Энн вошла в комнату и прищелкнула языком при виде одежды, валяющейся на полу.
- Не хмурься! - крикнула на нее Люси. - Ты становишься еще более безобразной.
- Если вы от этого сделаетесь красивее, то, пожалуйста, я - уродина, - проворчала Энн. - Этой ночью у вас был новый мужчина. Я никогда не видела его раньше.
- Он великолепен! - пробормотала Люси.
- А если…
- А если ко мне придет король, ты хочешь сказать? О, нет. - Люси вздохнула и на миг стала печальной. - Последнюю неделю он где-то приятно проводит время, и то же самое относится к будущей неделе, я в этом не сомневаюсь.
- Это плохо, - сказала Энн, тряся головой. - Очень плохо.
- Да? У меня не было времени задуматься над этим.
- А следовало бы! Это содом, и все здесь, кажется, по уши погрязли в нем!
- Это приятное времяпровождение, при котором нельзя оставаться одной.
- Если все происходит на глазах детей, значит, что-то здесь не правильно.
- Они слишком малы, чтобы понимать, что происходит.
- Мэри, может быть, и так, но Джимми нет. Он уже начинает кой о чем догадываться. Ему ведь скоро семь. Пришло время остановиться и подумать об их воспитании.
Люси уставилась застывшим взглядом в пространство. Она любила обоих детей, но особенно Джимми. Он был такой жизнерадостный, такой очаровательный и симпатичный мальчишка, кроме того, все визитеры, а в особенности король, много для него делали.
Остепениться и жить в тиши! Присматривать за Джимми! Это все равно что птице не петь весной или пчеле не собирать меда!
Энн продолжала:
- Поговаривают, скоро произойдут какие-то перемены.
- Неужели мы отправимся в Бреду?
- Если только не куда-нибудь в другое место.
- В другое место?
- Вы ни о чем, кроме того, кто будет вашим следующим любовником, не задумываетесь. Неужели вы не замечаете, что все они ждут чего-то? Однажды они все снимутся и уедут, и что же тогда будет с вами? Они отправятся сражаться вместе с королем, а вы останетесь здесь заниматься любовью с парочкой немцев.
- Ты сегодня не в духе, Энн.
- Все дело в этих слухах, - сказала Энн. - Скоро мы тронемся отсюда, я знаю, и мне бы хотелось вернуться домой.
- Домой?
- В Лондон. Я мечтаю снова оказаться в квартирке на Полз-уолк!
В глазах Люси появилась мечтательность.
- Да, - сказала она. - Всего лишь мечты! Мечты о том, чтобы пройтись по улицам и побывать на Варфоломеевской и Саутуоркской ярмарках.
- Вновь прогуляться по галерее у Королевской биржи и вдоль реки, - с тоской сказала Энн. - Второго такого места нет, не правда ли? Там все выглядит и даже пахнет по-другому. Во всех остальных местах пасмурно и безрадостно.
- Галерея у Королевской биржи, - прошептала Люси.
В комнату вбежал Джимми. На его наплечном ремне висел игрушечный меч - подарок отца.
- Я солдат! - закричал он. - Я за короля! А вы - за парламент? Тогда вы умрете, умрете!..
Он выхватил меч и замахнулся на Энн, ловко увернувшуюся от малыша.
- Война, война, одна война, - сказала Люси. - Повсюду война. Джимми, и тот мечтает о войне.
- Я капитан, - сказал Джимми. - Я не пуританин.
Он взобрался на кровать в поисках сладостей, которые всегда были у Люси под рукой, благо любовники исправно ее снабжали этой единственной в мире материальной вещью, признававшейся Люси в качестве подарка.
Сев на кровать и расставив конфеты как солдатиков, Джимми начал их поедать, запихивая в рот одну за другой.
- А папа придет сегодня?
- Не знаем, - сказала Энн. - Но если ты объешься этих конфет, у тебя заболит живот и ты не увидишь, когда он придет.
Джимми остановился на пару секунд и продолжил уминать конфеты. В этот момент он был поразительно похож на отца.
Вошел слуга и сказал, что какой-то джентльмен хотел бы увидеть госпожу Барлоу.
- Скорее! - закричала Люси. - Мне зеркало и расческу! Энн, живо! Джимми, тебе придется уйти. Ума не приложу, кто бы это мог быть?
- Если это отец, я останусь, - сказал Джимми. - Если сэр Генри, тоже останусь. Он обещал привести мне пони и покатать на нем.
Малыш спрыгнул с кровати.
- А может быть, он привел его?
Служанка сообщила, что это не король и не сэр Генри Беннет, а пожилой мужчина, незнакомый ей и не назвавший своего имени.
Люси и Энн обменялись взглядами. Пожилой мужчина, никогда не бывавший здесь раньше? Люси нравились только молодые любовники, и она скривила рот.
- Я накину вам на плечи шаль, - сказала Энн и незамедлительно сделала это.
Люси скривилась вновь и отбросила шаль, не желая прятать пышную грудь и плечи.
В комнату вошел Эдвард Хайд. При виде чувственно откинувшейся в постели женщины он невольно отступил на шаг назад. Нравы двора не переставали шокировать его. Он вспомнил о дочери и с радостью подумал, что принцесса Оранская увозит ее прочь. С кем только не приходится иметь дело, служа моему господину, размышлял он, и мысли его вернулись к тем дням, когда он направлялся во Францию, чтобы присоединиться к королю. Его корабль был захвачен корсарами, и он, ограбленный до последней нитки, оставался невольником, пока их в конце концов не освободили.
- О, это же мой лорд-канцлер! - сказала Люси.
Эдвард Хайд склонил голову.
- Вы впервые навещаете меня, - продолжала она.
- Я пришел по желанию короля.
- Я и не думала, что вы пришли по собственному желанию, - засмеялась Люси.
Канцлер нетерпеливо взглянул на Люси и быстро сказал:
- Вероятно, мы ненадолго останемся здесь, в Кельне.
- Ага! - сказала Люси.
- И, - продолжал Хайд, - мне поручено сделать вам предложение. Многие из нас живут здесь потому, что лишены возможности вернуться в Англию. К вам это не относится. Если вы того пожелаете, вы можете вернуться туда, обустроиться и никто не станет запрещать вам делать это.
- Неужели?
- Именно так. И это было бы самое мудрое решение с вашей стороны.
- Но на что я буду жить там?
- А на что вы живете здесь?
- Здесь у меня много друзей.
- Английских друзей. Англичане остаются друзьями, где бы они ни жили: дома или на чужбине. Король обязуется выплачивать вам пенсию в четыреста фунтов в год, при условии, что вы вернетесь в Англию.
- Это ради Джимми, - сказала она. - Он хочет, чтобы Джимми оказался в Англии; только из-за этого, руку даю на отсечение.
- Это само по себе было бы неплохим основанием для отъезда.
- Лондон, - сказала она. - Хотела бы знать, сильно ли он изменился.
- Почему бы не поехать и не убедиться в этом лично?
- Король…
- Он недолго будет оставаться в Кельне.
- Да, - уныло сказала Люси. - Уедет и заберет с собой самых галантных джентльменов.
- Поезжайте в Лондон, - сказал канцлер. - Там вы будете счастливее, и однажды, будем надеяться, все ваши здешние друзья присоединятся к вам. Что скажете? Четыреста фунтов в год и ручательство короля. Переезд вам устроят. Так что скажете, госпожа Барлоу?
- Я обдумаю ваше предложение. Он взял ее руку и нагнулся к ней.
- Прислуга проводит вас, - сказала она. Когда канцлер ушел, она подозвала Энн Хилл.
- Энн, - сказала она, - расскажи мне о Лондоне. Расскажи так, как ты это умеешь. Садись вот здесь на постели, поудобнее. Так, значит, тебе хочется поехать в Лондон, Энн? Тебе хочется домой?
Энн по-прежнему стояла, остолбеневшая. Она, казалось, ощущала кожей сырость воздуха, когда туман клубится над Темзой, слышала шум улиц, видела молочниц, бредущих по булыжной мостовой, различала остроконечные шпили ранним летним утром. И, наблюдая за ней, Люси почувствовала, как ее охватывает волнение.
В Пале-Рояле Генриетта-Мария и ее дочь ожидали приезда принцессы Оранской. Королева была в более приподнятом настроении, чем обычно в последнее время; французская королевская семья, по-прежнему пренебрегавшая королеввй-изгнанницей и ее дочерью, тем не менее готовила грандиозный прием для Мэри Оранской.
- Это честь, которая не может оставить нас равнодушными, - сказала Генриетта-Мария дочери. - Король, королева и месье выехали навстречу Мэри в Сен-Дени.
- Эта честь оказывается Голландии, а не нам, мама, - возразила Генриетта.
- Она, оказывается Мэри, а Мэри - одна из нас. О, хотела бы я знать, как там она. Бедная Мэри! Я хорошо помню ее обручение. Ей тогда было всего десять лет, и она венчалась с принцем в часовне в Уайтхолле, ему тогда едва исполнилось одиннадцать, совсем еще мальчуган. Это случилось тогда, когда твой отец вынужден был подписать смертный приговор лорду Страффорду, а на следующий день после свадьбы толпы бунтовщиков ринулись в Вестминстерское аббатство и…
- Мама, пожалуйста, не надо о прошлом. Думай о том, что происходит сегодня, о приезде Мэри. Это тебя развеселит.
- Да, конечно, это развеселит меня. Какая радость увидеть ее опять, мою маленькую девочку. Такая молодая, а уже вдова! Боже, сколько же еще напастей обрушится на нашу семью?
- Но теперь нас ожидает радостное событие, мама. Еще немного, и Мэри будет с нами, и я уверена, что ее приезд прибавит нам счастья.
- Но она венчалась по протестантскому обряду, - Генриетта-Мария нахмурилась.
- Пожалуйста, мама, не надо об этом. Мы будем все вместе… Давай радоваться этому!
Послышались крики и радостный гвалт. Появилась кавалькада.
Мэри скакала между Людовиком и королевой Анной; Филипп скакал по левую руку от брата. Это была действительно королевская встреча, и организована она была для Мэри.
Из-за всех этих церемоний Генриетта видела сестру главным образом издалека, но между балами и маскарадами, которые царствующая семья Франции устраивала для гостьи, у сестер было время поближе познакомиться друг с другом.
Генриетта убедилась, что Мэри на редкость душевна и сердечна и рада вновь оказаться с родными. Своей веселостью и способностью в любой ситуации шутить она напомнила Генриетте Чарлза. Мэри без конца говорила о своем маленьком сыне, которому исполнилось пять лет, о мальчугане Вильгельме-Уильяме Оранском, очередном Вильгельме Голландском, с грустью вспоминала мужа. Как она призналась Генриетте наедине, она сначала не хотела выходить за него замуж.
- Я была еще моложе тебя, Генриетта, подумай только об этом! Впрочем, он был перепуган не меньше меня, потому что был еще более , робким. А вскоре мы научились любить друг друга. А потом он умер от этого ужасного сифилиса. Какое это было потрясение для меня, Генриетта! Больше, чем что-либо другое в мире! Я лишилась возможности давать приют братьям, как делала до сих пор, более того, я потеряла мужа и защитника, отца моего маленького Вильгельма Голландского.
Генриетта плакала над горестями сестры, но гораздо чаще она имела возможность наслаждаться ее шутками и смехом.
Что ни день для Мэри устраивались празднества. Через два дня по ее приезду бал в честь нее дал даже юный Филипп. Бал был назначен в Саль-де-Гард, и Филипп лично следил за тем, чтобы освещение было наилучшим. В пышно украшенном зале король Людовик открыл бал танцем с Генриеттой. Мэри не могла танцевать, поскольку этикет, тщательно соблюдаемый Анной Австрийской, запрещал вдовам танцевать на официальных балах, только на вечеринках частного характера.
Людовик специально для нее поставил балет по мотивам сюжета о Психее, и никогда, по утверждению двора, король не танцевал с большим совершенством. Канцлер Сегье также дал в честь нее праздник, и галереи, которые дели в большую залу, были освещены тремястами факелами. Даже мадемуазель, отлученная от двора, пригласила принцессу Саранскую в свою загородную резиденцию в Шайо, где попыталась всех удивить великолепием приема. Украшенная бриллиантами, мадемуазель была блистательна.
- О, Генриетта, - сказала она кузине, - какая же ты худенькая. Ты, наверное, устала с непривычки от всех этих развлечений. Тебе скорее всего несладко в Коломбо, Шайо и Пале-Рояле.
- Вероятно, как вам за пределами Парижа, мадемуазель.
- О, я-то умею утешать себя. У меня здесь свой двор, как ты видишь, и я слышала, что скоро меня пригласят вернуться ко двору, что я с радостью и сделаю.
- Я рада за вас, мадемуазель, - сказала Генриетта. - Я понимаю, как это несладко, ощущать на себе неудовольствие короля.
- Не короля, а его матери. Какие бриллианты у твоей сестры! Они дадут сто очков вперед всему, что я до сих пор видела. Да, Генриетта, мне нужно кое-что сказать вам. Вам не следует идти на ужин впереди меня, мне принадлежит первенство перед вами.
- Моя мать говорит иначе, и вы не можете не знать, как важно соблюдать очередность в процессии.
- В былые времена короли Шотландии уступали место королям Франции. Ваш брат, имей он корону, был бы королем шотландцев, не так ли?
- И англичан, мадемуазель.
- Моя дорогая Генриетта, вам действительно следует уступить мне право идти на ужин впереди вас.
- Мать никогда не позволила бы мне этого. Так же, как и королева Анна.
Мадемуазель недовольно скривилась.
- Какая ерунда, - сказала она. - Сколько шума из-за сущих пустяков. Королева придаст слишком большое значение этому вопросу. Ладно, посмотрим, чья возьмет. Заметьте, что я бы совсем иначе смотрела на этот вопрос, будь ваш брат фактическим королем.
- Для французского двора он остается королем.
- В последнее время я начала в этом сомневаться. Но хватит об этом. Веселитесь, Генриетта. Мое бедное дитя, вы, вероятно, околдованы этим празднеством. Вам ведь приходится бывать только на частных приемах в Лувре, так ведь?
Мадемуазель оставила Генриетту и вернулась к обязанностям хозяйки.
- Как вам нравится французский двор, мадам?
- Я влюблена во французский двор, - ответила Мэри.
- Он очень отличается от голландского, не правда ли?
- О, разумеется! Возможно, по этой причине я так страстно влюбилась в него.
- Вам не нравится голландский двор?
- Поделюсь с вами своей мечтой, мадемуазель: как только мой брат восстановит свой трон, я перееду жить к нему.
- Ага! И когда же это произойдет?
- Каждую ночь я молю Бога, чтобы это произошло как можно скорее, - сказала Мэри страстно.
- Вы полагаете, что уживетесь с Чарлзом?
- С Чарлзом сможет ужиться любая женщина. В повседневной жизни он очень добросердечный человек.
Генриетта-Мария уловила, что речь идет о сыне, и глаза ее азартно вспыхнули. Мадемуазель, даже находясь в опале, все еще оставалась богатейшей наследницей Европы, а бедняга Чарлз так нуждался в деньгах!
- Ах, - сказала она, - я слышу, вы говорите о бедном короле Англии? Так вы хотите узнать, как у него дела, мадемуазель?
- Ваше величество читает мои мысли, - с холодной усмешкой сказала мадемуазель.
- Он, бедный дурачок, не перестает любить вас, - сказала Генриетта-Мария.
- Но он же истинный мудрец, - сказала мадемуазель, - поскольку не мешает чувству, о котором вы сказали, затмить его интерес к остальным женщинам.
- Он просил меня передать, что сожалеет об обстоятельствах, которые помешали ему перед отъездом из Франции попрощаться с вами. Эх, мадемуазель, если бы вы были замужем, вы бы давно стали хозяйкой собственной судьбы.
- Но и тогда бы король не отказался ни от одной из своих привычек!
- Вы бы делали все, что пожелаете. Его сестра, кажется, только что говорила вам о его мягком, сердечном характере. С ним просто невозможно поссориться!
- Значит, вы, мадам, достигли невозможного!
- Это потому, что он переживает из-за нашей ссоры. Если вы выйдете за него замуж, к нему вернется его обычное настроение и он помирится со мной.
- Если король не может найти общий язык с вами, мадам, вряд ли он сможет найти его со мной.
Сверкающие глаза мадемуазель устремились на Людовика, который начинал танцы. Генриетта-Мария проследила за ее взглядом. Она с трудом сдержала раздражение. Это же просто смешно! Мадемуазель была старше короля Франции на одиннадцать лет! То ли дело ее Генриетта!..
Генриетта-Мария поняла, что придется отложить в долгий ящик свое заветное желание - женить Чарлза на мадемуазель, как застопорились ее мечты в отношении Генриетты и Людовика. Зато рядом была Мэри, ее старшая дочь, такая же дружелюбная, как и ее брат, стремящаяся во всем жить в согласии с родными. Каждый день дочь посещала англиканскую церковь, но, может быть, Генриетте-Марии удастся спасти для будущей жизни еще одну заблудшую душу?
- Доченька, дорогая, - сказала она. - Я попрошу тебя завтра утром нанести вместе со мной визит в Шайо. Я уверена, что отдых в успокаивающей атмосфере этого места придаст тебе новые силы.
Мэри усмехнулась. Чарлз не ошибался в отношении матери, подумала она. Она была безупречной матерью до того момента, когда дети подчинялись ей. Но, твердо подумала Мэри, меня ей обратить в католичество не удастся.
- Да, мама, - сказала она. - Я с удовольствием съезжу в Шайо, но на мессу там не останусь. Мне в это время надо посетить англиканскую церковь.
Генриетта-Мария нахмурилась.
- Не следует закрывать от доброго совета уши и сердце, Мэри. Следует выслушать обе стороны.
- Это верно, мама. Поэтому, я надеюсь, ты посетишь со мной англиканскую церковь после того, как мы нанесем визит в Шайо.
- Это абсолютно невозможно!
Все тело Генриетты-Марии, казалось, ощетинилось от оскорбления. Глаза наполнились слезами.
- Не перестаю думать, что, будь отец жив, все бы шло по-другому, - сказала она.
Мэри ощутила острую жалость к ней. Бедная мама, подумала она. Как это грустно! Потерять мужа, которого очень любишь, а потом без конца упрекать себя за то, что невольно приблизила его ужасный конец. Вот отчего она с таким исступлением лелеет свое горе. Все ее дети стали разочарованием ее жизни: Чарлз в ссоре с ней; Генри она поклялась никогда больше не видеть; Джеймс, ее любимчик, станет для нее очередной головной болью, так как его властно прибрала к рукам при первой же встрече Энн Хайд, дочь королевского канцлера. Что скажет мать в случае брака сына с дочерью канцлера-пуританина? Впрочем, до этого еще может быть и не дойдет, и остается надеяться, что она не отречется от Джеймса, как сделала это в отношении Генри. Я разочаровываю ее своим нежеланием обращаться в католичество. Нет сомнения в одном: маленькую сестренку она обожает. Похоже, Генриетта - единственная из людей, кто вообще способен нравиться ей. Представляю ее действия: откуда-то из-под земли появятся отец Сиприен и аббат Монтагю и возьмутся за меня. Дорогая мама, прости, но я не могу изменить своей вере, даже ради тебя.
Но эти аргументы так и не пришлось использовать: через несколько дней пришло известие о болезни маленького Вильгельма Голландского, опасались черной оспы.
Вне себя от горя Мэри без промедления отправилась в Голландию.
Чарлз скакал в Бреду. Кто знает, как долго он там пробудет? Шесть лет минуло с того времени, когда его нога ступала по земле Англии, а сколько еще лет предстоит пробыть в изгнании? За это время он привык блуждать в мире фантазий и строить планы, которым не суждено осуществиться." Мне так мало везло со времени сражения у Вустера, - говорил он своим друзьям, - что я ныне ни на что уже не рассчитываю ".