* * *
Крутая, извилистая тропинка вела сквозь густые заросли. В одном месте она подходила совсем близко к обрыву над морем, а затем поворачивала вдоль зарослей мирта и цветов с синими лепестками. Иногда сквозь густую листву выше проглядывали розовые крыши отеля, и больше ничего не было видно. Только зелень, благоухание цветов и щебет птиц на деревьях. Нэнси обогнула огромный, с глянцевыми листьями куст и внезапно резко остановилась. Покой и безмятежность сразу улетучились.
Прямо перед ней на тропинке, широко расставив ноги, стоял Рамон. Он не проявлял ни малейших намерений уступить ей дорогу. Сердце ее мучительно забилось. Между ними было каких-то пять шагов. Глаза их застыли, тела напряглись, как у двух диких животных при неожиданной встрече.
Нэнси почувствовала, что краснеет под его взглядом, болезненно ощущая его беспокойство, напряженность мускулов и близость, которая так возбуждала ее.
- Пожалуйста, позвольте мне пройти, - выдавила она сквозь пересохшие губы. Ее нервы были напряжены до предела.
Он смотрел на нее с мрачным лицом.
- Я пришел, чтобы извиниться. - Его темные глаза не давали ей сдвинуться с места.
- Я… - Нэнси не находила слов. Как она могла принять извинения от мужчины, который ударил ее с такой силой, что пролилась кровь? От мужчины, который любил и лгал с одинаковым успехом и который переходил из одной постели в другую с легкостью мартовского кота? У нее не было слов. Она смогла только холодно повторить: - Пожалуйста, позвольте мне пройти.
Выражение его лица изменилось. Он, Рамон Санфорд, пришел к ней, влекомый Бог знает какой силой. Извинился, а она стоит перед ним холодная и чопорная, полностью отвергая его извинения.
- Можете верить или не верить, но я никогда прежде не бил женщину. - На этот раз в его голосе чувствовалась напускная небрежность.
Нэнси хотела крикнуть: "Тогда почему же ты ударил меня? Почему меня?" - но не смогла. Его загорелое лицо вдруг стало пугающе равнодушным. Она не должна выказывать перед ним свои чувства - страдание и боль. Это только укрепит его самомнение и мужское тщеславие. Нэнси крепко сжала кулаки, так что ногти впились в ладони.
- Пожалуйста, позвольте мне пройти, - повторила она в третий раз и, собрав всю свою волю, стала постепенно, шаг за шагом приближаться к нему, молясь, чтобы он уступил ей дорогу. Но Рамон не сдвинулся с места. Нэнси сделала шаг в сторону, смяв желтые цветочки. Он резко вытянул руку и, обхватив ее за талию, привлек к себе:
- Нэнси!
- Позвольте мне пройти! - Голос ее сорвался от душивших ее слез и страха. Они находились вдалеке от людных аллей и площадок. Вдалеке от бассейна, где всегда собиралось много отдыхающих. Он застал ее врасплох в безлюдном месте. Что он собирается сделать с ней здесь?
- Что произошло, Нэнси? Скажи мне ради Бога. Почему ты исчезла? - обратился к ней Рамон. Затем в голосе его послышалась нескрываемая ярость: - Почему ты с ним?
- А почему бы нет? - выкрикнула она в ответ. - Разве менять партнеров можно только мужчинам?
Рамон выругался и, резко развернув Нэнси, всем телом прижал ее к стволу дерева. Он впился ртом в ее губы, крепко обнимая. Из глубины ее существа вырвался мучительный стон, но, вместо того чтобы сопротивляться, она безрассудно зарылась пальцами в его взлохмаченные волосы и страстно погрузила язык в его рот, а он неистово овладел ею прямо там, где они стояли.
* * *
- Миссис Камерон заказала номер только для себя, сэр. Я должен спросить ее разрешения, прежде чем впустить вас в ее апартаменты.
- Миссис Камерон - моя жена! - холодно заявил Джек.
Проходящая мимо пара гостей отеля с любопытством взглянула в его сторону.
- Извините, сэр, мы можем поместить вас в семнадцатый номер, а вашу секретаршу - в двадцать пятый.
Джек грозно склонился над письменным столом из красного дерева.
- Я хочу жить в номере моей жены, - повторил он. У него чесались руки схватить клерка за воротник и придушить, чтобы тот не создавал проблем. Если он не займет номер вместе с Нэнси, сплетням не будет конца.
- Дорогой сенатор, как приятно видеть вас после стольких лет! - Перед Джеком возникла Зия. Талию ее свободного светло-сиреневого шифонового платья опоясывали тяжелые причудливые нити серого и белого жемчуга. - Какие-то трудности?
Джек глубоко вздохнул и, с трудом овладев собой, улыбнулся своей заученной, очаровательной улыбкой.
- Я, естественно, хочу поселиться вместе со своей женой, но, как оказалось, мне выделили номер на другом этаже.
- Так вот в чем дело, - улыбнулась Зия, давая понять жестом, что это пустячное недоразумение. - Номер миссис Камерон слишком мал.
Гвидо опустил глаза. Ему-то было хорошо известно, что номер состоял из огромной спальни, устроившей бы даже русскую царицу, двух гостиных, украшенных полотнами Матисса и Пикассо, великолепной ванной комнаты с золотым оборудованием и просторной террасы. Едва ли можно было назвать это помещение маленьким.
- Семнадцатый номер намного больше, и я думаю, что нетрудно будет перевести туда миссис Камерон, если она того пожелает.
Несмотря на деликатность тона, в голосе Зии чувствовались нотки, не допускающие возражений.
Крайне недовольный, сенатор позволил отнести свои чемоданы и сумки в семнадцатый номер. За ним скромно шла Сайри, исполняя роль послушной секретарши.
- Может быть, вы выпьете чего-нибудь и отдохнете, пока распаковывают ваши вещи, - предложила Зия с обезоруживающей улыбкой, решительно уводя Джека из фойе в свои личные апартаменты. Она понятия не имела, где сейчас Нэнси, но, судя по настроению сенатора, решила, что будет лучше, если они не встретятся на людях. Джек Камерон был польщен приглашением Зии Санфорд. Немногие удостаивались такой чести - только ближайшие друзья и царствующие особы, но даже из них не все получали приглашение посетить ее.
Он немного успокоился, чувствуя себя важной персоной, а после бокала превосходного вина раздражение его совсем улеглось. Джек сидел под палисандровым деревом и, как человек, посвященный в государственные дела, рассказывал Зие о событиях, происходящих в Америке.
Зия рассеянно слушала его. Где же Рамон? Он с первого взгляда оценил бы ситуацию и быстренько пригласил бы сюда Монткалмов и Майклджонов, чтобы уберечь ее от скучного непрерывного монолога Джека Камерона.
- Президент продолжает расширять свои полномочия. Депрессия наносит экономике тяжелый удар, но сейчас она под контролем. Необходим свободный рынок золота, регулирование тарифов…
Зия сохраняла на своем утонченном лице заинтересованное выражение. Где Нэнси? Ее не было видно весь день, а сейчас время уже близится к вечеру.
- Конечно, я не могу предложить Генри Моргентау-младшего на должность секретаря казначейства, но он может принести большую пользу. Генри - ученик профессора Джорджа Уоррена, а я всегда придерживался его товарно-денежной теории.
Зия подумала, что с ее стороны, пожалуй, будет немилосердно спускать сенатора Камерона с привязи на ее ничего не подозревающих гостей.
- Правительству надо начинать именно с этого в своих попытках остановить девальвацию доллара…
Чипс никогда не надоедал ей политикой. Интересно, что он думал о своем зяте? Сейчас мэром Нью-Йорка стал Ла-Гуардиа. Зия хотела было спросить Джека Камерона, как его тесть отнесся к такому изменению в руководстве города, но испугалась, что за этим последует нескончаемо долгая лекция.
- Рузвельт применил строгий нажим на финансовое управление…
Зии всегда нравилась семья Рузвельтов. Элеонора была серьезной, преданной женой, а голубоглазый Франклин Рузвельт выглядел очень милым и привлекательным, несмотря на то что был прикован к инвалидной коляске. Каким станет Белый дом, если в нем поселится Джек Камерон? Она подавила улыбку. Пожалуй, Нэнси права. Подпортив шансы на выдвижение его кандидатуры, она принесет своей стране только благо.
Зия легонько коснулась руки Джека:
- Прошу прощения, сенатор, что задержала вас. Вы, наверное, хотите принять ванну и переодеться к обеду. Я так увлеклась вашими разъяснениями политики президента, что просто забыла о времени.
Джек снисходительно улыбнулся. Ему очень нравилось, когда к нему обращались, называя сенатором, и потому он проникся симпатией к Зие Санфорд.
Служащий отеля проводил его в номер. Зия встала и прошла в дальний конец газона. Отсюда не было видно ни бассейнов, ни теннисных кортов, ни аллей сада. Никто не мог заглянуть сюда с террас и площадок, где проводили время отдыхающие. Ниже вились крутые безлюдные тропинки, ведущие к скалам. Близился час коктейлей. Дамы переодевались, а джентльмены отдыхали. Неожиданно ее внимание привлек шорох листьев и хлопанье крыльев потревоженных птиц. На тропинке появились две фигуры, склонившие друг к другу головы и обнимавшие друг друга за талию. Зия напрягла зрение, всматриваясь в быстро надвигающиеся сумерки. Тропинка делала поворот, выходя из-за деревьев на свободное пространство. Пара шла очень медленно. Это было не просто дружеское объятие, но страстное слияние двух тел. С первого взгляда Зия узнала своего сына, но с кем он был, она пока не могла понять. Темные волосы могли принадлежать Мадлен Манчини, виконтессе Лоземир да многим другим женщинам, проживающим в отеле. Она пригляделась. Темные локоны, лежащие на плече ее сына, изящные руки, крепко обнимавшие его за талию, принадлежали Нэнси Ли Камерон.
Зия, пошатываясь, вернулась на свое место под палисандровым деревом и сделала невообразимую вещь. Она сама налила себе выпить, не вызывая слугу.
Рамон и Нэнси! Зия закрыла глаза. Рамон чуть было не убил себя в порыве гнева из-за какой-то таинственной женщины. Нэнси была опечалена и решила развестись из-за неизвестного мужчины. Она слишком откровенно и безрассудно флиртовала с князем Васильевым, а Рамон решил сделать предложение юной девушке, о которой узнал всего неделю назад.
Рамон и Нэнси! Нэнси и Рамон!
Это было подходящим завершением третьего акта древнегреческой трагедии. Рука ее дрожала, когда она потянулась за бокалом. Да, трагедии, потому что они не смогут быть счастливыми. Если Чипс ничего не сказал им, то это должна сделать она. Лучше бы Патрик О'Шошесси никогда не вытаскивал Дьюарта Санфорда из ледяных вод Атлантики. Тогда бы они с Чипсом жили вместе в бостонском Норс-Энде. Бедные, но счастливые. Не будь Дьюарта, не было бы и этих долгих кошмарных лет. Не было бы и сына. Зия устало приоткрыла глаза - не было бы этого отчаянного, красивого, невероятно прекрасного сына. Невозможно желать иной жизни, если бы в ней не было ее Рамона. Она ощутила холод и неописуемую усталость. Деревья, небо и море - все слилось и померкло. Бокал выпал из ее рук на траву.
* * *
Нэнси всхлипывала, крепко обхватив его, она потеряла самообладание и способность здраво мыслить. Их захватили секс и любовь, любовь и желание. Сначала он хотел унизить ее, изнасиловать, а она отдалась ему добровольно, со страстью. Дрожа, он продолжал удерживать ее. Внутри у него все клокотало. Наконец он не выдержал и что есть силы ударил кулаком по дереву.
- Но почему? - крикнул он. - Почему ты бросила меня? Почему связалась с Васильевым? С Уинтертоном? Ради Бога, Нэнси, почему?
Ее глаза двумя черными пятнами выделялись на бледном лице. Если бы она не опиралась о дерево, то наверняка упала бы.
- Я доверилась тебе. - Ее голос почти перешел на шепот. - Думала, что ты любишь меня. Сама я очень тебя любила и обо всем рассказала дочери, мужу… - от волнения язык у нее прилипал к небу, -…отцу.
Рамон судорожно вздохнул. Глаза его пылали адским пламенем.
- Он рассказал мне о Глории. У него были улики… фотографии.
Он резко схватил ее за плечи.
- С Глорией был дешевый, скоротечный роман. Бессмысленный, как сотни других до нее. - Он поднял голову к небесам, как бы моля Бога дать ему силы, внезапно оставившие его. Нэнси ждала, сердце ее бешено колотилось. Он опустил голову, и глаза их встретились.
- Правда, то обстоятельство, что она была женой врага моего отца, немного развлекало меня. Но я никогда не любил ее. Я не любил ни одну женщину, кроме тебя.
- И потому отправился к ней сразу же после меня? - Ее голос стал каким-то чужим, обвинения застревали у нее в горле. - Ты пошел к ней на другой день после того, как я уехала из Нью-Йорка.
Рамон с трудом сдерживался, крепко сжимая ее пальцы.
- Это она пришла ко мне! Пришла, потому что я порвал с ней связь.
Нэнси видела только его лицо, глаза, губы.
- Значит, вы не спали вместе? - Ее едва было слышно.
- Господи! За кого ты меня принимаешь? Я же люблю тебя. Я ведь говорил, что люблю тебя! - Его эмоции явно перешли границы английского воспитания и никак не вязались с американскими генами. В это мгновение он больше походил на итальянца.
Нэнси почувствовала невероятное облегчение. Она смеялась и плакала, обнимая и целуя его.
- Как ты мог заставить меня так мучиться и страдать?
- Я? Заставил тебя страдать? - На его виске заметно пульсировала жилка. - А что ты скажешь по поводу Уинтертона? Или Васильева?
Она обхватила лицо руками, низко опустив голову. Стоило ли объясняться? Главное, что они любят друг друга. Рамон принялся целовать ее губы, шею, грудь. Затем уложил на цветы и слился с нею с величайшей нежностью и любовью.
Глава 11
Когда сквозь густую листву на землю начали постепенно опускаться сумерки, Рамон наконец помог Нэнси встать и обнял ее.
- Так как насчет Уинтертона и Васильева? - обратился он к ней в третий раз.
Несмотря на нежность, с которой он обнимал ее, в блеске его почти черных глаз таилась угроза.
Нэнси прижалась к Рамону, положив голову на его могучую грудь.
- Вир никогда не был моим любовником, - сказала она тихо.
- Значит, мой приход оказался своевременным. - В его голосе прозвучала холодная насмешка.
Нэнси улыбнулась. Ей казалось, что она никогда не забудет ужаса той страшной сцены. Теперь же все это куда-то кануло.
- Ведь так? - Он приподнял ее подбородок.
- Я никогда не хотела стать любовницей Вира. Мне было очень одиноко, а он заботился обо мне. Думаю, что его внимание помогло сгладить боль и страдания, которые я испытывала из-за тебя.
- А Ники?
Она посмотрела ему в глаза:
- Ники был моим любовником всего одну ночь.
- Верю. - Но по его голосу она чувствовала, что это не так.
Нэнси переплела свои пальцы с его пальцами, и теперь уже она удерживала Рамона, глядя на него широко раскрытыми, темными, полными искренности глазами.
- Я приехала сюда, чтобы скрыться от тебя, а не для того, чтобы встретиться. Ты как-то говорил, что никогда не поедешь на Мадейру, и я поверила. Мне казалось, что это единственное место, где я случайно не встречусь с тобой. Я собрала свои вещи и уехала, но не могла забыть тебя. - Голос ее стал глуше. - И вот ты появился здесь. У меня больше не было сил сопротивляться. Твоя близость притягивала меня словно магнит. И не важно, что ты проявлял равнодушие и грубость, для меня было утешением по крайней мере видеть тебя.
Увидев тебя с Тессой, такой молодой и хорошенькой, увидев, как она обожает тебя, как ты смотришь на нее, как обнимаешь, я не смогла этого перенести. Вот тогда-то мы с Ники и стали любовниками. Я нуждалась в физическом утешении. Мне хотелось, чтобы меня любили. Но все это произошло случайно. - Губы ее скривились в мимолетной улыбке. Ей очень хотелось, чтобы Рамон понял ее. - У Ники, как и у тебя, много любовниц, но они ничего не значат для него, так же как и для тебя. Ники не влюблен в меня, да и мне он безразличен. Просто в какой-то момент нас потянуло друг к другу. Вот и все.
- Можешь ли ты простить меня? - Глаза его блестели от внутренней боли.
В ответ она поцеловала его. Это был продолжительный, глубокий, полный любви поцелуй.
Медленно, рука в руке, они поднимались по тропинке к отелю.
- Сюда едет Джек, - сказала она. - Хотя ты должен это знать.
- Я не знал, но это не имеет значения.
- Никакого.
Они продолжали идти молча. Сквозь тонкий шелк платья она чувствовала тепло его крепкого бедра, прижимающегося к ее телу.
- Я должен объясниться с Зией. Час назад я сказал ей. что собираюсь сделать предложение Тессе Росман, - сообщил Рамон с легкой усмешкой.
Нэнси остановилась, глаза ее расширились.
- Ты сделал это?
Он засмеялся:
- Хотел сделать. Только потому, что не мог быть с тобой. А если не с тобой, то мне было все равно с кем.
- Но бедная девочка…
Он поцелуем заставил ее замолчать.
- Эта девочка ничего не узнает.
Нэнси неожиданно вздрогнула.
- А если бы ты не приехал сюда… Если бы остался в Нью-Йорке… Если бы поехал в Париж или Рим…
Рамон остановился и, положив руки на ее плечи, пристально посмотрел ей в глаза:
- Неужели ты ничего не понимаешь? Мой приезд на Мадейру не был случайностью. Я появился здесь, потому что знал, где ты. Что, по-твоему, я делал в Нью-Йорке, когда тебя там не оказалось? Просто пожал плечами и все?
- Не знаю…
- Так я расскажу тебе. - Его голос снова стал мрачным. - Я поехал в Хайяннис, чтобы увезти тебя силой. Но тебя там не было. - В его словах явно чувствовалась боль и ярость.
Нэнси задрожала от ощущения его желания и любви к ней.
- Твой дворецкий сообщил, что у мэра был сердечный приступ и что ты уехала на Мадейру.
Она прижалась к нему, ноги ее внезапно ослабели. Он почувствовал ее реакцию и неожиданно усмехнулся:
- Не беспокойся. Я не вторгался к нему, но наверняка сделал бы это, если бы в пароходном агентстве не подтвердили, что ты уплыла на "Мавритании". Я последовал за тобой на "Бремене", а в Саутгемптоне пересел на "Кезию".
- И о чем ты думал при этом?
Жесткие складки вокруг его губ смягчились.
- То ли я сошел с ума, то ли ты свихнулась. То ли ты сбежала, то ли ждешь меня. По прибытии на Мадейру мне хотелось верить в последнее. Другое, по-моему, было невозможно.
- И потому ты пришел в мою комнату?
-Да.
Они помолчали. Над ними свисали цветы мимозы и цеплялись за волосы.
После короткой паузы она тихо произнесла:
- Прости меня, Рамон. Я должна была остаться в Нью-Йорке и выяснить с тобой все после обвинений моего отца в твой адрес.
- Не надо извиняться. Не надо этих "должна была".
Сквозь последние ряды деревьев уже можно было видеть золотистые стены и розовые крыши отеля.
- Я люблю тебя, дорогая. Только это имеет значение.
Они надолго замерли в страстном поцелуе, затем вышли из-за цветов и деревьев и прошли через лужайку, держась за руки.
Бобо, в великолепных бархатных светло-вишневых брюках и очень коротенькой блузке, прервала беседу с Люком Голдингом и уставилась на них. Костас усмехнулся и нырнул в бассейн, чтобы поплавать напоследок. Уж если Нэнси начала флиртовать, видимо, теперь ее не остановишь. Сначала Уинтертон, затем Васильев, теперь Санфорд. Костас вынырнул, широко улыбаясь и стряхивая воду с ресниц. Вероятно, у Джека Камерона в семье бунт. Интересно, как он справится с ним.