– Твоя бабушка наверняка учила тебя, что нельзя терять самообладание только потому, что ты принцесса. Но я не твоя бабушка.
– Ты король.
– Да, я король, и я говорю тебе, что надо сдерживаться и не поступать так, чтобы ранить чувства других людей.
Эми положила голову на плечо отцу и шмыгнула носом.
– Наверное, я не должна была.
– А поскольку ты напала на мальчика, который больше и сильнее тебя, – а таких в мире очень много, поверь мне, – он мог очень серьезно тебя ранить. Я этого не хочу и буду считать, что я пренебрег своими обязанностями отца, если не приказал тебе никогда никому не причинять физической боли. – Он приложил к ее носу платок. – Высморкайся.
Эми послушалась.
– Почему ты плачешь? – спросил он.
Ей не хотелось этого знать, но она должна была узнать правду. Должна была, потому что иначе в ее душе никогда не будет покоя.
– Это правда, что я убила маму?
– Моя дорогая дочурка. – Он вытер ей слезы и улыбнулся. – Твоя мама умерла, когда ты родилась, но ты ее не убивала. Она умерла, потому что любила тебя так сильно, что пожертвовала собой, только бы ты появилась на свет.
Никто раньше не говорил с ней о ее матери. Когда она задавала вопросы, ее сестры всегда начинали плакать, а бабушка крепко сжимала губы и приказывала замолчать. Эми никогда и мечтать не смела, что ее любимый папа посадит ее себе на колени и станет рассказывать сказки. Поэтому она спросила:
– Как же она могла любить меня, папочка? Она никогда меня не видела.
– Могла, доченька. Она носила тебя внутри себя в течение девяти месяцев. Она кормила тебя своим телом, а ты двигалась внутри ее. А когда она тебя родила, то держала тебя на руках и прижимала к себе.
– О, это большая честь, что моя королева-мать так меня любила. – Уверенность Эми росла, но так как отец не сразу ответил, она прошептала: – Ведь правда?
– Да. Если кто-то любит тебя так сильно, он готов умереть, чтобы ты жила. Это большая честь – и огромная ответственность.
Эми чуть было не застонала. Опять ответственность! Но папа выглядел очень серьезным.
– Ты должна прожить свою жизнь так, чтобы быть достойной этой великой привилегии. Будь сильной. Помогай тем, кому повезло меньше, чем тебе. Ты очень умная девочка. Используй свой ум, чтобы делать других счастливыми.
– Как поступаешь ты?
– Да. Мы с твоей мамой любили друг друга так сильно, что старались и других сделать счастливыми. Мы понимали друг друга без слов. – Заметив, что Эми хочет его перебить, он приложил к ее губам палец. – У нас как будто была одна душа. Твоя мать все еще живет здесь, – он показал на свою грудь, – в моем сердце. Я хочу, чтобы у тебя было так же. И у всех моих дочерей.
– Я смогу. – Она выпрямилась. – Я смогу использовать свой ум. А что еще, папочка?
– Самое главное – будь верна себе самой.
– Хорошо. – Помолчав, она спросила: – А как это?
– Прислушивайся к своему сердцу. Следуй своей интуиции. Доверься им и делай то, что они велят.
– Ладно. – Она поняла.
– Иногда не так-то легко быть принцессой.
– Я знаю. Я должна всегда надевать красивые платья и быть причесанной, махать рукой бедным детям из окна кареты, учиться хорошим манерам и никогда не садиться на большую лошадь, хотя это такое удовольствие…
– Это не совсем то, что я хотел тебе сказать, когда говорил, что нелегко быть принцессой, но до тех пор пока ты живешь так, что это сделало бы честь твоей маме, я буду гордиться тем, что ты моя дочь.
Опять ответственность! Теперь ей придется жить так, чтобы оправдать жертву своей матери и быть такой, чтобы папочка ею гордился. Все же при всем при этом она отделалась довольно легко…
Или?
– А как ты меня накажешь?
– А как тебя обычно наказывает бабушка?
– Иногда посылает меня срезать розгу и стегает меня ею.
– Нет, этого я делать не буду, – решительно возразил он.
– Она заставляет меня писать всякую ерунду на грифельной доске.
– Ерунду?
– Вроде того, что я не буду бить принца Рейнджера по лицу слишком сильно.
Отец спрятал улыбку, а потом, откашлявшись, сказал:
– Это недостаточно суровое наказание. Тебе известно, что я, как король, имею доступ к другим орудиям пыток?
Эми выпучила глаза, но кивнула.
– Но я твой отец. – Он поставил ее перед собой. – Я люблю тебя и не собираюсь ни подвергать тебя бесконечным пыткам, ни сажать надолго в темницу.
Она сглотнула и приготовилась к худшему. Он встал и вытянулся во весь свой королевский рост. Подняв скипетр, он провозгласил:
– Ты будешь мила и приветлива с принцем Рейнджером, со своими сестрами и бабушкой…
Эми в ужасе затаила дыхание.
– …в течение трех дней.
– Папочка! – Она молитвенно сложила ладони. – Позволь мне пойти и срезать розгу!
– Нет, – сурово ответил король. – Ты три дня должна быть мила и приветлива со своими сестрами, бабушкой и принцем.
– Я могу написать сто предложений. Тысячу.
Ей показалось, что папа улыбнулся.
– Будь мила и приветлива со своими…
– …сестрами, бабушкой и принцем Рейнджером.
Она поплелась к высоким тяжелым дверям. С трудом открыв их, оглянулась.
Он все еще стоял на возвышении перед троном со скипетром в руках. Волосы курчавились на его голове, а бакенбарды спускались до самого подбородка. Он имел истинно королевский вид… и казался очень терпеливым.
– Хорошо, папочка. Я буду мила. – Но перед тем как закрыть за собой дверь, она добавила: – Но мне это не понравится.
Глава 8
За окнами неожиданно пролился весенний дождь. Ветер гремел ставнями. Но в погребе было довольно тепло от печурки, в которой горела небольшая кучка угля. Сальная свечка слабо освещала шахматную доску. Мисс Викторина занималась рукоделием при свете масляной лампы. От свечки и от лампы дух в подвале был не слишком приятным.
Джермин увидел, что к нему, соблазнительно покачивая бедрами, направляется Эми, на ходу сбрасывая одежду. Перешагнув через юбку и оставшись в одной нижней сорочке, она призывно ему улыбнулась. Твердые соски натянули сорочку и были видны сквозь тонкий шелк, возбуждая в нем желание…
Его фантазии прервал неприятный голос Эми:
– Милорд, вы пялитесь на доску уже целых пять минут. Может, вы хотите, чтобы я сделала ваш ход за вас?
Он вздрогнул словно мальчишка, которого застали с банкой варенья. Хлипкий стул под ним жалобно заскрипел.
– Эми, ты должна быть немного более терпимой к его светлости, – пожурила ее мисс Викторина. – Он провел весь день в кандалах, и, вероятно, скоро зарычит, как лев.
– Скорее как маленький злобный барсук, – пробормотала Эми.
Джермин посмотрел на нее через стол. Они сидели за столом друг против друга. Ее лицо выражало крайнюю степень недовольства, а в глазах вспыхивало раздражение.
Она вела себя так, что мечтать о ней было невероятно трудно. Если бы она хотя бы однажды дала ему повод помечтать – бросила бы на него кокетливый взгляд или улыбнулась бы, что ли.
– Завтра, когда принесут выкуп и его можно будет освободить, он почувствует себя лучше, – с безмятежным видом сказала мисс Викторина.
– Завтра? – На секунду он забыл об Эми и о ее упорном нежелании идти навстречу его прихотям. – Вы уверены, что это произойдет завтра?
– Если ваш дядя поступит так, как указано в записке, выкуп принесут завтра, и тогда мы вас освободим. – Эми улыбнулась ему, видимо, в предвкушении.
Ей нравится подавлять его, думал Джермин. Ей, наверное, нравится, когда мужчины вскакивают, чтобы исполнить ее желание. Она не была ни милой, ни хорошенькой, в том смысле, какими были женщины, которые ему нравились. Она была умна, остра на язык, угловата – с острыми локтями и выпирающими ключицами, а не с полными покатыми плечами. Ее лицо было скорее красивым, чем хорошеньким, и она редко улыбалась.
Сейчас она улыбнулась, потому что посмотрела на мисс Викторину.
Она, по всей вероятности, ошибалась, думая, что может потребовать за него выкуп, но ее искренняя любовь к старой леди не подлежала сомнению. Сомнению также не подлежала ужасающая бедность мисс Викторины.
Джермин тоже взглянул на фигуру в кресле-качалке. Пожелтевший чепец покрывал седые волосы мисс Викторины. Он узнал шаль, укутывающую ее плечи, – он восхищался ее узором еще в те времена, когда был подростком. Сейчас бахромы почти не осталось. Она куталась в шаль, как будто ей было холодно. Тем не менее, когда он потребовал, чтобы Эми подбросила в печку угля, мисс Викторина замахала руками и заявила, что ей совсем не холодно. Ее искривленные пальцы так и летали над рукоделием.
Вышитая бисером полоска кружев увеличивалась именно с той скоростью, о которой говорила Эми.
В одном Эми была права. Дядя Харрисон оказался поразительно равнодушным к невзгодам мисс Викторины, и это навело Джермина на мысль, что дядя, возможно, был нерадив и в чем-то другом. Джермин должен был более строго следить за тем, что делается в его владениях. Если дядя Харрисон и вправду был столь небрежен по отношению к людям, живущим на земле Нортклифов, Джермин мог бы по крайней мере простить Эми ее неприязнь к нему, хотя свое похищение он вряд ли мог расценивать как разумное предприятие.
…Он поцеловал ее в губы, которые улыбались ему. Она просила у него прощения, а он просунул руку…
Ослепленный похотью, он пошел конем.
– Милорд, это был неосторожный ход, и я прошу… о! – Она склонилась над доской. – Я не сразу разглядела вашу стратегию. Умно, ничего не скажешь. Позвольте мне продумать следующий ход.
Он умен? Вот как! Возможно, та разгульная жизнь, которую он вел, не лишила его ума окончательно.
Откуда ему в голову пришла эта мысль?
Джермин глянул на Эми. Незачем и спрашивать. Всего за один день благодаря Эми у него появилось столько идей. Это, должно быть, под ее влиянием. Он давно подозревал, что пренебрегает своими обязанностями сеньора.
– А каким образом я буду освобожден? – Он надеялся, что они придумали глупый план. Это позволит ему почувствовать свое превосходство.
– Когда мы с мисс Викториной отсюда уйдем… – начала Эми.
– Вы убежите? – поддразнил он ее.
– Да, это будет лучше, чем дожидаться, пока вы отдадите приказ, чтобы нас забили до смерти. – Она решила убить его своей логикой и своим сарказмом.
– Я не могу себе представить, что он прикажет сделать именно это, дорогая. – Мисс Викторина нахмурила лоб. – По-моему, этот способ вышел из моды с появлением дыбы. Лорду Нортклифу придется довольствоваться тем, что нас вздернут на виселице.
– Это правда, милорд? – Эми рассмеялась ему прямо в лицо.
Кто была эта строптивая девушка с ее еле уловимым акцентом и острым язычком?
Он наконец обратил внимание на шахматную доску. Но все же не удержался и сказал мрачным голосом, в котором был косвенный намек:
– Припоминаю, что имеются и другие способы убить женщину.
Эми прикусила нижнюю губу и посмотрела на него так, словно не совсем поняла.
Неужели она на самом деле такая наивная? Или непревзойденная актриса?
Между тем мисс Викторина, эта вечная старая дева работала как ни в чем не бывало, нанизывая бесконечные бисеринки.
– Такие, например, как… пытки? – Делая свой ход, Эми посмотрела на него искоса, словно он был каким-то странным мистическим существом.
– Можно было бы назвать это и пытками, – хохотнул Джермин. Сидеть в этом погребе, мучиться фантазиями об этой невоспитанной женщине с криминальными наклонностями – это вполне можно было бы считать пыткой. – Но вы хотели рассказать мне, как я буду освобожден.
– О! Проблем у вас не будет. Освободитесь и вернетесь туда, где живете. Ваш дом находится всего-то по ту сторону пролива.
– Значит, я на Саммервинде.
Через окна под потолком нельзя было ничего увидеть, а эта ведьма могла спрятать его в подвале в любом месте и соврала бы назло.
Он сделал ход пешкой.
– Точно. – Эми передвинула слона. – Ключ от кандалов уже положен в ящик в вашем доме. Перед отъездом мы пошлем вашему дяде записку с указанием о местонахождении ключа. Так что, как только ваш дядя его найдет, он вас освободит.
Притворившись, что внимательно изучает шахматную доску, Джермин наблюдал за нею исподтишка.
Она была в самом ужасном платье, которое ему когда-либо приходилось видеть. Он подозревал, что оно принадлежало мисс Викторине и было перешито для Эми. Явно перелицованное, причем опытной портнихой, оно было до крайности старомодным, к тому же вылиняло, и цвет из синего превратился в серый, а из розового – в белый. Нижние юбки, а может быть, чулки были шерстяными, потому что он дважды наблюдал, как Эми терла одну ногу о другую и ерзала на стуле.
Он был бы в восторге, если бы узнал, что она носит что-то вроде власяницы. Однако размышления о шерстяной нижней юбке привели его к мыслям об одежде вообще, а далее к уверенности в том, что такая неженственная женщина наверняка отказывается носить корсет, что, в свою очередь, привело его к предположению, что под нижней юбкой на ней вообще ничего не надето. И пока его ум презирал ее за явно мужскую решительность, с которой она пыталась исправить то, что считала несправедливым, его тело определенно признавало в ней женщину.
– Ну? – Эми нетерпеливо постучала ногой. Он двинул королеву, загородив дорогу предполагаемому ходу Эми.
– Это был исключительно неразумный ход, милорд. – Недовольство Эми было физически ощутимо. – Либо вы весьма средний игрок, либо вы пытаетесь быть джентльменом и решили позволить мне выиграть. Но ни то, ни другое не кажется мне вероятным. О чем вы думаете?
Он думал – и очень усиленно – о том, что, если бы она принадлежала ему, он одел бы ее в лучшие шелка и бархат, чтобы защитить эту нежную кожу… так что его воображение снова взыграло и привело в такое состояние, что ему впору было либо на всем скаку промчаться по острову, либо как следует напиться с друзьями, либо просто прогуляться по солнцу.
За те два месяца, что Джермин провел в поместье, ожидая, когда заживет его нога, он испытывал невыносимую скуку. Он не понимал, как это здорово – хорошо питаться, подолгу гулять и заниматься физическими упражнениями, а больше всего – как это замечательно! – видеть солнце, деревья, горизонт. Он почти сходил с ума от желания быть свободным и, конечно же, от общения с упрямой, несговорчивой Эми.
Когда он будет свободным, он забудет о ней в объятиях какой-нибудь другой женщины… а может быть, найдет Эми и покажет ей, что случается с женщиной, которая осмелилась бросить вызов маркизу Нортклифу.
Джермин улыбнулся.
…Он стащил с нее уродливое платье и обхватил ладонями ее груди, изучая форму и цвет сосков. Они были мягкими и нежными, как спелый персик… нет, они были коричневыми и твердыми от желания…
– Милорд, у вас сонный вид. – Мисс Викторина отложила в сторону свое рукоделие. – Может быть, оставить вас одного?
– Спать в это время? Сейчас, наверное, нет и девяти часов. – В Лондоне он частенько пировал ночи напролет.
– Для вас это, может быть, и рано, но я старая женщина, и я хочу спать. – Она встала.
Он тоже поднялся в знак уважения к мисс Викторине.
– Я пойду с вами. – Эми поспешила встать рядом с мисс Викториной. – Мы оставим лорду Нортклифу свечку, чтобы он смог читать.
Он бросил взгляд на стопку потрепанных книг, которую они ему принесли. Он читал их все.
– Нет-нет, – возразила мисс Викторина, – я дойду сама. Нашего гостя не следует оставлять одного. А вам, молодые люди, надо еще закончить партию. – Мисс Викторина подошла к Джермину без видимого страха и обняла его.
Эми было рванулась к ней, но, увидев, что и он ее обнял, остановилась. А потом встала рядом со шкафчиком, в ящике которого лежал пистолет, и, многозначительно глянув на Джермина, положила руку на ручку ящика.
Он едва сдержал раздражение. Он уже понял, какой слабой и хрупкой была мисс Викторина. Он никогда больше не причинит ей боль.
Она обняла ладонями его лицо и заглянула ему в глаза.
– Я так рада, что ты опять стал моим гостем, мой мальчик. Возвращайся поскорее… – Она бросила виноватый взгляд на Эми. – О Господи! Я забыла. Меня же здесь не будет, но мне бы хотелось, чтобы ты не забывал, что существует такой остров – Саммервинд. Жители деревни и фермеры будут наверняка рады приезду своего сеньора.
Джермин снова посмотрел на Эми. В глазах девушки он увидел насмешку, но он ничего другого от нее и не ожидал. Он знал ее мнение о себе. Скучающий, праздный, без чести и совести…
– Обещаю, мисс Викторина. – Наклонившись, он поцеловал ее в морщинистую щеку.
– Мой дорогой мальчик. – Губы мисс Викторины дрожали. – Я так по тебе скучала. – Взяв лампу, она ушла.
В погребе стало намного темнее, но он все же разглядел выражение лица Эми.
– Сеньор, как же! – язвительно произнесла она. – Да знаете ли вы, что это значит?
– Я маркиз Нортклиф. Мы были сеньорами в этой округе в течение пятисот лет. Мой отец научил меня всему, что необходимо знать, чтобы быть Нортклифом. – А он пренебрег своим долгом, и ее явное презрение его задело. Поэтому он зло спросил: – А чему вас научил ваш отец? Или вы не знаете, кто был вашим отцом?
Она так быстро метнулась в его сторону, что ему показалось, что он сможет схватить ее. Но она остановилась в нескольких шагах от него.
– Мой отец говорил мне, чтобы я оставалась сама собой и всегда старалась поступать правильно. Он на деле показал мне, что такое долг и жертвенность. Я запомнила уроки своего отца. Плохо, что вы не сделали то же самое.
Боже мой! Она его высекла его же словами, не выказав ни капли уважения к нему как лорду.
– Разве лучше быть аристократкой, которая пережила нелегкие времена и очерствела настолько, что…
Она перебила его, не дав закончить:
– Это ваша новая теория относительно меня? – Она фыркнула. – Интересно, какую чепуху вы еще придумаете, чтобы объяснить ваше похищение?
– Существуют сотни способов, которые могли бы сделать вас той, кто вы есть, но один остался нетронутым. Вы нелепая девушка. – Он вложил в это слово столько презрения, что она должна была понять, что он хотел употребить другое, менее изысканное.
– Жизнь вообще нелепая штука, особенно если ею живут голодные и отчаявшиеся. Вы мне надоели. Но я пока не могу уйти. Шахматист вы никудышный, но партию мы закончим.
Она опять задела его за живое.
– На самом деле я один из лучших шахматистов Лондона. "Если я не играю против женщины. Особенно против такой, от которой кровь начинает бурлить, а желание мешает думать".
– Значит, Лондон – город глупцов. – Ее взгляд упал на оставленное мисс Викториной на столе рукоделие. – Вы могли бы вышивать. Это было бы хоть какое-то занятие.
– Нет… не было бы, – процедил он сквозь зубы. Она взяла в руки кружево и потрясла им перед его носом.
– Да будет вам, милорд. Представьте себе, какое вы получите удовлетворение оттого, что я окажусь не права.
– Я не женщина.
А она женщина. Ему понравилось, как она завернулась в шаль, прикрыв грудь, словно шаль могла защитить ее от его похотливого взгляда. Но эта уловка была бесполезной и говорила лишь о том, что у нее мало опыта в общении с мужчинами – а может быть, и слишком много.