Роберт поморщился от боли, хотя впервые после их возвращения из Беркшира эта боль не имела отношения к его ноге. Это была цена, которую он платил за то блаженство, которое испытал в объятиях Деборы в первые несколько дней их пребывания в Лондоне. Роберт привык, что самую сильную боль причиняет нога. Привык к жуткому ощущению оттого, что просыпаешься с нестерпимым желанием сбросить с нее тяжесть одеяла и уже в следующий момент вспоминаешь, что нога, причинявшая такую чудовищную боль, осталась гнить в земле Испании.
Но та боль, которая заставила его в ярости вскочить с кровать, не была физической. Это была ревность. Жгучая первобытная ревность. Он чувствовал ее уколы каждый раз, когда кто-то из товарищей поздравлял его с женитьбой и одобрительным взглядом окидывал его прелестную молодую жену. Потому что она и в самом деле прелестна. За две недели, проведенные в деревне, Дебора немного поправилась, ее кожа приобрела здоровое сияние, которого ей недоставало, когда Роберт впервые увидел ее. На щеках заиграл румянец.
Он каменел, видя, как вспыхивают ее глаза, когда его приятели офицеры делают ей комплименты. Как она опускает голову и робко из-под ресниц смотрит на мужчин, которых он считает своими друзьями, и стыдливо краснеет под их откровенно похотливыми взглядами. Неужели он должен терпеть эту боль за то, что она получает удовольствие в супружеской постели! Как бы ему хотелось стать настолько грубым, чтобы близость с ним заставила ее содрогаться от ужаса при одной мысли о мужчине. Он думал, что плотские наслаждения это единственное, что он может дать ей взамен всего того, что дала ему она. О, как же он ошибся! Теперь, когда он разбудил эту сторону ее натуры, ничто уже не могло ее остановить.
Дебора, должно быть, услышала его шаги в спальне. Она подняла глаза от письма, и ее лицо озабоченно нахмурилось. От Роберта не ускользнуло, что она быстро сунула недописанное письмо в ящик стола.
Он вдруг почувствовал себя страшно усталым и прислонился к дверному косяку. Что должен делать мужчина в такой ситуации? Потребовать, чтобы она рассказала, кому писала письмо? Запретить ей общаться с другими мужчинами?
А почему это вообще должно его волновать? Роберт склонился над буфетом, уставленным бутылками. Он женился, понимая, что ни одна женщина не сможет его терпеть. Дебора хотя бы попыталась, это приходилось признать. Но когда они вернулись сюда… Конечно, она предпочла бы общество полноценного красивого мужчины, готового окружить ее льстивой трескотней, на которую так падки все женщины.
Когда Роберт плюхнулся на диван с большим стаканом бренди в руке, Дебора нахмурилась:
– У вас опять болит нога?
– Нет, – бросил он, одним глотком опустошив стакан до половины.
Ощутив на себе сердитый взгляд мужа, Дебора решила, что он считает ее виноватой в своем желании напиться. Внезапно ей пришло в голову, что будет лучше, если она сама съездит к Сюзанне. Сунув руку в ящик, она достала письмо и сунула его в свою сумочку. Ей не хотелось, чтобы оно осталось здесь и попалось на глаза Роберту.
– Куда вы идете? – спросил Роберт, когда она взялась за ручку двери.
Видя его плохое настроение, Дебора не хотела делать ему еще больнее, упоминая женщину, на которой он хотел жениться.
– Навестить подругу, – ответила она, торопливо исчезая за дверью.
Подругу. Он залпом допил остаток вина и бросил пустой стакан на диван.
Если бы он был полноценным мужчиной, то мог бы сорвать ее коварные планы, вызвавшись ее сопровождать. А возможно, даже проследил бы за ней. Но какой от этого прок? Если бы ему удалось предотвратить ее измену сейчас, он бы только отсрочил неизбежное. Женщины лживые существа. В них нет постоянства. Роберт всегда это знал.
Но, черт возьми, почему ему так больно думать, что Дебора ничем не отличается от других?
Дебора отправила лакея найти ей кеб. Ей казалось, что будет лучше самой заехать за Сюзанной, чем если она явится в Уолтон-Хаус, рискуя столкнуться с Робертом. Потом они поедут на лодочную станцию и присоединятся к остальным участникам пикника.
– Сегодня вы выглядите особенно мило, – низким голосом заметил Роберт, когда она завязывала ленты своей новой соломенной шляпки игривым бантом.
– В самом деле? Спасибо! – Деборе стало до смешного приятно от этого комплимента. Муж так редко делал их, и оттого они казались особенно драгоценными. К тому же она знала, что, если он что-то говорил, он так и думал, не то что другие мужчины, привыкшие рассыпать комплименты просто по привычке.
– Вы задумали что-то особенное?
– Я еду на пикник с миссис Сэмюэльс и друзьями ее мужа. Мы поплывем по реке и сделаем остановку на ланч.
– Сегодня прекрасная погода для этого, – взглянув в окно, сказал Роберт. – Пожалуй, мне стоит поехать с вами.
Он заметил, как у Деборы перехватило дыхание, когда он заявил о своем намерении. Решено. Да, черт возьми, он поедет с ней и выяснит, кто из этих так называемых друзей крутится возле ее юбки.
– Прогулка в компании приятелей Сэмми – это как раз то, что нужно, чтобы рассеять мою хандру.
У Деборы упало сердце. Но пока она отчаянно пыталась найти способ деликатно объяснить, что ему лучше не ехать из-за Сюзанны, капитан повернулся кругом и коротко бросил:
– Пойду возьму шляпу.
К нему с озабоченным лицом подскочил Линии.
– Должен ли я…
– Нет! Тебе незачем со мной тащиться, – фыркнул Роберт. – Сегодня ты свободен. Я буду среди друзей.
Он не хотел, чтобы Линии узнал, что задумала его жена.
– Ну, если вы так считаете… – Линии с сомнением взглянул на Дебору.
Дебора утвердительно кивнула, когда ее муж скрылся в своей комнате, чтобы взять шляпу и новую трость из резной слоновой кости с серебряным набалдашником.
– Это, чтобы садиться и вылезать из лодки, – объяснил он. – Говорю тебе, Линии, ты мне не понадобишься. Даже если я оступлюсь и упаду в воду, там будет полдюжины крепких молодых ребят, готовых прийти мне на помощь.
Дебора вдруг поняла, почему миссис Сэмюэльс полагала, что он не поедет на эту прогулку. Почему она никак не могла запомнить, что ее муж не в лучшей физической форме?
Только когда они сели в кеб, она смущенно призналась, что собирается взять с собой Сюзанну.
Роберт ничего не ответил, но по тому, как сжались его губы, она могла бы сказать, что его не обрадовала предстоящая встреча с женщиной, которую он любил и потерял.
– Я зайду, чтобы засвидетельствовать свое почтение вашей матушке, – сказал он, когда кеб остановился возле их дома. – С моей стороны большое упущение, что я не сделал этого раньше.
– Я уверена, что она отнесется к этому с пониманием, – сочувственно откликнулась Дебора, заметив, как он нахмурился.
Ее мать очень жалела капитана, когда Сюзанна увлеклась Перси Лэмптоном.
– Она могла бы сама заехать к нам, – заметил он, вылезая из кеба. – Надеюсь, вы не сказали ей что-нибудь такое, что дало ей повод подозревать, что ей будут не рады?
Дебора с возмущением отшатнулась.
– Конечно нет! Если вам интересно… – она сделала глубокий вдох, собираясь с силами, – Сюзанна очень тяжело переживает охлаждение Перси Лэмптона. Она почти никуда не выезжает, а если и выезжает, то сразу же киснет. Моя мать не хочет оставлять ее дома одну.
Капитан Фоули поморщился.
– Полагаю, мисс Халу орт должна радоваться, что избавилась от этого мерзавца.
– Увы, это не так. Я думаю, она…
Она не могла сказать мужу, что Сюзанна влюблена в его злейшего врага. Их соперничество и без того доставило ему много проблем.
Пока Роберт обменивался любезностями с ее матерью, Дебора старательно продолжала улыбаться. Она чувствовала себя виноватой, что поставила его в такое затруднительное положение. Он определенно чувствовал себя неловко, сидя в кебе с двумя женщинами: с той, которую любил, и с той, на которой был женат. Сердце Деборы сочувственно сжалось.
К тому времени, когда они приехали на пристань, Деборе стало совершенно ясно, что муж овладел своими эмоциями и, спрессовав их в тяжелую, как камень, обиду, направил ее прямиком на нее. А потом на молодых офицеров, осмелившихся флиртовать с Сюзанной.
Дебора не знала, куда деваться от колючих пронзительных взглядов, которые он время от времени бросал в ее сторону. Да она и не пыталась. Она чувствовала, что заслужила его презрение за то, что поставила его в такое унизительное положение. Когда двое крепких здоровых товарищей капитана посадили его в лодку с такой же нежной заботой, с какой обращались с дамами, ей хотелось отвернуться и заплакать.
Сюзанна уселась на скамью напротив него и раскрыла зонтик, совершенно не замечая, какую боль Роберт испытывал каждый раз, когда ее губы изгибались в улыбке при взгляде на открытые сильные руки одного из гребцов. Он с хмурым видом отвергал любые попытки остальных вовлечь его в свои забавы, и Дебора чувствовала болезненные уколы совести.
Долгожданное облегчение наступило только тогда, когда они отвезли Сюзанну домой и его мучения закончились. Дебора ничуть не удивилась, что по дороге в Уолтон-Хаус муж не произнес ни единого слова. Его измученный вид говорил сам за себя. Скрыв от Роберта свои планы помочь Сюзанне пережить ее сердечную драму, она причинила боль ему. Она заставила его смотреть, как Сюзанна постепенно оживает и расцветает от льстивых слов ее новых поклонников, в то время как на него она не взглянула ни разу.
Войдя в дом, он с излишней силой хлопнул дверью их комнаты и, подойдя к тому месту, где Дебора остановилась, чтобы снять шляпку, схватил ее за плечо и резко повернул к себе.
– Вы моя жена, черт побери! – рявкнул он.
О да, она это знала. Как и то, что он очень хотел, чтобы это было не так. Особенно сегодня, когда он целый день мог сравнивать то, что он хотел, с тем, что получил. На глаза Деборы навернулись слезы, хотя она понимала, что меньше всего ему нужно ее сочувствие. Однако, как только она открыла рот, чтобы высказать ему свое искреннее сожаление в том, что устроила ему сегодня такой ад, Роберт вдруг припал к ее губам поцелуем, в который вложил всю злость от своей потери.
Несмотря на то что Дебора понимала причину его несдержанности, она попыталась уклониться от его решительной атаки. Она задыхалась, голова начала кружиться.
Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что она сопротивляется, но как только он это понял, то сразу же отпрянул назад и уставился на нее с неприязнью, которая копилась в нем в течение всего этого дня.
– О, Роберт, – сдавленно произнесла Дебора и подняла руку к его щеке.
Он перехватил ее раньше, чем она успела коснуться рубцеватой кожи, и сжал запястье с такой силой, что ей стало больно.
И прежде чем она успел понять, что происходит, муж потащил ее в спальню и опрокинул на кровать.
Когда он стал ее целовать с такой страстью, какой не проявлял даже в Довкоте, у Деборы заныло сердце.
Но потом Роберт закрыл глаза, задрал ее юбки и, уткнувшись лицом в ее шею, стянул свои бриджи. А когда он без предисловий вошел в нее, у него вырвался стон, напомнивший Деборе о том, что им двигала не страсть, а боль. Боль, причиной которой была Сюзанна. И даже если он находил утешение в ее теле, не она была той, кто возносил его к вершине.
Чувствуя, как ее грудь содрогается от беззвучных рыданий, Дебора сделала то единственное, что могла сделать для него. Она обвила руками шею мужа, обхватила его ногами за талию и позволила излить в нее всю свою печаль и страдание, принимая их с отчаянием и обреченностью. Но, даже сознавая, что он просто использует ее, Дебора не смогла запретить своему телу ответить на его безумный порыв. Желание мгновенно достигло предела, и в ту секунду, когда Роберт содрогнулся в агонии, из глаз Деборы хлынул неудержимый поток слез, которые, скользнув по щекам, стекали в волосы.
– Я не стану извиняться, – хрипло шепнул он ей на ухо. – Мне плевать, что я сделал вам больно.
– Я понимаю, – прошептала она и, разжав руки, уронила их на постель. – Но мне не больно.
– Нет? Значит, вам понравилось, верно? – Он приподнялся и посмотрел на нее с выражением жгучего презрения. – Вам нравится, когда с вами обращаются грубо, как с дешевой шлюхой. Вы и есть шлюха.
Роберт сполз с нее и, перевернувшись на спину, закрыл лицо рукой, как будто не мог выносить ее вида.
Дебора почувствовала, что часть ее души умерла. Разве не он всегда уверял ее, что ему нравится, когда она отвечает на его страсть не меньшей страстью? А теперь он говорит ей такие вещи. И было слишком поздно пытаться объяснить, что она ничего не могла с собой поделать. А если бы после всего, что произошло, она сказала, что любит его, Роберт стал бы думать, что она просто ищет способ оправдать свое поведение.
Он воспользовался любовью, которую она так откровенно и искренне предлагала ему, и извратил ее. Он превратил ее в нечто грязное, отвратительное и бросил ей в лицо. Дебора соскользнула с кровати и выбежала из спальни.
Но этого оказалось недостаточно. Она не могла оставаться с ним под одной крышей… ни секунды дольше.
Схватив свою шляпку со столика у двери, она тихо вышла на улицу и в нерешительности остановилась на ступеньках. Выехавший из-за угла кеб остановился за три дома от нее, чтобы высадить пассажиров.
Дебора торопливо пошла по мостовой, намереваясь отправиться в единственное место, где могла найти приют.
– Вы могли бы отвезти меня на Халф-Мун-стрит? – спросила она кучера.
Ей нужно было повидаться с матерью.
Смешно устраивать бал, чтобы отпраздновать свадьбу двух людей, которые практически не разговаривают друг с другом, думала Дебора десять дней спустя. Бледная и дрожащая, она стояла рядом с напряженным молчаливым мужем, приветствуя прибывающих гостей.
Хотя, похоже, только леди Уолтон заметила, что с ними что-то неладно. За обедом, который предшествовал балу, графиня бросила взгляд на их хмурые лица и, наклонившись к Деборе, шепнула ей:
– Первые несколько недель брака сплошной кошмар, верно? Но когда все эти глупости останутся позади, я уверена, что вы будете счастливы, как мы с Чарльзом.
Дебора в этом сильно сомневалась. Да, она, конечно, видела, что, несмотря на свои в высшей степени чопорные манеры, граф Уолтон очень любит свою жену. Это проявлялось во множестве деталей. В легком прикосновении руки графа к ее талии, когда он сопровождал жену, во взглядах и улыбках, которыми они обменивались, говоря о чем-то своем.
Роберт никогда не улыбался Деборе. А после того злополучного пикника и последовавшей за ним сцены он больше не прикасался к ней. Он высказал свое презрение к ней в такой форме, что она навсегда потеряла надежду, что в один прекрасный день он сможет ее полюбить.
Однажды он даже поспорил с братом по поводу этого бала. Несмотря на то что его давали в честь их свадьбы, Роберт не видел причины, которая могла бы заставить его танцевать.
– Неужели ты думаешь, что мне хочется выставлять себя на посмешище, ковыляя по скользкому паркету, пока гости под шумок заключают пари, как долго я продержусь, прежде чем упаду? – язвительно заметил он.
Деборе захотелось лечь и умереть. Если бы он женился на Сюзанне, то не стал бы возражать. Она помнила, как капитан таскался за ней с одного бала на другой, умоляя ее потанцевать с ним. И не похоже, чтобы его волновало, что скажут или подумают гости лорда Ленсборо, когда она в конце концов сдалась.
– Почему бы вам не открыть бал вальсом? – предложила Элоиза. – Вместо всех этих действительно длинных и сложных английских танцев?
– Это не совсем традиционное начало для бала, но я думаю, вальс вполне подойдет, – ответил граф, очевидно гордясь удачным предложением жены.
Роберт немного успокоился и, воткнув нож в мясо, пробурчал:
– Ладно, я станцую с женой часть вальса, но на этом все.
Ради Сюзанны он согласился бы ходить по горячим углям, а со своей презренной, невзрачной женой не хотел танцевать даже один спокойный вальс.
А ведь вальс требовал, чтобы она держала его левую руку – искусственную руку, одна мысль о которой заставляла Сюзанну стонать от отвращения.
Дебора бросила печальный взгляд поверх левого плеча мужа, когда музыканты взяли первый аккорд, и вспомнила, как недовольно Роберт дернул подбородком, когда Линии помогал ему привязать протез, прежде чем надеть на него рубашку. Он напомнил ей рыцаря, которого готовил к битве его верный оруженосец. Дебора почувствовала, что могла бы с гордостью держать эту руку, демонстрируя всему миру, что между ними никогда не может произойти ничего плохого, если бы только муж не проявлял такого нежелания держать ее в своих объятиях.
Роберт почувствовал, как на лбу выступили капли пота. Проклятье! Возможно, ему было бы легче выдержать все эти английские танцы и, превозмогая боль, скакать на своей деревянной ноге. Потому что ничто не могло быть хуже, чем на глазах стольких людей топтаться по паркету с женщиной, на лице которой застыла гримаса отвращения. Но разве он мог винить ее? То, что они делали, походило больше не на танец, а на осторожную ходьбу под музыку. Когда-то давным-давно Роберт с наслаждением кружил своих партнерш в вихре танца, увлекая их в угол зала, чтобы воспользоваться возможностью прижать к себе красивую женщину чуть ближе, чем позволял этикет. Теперь он мучился страхом наткнуться на какое-нибудь препятствие, которое потребует от него сделать что-то более сложное, чем базовые шаги танца. К счастью, после нескольких тактов этого мучительного напряжения к ним присоединились граф с Элоизой. За ним последовал Ленсборо со своей женой, и вскоре вокруг них закружилось множество пар, и Роберт, почувствовав, что может спокойно покинуть танцевальную залу, направился прямиком к соседней открытой двери.
– Слава богу, это закончилось, – сказал он, выпуская руку Деборы.
– Полагаю, остальное время вы проведете возле карточного стола? – сухо спросила она, когда он опустился на стул. С того дня, когда они ездили на пикник, это стало для него привычным поведением на тех немногих приемах, которые они посещали вместе. Капитан привозил жену, представлял ее друзьям, а потом, бросив ее на их попечение, уходил наблюдать за игрой.
Поднявшись на ноги, Роберт отвесил исполненный ледяной вежливости поклон и удалился, оставив ее совершенно одну. В другие дни это было простительно, но сегодня, когда предполагалось, что они празднуют свою свадьбу, он мог бы не так откровенно демонстрировать, что сожалеет об этом.
Неужели он намеренно старается унизить ее?
Дебора расправила плечи, подняла голову и снова прошла в бальную залу. Она не позволит, чтобы кто-нибудь заметил ее печаль. Не даст никому повода жалеть ее.
Так она себя и вела, делая вид, что счастлива танцевать с другими джентльменами и вовсе не расстроена тем, что супруг публично сторонится ее. Вскоре все ее танцы оказались расписаны между товарищами Роберта, которые шутливо сочувствовали Деборе, сокрушаясь, что свадебные оковы приковали ее к такому зануде, как ее муж. И даже пара высокопоставленных приятелей графа, которые не удостоили бы ее даже кивком, когда она была мисс Гиллис, сочли уместным уделить ей внимание теперь, на ее собственном балу.