Люди справа от нее начали ссориться. Заключенный, к которому они пришли, выкрикнул непристойное ругательство, двое визитеров закричали на него в ответ. Охранники поглядывали на происходящее с откровенной скукой.
– Как ты? – спросила Сидни, стараясь за улыбкой скрыть свое отчаяние.
– Хорошо. Но он выглядел измученным и больным. Она улыбнулась и кивнула, чтобы его подбодрить.
– Я скучаю по тебе!
– Я скучаю по тебе.
Сидни не могла решить, что хуже: выкрикивать признания или пережидать мучительное молчание, наступавшее между выкриками.
– Мне нравится мистер Осгуд, – сказала она. – Он хороший адвокат.
Майкл кивнул и сказал что-то, чего она не расслышала.
– Прости, что я тебя оставил, – повторил он, мучительно напрягая голос. – В тот день. Только записку…
Он бессильно развел руками. Сидни видела, как тяжело он это переживает. И его лицо и голос говорили об одном и том же.
– Все хорошо, – горячо заверила она его. – Я понимаю… Я знаю, зачем ты это сделал. Я не сержусь!
Он прижал ладонь к груди и улыбнулся с Облегчением. В эту минуту Сидни поняла, что пройти через этот кошмар без слез ей не удастся.
– Майкл, мы вытащим тебя отсюда. Непременно вытащим, я знаю.
И опять его губы скривились в вымученной улыбке. Майкл опустил взгляд на свои руки, вцепившиеся в край стола, словно тисками. Солгать он не мог, поэтому не сказал вообще ничего.
Еще одна ужасная пауза. Потом он заговорил.
– Что? – переспросила она.
– Как там Сэм?
– Скучает по тебе.
– А Филип?
– С ним все в порядке.
– Должно быть, он меня ненавидит.
– Нет, конечно, нет. Он бы не мог…
– Все, ребята, время вышло. Прошу всех встать. Живенько, живенько… Всем посетителям встать и очистить помещение. Заключенные, встать!
Она не могла поверить. Так скоро! Они так и не успели ничего толком сказать друг другу. Шум отодвигаемых стульев и выкрикиваемых прощаний стал оглушительным. Майкл оттолкнул свой стул и встал. В тот же. миг горячие слезы вырвались наружу. Смущенная, пристыженная, Сидни яростно вытирала щеки. Черт, черт, черт, она же не хотела, чтобы Майкл видел ее в слезах!
– Пора прощаться, Сидни.
– О, Майкл… Она даже не сказала, что любит его!
– Прошу тебя, – проговорил он, послушно отступая от стола, – прошу тебя, Сидни…
– Что, Майкл? Я тебя не слышу!
– Больше сюда не приходи, Сидни! Не возвращайся сюда.
Охранник встал между ними, загородив Майкла от ее взгляда. Кто-то толкнул ее. Сквозь сетчатую загородку Сидни увидела, как темноволосый человек в полосатой одежде исчезает в задней двери. За ним еще и еще один. Она уже не могла бы сказать, который из них – Майкл.
– Ну все, мисс.
Бесстрастный полицейский, даже не прикасаясь к ней, ловко оттеснил ее к противоположной двери. За дверями другой страж порядка вручил ей ее вещи. Ей придется солгать, сообразила она, двигаясь по коридору к лестнице вместе с толпой и глядя прямо перед собой ничего не видящими глазами. Ей придется сказать Сэму, что Майклу понравился его рисунок.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Пока мистер Уоррен Диффенбахер давал показания, в зал судебного заседания вошел рассыльный и протянул адвокату Майкла небольшой желтый конверт. Мистер Осгуд распечатал конвертик и, прочитав послание, улыбнулся в первый раз с тех самых пор, как начался процесс.
Майкл не мог понять, чему он так обрадовался. За секунду до этого вид у мистера Осгуда был удрученный. Мистер Диффенбахер, являвшийся казначеем, а также одним из членов совета попечителей зоопарка, как раз объяснял, сколько животных было потеряно, ранено или уничтожено во время "инцидента". "Инцидент" – именно так после невероятно долгих препирательств между сторонами было решено именовать во время судебных слушаний то, что совершил Майкл в зоопарке.
Все цифры уже были опубликованы в газетах, но в голосе мистера Диффенбахера, когда он перечислял виды и численность сбежавших или погибших животных, звучало нечто такое, отчего все содеянное стало казаться настоящей катастрофой. А когда он ответил на вопрос о том, какова итоговая стоимость "инцидента" в денежном выражении, вся публика в зале суда дружно ахнула.
И все-таки что-то заставило мистера Осгуда улыбнуться. Он оторвался от письма и ухмыльнулся во весь рот, потом наклонился к Майклу, собираясь что-то ему шепнуть, но тут судья Толмен спросил:
– У защиты есть вопросы?
– Да, ваша честь, – торопливо отозвался мистер Эсгуд.
Но прежде, чем встать, он передал желтый конверт Майклу.
– Мистер Диффенбахер, как давно вы являетесь попечителем зоопарка?
Поначалу Майкл никак не мог разобрать текст. Мелкий шрифт был бледен и нечеток, местами полу-;терт, а верхняя строчка состояла из букв и цифр, не имевших никакого смысла.
– Около четырех лет, сэр.
"Реджинальд Коуз, эсквайр, королевский адвокат, адвокатская контора "Диллард и Коуз", Райдер-стрит, 10, Чондон".
– И вы по совместительству являетесь членом совета директоров, не так ли?
"Джону Осгуду, эсквайру, адвокатская контора (Осгуд, Тэрбер, Уэйланд и Тъюз", Дирборн-cmpum, 400, Чикаго, Иллинойс".
– Совершенно верно. Я являюсь казначеем. "Джон зпт Макнейлы обнаружены во Флоренции тчк Путешествуют по континенту с середины июля тчкс семья отплыла в Соединенные Штаты из Генуи на пароходе "Фиренци" зпт прибытие в Нью-Йорк 17 или 18 сентября тчк Все хорошо зпт что хорошо кончается тчк Реджи". Майкл перечитал послание во второй раз, потом в третий и в четвертый. На пятый раз он почти сумел убедить себя, что оно означает именно то, что ему показалось с первого раза. В нарушение всех правил он потянулся, чтобы посмотреть на Сидни. На ней было новое платье, не то, что вчера, и шляпа с вуалью, чтобы скрыть лицо от фоторепортеров. Но сейчас она откинулa вуаль, а увидев, что Майкл смотрит на нее, начала подниматься с места. Филип положил руку ей на локоть. Мистер Осгуд, у которого, очевидно, имелись глаза на затылке, задал мистеру Диффенбахеру вопрос о его образовании, а сам, пятясь спиной, отступил назад и встал между Майклом и Сидни. Даже не глядя на своего подзащитного, он незаметно, но твердо сжал плечо Майкла.
Это помогло Майклу сохранить самообладание. Будь что будет! Его семья на пути в Америку, и мистер Осгуд считает, что это добрый знак. Сам Майкл придерживался иного мнения, но он мог и ошибиться. Мистер Осгуд умный человек, он адвокат, люди ему доверяют. Значит, и Майкл должен ему доверять. Но он утаил от своего адвоката самый главный секрет: родители выгнали его из дома.
Теперь уже слишком поздно рассказывать ему об этом. Они уже в пути. Будь что будет. Майкл без конца проводил пальцами по строчкам телеграммы, по словам "Макнейлы", "семья", "прибытие", словно прикосновение к ним могло избавить его от страха. Желание поговорить с Сидни терзало его подобно голоду. Она всегда утверждала, что у него есть семья. Он делал вид, что верит, хотя на самом деле не верил. Но оказалось, что она права. Кем бы они ни были, они "путешествовали по континенту с середины июля". Майкл попытался представить себе эту картину, но у него ничего не, вышло.
– Будьте внимательнее, – шепнул мистер Осгуд ему на ухо. – Не время задумываться!
Подняв голову, Майкл увидел, что на свидетельском месте сидит уже совершенно другой человек, которого он никогда раньше не видел. Выяснилось, что его фамилия Брэди, он назвался патрульным полицейским и начал рассказывать о той ночи, когда произошел "инцидент". Его вызвали в зоопарк, потому что там "начались беспорядки". Он мало что мог сообщить по существу дела, потому что к тому времени, как он прибыл на место, "обвиняемый уже успел скрыться".
На скамье присяжных был один человек, за которым Майклу нравилось наблюдать. Он сидел во втором ряду, на третьем месте от края. Майкл не смог бы определить, сколько ему лет (он вообще не умел определять возраст людей), но этот человек не был молод, как Филип. У него были негустые, аккуратно причесанные каштановые волосы, мягкая на вид кожа и пухлый розовый подбородок без шеи, исчезавший под воротником. Глаза у него были добрые, а губы слегка улыбались вне зависимости от того, что происходило в зале суда. Похоже, он был хорошим человеком. Майкл следил за ним, стараясь угадать, что он думает о показаниях свидетелей, о том, что они говорили и о чем умалчивали. На лице у него почти ничего не отражалось, но Майклу почему-то казалось, что он может догадаться, о чем этот человек думает.
Патрульный закончил давать показания, после чего прокурор Меррик вызвал нового свидетеля. Майкл его узнал: это был тот самый охранник, что застрелил волчицу. Тот самый, которого Майкл повалил на землю, тот, с кем он дрался. Из-за этой драки его обвинили в оскорблении действием. Мистер Осгуд объяснил, что это самое серьезное обвинение против него. Если присяжные признают его виновным по этой статье, ему придется отсидеть срок в тюрьме. Выяснилось, что охранника зовут Энтони Кабрини.
– Мистер Кабрини, – начал прокурор, – расскажите суду, что произошло после того, как вы и мистер Слатски подошли к загону для волков. Что вы увидели?
– Я увидел двух волков, самца и суку, они бегали взад-вперед у ворот загона. Они одни остались, всех остальных он выпустил.
– Протестую, ваша честь, – вставил мистер Осгуд. – Свидетель выдает предположение за факт.
– Поддерживаю, – сказал судья.
– Расскажите нам только то, что вы видели своими глазами, – попросил мистер Меррик.
– Да, сэр. Так вот, эти двое волков взбесились: кидались на ограду и завывали, как бешеные. Сука начала бросаться на меня, и я ее пристрелил из своего тридцать восьмого. Оглянуться не успел, как этот сумасшедший уже насел на меня, повалил на землю, пытал ся убить. Слатски ударил его дубинкой, и на этом все кончилось. Но потом он очнулся. Мы-то думали, что вырубили его, но стоило нам отвернуться, как он дал деру прямо к холмам. Тогда Слатски взял ружье, но стрельнуть не успел: этот парень шустрый, что твоя газель, черт бы ее побрал. Вот на том все и кончилось.
Судья попросил мистера Кабрини не выражаться. Он нахмурился, но пообещал, что постарается.
– Вы видите сегодня в зале суда человека, который напал на вас в ту ночь в зоопарке?
– Ясное дело. Это был он, вот этот парень.
– Благодарю вас. Свидетель ваш. Мистер Осгуд поднялся на ноги.
– Вы утверждаете, что волчица пыталась напасть на вас?
– Ну да. Бросалась на меня, рычала и слюну пускала.
– Вы всерьез опасались за свою жизнь?
– Черт возьми, а вы бы не… То есть да, конечно, опасался. Волку ничего не стоит слопать человека живьем. AМ – и нету!
– Понятно. Как долго вы служите ночным охранником в Линкольновском зоопарке, мистер Кабрини?
– Я? Года два. Около того.
– До той ночи вам хоть раз случалось подвергаться нападению волка?
– Нападению? Нет.
– Приходилось ли вам работать в зоопарке бок о бок с кем-нибудь, кто подвергался такому нападению?
– Нет вроде бы.
– Может быть, вам приходилось слышать о таком случае, когда кто-то из служителей зоопарка стал жертвой нападения волка?
– Нет. Но я…
– Благодарю вас. Итак, вы утверждаете, что после того, как вы застрелили волчицу, мистер Макнейл внезапно "насел" на вас.
– Да, точно.
– Согласно вашему заявлению, он пытался вас убить. Верно?
– Верно.
– Скажите мне, вы понесли какие-нибудь физические увечья во время стычки, которая, согласно вашему утверждению, произошла между вами и моим подзащитным?
– Это как?
– Ответьте, пожалуйста, на вопрос. Вам были нанесены телесные повреждения?
– Да, я ушиб локоть. Кажется, на колене тоже был синяк.
– Вам понадобилась медицинская помощь?
– Это доктор, что ли? Нет, никакой доктор мне не понадобился.
– И тем не менее вы по-прежнему утверждаете под присягой, сэр, что мистер Макнейл пытался вас убить?
– Ага. По-моему, так оно и было.
Следующим свидетелем обвинения стал мистер Слатски. Майкл его не узнал, но он показал под присягой, что был тем самым, кто держал фонарь и дважды ударил обвиняемого дубинкой.
Когда дошла очередь до перекрестного допроса, Мистер Осгуд спросил его:
– Могли бы вы утверждать, исходя из своего личного опыта в качестве сотрудника зоопарка, мистер Слатски, что волчица представляла собой угрозу вашей жизни в ту ночь?
– Протест, ваша честь, – встрепенулся Меррик.
– Отклоняется. Мистер Слатски почесал подбородок.
– Ну… когда волк напуган, от него не знаешь, чего ждать, а эта волчица была сильно напугана. Она могла попытаться напасть на кого-нибудь, тем более что мы загнали ее в угол.
– Вы хотите сказать, что она могла бы напасть на вас?
– Да нет, не то чтобы напасть… Волк никогда не нападет на взрослого человека, разве что если волк бешеный. Но я хочу сказать, если бы мы попытались ее поймать, она могла бы укусить.
– А если бы вы оставили ее в покое?
– Протестую.
– Отклоняется.
– Ну, если бы мы оставили ее в покое, я бы сказал, она рано или поздно ушла бы, наверное, обратно в клетку. Или сбежала бы. Как я уже сказал, она была напугана.
– А второй волк?
– Думаю, пошел бы с ней. Они были парой.
– Благодарю вас. А теперь, сэр, – не прерывая своей речи, мистер Осгуд подошел к присяжным, – вы только что слышали показания мистера Кабрини. Он засвидетельствовал, что обвиняемый пытался его убить, когда сбил его с ног. Вы это слышали, не так ли?
– Да, сэр.
– Вы согласны с этим мнением? Мистер Слатски заерзал на стуле, ему было явно не по себе.
– Ну… это вроде как… трудно сказать. Они боролись, это точно.
– Что ж, позвольте мне уточнить. Вы видели своими глазами, чтобы мистер Макнейл хоть раз ударил мистера Кабрини?
– Нет, сэр.
– Вы видели, как мистер Кабрини бил мистера Макнейла?
–Да,сэр.
– А когда вы сами ударили мистера Макнейла своей дубинкой, было ли у вас намерение его убить?
– Нет! Нет, я просто хотел остановить драку. Сказать вам по всей правде, я вовсе не хотел бить его по голове. Я только собирался его оглушить. Вроде как отвлечь его внимание.
– Итак, по вашему мнению, обвиняемый не представлял угрозы для жизни мистера Кабрини или вообще для чьей бы то ни было жизни? Я вас правильно понял?
– Ваша честь, я протестую.
– Я поддерживаю протест. Вы своего уже добились, мистер Осгуд.
– Благодарю вас, ваша честь. Больше вопросов нет. Обвинение вызвало Филипа в качестве свидетеля.
– Состояние духа, – шепнул мистер Осгуд Майклу, пока Филипа приводили к присяге. – Вот о чем его будут спрашивать. Чтобы доказать умысел.
– Чей?
– Ваш.
Филип явно нервничал. Он неохотно и скупо отвечал на вопросы мистера Меррика. Он был "враждебно настроенным свидетелем", как объяснил мистер Осгуд, и Майкл убедился, что это именно так.
И еще мистер Осгуд успел объяснить ему, что такое "лжесвидетельство". За это тоже полагалась тюрьма. Майкл сидел на краешке стула, ожидая, что прокурор Меррик вот-вот задаст Филипу вопрос о первых пяти днях, прошедших после "инцидента". Он знал, что, если прокурор это сделает, Филип непременно солжет, чтобы оградить Сидни.
На этот случай у Майкла все было готово. Не успеет Филип раскрыть рот, как он встанет и скажет присяжным: "Я признаю себя виновным во всех преступлениях, и вам незачем продолжать этот суд. Я это сделал, я виноват".
К счастью, мистер Меррик так и не задал рокового вопроса.
– Итак, вы утверждаете, что в тот день в зоопарке мистер Макнейл был "расстроен"? В этом смысл ваших показаний?
– Да, – промямлил Филип.
– А в поезде по дороге домой он ничего не сказал? Вообще ничего? Ни слова до тех самых пор, пока не извинился, чтобы пойти в туалет? И после этого вы его больше не видели, пока его не арестовали?
– Составной вопрос, ваша честь, – запротестовал мистер Осгуд.
Но не успел судья вынести свое суждение, как Филип холодно ответил:
–Да, да и да.
– Благодарю вас…
– Но я тоже был расстроен. И Сэм тоже. Мы…
– Спасибо, больше вопросов нет.
– Свидетель ваш, – сказал судья Толмен.
– Чем вы были расстроены? – спросил мистер Осгуд.
Лицо Филипа изменилось, его гнев улетучился. Отвечая на вопрос, он посмотрел прямо на Майкла.
– Тем же, чем и он. Тем, что увидел животных, запертых в клетках. У Май… У мистера Макнейла есть такое свойство: когда познакомишься с ним поближе, через некоторое время начинаешь смотреть на вещи его глазами. И очень многое понимаешь. Через какое-то время то, что всегда принимал как должное, начинает казаться странным. Неправильным. А в данном случае чем-то просто варварским.
– Ваша честь, я протестую.
– Я позволю свидетелю ответить на этот вопрос. Продолжайте, мистер Винтер. Слегка смутившись, Филип опустил глаза.
– Я мог бы привести вам сотню примеров.
– Придерживайтесь инцидента в зоопарке, – мягко посоветовал мистер Осгуд.
– Хорошо. За свою жизнь я был в зоопарке… не знаю сколько раз. Не меньше дюжины. Но в тот день с. Майклом я впервые… хотя он ничего такого не сказал, мне впервые пришло в голову, что ловить диких животных и сажать их в клетки, чтобы мы могли на них поглазеть… что это не самое убедительное проявление нашего гуманизма. Наоборот, это можно назвать непростительной жестокостью.
– Ваша честь, я протестую и требую, чтобы это безответственное высказывание было вычеркнуто из протокола как не имеющее отношения к делу.
– Хорошо, поддерживаю. Присяжные не должны принимать во внимание этот последний ответ. У вас есть еще вопросы, советник?
– Нет, ваша честь, полагаю, этого достаточно. И мистер Осгуд с торжествующей улыбкой вернулся к столу.