- Будем, однако, дальновидны и предусмотрительны. Этот господин не оставит попыток предложить мне свою… - он содрогнулся, - любовь. Чёрт его знает, на что этот тип может оказаться способен… нет-нет, - заметив изумлённый взгляд священника, рассмеялся мистер Коркоран, - осквернить себя я ему и сам не позволю, успокойтесь, но просто, молю, будьте поблизости. Возможно, сорвусь и я. Оттащите меня, если увидите, что самообладание изменяет мне. Я не всегда бываю джентльменом - недостаёт выдержки.
- Вам уже предлагалось подобное? - осторожно поинтересовался мистер Доран.
- Случалось. Я заметен. Кроме того, судьба свела меня с одним из таких - близко. Они - люди, и как все люди, разнятся. Арчибальд… Я сам выделил его из толпы - у него были страшные глаза - запредельной тоски и обжигающего отчаяния. Я не мог выносить такое. Постепенно мы сошлись, хотя он отстранялся до последнего. Бог весть, почему он вдруг открылся - видимо, душа не выдержала надлома. Воспитанный матерью-ирландкой католиком, он осознал себя содомитом. Он рассказал мне это - и взвыл. Как волк. - Мистер Коркоран вздохнул, - Я замечал в нём странности, но…такое… Я тогда впервые осознал ужас этого перевёрнутого либидо - для подлинного человека. Всю жизнь лгать, что изматывает и убивает. Притворяться таким же, как все. Иметь ничтожную возможность выбора партнёра только среди изгоев и подонков общества. Поминутно рисковать оскорблением или пощёчиной. Гарантированная бездетность. Преждевременное старение. Позор для близких. Одиночество в старости. Страх геенны. Есть от чего взвыть. Но в несчастном Арчибальде была ненависть к мерзости в себе, сильная воля, кристальная душа - он никогда не допустил бы этого.
- Вы говорите о нём в прошедшем времени?
Мистер Коркоран улыбнулся.
- Арчибальд жив. Я много сил положил, уверяя его, что у него есть силы это перенести. Сфера духа, стезя интеллекта не были закрыты для него. Научил аскетике. Сегодня он работает - и весьма продуктивно. О нём говорят, что он пожертвовал всем ради науки. На самом деле - он пожертвовал похотью ради чести. Достойный выбор. Но это Человек. А это… - мистер Коркоран поёжился, - он даже не задумывается, что творит. Надеюсь, его пронесёт основательно. Ужинать он, думаю, не будет.
Учёный оказался прав в своих предположениях. Мистер Нортон, пожаловавшись на недомогание, не явился на ужин. Не пришёл он и на партию в вист, на которую был приглашён Стэнтоном. Он вообще в тот вечер никого не обременил своим присутствием. Мистер же Коркоран, смеша Дорана, выражал сожаление, что не может провести наблюдения за перистальтикой кишечника мистера Нортона: это было бы интересно и поучительно, и обогатило бы науку.
Утром следующего дня Коркоран юркой белкой выскочил с ботанизиркой и охотничьей сумкой из своих апартаментов и торопливо направился к Лысому уступу, миновал топь, и углубился в лес. Вернулся к обеду, и тут же узнал от отца Дорана, что действие его дьявольской смеси кончилось: мистер Нортон был на завтраке и даже съел что-то, хоть и был каким-то зеленоватым. Мистер Коркоран пробормотав, что даже девятидневное чудо длится только девять дней, развёл руками. Обед велел подать себе в гостиную, но когда вместе с Дораном вышел из дома, направляясь по лестнице, ведущей с террасы, вниз, на ступенях его снова ждал Стивен Нортон.
Глаза Коркорана не потемнели - их чернота не допускала этого, но лицо напряглось свинцовой тоской. Мистер Нортон извинился, что его вчерашнее недомогание помешало назначенной встрече. Коркоран склонил голову на полдюйма, давая понять, что принимает его извинения и двинулся к садовой галерее, вынуждая Стивена идти следом. Оставшийся на лестнице отец Доран, подумав мгновение, обошёл галерею с той стороны, где заросли лигуструма отделяли искусно сделанные садовником альпийские горки от колонн, и вышел на голоса, присев на скамью у клумбы. Он не верил в опасность этой встречи. Гениальный артист, святой или пройдоха, этот человек способен был за себя постоять, и Доран уже давно понял это. Он видел говорящих, слова улавливал, к тому же по жестам мистера Нортона ему не составляло труда понять, о чем шла речь. Говорил Нортон, Коркоран же вяло слушал.
- Я - inverti. Вы должны понять меня, Кристиан. Я полюбил вас раньше, чем увидел. Едва я услышал ваш голос в "Атенеуме", понял, что моя душа принадлежит вам. Но, увидев вас, был потрясён. Вы стали моим Богом, моим смыслом, моей любовью. Я видел ваше лицо по ночам в путаных снах, а днём моя рука неосознанно чертила ваш профиль на листах бумаги, потом я потерял различие сна и яви, видя ваш образ всегда и везде. Вы мой идол, ваша красота божественна. Я люблю вас до безумия, до бреда, до отчаяния. Я не могу жить без вас.
- Дорогой Стивен, ваши слова льстят мне, - резко произнёс мистер Коркоран, хотя, справедливости ради следовало заметить, никаких следов польщённой растроганности на его лице заметно не было. Он, похоже, едва скрывал бешенство. - Тем не менее, если мы от любовных признаний сразу перейдём к делу - то чего вы от меня хотите? Вы не можете не понимать, что я не имею ненормальных плотских склонностей. Допустить, чтобы кто-то, какие бы цветистые слова он не говорил, вторгался в мою задницу - я не смогу никогда, это ниже моего достоинства. Есть позы, в которых мужчина раз и навсегда перестаёт быть мужчиной. Я не могу понять, как после этого мне называть себя джентльменом. Если же вы предлагаете использовать вас в качестве женщины - тому тоже есть во мне неодолимое препятствие. Я считаю свое тело - храмом Бога Живого. Если мне случается использовать собственную руку для самоуслаждения - я не ем после два дня, в наказание за то, что моя похоть пересилила меня. Я - господин себе, и никто, кроме Господа, не будет управлять мной. Но если я позволю своему богодарованному органу любви вторгнуться в вашу задницу, поймите, Стивен, - мне придётся отказаться от пищи навсегда.
- Вы издеваетесь! Вы не хотите понять… - мистер Нортон задыхался.
- Ну, почему? Стараюсь… если вы готовы, не приближаясь ко мне, обожать меня на расстоянии, - это я пойму. И даже дозволю. Если ваша любовь чиста - любите меня как брата… с трёх ярдов.
- Но вы просто не можете себе представить это наслаждение! Не испытавший - не понимает. Ни одна женщина не даст вам такого счастья, ведь я понимаю, что услаждает мужчину, я…
- Нортон, угомонитесь. Почему подобные вам всегда начинают с красивых слов и моментально скатываются в задницу? - взгляд мистера Коркорана злобно блеснул, - Я никогда не позволю вам опоганить меня. По убеждениям я консерватор, но могу временами проявить и либерализм. Я готов согласиться, что для людей, подобных вам, можно сделать исключение. Вы можете реализовывать вашу похоть с себе подобными. Но у вас нет права притязать на меня. У вас - похоть, у меня - чувство собственного достоинства. Я не поступлюсь им даже ради своей похоти, что же говорить о вашей-то?
- Пока не испытаешь этого удовольствия, не достигнешь подлинной мужественности. Когда я встречаю обычных мужчин, я знаю, что они познали только половину любви!
- А вы уверены, что я жажду подобного познания? Нортон, овладев женщиной, к которой меня влекло, я пресытился за десяток минут. Зачем же мне овладевать мужчиной, который, к тому же, ничем прельстить не способен? Меня так много, что мне не нужна ничья любовь, кроме Божьей, - в вас же просто нечего полюбить. Что до "удовольствия"… Я понимаю, что для подобных вам мои слова непостижимы и даже непостигаемы по сути. Для таких, как вы, я маргинален. Но просто примите к сведению - меня не интересует животное самоудовлетворение. Я понимаю, как дико для вас звучит, когда плюют на цель и смысл вашей жизни, но я аскет и вполне самодостаточен в своем аскетизме. Вы просто не нужны мне. Я мужчина и иногда хочу женщину. Иногда. Получить же ваше "удовольствие" с моими возможностями я могу за пару фунтов - где угодно, когда угодно и сколько угодно. Но это мне не угодно. Я живу в том мире, о существовании которого такие, как вы, даже не подозревают.
- Нет, нет, не уходите… Поймите, я не могу без вас, я люблю вас, - тут мистер Нортон прикоснулся к плечу мистера Коркорана.
Тот брезгливо отпрянул.
- Я понимаю, но вы просто не угадали, Нортон, вы ошиблись в объекте привязанности. Только и всего. Обычно людей ваших склонностей, Стивен, хочется избить, но вас даже избить не хочется. Или… всё же хочется? - Коркоран брезгливо поморщился. - Поищите себе партнёра сходных убеждений. Извините.
Коркоран быстро прошёл по галерее и, не обращая внимания на молящие возгласы мистера Нортона, поднялся по лестнице в дом. Через несколько минут в столовой к нему присоединился мистер Доран. Руки Коркорана, набивающие трубку, нервно тряслись. Закурив, он несколько минут молчал, потом проронил.
- "Но так же, как не дрогнет добродетель,
Каких бы чар ни напускал разврат,
Так похоть даже в ангельских объятьях
Пресытится блаженством и начнёт
Жрать падаль…" -
вяло процитировал он Шекспира, и уже прозой продолжил, - Это непостигаемо. Мне часто встречались и безумно удивляли эти странные людишки. Один, помню, сказал о себе, что он - ирландец. Другой позиционировал себя как тори. А этот начал с того, что он - inverti. Как можно? Я не могу найти себе определение. Я - запах соцветий лигуструма в летних росах и лучи солнца, разрезанные острой кленовой листвой, я - дыхание ночи и сияние звёзд, я - морской бриз тосканских равнин, я - блуждающий дух северных лесов, болотный огонёк над метановыми испарениями гнилых топей, я - бездна рассеянных смыслов и образ Божий! И чего несть во мне? А эти… определяющие себя через национальность, политические убеждения, или, что хуже всего, через похоть. Этому даже имени нет… - он глубоко затянулся, откинувшись в кресле.
- Так он… предложил вам себя… - тоскливо поинтересовался священник, - или… возжелал вас? - я не понял.
- Я не вижу в этом никакой разницы, но, по-моему, он хотел быть моей любовницей. - Неожиданно он осведомился, беря с комода скрипку, - вы не будете возражать, Доран, если я сыграю несколько полифонических ронделей Жоскена Депре? Одухотворённую созерцательность и просветлённую вдохновенность этой музыки можно ощутить только в старых готических храмах, для которых она писалась. Я смогу дать лишь cantus firmus, главный "твёрдый напев", повторяемый при инверсиях. Эти звуки подобны прозрачной ясности света на полотнах Яна ван Эйка. Помните его "Богоматерь в церкви"?
Он заиграл.
Это была подлинно неземная музыка, и Доран вскоре, погрузившись в сосредоточенную гармонию готики, почти забыл о недавней мерзости. Изысканный и утончённый мотив уносил ввысь, и священник снова отметил одарённость мистера Коркорана, смычок в его изящных руках казался невесомым, скрипка издавала божественные звуки.
На столь мастерское исполнение в столовую скоро заглянул хозяин Хэммондсхолла, милорд Лайонелл, мистер Стэнтон и мисс Хэммонд, подошли и джентльмены. Последней робко появилась мисс Стэнтон в красивом сером шёлковом платье, удивительно подходящем к её новым серьгам. Желание, чтобы её увидели в этом платье, томящее, непостижимое для неё самой, всё же пересилило робость. Бэрил просто не могла не показаться в нём, хоть и понимала, что может сказать брат. Но сейчас, услышав исполнение мистера Коркорана, она забыла обо всём, замерла, потрясённая и околдованная.
Меж тем, сыграв рондел, Коркоран опустил скрипку.
Мисс Бэрил робко поинтересовалась, не Лассус ли это? Стэнтон шикнул было на неё, изумлённо воззрившись на её платье, но кузен сказал, что это готика французской, а не нидерландской школы, хотя сходство меж ними и значительно, и поинтересовался, поёт ли кузина? К немалому изумлению Клэмента и мистера Дорана, Бэрил кивнула. Мистер Коркоран предложил спеть дуэтом. Что она скажет о шотландских балладах "лондонского" Баха? Или Лассус? Жаль, он знает только шансоны на три голоса. Мистер Доран робко предложил свои услуги. О, он тоже поёт? А у мисс Бэрил есть ноты? Как оказалось, мисс Стэнтон помнила шансоны наизусть - ещё по пансиону. Но в итоге решили петь дуэт Баха, а Дорану предложили сыграть фортепианную партию.
Они начали, и священник внутренне обмер. Голос Коркорана был очень красив, но когда зазвучал, вступив за ним, голос Бэрил, мистер Доран на секунду остановился, впрочем, пропустив такт, выправился. Изумление и растерянность читались на всех лицах: голос мисс Стэнтон был необычным сопрано, бархатистым и нежным, звучным и проникновенным. Это был голос неба.
Дуэт удался. Доран впервые внимательно посмотрел на лицо мисс Бэрил. Сейчас, порозовевшая от восторженных похвал мистера Коркорана и дяди, с блестящими глазами и улыбающаяся - она показалась ему совсем иной, в её чертах проступили значительность, даже, пожалуй, красота, но не расхожая, а потаённая. Распущенные до плеч и уложенные сзади итальянским узлом волосы завивались на висках, серьги - подарок мистера Коркорана - безусловно, очень шли ей. Новое платье преобразило девушку. Даже брат неожиданно посмотрел на Бэрил с каким-то недоумённым уважением. Её голос поразил и его. Удивлены были и переглянувшиеся мистер Кэмпбелл и мистер Морган. Никто из них не ожидал таких дарований в дурнушке. Мисс Хэммонд восторга не выразила, на лице её отразились растерянность и изумление. Сейчас она горько пожалела о своих советах кузине, пришедшихся так впору.
Стемнело. Подали свечи. Вечер прошёл, как обычно - мужчины перебрасывались в карты, дамы играли в лото. Мистер Нортон не появился, но никто не озаботился этим. Мистер Коркоран был куда более общителен, чем раньше, мил и любезен с мисс Бэрил, посоветовал ей сохранить распущенные волосы, заметил, что в её чертах проступает сходство с одной итальянской фреской в соборе святого Петра в Ватикане - она похожа на одну из жён, оплакивающих Христа. Есть в ней сходство и с Лаурой Баттиферри, супругой скульптора Бартоломео Амманатти, моделью известного портрета Бронзино. Сам он неоднократно замечал такие удивительные совпадения лиц людей давно ушедших, запечатлённых на старых портретах - и ныне живущих. Однажды встретил в Пьемонте хозяина придорожной харчевни - вылитый был "неизвестный в красном берете" Гольбейна-младшего! А вот мистер Доран похож на апостола Иоанна с картины Якоба Иорданса, только постарше будет. Ему же самому говорили, что он имеет сходство с портретом одного из европейских императоров, Карлом V, но когда он посмотрел картину, то нашёл только некоторое сходство в глазах и линии век, а уж костюм, в котором изображён упомянутый монарх, запечатлённый со своей борзой, он в жизни не надел бы.
- Впрочем, сходству лиц не стоит удивляться, ведь ныне живущие - потомки тех, ушедших. Но вариаций лиц, кажется, должно быть бесчисленное множество: ведь разнятся родители, однако, они удивительно повторяются.
- Я тоже замечал, - кивнул мистер Доран. - В Италии, во Флоренции, в одном из музеев мне попался портрет моего учителя музыки - лицо, фигура полностью совпадали. Более того, картина изображала музыкантов. Правда, датировалась она семнадцатым веком. Чудеса…
Мисс Бэрил, улыбаясь, заметила, что сам мистер Доран похож на портрет Вальтера Скотта, который она видела в Лондоне, но Коркоран, смеясь, сказал, что Скотт - типичный шотландец, и выглядит увальнем, а мистер Патрик Доран - гораздо худей. В ответ Доран, рассмеявшись, заметил, что его предки действительно из Эдинбурга, кроме того, он состоит в отдалённом родстве с семейством писателя.
Мистер Коркоран успокоил его.
- Это ничего. Джонсон говорил, что даже из шотландца может выйти толк, если отловить его молодым. Он и о нас высказывался тоже лестно, утверждая, что ирландцы - честный народ: доброго слова, дескать, друг о друге не скажут.
Разговор этот раздражал Софи Хэммонд, ей хотелось, чтобы мистер Коркоран сказал бы, на кого похожа она, но он словно забыл о её существовании. Равно не обращался он ни к мисс Нортон, ни мисс Морган. Зато по настоятельной просьбе милорда Лайонелла ещё несколько раз услаждал слух гостей Хэммондсхолла виртуозным скрипичным исполнением - на сей раз милых салонных пустячков, утверждая при этом, что музыка - единственное чувственное наслаждение, являющееся абсолютно безгрешным. Мисс Стэнтон на прекрасном дядином рояле, сделанном Бродвудом, легко подыгрывала, едва улавливала мелодию, мистер Доран взял виолончель - ему хотелось быть поближе к мисс Бэрил.
За полночь все решили разойтись спать. Мистер Коркоран ещё в гостиной громко пригласил мистера Дорана зайти к нему в спальню - он покажет ему гербарий растений Индии, подаренный лордом Чедвиком. Священник удивился - для подобной демонстрации время можно было найти и утром, но тут же всё понял. Мистер Коркоран, похоже, просто страховал себя на случай появления новых призраков.
Так и оказалось. Едва они вошли в апартаменты Кристиана, по пути восхищаясь прекрасным голосом мисс Бэрил, как мистер Коркоран, торопливо оглядев спальню, заглянув даже за полог кровати, выразил мысль, что рассмотреть гербарий можно и в другое время, и пожелал отцу Патрику спокойной ночи. Тот, усмехнувшись, кивнул. В положении красавца были и свои недостатки, понял он.
Уже в постели Доран несколько минут развлекал себя предположениями, что за призрак забрался в прошлый раз за полог постели мистера Коркорана, как тому удалось выгнать оный, и каким образом оное бесплотное существо могло наделать тогда столько шума, но ответа не находил, лишь перебирал предположения. Но главное, о чём он не хотел думать, но не думать не мог - был удивительный, открывшийся вдруг дар мисс Бэрил Стэнтон. Теперь Доран понял её головную боль при исполнении мисс Морган: с таким-то талантом слушать бездарное визгливое пение! Он заметил, однако, что никаких плотских тягот не испытывает, несмотря на то, что вырез платья мисс Стэнтон очаровал его новыми несомненными достоинствами, - на душе его было легко и как-то празднично, как порой бывало только на Рождество.
Ночью мистеру Дорану неожиданно приснился странный сон. Он видел Кристиана Коркорана в тоге, похожей на римскую. Тот нёс с Лысого Уступа на плечах гроб, небо рассекала молния, на ступенях у входа в Хэммондсхолл, больше похожего на какой-то античный дворец, сидела мисс Бэрил и пела какой-то забытый им, Дораном, хорал.
Глава 10. "Мне безумно хотелось плюнуть на его могилу…"
Наутро небо опять хмурилось, и снова накрапывал дождь. Доран проспал рассвет, но оказалось, что никто из гостей его сиятельства ещё не просыпался. Проспал и мистер Коркоран, который полночи, как он пожаловался позднее, не мог уснуть. Когда оба в ожидании завтрака вышли на сырую террасу, она была пуста. Однако почти сразу к мужчинам присоединились мисс Хэммонд и мисс Нортон, на сей раз - странно обеспокоенные и недоумевающие. Мистер Доран удивился - он заметил, что до этого девицы некоторое время были в ссоре и не разговаривали друг с другом. Но сейчас они торопливо приблизились, при этом первой заговорила мисс Софи, тогда как мисс Эстер молчала, испуганная и подавленная.
- Простите, мистер Коркоран, но… мисс Нортон зашла утром к брату и говорит, что он не ночевал у себя в спальне. Там лежат нераспечатанные письма, и кровать не разобрана. Его нет.
Доран и Коркоран переглянулись. Оба они только порадовались бы, если бы мистер Нортон убрался к чёртовой матери, но если он и вправду убрался, то какого чёрта не предупредил сестру?
- А его вещи на месте, мисс Эстер? - в голосе Коркорана звучал не столько вопрос, сколько, как показалось Дорану, с трудом скрываемая надежда.