Шеридан отошел от двери и сел на ее дорожный сундук, ие глядя на девушку. Казалось, Шеридан увидел на полу что-то чрезвычайно любопытное, - так пристально он разглядывал доски у своих ног.
Олимпия с грустью смотрела на его ширинку, видя, что ткань брюк все еще сильно топорщилась.
- Прости меня, - сказала она. - И не злись понапрасну. Шеридан провел рукой по волосам и нахмурился.
- Я тоже не хотел обидеть тебя, - сказал он глухо. - Но пойми, я не могу допустить, чтобы с тобой случилась беда. Но, Боже, если бы ты знала, как мне трудно, неужели ты хочешь сделать мою жизнь невыносимой? Я ведь не святой, Олимпия.
Он тяжело вздохнул. Глядя на его застывший профиль, Олимпия вдруг почувствовала угрызения совести. Любовь захлестнула ее с новой силой.
- А кому нужны святые? - тихо спросила она. - Я бы предпочла падшего ангела.
Он криво усмехнулся и искоса взглянул на нее.
- Из меня вряд ли получится падший ангел, потому что мне, в сущности, неоткуда падать. Я никогда не был добродетельным. Кстати, как оказалось, добродетель у тебя тоже не в чести.
Олимпия поджала губы, чувствуя, что краснеет.
- Да, но если бы мы поженились, - начала оправдываться она, - то в нашем поведении не было бы ничего порочного. Напротив, оно выглядело бы вполне добродетельным. "Кто нашел жену, тот нашел благо" - так говорится в Книге притч Соломоновых.
- О Боже, ты совсем спятила, если можешь цитировать Священное писание после того, что ты мне говорила пять минут назад.
- Да ты ханжа! - изумленно воскликнула Олимпия, глядя на него во все глаза.
- Я не ханжа, просто я стараюсь не терять головы. Мы не женаты, запомни это! И ради Бога не забывай, что все на этом корабле считают нас братом и сестрой! - Шеридан нервно потер висок. - У меня стынет в жилах кровь при мысли о тех последствиях, которые может иметь моя уступчивость!
- Но ведь мы могли бы им сказать всю правду. Какое это было бы облегчение! И капеллан тут же обвенчал бы нас.
- Нет, ты совершенно не умеешь трезво мыслить, - сказал Шеридан.
- Мой дядя теперь никак не сможет добраться до нас. Так чего же нам бояться? С тех пор как мы покинули Англию, все обстоятельства изменились. - Олимпия пристально смотрела в глаза Шеридану, пытаясь внушить ему те чувства, которые испытывала сейчас сама.
Он, храня непроницаемое выражение лица, некоторое время выдерживал ее упорный взгляд, но затем все же отвел глаза в сторону.
- Да, все изменилось с тех пор, - сказал он. Олимпия хмуро наблюдала за ним. Шеридан поигрывал замочком дорожного сундука, на котором сидел, опустив глаза, так что Олимпия не могла разглядеть выражение его лица. Впервые за все это время в ее сердце шевельнулся страх.
- Ты же сам предлагал мне выйти за тебя замуж, - сказала она. - Там, на острове, помнишь? Или это была шутка?
Замочек на сундуке звякнул.
- Нет, это была не шутка, - сказал Шеридан, упорно глядя в пол.
Олимпия перевела дух и замерла в ожидании.
- Но я не помню, что ты сказала мне в ответ на это предложение, - язвительно добавил он, продолжая позвякивать замочком.
Олимпии хотелось сейчас броситься ему на шею и прижать к груди, но вместо этого она сказала:
- Ты заснул и поэтому не слышал моего ответа. Шеридан откинулся назад, прислонившись спиной к стене. Глаза его были закрыты.
- Мне кажется, что я спал все последнее время. - Он тряхнул головой. - Спал и видел сны.
- Сны? - прошептала Олимпия. - Да, совершенно фантастические.
Горло Олимпии перехватило, и она с трудом могла говорить.
- Так, значит, теперь ты уже не хочешь жениться на мне?
- По здравом размышлении эта идея кажется мне глупой и опасной. Подобная затея могла бы мне дорого обойтись.
Олимпия оцепенела. Она сидела с закрытыми глазами и не могла дышать от боли, которую причинили его слова.
- У тебя же есть голова на плечах, - резко сказал он. - Сейчас мы оба зависим от Фицхью. Подумай, что он сделает, если ты скажешь ему правду! Наш драгоценный капитан не отличается особым милосердием, ты же слышала, какая участь по его милости постигла Бакхорса и остальную шайку.
- Они это заслужили, потому что были настоящими убийцами.
- Конечно, эти негодяи заслужили подобную смерть, но молодой человек, по-видимому, становится довольно кровожадным, когда речь, как ему кажется, заходит о справедливом возмездии, вот в чем дело. Я хорошо знаю подобный тип людей, поскольку постоянно сталкивался с ними в жизни. Сам он не может позволить себе обычные человеческие удовольствия из-за жестких моральных принципов, впитанных им с молоком матери, но приходит в неописуемый восторг и возбуждение от того, что с кого-то другого заживо сдирают шкуру во имя справедливости. - Шеридан встал и начал расхаживать из угла в угол крошечной каюты. - И в довершение всего этот желторотый ублюдок воображает, что влюблен в тебя. Он вне себя от страсти. Теперь посуди сама, что он сделает, если узнает правду? Узнает, что я не твой брат, а мошенник, похитивший обожаемый предмет его страсти и склонивший ее к интимной близости?
- Он вовсе не такой, каким ты его изображаешь. И потом, ты не похищал меня.
- А где доказательства? - Шеридан покачал темноволосой головой. - Мы же постоянно лгали все это время, дорогая. И если мы сейчас все поставим с ног на голову, то потеряем к себе всякое доверие. Тем более что правда в нашем случае больше похожа на вымысел, чем ложь. Фицхью никогда в жизни не поверит в то, что ты - принцесса, и уж наверняка посмеется над тем, что я взялся сопровождать тебя с целью помочь разжечь пожар революции в твоей стране. - На красивых губах Шеридана заиграла усмешка. - Фицхью действительно похож на самодовольного школяра, но он не так глуп, как кажется. Просто ему мешают розовые очки, сквозь которые он смотрит на тебя, иначе он давно бы уже понял, в чем дело. Даже Бакхорс сразу же заметил, что мы лжем.
- Но в конце концов он поверил нам.
- Нет, он так и не поверил, - сказал Шеридан и устремил на Олимпию яростный взгляд. - Просто он понял, что не сумеет выбить из меня правду. Кроме того, я нужен был ему живым. Фицхью я не нужен. Я для него никто, а ведь он здесь, на борту судна, полный хозяин. Не забывайте об этом, мадам. Он - царь и бог. Если в приступе ревности он задумает расправиться со мной, ему никто не посмеет возразить. Вы можете запросто убить меня, принцесса. Засечь плетью. - В его голосе слышалась насмешка. - Ненамеренно, конечно. "Как жаль, - скажет он, - этот несчастный ублюдок выглядел таким крепким. Кто бы мог подумать, что он не выдержит и двух сотен ударов? Ему просто не повезло. Однако этот парень сам виноват, он ведь так долго водил нас за нос".
Олимпия хмуро наблюдала за тем, как Шеридан мечется по тесной каюте, словно в клетке.
- Я не верю, что капитан Фицхью такой, каким ты себе его представляешь. Тем более что я его знаю намного лучше. Я ни разу не видела, чтобы он выходил из себя. Он всегда вел себя очень благожелательно и осмотрительно, как рассудительный и добрый человек.
Шеридан устремил на нее пылающий гневом взгляд.
- В таком случае выходи за него замуж, - зло сказал он, - раз уж он кажется тебе таким образцом совершенства. Ведь сам я злой, эгоистичный и неуравновешенный по натуре и выхожу из себя по меньшей мере два раза в день. - Шеридан отвернулся и засунул руки в карманы. - Кстати, он уже обращался ко мне за подобным разрешением. Надеюсь, он не рухнет в обморок, когда я ему сообщу радостную новость о том, что ты согласна.
Олимпия с грустью и отчаянием во взоре смотрела на него, закутавшись в одеяло и дрожа всем телом.
- Зачем ты все это говоришь? Что произошло?
- Ничего, просто восторжествовала правда жизни, реальность, вновь вступившая в свои права. Я знаю, что ты с ней не в ладах.
Шеридан искоса взглянул на Олимпию, насмешливо вскинув бровь.
Олимпия сидела, обхватив руками колени. Глядя на него сейчас, она вспоминала лицо Шеридана, освещенное огнем очага. Он так терпеливо и старательно вырезал ей расческу из китового уса, когда она сломала свою старую, пытаясь расчесать слипшиеся, спутанные на ветру волосы. Вспомнила она и нежные осторожные прикосновения Шеридана, когда он, видя ее слезы боли и нетерпения, сам принялся расчесывать волосы. Глядя сейчас на его кривую, полную сарказма ухмылку, она подумала о том, что реальность - вещь более запутанная и обескураживающая, чем прядь спутанных волос.
- Ну хорошо, - наконец сказала она, - оставим все как есть.
Она думала, что он ответит сейчас что-нибудь в резком тоне, и приготовилась дать ему отпор. Но Шеридан молчал, прислонившись к перегородке из лакированного дерева, в которой отражался его профиль. Олимпия поправила на себе одеяло.
- Это было всего лишь одним из возможных вариантов развития событий.
Шеридан встал и, подойдя к Олимпии, обнял за плечи. Он долго и пристально смотрел ей в глаза. Его взгляд был непроницаемым и слегка туманным, словно марево над костром.
- Я хочу, чтобы ты верила мне, - сказал он.
- А я и не могу иначе. - Ее голос звучал хрипловато. - Я же люблю тебя.
Тень пробежала по лицу Шеридана. Олимпия так и не поняла, был ли это испуг, шок, ликование или какое-то другое чувство. Шеридан наклонился к ней и, коснувшись лбом ее лба, покачал головой.
- Да, я люблю тебя, - повторила Олимпия.
- Глупая принцесса, я же сказал, что не женюсь на тебе, поскольку не желаю рисковать своей шкурой. Так за что же ты продолжаешь любить такого подлого парня, как я?
Олимпия нахмурилась.
- Ты что, напрашиваешься на комплименты?
- Боже упаси, я не такой дурак. Просто проверяю, стала ли ты за это гремя более разумной, во всяком случае, по отношению ко мне. С радостью констатирую, что ты осталась такой же неразумной, как прежде. - Он встал, покачал головой и направился к двери. Отворив ее, он помедлил на пороге, криво усмехаясь. - Даю слово, что в скором будущем не премину воспользоваться этим.
- Эмирийити! - послышался голос Мустафы в коридоре, и он поскребся в дверь.
Распахнув ее, Олимпия увидела слугу, одетого в белые шаровары и рубаху, с красной феской на голове, в руках он держал свернутые одеяла.
- О моя принцесса, где ты прикажешь мне лечь спать? Шеридан-паша сказал, что я могу располагаться за твоей дверью или в каюте, если ты позволишь.
Олимпия начала было возражать, но слуга, исполняя, по-видимому, приказ своего господина, заявил ей, что ему все же лучше расположиться на ночлег у нее в каюте.
- В каюте? Но это крайне неприлично!
- Ты права, принцесса, сияющая совершенством ума и тела! Я пекусь не о своих удобствах, они для меня - ничто, для меня было бы честью в коридоре у твоего порога. Я с радостью вынес бы все эти ужасные сквозняки и пинки английских матросов в тяжелых ботинках, о прекраснейшая! Я бы терпел побои, синяки, переломы пальцев, если бы только ты благожелательно взглянула на меня…
- Ну хорошо. - Олимпия взяла его за локоть и втащила в каюту. - Но что подумают все остальные!
Мустафа, низко поклонившись, сделал жест, как будто намереваясь приподнять ее подол и поцеловать его.
- Они поймут, что твоя милость не знает границ и что тысячи несчастных преклоняют колени, благодаря тебя за милосердие. Они узнают также, что я, чьим уделом стало прислуживать в гареме великого султана, был полностью обезоружен в свое время и потому защищал твою жизнь ценой собственной жизни.
- Какой вздор! Действительно, Мустафа, ты выражаешься иногда просто возмутительно. А главное, врешь. Мне следовало бы разругаться с тобой в пух и прах за то, что ты наговорил на сэра Шеридана и к тому же украл мои драгоценности в то время, когда я была вне себя от горя, считая его погибшим. Ты просто воспользовался моей растерянностью. - Олимпия нахмурилась и тяжело вздохнула. - Однако я подозреваю, что ты просто не умеешь вести себя иначе, я права? Ты знаешь о совести не больше обезьянки.
Карие глаза египтянина широко распахнулись от обиды и удивления.
- Эмирийити! - воскликнул он серьезным тоном. - Я выполняю приказы своего паши, я ни разу не солгал тебе по своей воле, а лишь по распоряжению моего господина - да хранит его Аллах!
- Ни разу не солгал? - Олимпия задохнулась от возмущения. - Как можно быть таким наглым, не понимаю! - Она покачала головой. - Впрочем, мне не следует слишком сердиться на тебя. Ты вряд ли сам сознаешь, когда говоришь правду. И все же ты поступил очень и очень нехорошо, ты украл мои драгоценности и свалил вину на своего господина.
Мустафа, казалось, пришел в ужас от ее слов.
- О нет! Прости меня, моя принцесса, но ты сама ничего не поняла во всей этой истории. Я не крал твоих драгоценностей, Эмирийити! Я бы никогда не осмелился этого сделать. Их взял Шеридан-паша, но теперь мы оба утверждаем, что это сделал я, поскольку не хотим, чтобы этот похожий на глупого верблюда капитан арестовал пашу, словно обычного уголовника. - Золотая кисточка на феске слуги подрагивала в такт его взволнованным словам. - Ты должна говорить то же самое. Разве он не приказал тебе это?
- Конечно, нет, Мустафа, тебе не надо бояться меня и из-за этого так безбожно лгать. Я сама уже замолвила словечко за тебя перед сэром Шериданом, и он обещал не наказывать тебя слишком сурово. Но прошу тебя, Мустафа, прекрати выдумывать разные нелепые истории. Когда я вспоминаю твой рассказ о том, как сэр Шеридан будто бы был рабом какого-то султана, я просто в ужас прихожу! Знаешь, это уже слишком!
Мустафа глядел на Олимпию во все глаза, как будто ее слова привели его в полное замешательство. Затем он заморгал и сказал без всякого выражения:
- Благодарю тебя, Эмирийити, благодарю за доброту и покровительство!
Еще раз низко поклонившись, Мустафа начал расстилать одеяла на полу. При этом луч света упал на кулон в форме полумесяца, свесившийся с его шеи.
Олимпия нахмурилась и села на постель. Какое-то неприятное чувство шевельнулось у нее в душе.
- Мустафа, что это висит у тебя на цепочке? - спросила она.
Мустафа застыл, затем быстро повернулся к ней и выпрямился.
- Это называется тескери хилаал, моя принцесса.
- Правда? - Олимпия наблюдала, как он складывает одеяла в изголовье, сооружая себе подушку. - Прости, это не мое дело, но все же… - Олимпия закусила губу. - Не означает ли это, что твой господин не является христианином?
Мустафа долго молчал, разглаживая и поправляя свою постель.
- Ты, возможно, опять скажешь, что я сочиняю и лгу, - обиделся он и взглянул на Олимпию с достоинством.
- А ты не собираешься этого делать? - Олимпия старалась говорить строго.
Мустафа замялся и задумчиво взглянул на девушку, закутавшуюся до подбородка в одеяло.
- Нет, Эмирийити, я никогда больше не солгу тебе. Сегодня я понял, что не должен делать этого.
Она одобрительно кивнула.
- Очень хорошо.
- Я скажу тебе чистую правду, клянусь молоком моей матери. Тескери - это… - Мустафа нахмурился, подыскивая нужное слово, - это талисман - знак благоволения великого султана. В мои обязанности входит следить за тем, чтобы Шеридан-паша носил его, поскольку ношение тескери почетно, кроме того, этот знак оберегает моего господина от врагов. Ты знаешь, Эмирийити, как преданно и усердно я служу моему паше. Порой я стараюсь быть построже с ним и уговариваю его надеть тескери. Когда я брею моего господина, я всегда сам надеваю этот знак ему на шею. Иногда он носит его в течение дня. Или даже недели. Когда мы ушли из флота, Шеридан-паша носил его в течение месяца. Но зачастую… - Мустафа передернул плечами. - Зачастую в него вселяется настоящий бес, и тогда он даже не может смотреть на знак великого султана и не выносит мысли о том, что окружающие узнают о тескери, принадлежащем ему, сэру Шеридану. Тогда я храню этот знак у себя на груди. - Мустафа снял цепочку с кулоном через голову и протянул ее Олимпии. - Видишь надпись на нем? Там говорится, что человек, которому принадлежит этот хилаал, является любимым и преданным ра… - Внезапно Мустафа осекся и, возведя очи к потолку, начал что-то быстро лопотать на своем родном языке. Затем он вновь обратился к Олимпии взволнованным тоном: - Прости меня, моя принцесса. Я чуть не солгал тебе. Итак, человек, которому принадлежит этот хилаал - в надписи он указан, чтобы никто больше не воспользовался этим знаком, - заслужил любовь Аллаха и султана Махмуда, являющегося его тенью на земле, и тот, по чьей вине упадет хотя бы один волосок с головы этого человека, будет изгнан на край света и уничтожен их могуществом, вселяющим ужас в души смертных.
Олимпия повертела медный полумесяц в руках, разглядывая изящную вязь арабской надписи и орнамент, выгравированный на металле, через который шла глубокая зигзагообразная царапина. Перед мысленным взором Олимпии возникла картина - палуба "Федры", освещенная горящим факелом, и уголовник Кол, пробующий на зуб металл кулона, висящего на шее Шеридана, а затем царапающий полумесяц своим ножом.
Олимпия погрузилась в глубокую задумчивость. Мустафа стал на колени у изножья ее койки, поглядывая на девушку темными проницательными глазами.
- Этот знак был на Шеридане, когда мы нашли его на острове, - сказала Олимпия.
Мустафа опустил голову, так что девушка видела только яркую феску, прикрывавшую его макушку.
- Но, Эмирийити, ты же понимаешь, что я ничего не придумал…
Олимпия хмуро смотрела на маленького египтянина.
- Я не лгал тебе, когда говорил, что Шеридан-паша взял тескери хилаал вместе с твоими драгоценностями. Уже тогда могла прийти тебе в голову мысль, что он планировал свой побег и, украв твои сокровища, купил билет на транспортное судно. Впрочем, я не буду вдаваться во все эти подробности, иначе ты опять решишь, что я сочиняю небылицы.
Олимпия прижала руку к губам.
- Никаких небылиц, никаких фантазий, о высокочтимая моя принцесса! - продолжал Мустафа. - Я не стану рассказывать тебе о том, что он спрятал твои драгоценности на острове после того, как вместе с уголовниками пережил кораблекрушение, а затем сообщил об этом мне, причем в присутствии всех остальных, пользуясь моим родным языком и жестами. Он объяснил мне точное местонахождение сокровищ.
- Точное местонахождение? - с сомнением переспросила Олимпия.
- Правда, мой паша показал себя при этом мудрым, отважным и ловким? Он притворился, что спорит со мной из-за твоего жемчуга, а сам давал мне необходимые распоряжения в присутствии своих врагов. Впрочем, что я такое говорю? Я же обещал тебе не лгать!
Мустафа прижался лбом к краю постели и схватил Олимпию за лодыжки. Она тут же спрятала ноги под одеяло и с укоризной взглянула на слугу.
- Прошу тебя, Мустафа, - сказала она. - Не делай этого. Мустафа снова сел прямо, виновато поглядывая на Олимпию.
- Прости меня, моя принцесса. Я недостоин дотронуться даже до бахромы на твоем одеянии. Поэтому я не буду пытаться возвысить свою ничтожную персону ложью о том, что это я достал твои драгоценности из тайника после того, как ты и мой паша покинули "Федру".
Олимпия вся сжалась, не сводя глаз с Мустафы.