку на женщин. Сейчас я сообщу обо всем в Коммуну, и мы будем ждать указаний оттуда. Только, пожалуйста, не ложитесь в постели, спите в креслах, а мы будем вас охранять… И если понадобится, то опять начнутся обыски.
- В чем дело? - спросила тетка Тизон, просунув в дверь растерянное лицо.
- Похоже, гражданка, что ты имеешь отношение к измене. Придется навсегда лишить тебя возможности видеться с дочерью.
- Видеться с моей дочерью?.. Да что ты такое говоришь, гражданин? - возмутилась тетка Тизон; она все еще не могла понять, почему ей запретят видеться с дочерью.
- Я говорю, что твоя дочь приходила сюда не для того чтобы увидеться с тобой, а для того чтобы передать письмо гражданке Капет, и что она сюда больше не придет.
- Но, если она не будет приходить, то я не смогу ее видеть, ведь нам запрещено выходить?..
- На этот раз тебе некого винить, ты сама виновата во всем, - сказал Морис.
- О! - завопила бедная мать. - Я не виновата! Да что ты такое говоришь, в чем я виновата? Ведь ничего не было, ручаюсь за это. О! Если бы я предполагала, что может что-нибудь случиться! Горе тебе, Антуанетта, ты дорого мне заплатишь!
И до крайности разъяренная женщина погрозила королеве кулаком.
- Никому не угрожай, - сказал Морис, - мягкостью ты скорее добьешься того, чего мы хотим. Ты женщина; гражданка Антуанетта тоже женщина и мать, поэтому она должна сжалиться над матерью. Завтра твою дочь арестуют, завтра же она будет заключена в тюрьму… Потом, если что-нибудь обнаружится - а ты хорошо знаешь, что когда очень хотят, то всегда находят, - она и ее подруга погибнут.
Тетка Тизон, слушавшая Мориса с возрастающим ужасом, обратила к королеве полубезумный взгляд.
- Ты слышишь, Антуанетта?.. Моя дочь?.. Это ты погубишь мою дочь!
Казалось, что и королева пришла в ужас, но не от угрозы, которой горели глаза тюремщицы, а от отчаяния, которое она видела в этом взгляде.
- Подойдите, госпожа Тизон, мне нужно с вами поговорить, - сказала она.
- Ну, хватит! Никаких уговоров! - воскликнул коллега Мориса. - Это уже слишком, черт возьми! При нас, только при нас!
- Оставь их в покое, Агрикола, - прошептал Морис ему на ухо. - Любым способом нужно узнать истину.
- Ты прав, гражданин Морис, но…
- Зайдем за стеклянную дверь, гражданин Агрикола, и, если ты мне доверяешь, повернемся спиной; я уверен, что та, для которой мы делаем это снисхождение, не заставит нас в этом раскаяться.
Эти слова были сказаны так, чтобы королева их услышала. Она бросила в сторону молодого человека благодарный взгляд. Морис беззаботно отвернулся и зашел за дверь. За ним последовал Агрикола.
- Ты видишь эту женщину, - сказал Морис. - Как королева - это великая преступница, как женщина - это благородная и великая душа. Хорошо, что мы разбиваем короны: несчастье облагораживает.
- Черт возьми! Как ты хорошо говоришь, гражданин Морис! Мне нравится тебя слушать, тебя и твоего друга Лорена. То, что ты сейчас сказал - это тоже стихи?
Морис улыбнулся.
Во время этого разговора по другую сторону стеклянной двери происходила сцена, которую предвидел Морис.