- И я тоже, мадам, - ответил Трей с коротким поддразнивающим поклоном. - Теперь, когда мы уверили друг друга в нашей вечной, неумирающей любви, пожалуйста, извини меня, но я отправляюсь спать. День был очень трудный, - сказал он сдержанно, - и завтра тоже придется сражаться, чтобы удержать жадные руки, тянущиеся к индейским землям. Хотя, я забыл, - добавил он с горькой улыбкой, - ведь я провожу весь день, развлекаясь со своей женой. Ну, чтобы там ни было, извини меня, я устал. Спокойной ночи.
Выигранный сегодня бой отнюдь не означал победы. С каждым годом становилось все труднее спасать резервации от корыстолюбивых интересов. С каждым годом обсуждения становились все дольше, старые аргументы-менее убедительны. Казалось, единственное, что всех заботит, - деньги. Этими деньгами была земля. Иногда Трей ощущал, что борьбы слишком много. Бесцельной. Не кончающейся. Казалось, словно он, отец и их клан пытаются удержать уходящую от них волну. Он устал, ужасно устал, а теперь еще Валерия. Вновь. Но Импрес должна чувствовать себя комфортно. Уверенной в его любви. Завтра он отдохнет и займется всем этим.
Трей проснулся рано утром. Надо сегодня заняться резервацией Блэкфит, подумал он. Великий Боже! Это никогда не кончится. Нежно поцеловав Импрес в слабом предрассветном свете, он улыбнулся, глядя, как она по-детски свернулась калачиком во сне, затем встал и оделся. Он оставил записку с извинением рядом с ней на подушке, где написал, что любит ее больше, чем Кловер и Рэлли вместе взятых, а когда вернется вечером, то рассеет все сомнения, связанные с Валерией.
Трей категорически отсекал все попытки отнять индейскую землю, яростно отстаивая свою позицию. И когда Хэзэрд поблагодарил его за проявленную бешеную энергию и находчивые манеры, Трей ответил:
- У меня не было выхода. Мне нужно быть дома пораньше. И еще надо кое-что купить. До завтра. "Покупки?" - подумал Хэзэрд, наблюдая за тем, как сын стремительно сбежал по мраморным ступенькам. Это было что-то новенькое.
Трей рано вернулся на ранчо, нагруженный подарками для детей и Импрес, и был почтительно приветствован удивленным Тиммсом.
- Они уехали, сэр, - сказал он. - Разве вы не встретились в Елене? Мисс Джордан и дети уехали в одиннадцать, чтобы встретиться с вами в городе. Вы разминулись?
Трей замер. Глубоко вздохнул.
- Как она добралась до Елены? - коротко спросил он.
- На санях, - Тиммс сглотнул. Голос хозяина был слишком спокойный. - Руди отвез их.
- Он вернулся?
- Да, сэр. - Пот выступил на лбу Тиммса. - Он вернулся в четыре.
- Пришлите его ко мне, - отрывисто приказал Трей, кладя пакеты с подарками на стол в прихожей. Подарки, которые он купил сам, а не поручил, как обычно, Тиммсу. Тиммс и Болтон, управляющие Хэзэрда, знали все подходящие и неподходящие места на сотни миль. И знали толк в драгоценностях. - И немедленно, - добавил Трей, нахмурясь, после того как глянул на часы. - В библиотеку.
Он все еще не снял пальто и перчатки, когда через пять минут в библиотеку вошел грум. Трей сидел за столом в напряженной позе, положив руки в перчатках на столешницу.
- Куда вы отвезли мисс Джордан? - быстро спросил он, не показывая гнева. Голос у него не поднялся выше обычного. Лицо было безразличное.
- К магазину Ирвинга, мистер Брэддок-Блэк. Она сказала, что встретится с вами там.
- Когда?
- Вы имеете в виду, когда мы приехали туда?
Трей кивнул.
- Около половины второго, сэр.
Трей стремительно поднялся и направился к двери, но на полпути вспомнил о Руди. Он повернулся к нему.
- Спасибо, - сказал он, - и скажите инженеру, что я возвращаюсь в Елену через десять минут.
Трей стремительно взбежал по лестнице и ворвался в спальню, с такой силой толкнув дверь, Словно бы рассчитывал с ее помощью материализовать Импрес. Комната казалась пустой, даже имела нежилой вид, потому что он привык к постоянному присутствию в ней Импрес. Его глаза быстро обшарили все вокруг в надежде обнаружить обычные причины ее отсутствия.
Когда он увидел записку на подушке рядом со своей, горестное чувство охватило его. Подойдя к постели, он взял вначале свою записку, проверяя, была ли она прочитана, вскрыт ли конверт. Да, вскрыт. Он отбросил его и очень медленно потянулся за таким же белым конвертом, на котором было написано его имя.
Это не было ни кратким уведомлением, ни сердитым посланием. Импрес объясняла свое решение уехать теми же словами, которые он уже слышал накануне, добавив, что будет лучше для всех, если она подождет его где-нибудь в другом месте. С облегчением прочитал он слова, что она любит его. "Мы отправимся во Францию, заканчивала она, чтобы решить вопрос о праве на наследство Гая. Когда устроимся, я сообщу наш адрес. Любящая тебя Импрес". В постскриптуме она просила его позаботиться о Кловер и живности на ферме.
Трей отправился в Елену, надеясь, что Импрес задержалась в городе. Однако все выяснилось прямо на железнодорожной станции. Кассир вспомнил, что видел молодую леди с детьми. Она купила билеты до Нью-Йорка. Расплачивалась золотом.
Седельные сумки с золотом Импрес остались в горах; потому что привезти их с собой в тот раз было невозможно из-за их веса. На прошлой неделе Трей настоял на том, чтобы золото доставили на ранчо, так как хотел, чтобы Импрес чувствовала независимость от его семьи, учитывая ее новые опасения быть слишком обязанной ему. Больше чем глупость. Он усмехнулся своему приступу мизантропии и подумал, что, по крайней мере, у Импрес есть деньги на путешествие.
Стоя на платформе и вглядываясь в вечерний полумрак под порывами холодного северного ветра, который полностью отвечал его настроению, Трей проклинал Валерию тысячами способов. И если бы убийство Валерии вернуло Импрес, он бы, совершил его не задумываясь.
Пронизывающий ветер морозил пальцы и ноги, заставляя его двигаться, идти к своему экипажу… возвращаться к жизни, которая казалась ему теперь такой пустой. Обращаясь к ветру, в молчании ночи Трей пробормотал:
- Ведь ты уехала не навсегда… не так ли, свирепый котенок?
Но ветер не дал никакого ответа, только задул с большей силой, да пошел снег. Дойдя до края длинной деревянной платформы, Трей остановился у угла здания, глубоко вздохнул и в отчаянии со всей силой ударил кулаком в твердую, поблескивающую стену. Преодолев боль, он решительно опустился по ступенькам к ожидавшему его экипажу. Сказав, чтобы его отвезли к дому родителей, он забрался под холодную кожу и погладил болевшую руку.
Во время законодательной сессии его родители постоянно жили в Елене, и только Трей возвращался каждый вечер домой, чтобы увидеть Импрес. Теперь в этом нет Необходимости, подумал он с горечью.
Может быть, она права, что уехала, если ее чувства бовали этого. Ей было неловко чувствовать себя его любовницей, понимая, что все об этом знают. Трей понимал и ценил ее чувствительность. Со вздохом он вылез v дома на Хомер-стрит и поднялся по гранитным ступеням. Снег продолжал идти, и сквозь окна гостиной он мог видеть гостей, которых принимали его родители. Войдя в широкий подъезд, Трей поднялся по черной лестнице для слуг в свою спальню. Сегодня вечером у него было совсем не то настроение, чтобы развлекаться.
Пройдя прямо к своему столу, он вытащил из ящика календарь и, подойдя к постели, завалился на нее. Снег на волосах и плечах таял в тепле комнаты, и он чувствовал, как волнение охватывает его. Держа перед собой буклет, он начал считать и пересчитывать месяцы, словно это могло приблизить конец его невзгод. Шесть месяцев. Шесть месяцев пройдет, пока он не встретится снова с Импрес. Он отметил карандашом июль и хмуро перевел взгляд на август. А почему, собственно, август? Он никогда не расспрашивал Валерию, когда родится ребенок. Его это не очень волновало до сих пор, но теперь внезапно болезненно кольнуло. Поднявшись с постели, он подошел к столу и потянулся к телефону.
Просить к телефону миссис Брэддок-Блэк было ему неприятно, он избегал думать о ней в таком качестве.
В словах снявшего трубку дворецкого он отчетливо услышал напоминание о своей женитьбе.
- Дом семьи Брэддок-Блэк, - произнес он нараспев. - Чем могу быть полезен?
Трей не мог заставить себя произнести формальное обращение, прося к телефону миссис Брэддок-Блэк, поэтому он попросил Валерию, а когда дворецкий надменно спросил, кто ее спрашивает, то назвал себя. Тот же, но льстивый голос сообщил, что миссис Брэддок-Блэк немедленно будет приглашена к телефону.
Почему бы нет? - подумал Трей. Я же плачу ему жалованье.
- Добрый вечер, дорогой, - голос Валерии был радостным, и, если бы не необходимость получить информацию, скорее всего, он бы просто положил трубку.
Безо всякой преамбулы, он коротко спросил:
- Когда появится на свет ребенок?
- Дорогой мой, тебе нравится обо всем забывать. Но, если мы не хотим, чтобы об этом знал весь город, - сказала она с нажимом, имея в виду, что телефонисты на центральной станции, подслушивая разговоры, знали все обо всех, - нам не следует обсуждать наш секрет по телефону.
- Черт возьми, - сказал он тихо сам себе, размышляя, стоит ли заходить к ней. Но необходимость определиться со сроками его вынужденного заключения заставляла сделать это. Трей не хотел никаких задержек с разводом. - Хорошо. - Все, что он сказал в ответ и повесил, трубку.
Трей быстро прошел два квартала, чтобы добраться до нового дома Валерии, построенного из розового песчаника в самом фешенебельном районе города.
Сказав на входе, что хочет видеть Валерию в кабинете, Трей, не раздеваясь, прошел прямо туда. Ожидая ее, он налил себе виски.
После третьего стакана двойные двери распахнулись, и Валерия предстала, вся залитая светом от хрустальной люстры. Ее платье было расшито золотом и переливалось, в ушах сверкали бриллианты, и он с горечью подумал, что вся эта красота прикрывает обыкновенное бесстыдство.
- Как любезно с твоей стороны, Трей, что ты зашел, - проворковала она.
- В этом нет никакой любезности, Валерия. - Его лицо было холодно и непроницаемо, - Я пришел кое-что узнать. Войдя в комнату, она прикрыла за собой дверь и теперь стояла, сияя золотым платьем, не обращая внимания на его хмурый вид.
- Я слышала, что эта женщина и ее семья, которые гостили у тебя, - она томно подчеркнула это слово, - уехали на поезде на Восток. Она, вероятно, устала от зимы или, может быть, от изоляции на ранчо.
В комнате повисла напряженная тишина.
- Ты первосортная мерзавка, Валерия, - коротко ответил Трей, теперь уверенный, что у нее были люди, которые следили за ним и за ранчо. Слухи в городе распространялись не настолько быстро, чтобы информация об отъезде Импрес могла уже достигнуть ее.
- У тебя всегда был яростный темперамент, дорогой - промурлыкала она, намекая на их постельный роман. Валерии нравилось в прошлом провоцировать Трея, получая убедительный эротический отзыв.
- Думаю, что мой темперамент с тобой исчерпан. Я был бы очень признателен тебе, Валерия, если бы ты воздержалась от посещения моих друзей.
- Боюсь, что это просто невозможно. Но если ты имеешь в виду эту маленькую блондинку, то теперь я не смогу посетить ее, не так ли?
Бриллианты на ее шее блеснули. Они были неправдоподобно велики. Вряд ли, подумал Трей, она достойна, чтобы он убил ее, но, тем не менее, нитка с драгоценностями хорошо подчеркивает место, взявшись за которое, можно было бы разом решить все проблемы.
- Валерия, - сказал он негромко, - ты не знаешь, как близка к тому, чтобы я задушил тебя.
- Она не в твоем вкусе, Трей, - ответила Валерия, чувствуя преимущества своей позиции теперь, когда реальная соперница отправилась на поезде на Восток. - Слишком она была послушна. Она бы надоела тебе к весне.
- Если бы мне пришло в голову обсуждать с тобой, что в моем вкусе, а что нет, я бы непременно поставил тебя об этом в известность. - Его слова прозвучали жестко и непримиримо. - А теперь, если ты соизволишь сказать мне то, о чем я просил по телефону, то я немедленно уйду.
- У меня здесь Джуд Паркер и Бой Тэлмэдж. Почему бы тебе не снять пальто и не выпить с нами рюмку-другую? - Валерия была так спокойна, словно они обсуждали меню завтрашнего обеда. Ей удалось лишить Трея его последней подруги, единственной, которая у него была. Валерия чувствовала себя триумфатором. Она носила фамилию Трея, имела значительную часть его денег и была уверена в будущем.
- Ты добилась брачной церемонии, Валерия, но тебе не удастся заполучить меня целиком. Существуют пределы моих обязанностей перед кланом. У меня нет намерения присоединяться к твоим гостям. Сообщи время рождения ребенка, и я не буду больше задерживать тебя.
- Зачем, - резко спросила она, - тебе это необходимо знать?
Она по своей натуре была очень подозрительна и опасалась попасть в зависимое положение.
- Я составляю календарь моей светской жизни на лето, дорогуша, и хочу быть дома, чтобы приветствовать появление наследника семьи Брэддок-Блэка. - Его сарказм был очевиден.
- Не знаю, следует ли мне все рассказывать тебе, - ответила она, раздраженная враждебностью человека, который был ее мужем.
Трей глубоко вздохнул, схватившись за воротник своего мехового пальто, словно подавляя в себе желание убить Валерию.
- Послушай, Валерия, - сказал он с трудно дающимся ему спокойствием, - твоя беременность ровно ничего для меня не значит, поэтому, если ты назовешь куда более позднюю дату, считая от нашей последней встречи, можешь не стесняться. Меня не беспокоят три или тринадцать месяцев твоей беременности, и кто настоящий отец - меня тоже не интересует, мне нужно знать, когда появится на свет ребенок. Я хочу знать дату. - Последнее предложение было откровенно угрожающе в своей прямоте.
Теперь Валерия поняла границы своей независимости.
- В десятых числах сентября, - ответила она с необычной для себя прямотой.
- Благодарю. Теперь я уйду.
Когда она не двинулась с места от двери, Трей недолго поколебался, пытаясь подавить неотвязное желание разорвать ее на мелкие кусочки.
- Черт возьми, Валерия, - взорвался он, - убирайся с моего пути.
Подойдя к ней, он взял ее за талию и отодвинул в сторону. Рывком толкнув дверь кабинета, он вышел в отделанную мрамором прихожую, прошел по черному полированному полу быстрыми шагами и, пожелав доброй ночи дворецкому, прикрыл за собой дверь.
В десятых числах сентября, думал Трей с усталым облегчением, расслабив пальцы, которые все еще были сжаты в кулаки. Снег пошел сильнее, большие снежные хлопья медленно порхали в воздухе, блестя в свете уличных фонарей. Мир казался благопристойным и неиспорченным.
- Не на всю жизнь, только до десятого сентября, - выдохнул он и попытался поймать языком падающие снежинки, чувствуя внезапное облегчение.
Когда он вновь вернулся в свою комнату, то перелистал странички календаря до сентября и обвел кружком десятое число.
- Свобода и… Импрес, - пробормотал Трей.
Глава 16
За окнами железнодорожного вагона простирался зимний ландшафт, но непрошеные слезы в глазах Импрес мешали любоваться открывающимся видом. Расстроенная, несчастная, обиженная, она хотела бы остаться одна, чтобы в одиночестве разобраться с переполнявшей ее обидой за измену, спокойно взвесить все аргументы "за" и "против", обосновать принятое ею решение с отъезде. Но Импрес была не одна, настойчивые расспросы детей требовали ответов, нужно было удерживаться от рыданий.
Зачем уехали, спрашивали они, зачем нужно Гаю предпринимать что-то для восстановления титула, зачем нужен сам титул, почему уехали, не попрощавшись с Треем? И Импрес объясняла опять и опять, а они спрашивали; когда точно приедет Трей и как он разыщет их во Франции? Уверена ли Импрес, что он сможет их найти? Огромным усилием воли, удерживая себя от слез, она повторяла то, что уже говорила о письмах и почте, деловом расписании Трея, особых обстоятельствах, требовавших присутствия Трея на сессии, которые не позволили ему попрощаться с ними.
- Возраст Гая позволяет ему принять ответственность за поместье, - промолвила Импрес, как будто не говорила об этом же едва ли не десять минут назад. - Конечно, если суд решит рассмотреть наше дело. Ну, а для Трея крайне важно решить проблемы границ в резервациях.
- Почему мы не могли подождать его? - опять спросила Женевьева. - Не понимаю, что нам мешает потерпеть, пока Трей не освободится и не поедет с нами вместе? К тому же Эмили говорила, что не возражает остаться в Моктане навсегда.
И Женевьева обратилась за поддержкой к старшей сестре. Будучи старше на четыре года, Эмили уже начина понимать, что стоит за спокойными объяснениями Импрес и покрасневшими глазами, поэтому дипломатично хранила молчание.
- Нам не следовало ехать одним, -мрачно заявила Женевьева, не обращая внимания на отсутствие поддержки со стороны сестры.-Ты говорила, что он всегда будет с нами, - продолжала она обвинительным тоном.
- Помолчи, Трей не мог ехать сейчас, - спокойно парировала Импрес, хотя в душе ей хотелось кричать. - Он никак не мог ехать, потому что должен быть на законодательной сессии.
И ему вовсе ни к чему, совсем упав духом, подумала Импрес, бросать только что приобретенную жену.
Эдуард, лицо которого сморщилось от плача, больше всех страдал от отсутствия Трея, отказываясь есть с того момента, как они сели в поезд, возмущенный и несговорчивый. Как ни пыталась Импрес успокоить его и устроить поудобнее, он отталкивал ее, говоря сквозь слезы:
- Хочу к Трею… хочу обратно… найди Трея…
- Мы отправились в прекрасное путешествие, Эдуард, - уговаривала его Импрес, - и поплывем на таком корабле, который ты видел на картинках в книге, а Гай через некоторое время будет графом. Ты знаешь, кто такой граф?
- Мне все равно! - закричал Эдуард, его личико напряглось и покраснело. - Хочу к Трею.
- А когда мы вернемся? - спросила Эмили задумчиво, в ее темных глазах отражался невысказанный страх того, что это никогда не случится.
- Не знаю, - ответила Импрес с тихим вздохом, для нее это "когда" могло обернуться бесконечностью, если интерес Трея действительно полностью сосредоточился на жене. - Может быть, совсем скоро.
- Ненавижу тебя! - закричал Эдуард Импрес. Слезы катились у него по щекам. - Плохая! Плохая!
Гай, более других понимавший истинные причины езда: испытанное унижение от визита Валерии было еще свежо в его памяти, неуклюже попытался отвлечь Эдуарда.
- У тебя будет комната в нашем новом доме, целая большая комната, не то, что в домике в горах.
- Дом Трея все равно больше, - возразил Эдуард. - Хочу к Трею.
- У тебя будет пони. Тебе ведь хочется пони?
- Не нужен мне пони, - пробормотал Эдуард несчастно, - мне нужен Трей.
На Импрес накатила дурнота, словно ее организм сочувствовал высказанному Эдуардом желанию. Разве все мы не хотим его? - подумала она с горечью; безвозвратность их отъезда усиливалась с каждым стуком колес на стыках рельсов, от тоски она плотнее сжала пальцы, лежащие на коленях.