Вождь указал гостю на медвежью шкуру, разложенную прямо на полу. Появившаяся из темного угла женщина бросила в очаг охапку хворосту, и огонь весело рванулся вверх, к дыре, проделанной в крыше дома. Жиль едва успел заметить изящный профиль женщины, как она снова отступила в тень, но Корнплэнтер властным жестом подозвал ее, что-то сказал, и бретонец вдруг увидел, как в темных озерах глаз индианки заиграли зеркальные блики, предвестники слез. Она опустилась на колени возле гостя и продолжала смотреть на Жиля большими влажными глазами; испуг в них вскоре сменился тревогой. Женщина что-то прошептала, и Корнплэнтер ответил ей неожиданно ласково. Тогда она, проворно поднявшись, взяла вождя за руку, жестом, исполненным изящества и нежности, прижала его ладонь к своей щеке, а потом, повернувшись спиной к гостю, вновь исчезла.
- С тех пор как Ситапаноки отправилась к предкам, Наэна заменила Тиканти мать. Она любит его как собственное дитя, - спокойно говорил индеец. - Она сказала, что действительно мальчик на тебя похож, но ей не перенести, если ребенка заберет чужестранец. И я, как ты, верно, понял, ее успокоил.
- Понял, тем более что я знаю ваш язык… но ты напрасно это сделал. Зачем вообще мне было приближаться к твоим кострам, если я не собирался забрать сына?
На полных губах вождя ирокезов мелькнула и погасла улыбка - Жиль отлично понял ее значение. Если бы волки умели улыбаться, они делали бы это точно так же.
- Значит, я правильно догадался. Но давай поговорим об этом попозже. Сначала я хочу кое-что о тебе узнать. Кто ты такой? Видно, что не из этих мест. Однако, мне кажется, мы уже когда-то виделись…
- Правильно, ты видел меня в лагере Сагоеваты. Ты пришел туда, чтобы убедить его присоединиться к твоим воинам для похода на поселенцев Скоари, ты все же уничтожил их всех до единого и без помощи Сагоеваты…
Корнплэнтер с крайним презрением плюнул на землю.
- Сагоевата - трус, хоть и любит рядиться в красное. За его хваленой мудростью скрывается страх перед сражениями, а воины его племени вечно пребывают в праздности.
- А разве твои не сеют маис, если я правильно перевожу имя, которое ты носишь?
- Маис растят женщины, - с достоинством поправил его Корнплэнтер, - а урожаи у нас такие большие, потому что женщины проворны. Но на оружии моих воинов никогда не сохнет кровь.
Теперь я тебя вспомнил. Ты тот самый пленник, что бежал от Сагоеваты, выкрав его жену…
- Да, тот самый, только все было не так, и ты сам это знаешь: я не крал Ситапаноки, а всего лишь унес ее тело, бессильное, одурманенное предателем-лекарем Медвежьей Мордой, твоим союзником. И забрал я Ситапаноки, перевернув каноэ, в котором твои смелые воины торопились доставить ее к тебе.
Властное лицо вождя ирокезов исказилось от гнева, и Турнемину показалось, что перед ним ядовитая змея, принявшая боевую стойку. Впечатление усилил ставший вдруг шипящим голос Корнплэнтера:
- Тогда-то ты и овладел ею силой?
Турнемин в ответ лишь презрительно передернул плечами.
- С какой стати? Ситапаноки не из тех, кого можно взять силой. Такие женщины скорее умирают, чем подчиняются воле, идущей вразрез с их собственными желаниями. К тебе же она попала живой и здоровой, разве нет? Пришла сама, как раньше по собственной воле принадлежала мне. Я любил ее… страстно, и она меня любила…
- Почему же в таком случае, - резко спросил Корнплэнтер, - она предпочла меня, ведь Великий вождь белых велел доставить ее Сагоевате?
В голосе вождя звучала насмешка, но она ничуть не гасила откровенной ненависти.
- А что она сама сказала тебе, когда пришла? - задал в свою очередь вопрос шевалье.
- Что была пленницей у Великого вождя бледнолицых и ее хотели вернуть мужу, но что она сама выбрала меня, потому что желала принадлежать величайшему из воинов шести племен.
Куда же подевалась ее большая любовь, о которой ты мне здесь рассказывал?
Жиль ответил не сразу. Он понимал, что задето мужское самолюбие вождя, а потому он рискует потерять сына, как когда-то потерял его мать.
Как объяснить Корнплэнтеру, не оскорбив его, что красавица индианка предпочла его мужу, потому что не хотела, чтобы пролилась кровь? Ситапаноки пожертвовала собой, поскольку жить той жизнью, которой она хотела бы, с Жилем она не могла, а благородный Сагоевата - ей было известно - смирится с ее добровольным выбором, каким бы он ни был, и не станет пускать в ход оружие. Не ответь она на страсть Корнплэнтера - кровь непременно полилась бы рекой. Если уж он не побоялся попытаться выкрасть жену прямо из лагеря мужа, то развязать кровавую межплеменную войну для того, чтобы завладеть женщиной, ему тоже ничего не стоило.
Жиль видел при свете костра, как сверкали из-под прикрытых век глаза его врага. Теперь Корнплэнтер стал похож на дикого кота - тотема его рода - выжидающего момент, чтобы броситься на добычу. И тогда Турнемин со вздохом пожал плечами.
- Я сказал, любила, - вздохнул он. - Но, может быть, не так уж сильно. Она ведь была дочерью вождя, женой вождя, а я всего лишь подневольным солдатом.
Горловой смех Корнплэнтера зазвучал победными фанфарами. Удовлетворенное тщеславие затмило недоверие.
- Она была красивейшей из женщин, и ей нужен был величайший из мужчин, - заявил он кичливо. - Как ты, безродный, мог рассчитывать удержать ее?
- Я не безродный, - отрезал сухо Жиль. - В моей стране род, к которому я принадлежу, считают одним из самых достойных, в нем с незапамятных времен было немало великих воинов.
- Рад за тебя, потому что прийти сюда и заявить, что в жилах моего сына течет кровь презренного червя, было бы совсем безрассудно. Как тебя зовут? Хочу, чтобы ты еще раз гордо произнес свое имя, прежде чем исчезнешь с лица земли.
Сердце у Жиля екнуло, когда он услышал это спокойное заявление, больше похожее на смертный приговор, но он и бровью не повел. И спросил с любезной улыбкой:
- Ты не забыл, что я не один?
- Я никогда ничего не забываю, но твоим друзьям незачем будет вмешиваться. Они ведь видели из своего укрытия, что ты свободно и по доброй воле вошел в этот дом, так?
- Допустим.
- И, думаю, они будут спокойно дожидаться, пока мы закончим с тобой переговоры. Ирокезы обычно договариваются долго, а решения принимают еще дольше. Так что Диким Котам хватит времени обнаружить твоих друзей… и уничтожить по одному. Только ты к этому времени уже давно будешь мертв.
Жиль медленно поднялся, встал во весь рост, глядя на Корнплэнтера сверху вниз. И не переставая улыбаться.
- Ты что же, думаешь, я молча дам себя убить?
Голос у меня не слабее, чем мышцы…
- Смерть твоя будет такой скорой, что ты не успеешь позвать на помощь… Наэна!
Снова появилась молодая женщина. По приказу вождя она принесла довольно большую плотно сплетенную корзину с туго привязанной крышкой и подала ее своему господину с явным отвращением. Тот оскалился, как пес.
- Ты так и не сказал еще своего имени.
- Что у тебя в корзине?
- Потом скажу… если успею. Я хочу знать, какое имя носил бы Тиканти, если бы я позволил тебе увезти его к бледнолицым. Ты ведь за этим приехал, правда?
Пока он говорил. Жиль все смотрел на корзину. В ней что-то шевелилось, что-то живое, наверняка ядовитая гадина - они в изобилии водились в американских лесах: гремучая змея, или рогатая гадюка, или еще какое пресмыкающееся, чей укус убивает мгновенно. Корнплэнтер - колдун и, вероятно, умеет обращаться со страшными рептилиями без вреда для себя. Брось он содержимое корзины на своего врага - у того не останется никаких шансов.
Но, может быть, выиграв несколько секунд, Жилю удастся спасти свою жизнь, хотя бы ненадолго. Да, порыв гнева, похоже, будет стоить ему дорого, лучше было бы прислушаться к мудрым словам Тима. Но не деревянный же он, чтобы оставаться на месте, когда происходит такое!
Потихоньку незаметно отступая, он с нарочитым пафосом медленно начал:
- Зовут меня Жиль де Турнемин, я владелец замка Лаюнондэ, что в Плеване. Род мой столь древний, что корни его теряются в веках. Ребенок, которого ты зовешь Тиканти, получил бы имя Оливье…
Он пристально смотрел ледяным взглядом в глаза индейца, завораживая его, а сам между тем отступал все дальше и дальше, отыскивая незаметно у пояса рукоять кинжала. И кожей ощущал, что рука Корнплэнтера так же незаметно тянулась к крючку, запирающему корзину. Нараспев Турнемин продолжал:
- ..именно так называют старшего сына в каждом поколении. Меня же самого твои братья индейцы-онейда прозвали Беспощадным-Кречетом-Разящим-в-Тумане и…
Он лихорадочно искал, что еще сказать, но руки ирокеза вместо того, чтобы сбросить крючок, вдруг крепко сжали корзину, словно Корнплэнтер испугался, что она упадет. Вождь недоверчиво переспросил:
- Так ты и есть знаменитый Кречет, воевавший в великих лесах Юга?
- Именно. Мне лестно слышать, что слух о моих уже давних воинских подвигах достиг ушей Корнплэнтера.
Вождь медленно поставил корзину на пол, и Жиль с трудом сдержал вздох облегчения. Выпрямившись, ирокез посмотрел на врага строго и уважительно.
- Это меняет дело, - произнес он. - От наглеца, осмелившегося заявить свои права на сына Сажающего Маис избавляются, как от назойливой мухи. Но если оказывается, что этот наглец знаменитый воин, только поединок может решить спор.
- Поединок? Ты хочешь помериться со мной силой, король Диких Котов?
- А что еще ты предлагаешь? Я не могу просто взять и отдать тебе ребенка, который для меня одновременно и дар Великого Духа, и любимый сын. Если хочешь отнять его у меня, сначала лиши меня жизни. Принимаешь бой?
Жиль поклонился.
- Ты окажешь мне честь… честь, на которую я и рассчитывал: не мог предположить, что грозный Корнплэнтер уступит мне сына без боя. Я согласен!
- И на то, что я сам выберу оружие, тоже согласен?
Жиль снова поклонился.
- Ты у себя дома. Я подчинюсь твоим законам… и приму оружие, которое ты выберешь.
На этот раз индеец улыбнулся с откровенной насмешкой.
- Ты благороден! А не боишься, что я выберу оружие, с которым ты не знаком?
- Я дрался любым оружием.
- И… в любых условиях?
- Что ты имеешь в виду?
- Следуй за мной!
Они покинули дом, прошли через двор и, ступив за грубо срубленные ворота, оказались лицом к лицу со всей деревней: индейцы со своей обычной выдержкой так и не сдвинулись с места, ожидая конца переговоров. Корнплэнтер величественно прошествовал к реке, катившей свои быстрые воды к озеру Онтарио. Подойдя к берегу, он властной рукой указал на Освего.
- Река - Друг краснокожего. Она орошает наши поля и кормит нас рыбой, изобилующей в ее водах. Вот в воде мы и станем сражаться, а оружие такое…
Одной рукой он вынул из-за пояса нож, а другую протянул своему воину, и тот вложил в нее нечто вроде трезубца - гарпун, которым ирокезы охотятся на форель и лосося в бурных потоках.
Он немного помолчал, предоставляя неприятелю оценить в полной мере его выбор, потом снова улыбнулся и сказал:
- Посмотрим, так ли ты стремителен в царстве вод, как в воздухе, - ведь твой тотем летит прямо к солнцу и может смотреть на него, не прикрывая глаз.
Жиль рассмеялся.
- Я давно знал, что все индейцы по-своему поэты. Вероятно, этой цветистой фразой ты просто хотел спросить: умею ли я плавать? Не беспокойся, я тебя не разочарую. Я родился по другую сторону Великого Соленого Моря, как раз на его берегу, и мне было меньше лет, чем сейчас Тиканти, когда я впервые оказался в его водах, часто очень неспокойных.
Если вождь ирокезов и был разочарован, то не подал виду. Теперь и он поклонился, отбросил гарпун и положил, почти дружески, руку на плечо Турнемина.
- Значит, тем, кто увидит битву, посчастливится. Сражаться начнем, как только солнце склонится к закату. До тех пор ты мой гость, прошу тебя разделить мою трапезу.
Узнав, какое грандиозное зрелище им предстоит увидеть, жители деревни бурно выразили свой восторг. Застучали барабаны, а воины разошлись по домам, чтобы нацепить на себя праздничные украшения - они хотели быть достойными смертельной битвы между их прославленным вождем и чужеземцем, воинская слава которого докатилась до их мест. Женщины поспешно принялись готовить праздничный ужин, дабы отметить великое событие, поскольку в исходе сражения ни один ирокез ни секунды не сомневался: вождь победит, как побеждал всегда, и долго еще у костров будут прославлять его подвиг.
Обед для вождя и его гостя Наэна накрыла, разумеется, в доме Корнплэнтера: печенная на раскаленных углях рыба и кукурузная каша с какими-то травами. За едой ни Жиль, ни вождь не проронили ни слова: трапеза - дело священное. Они, словно братья, делили пищу пополам. С одной только разницей: маленькая трубка из мергеля с деревянным чубуком так и осталась без табака - разговора о мире между ними быть не могло.
После обеда они спокойно побеседовали, и Жиль узнал, что человек у столба пыток был торговцем, которого вообще-то не стоило защищать, потому что он пытался за самые роскошные меха расплатиться с индейцами "огненной водой".
- Человек, который пьет эту воду, становится глупее самого безмозглого животного, - объяснял Корнплэнтер. - А мне надо, чтобы мои воины были мудры, чтобы у них всегда глаз оставался острым, а рука твердой. Бесчестный торгаш не стоил той опасности, которой ты подверг себя, убив его на моих глазах.
- Возможно, но, как ты помнишь, я не за этим к тебе пришел. Смогу я, если одержу над тобой победу, спокойно забрать с собой того, кого ты зовешь Тиканти, а я буду звать Оливье де Турнемином?
Ирокез невесело усмехнулся.
- Если ты выйдешь победителем, мне, разумеется, уже не отдать приказа. А значит, ты свободно его заберешь. Однако пора нам готовиться.
Все так же торжественно они снова вышли на берег реки. Солнце уже начало опускаться за деревья соседнего леса, и Жиль невольно бросил взгляд на позолоченные его лучами верхушки.
Наверняка Тим вернулся в это убежище и с вершины одного из залитых теплым сиянием деревьев наблюдал за всем, что происходило. И Жиль помахал в ту сторону рукой, словно прощаясь, потому что одному Господу известно, кто из двоих - он или его соперник - выйдет живым из прекрасной реки, несущей свои прохладные воды в огромное синее озеро.
По правде сказать, трудно было бы найти более красивое обрамление для смертного поединка… Прямо перед Жилем лежало широкое устье Освего, его охраняли два форта, над которыми, как дерзкий вызов, развевались английские государственные флаги. Дальше сверкало озеро, усеянное островами, - на его берегах скоро соберутся индейцы разных племен и торговцы из Олбани (в том числе Тим, если останется жив). Небо над озером играло всеми оттенками гиацинта и турмалина, и молодой человек даже подумал, что ему никогда не приходилось видеть картины прекраснее. Жаль только, что времени осталось совсем мало. Вот перед ним человек, с которым ему предстоит сразиться в светлых быстрых водах, человек, у которого много причин его ненавидеть… А вот ребенок, с синими, как у Турнемина, глазами, он стоит на берегу и, наверное, молит своего индейского бога, чтобы Жиль проиграл сражение.
Усилием воли отогнав расслабляющие мысли, Турнемин стал раздеваться, Корнплэнтер тоже, и, хотя он и без того был почти наг, времени эта процедура у вождя заняла столько же из-за многочисленных серебряных украшений. Невдалеке столпились все жители деревни, они радостно вопили, и Жиль заметил в толпе Наэну, с нежностью и тревогой прижимавшую к себе светловолосого мальчика. Она тоже молилась не за его победу.
Раздевшись донага, противники повернулись друг к другу. Кожа индейца отливала старой медью, а у француза имела оттенок чуть потемневшей слоновой кости, но тела обоих были испещрены шрамами, свидетельствами мужества - и тому и другому не впервые приходилось оказываться лицом к лицу со смертью.
Корнплэнтер вдруг воздел свои раскрытые ладони к солнцу, как в молитве… о сохранении жизни, может быть. Жиль тоже шепотом обратился к Богу, затем размашисто осенил себя крестом и стал ждать.
- Начнем! - воскликнул вождь. - И пусть победит сильнейший.
- Нет, победит тот, кому улыбнется счастье!
Наши силы равны, как мне кажется, а зла на тебя я не держу. Сажающий Маис.
На суровом лице ирокеза мелькнула улыбка.
Потом, указывая рукой дорогу, он прошел на нос одного из каноэ, где на веслах уже сидели двое воинов. Жиль ступил на другое, и к середине реки поплыли две лодки, а на носу у каждой блестела под солнцем бронзовая фигура, хотя эти статуи и различались оттенками. Противники опирались на трезубцы, а у их ног лежали длинные ирокезские ножи. Едва они достигли выбранного для битвы места, Корнплэнтер нагнулся, быстро поднял нож, сжал его в зубах и, резко выпрямившись, вошел в воду, словно медная игла. Жиль, ни секунды не раздумывая, последовал его примеру. А гребцы мгновенно отвели свои лодки подальше, как бы образуя условное поле сражения.
Жиль нырнул глубоко. Он хотел сначала достать до дна, чтобы точно знать, в каких
условиях ему придется действовать. Он надеялся, что найдет подводную скалу, из-за которой сможет понаблюдать за противником. Вода, хоть и казалась коричневатой, была на самом деле светлой и достаточно прозрачной. Жиль увидел Корнплэнтера всего в нескольких метрах от себя. Ирокез избрал ту же тактику и быстрее Турнемина достиг дна. Оттолкнувшись от земли, он сможет бросить во врага трезубец… Жиль опередил его.
Устремившись прямо на вождя, он вдруг резко повернулся. Подогнутые ноги выпрямились и, как расправившаяся пружина, ударили Корнплэнтера прямо в солнечное сплетение. Тот согнулся пополам, а Жиль, оттолкнувшись от дна, поплыл вверх, чтобы перевести дыхание. Врагу тоже придется сейчас подняться на поверхность.
И, в самом деле, мгновение спустя, из воды показалась бритая голова ирокеза. Жиль, выставив трезубец, нырнул и бросился прямо к неприятелю. Но он не привык к такому оружию и промахнулся: гарпун вонзился в дерево пироги, возле которой оказался вождь.
Теперь у Жиля остался только нож. Он взял его в руку и стремительно поплыл в сторону второго каноэ, которое могло послужить ему прикрытием. Корнплэнтер уже преследовал его, он-то умел, к несчастью Турнемина, пользоваться трезубцем.
Жиль обернулся, почувствовал, как кора царапнула его плечо, и понял, что нависшая над ним тень и есть пирога. Он хотел обогнуть ее, чтобы хоть так защитить себя от гарпуна, но Корнплэнтер настигал, яростно бороздя гладь реки. Вот сейчас грозное оружие, в которое враг вложил всю силу своих мышц и всю свою мощь, вонзится в Жиля. Но в последний момент Турнемин перевернулся вокруг своей оси, и заостренные зубья, пройдя в трех дюймах от его горла, впились в лодку позади француза, а сам Жиль уже плыл к противнику, высоко подняв кинжал.
Он не боялся, что Корнплэнтер снова возьмется за трезубец, потому что от сильного удара у оружия обломалась рукоять.
Ему удалось задеть плечо ирокеза, но лезвие лишь царапнуло медную кожу. Тем не менее вода окрасилась кровью. Он собирался повторить атаку, но Корнплэнтер был не из тех, кому можно наносить удары безответно. Его нож вонзился в Руку Жиля, зарычавшего от боли, но сумевшего все же перехватить вооруженную кисть противника. Нечеловеческим усилием Турнемину удалось заставить врага разжать кулак. Корнплэнтер выпустил нож, и он медленно пошел ко дну.