Там, за проливом, за несколько недель до этого, тоже наступил великий день - даже еще более великий. Улицы Лондона украсились цветами и гобеленами, фонтаны били вином, горожане насмешливо кричали "прощай" прежнему правлению, возвращалась жизнь, состоящая из удовольствий и пирушек, и все единодушно утверждали, что веселья теперь будет больше, чем когда-либо раньше. "Черный мальчуган" вернулся, монарх-весельчак восстановлен на престоле, и произошло это по желанию его народа - всего народа, исключая, конечно, мрачных пуритан. Веселье стало таким всеохватывающим, что Чарлз, пировавший по случаю возвращения, погладил морщинистое лицо и не без цинизма заметил, что сам виноват в столь позднем возвращении, ибо все до одного мужчины и женщины, которых он встретил, со слезами и жаром уверяли его, что всегда оставались преданными ему и спали и видели его на престоле.
Итак, годы изгнаний позади. Он вернулся в Уайтхолл, исполненный радости и очарования, и все, от самого родовитого аристократа до жены бедного рыбака, радовались его появлению на земле Англии.
Король вернулся домой.
Но что изменилось в его отношениях с родней, все еще остающейся за границей? Еще вчера Генриетта-Мария и ее бедняжка дочь были изгнанницами без гроша в кармане, зависевшими от гостеприимства заграничных родственников. Теперь они стали матерью и сестрой царствующего короля Англии.
Теперь они сидели в Отель де Бовэ под малиновым бархатным балдахином по правую и по левую руку от королевы Анны. Леди двора следили за празднеством из других окон, так же, как и кардинал Мазарини.
По улицам двигалась процессия: золоченые кареты, мулы с серебряными колокольчиками на шее, члены городского магистрата в красных мантиях, мушкетеры в голубых бархатных плащах, шитых серебром, группа белых лошадей в алых попонах, герольды с гербами на штандартах, старший конюший с королевским мечом в ножнах из голубого бархата и золотыми лилиями. Но весь этот блеск затмевался великолепием самого Людовика. Он выглядел еще красивее, чем обычно, и смотрел перед собой, гарцуя на гнедом рысаке под парчовым балдахином. Его лицо источало благосклонность, и народ буквально таял от жара верноподданнических чувств. Это был истинный король. Его наряд украшали серебряное кружево, жемчуг и розовые ленты, его шляпа держалась на голове при помощи огромной бриллиантовой броши, и величественные белые перья, закручиваясь, доставали ему до плеч.
За ним скакал Филипп в костюме с серебряной вышивкой, за Филиппом - принцы крови во главе с Кондэ.
Далее ехала невеста - маленькая Мария-Тереза - в карете с золотыми галунами. На принцессе была одежда золотых цветов, сверкающая драгоценностями, ослеплявшая всех, кто смотрел на нее. В этих великолепных одеяниях, обрамленная золотым блеском кареты, она показалась парижанам принцессой из сказки, и они, вне себя от восторга, прославляли ее красоту.
Вслед за каретой невесты двигалась группа принцесс Франции, возглавляемая мадемуазель де Монпансье. Та старательно улыбалась, пытаясь не выдать свое негодование и разочарование. Это она должна была ехать в золоченой карете невесты, этот день должен был стать днем ее триумфа. Улыбаться ей помогало легкое злорадство при мысли о Марии-Терезе: она мысленно снимала с нее драгоценный наряд, представляя, как Людовик обнаружит под ним маленькую девчонку без обаяния и мудрости, присущей дамам французского двора.
Великий брак французского короля и испанской принцессы! Ну, что ж, давай, Людовик, наслаждайся, если получится!
В этот момент король достиг балкона, на котором восседали две королевы и принцесса Генриетта. Людовик придержал коня, чтобы приветствовать королев и принцессу.
Генриетта, глаза которой засияли при виде прекрасного всадника, внезапно осознала свои чувства к этому человеку. Она словно повзрослела в одно мгновение. Ей, шестнадцатилетней девочке, стало ясно, что она любит приветствующего их двадцатидвухлетнего мужчину. Теперь стала понятной причина ее слез, неприятие его жалости. Не жалости она ждала от него…
Чарлз теперь король Англии, если бы он стал королем в прошлом году… Но Людовик никогда не любил ее и никогда не женился бы на ней. Да, но разве он любит эту маленькую Марию-Терезу?
В этот момент Людовик посмотрел в глаза Генриетте, заметил в них слезы, и легкое недоумение изобразилось на его лице. Откуда слезы, подумал он. О чем ей плакать? Ее брат взошел-таки на престол, и очень похоже, что Филипп женится на ней, и это будет блистательная пара - брат короля Франции и сестра короля Англии!
А какая она хорошенькая! Никогда раньше он не видел ее в таком красивом наряде. Теперь-то ему понятно, почему Филипп влюбился в нее. Ее красота не бросалась в глаза, как, например, у мадам Суассон и прочих дам, но она обладала каким-то особым очарованием, эта малышка Генриетта.
Филипп давал бал в Сен-Клу. Он имел все основания быть довольным собою. Сен-Клу - прекрасный дворец, и Людовик, выкупив его недавно у Харвара, инспектора по финансам, подарил его брату. Кроме того, в этом году умер дядя Филиппа Гастон, и с его смертью к Филиппу отошли герцогства Орлеанское, Валуа и Шартрское, так же как имения Вийе-Коттерэ и Монтагри.
Он был молод и красив, он был богат, его брат был королем, и теперь вокруг него вились многочисленные льстецы. И если бы ко всему прочему он родился на пару лет раньше, он был бы совершенно доволен.
Но сейчас он улыбался себе, готовясь вместе с ближайшими друзьями к балу. Его слуги в полный голос восклицали, что никогда ранее не служили более прекрасному господину, отдельные из друзей не краснея шептали ему, что не было на свете человека прекраснее его, что они не в восторге от этих розовых и золотых особ, преуспевающих в акробатике и прочих грубых забавах; им по душе более утонченный тип мужской красоты и живость ума они предпочитают крепости тела.
Повертев головой, он изучил состояние своего далматика: на месте ли сапфировая брошь? Не лучше ли, по мнению его дорогого де Гиша, будет одеть рубиновые ризы? После долгих споров решили остановиться на украшениях из изумрудов.
Сегодня вечером все это имело значение. Ему предстояло открыть бал, пригласив на танец принцессу Генриетту! Генриетта! Он тайком взглянул на де Гиша. Вот уж действительно умнейший человек на свете! Генриетта оказалась само очарование. Теперь он это понял. То и дело он поражался вспышкам ее остроумия и внезапному блеску глаз. Возвращение ее брата на трон самым благотворным образом подействовало на нее. Она не была больше некрасивой тихоней, забившейся в уголок. Она стала чрезмерно чувствительна к своему прошлому, и это была ее единственная проблема.
И теперь, сравнивая ее с маленькой Марией-Терезой, Филипп тихо посмеивался. Пусть та - дочь испанского короля, зато Генриетта - сестра царствующего короля. Между девушками нет разницы в происхождении, зато есть другие различия. И какое наслаждение для Филиппа однажды увидеть, как Людовик тоже обнаружит эту разницу!
- Ну! - сказал он. - Мне пора уже приветствовать гостей. Не забывайте, что это мой бал. Сегодня вечером я хозяин, принимающий его величество, моего брата, королев и… принцессу Генриетту.
Генриетту-Марию от волнения била дрожь. Отослав всех слуг, она осталась с дочерью.
- Моя дорогая, - сказала она. - Какая радость! Порою мне хочется себя ущипнуть и проверить, не сон ли это? Неужели это правда? Твой брат восседает на троне! О, как бы мне хотелось быть там и видеть его гарцующим по улицам Лондона. Боже, какая радость! Если бы его отец мог видеть, как его сына провозглашают королем!
- Тогда бы не Чарлз был королем, мама. Ах, умоляю тебя, не надо плакать. Все слишком хорошо, чтобы плакать!
- Это слезы счастья, моя дорогая. Слезы радости. Мне нужно срочно отправиться в Шайо и возблагодарить Бога и всех Святых за ниспосланное мне счастье. И еще, дорогая, я хочу отправиться в Англию. Чарлз хочет, чтобы мы туда поехали. Он хочет, чтобы мы все были вместе, хотя бы ненадолго. Это его желание, а точнее, его королевский приказ.
- Ах, мама! Поехать в Лондон! Как это было бы замечательно!
- Быть принятой в Лондоне как королева и вспомнить, как бежала из Англии столько лет назад!
- "Мама… - Умоляю тебя, смотри вперед, а не назад.
- Да, мне нужно смотреть вперед. Милая, ты сестра короля - царствующего короля. Мне известно, что идут разговоры о твоем замужестве.
- Да, - сказала Генриетта, и ее глаза и голос потускнели.
- Это приятно. Это была бы прекрасная партия. Вряд ли можно придумать что-то лучше.
- Филипп? - сказала Генриетта медленно.
- Да, наш милый Филипп. В детстве - участник ваших общих игр. О, как же счастлива ты будешь! Благодари Бога, милая моя дочь, остаток жизни ты проведешь, окруженная великими почестями. Ты станешь мадам двора. Ты сама еще не сознаешь размеров выпавшего тебе счастья, я это вижу по твоему лицу. Ты прекрасно знаешь, что в мире нет двора, равного французскому по изысканности, образованности, пышности. Думаю, я бы и не хотела жить нигде, кроме как здесь, да еще…
- При дворе короля Карла II Стюарта, - быстро закончила Генриетта.
- Глупое дитя! Как ты сможешь жить при дворе брата, выйдя замуж? Что за глупости приходят тебе в голову?
- Мне хотелось бы прожить жизнь, оставаясь сестрой Чарлза, мама.
- Пресвятая Богородица! Что ты городишь?
Тебе надлежит любить брата, это правда, но во всем нужна мера. К счастью, он, кажется, тоже решил позаботиться о том, чтобы приглушить ту чрезмерную любовь, которую вы испытываете друг к другу. Чарлз тоже доволен перспективой твоего замужества. Я слышала это от него самого.
- И что… он сказал?
Генриетта-Мария вплотную приблизилась к дочери.
- Он сказал, что если ты выйдешь замуж за месье, у него, Чарлза, будет при французском дворе друг, всегда помнящий про интересы Англии, которые суть интересы самого Чарлза. Он сказал, что одна его половина будет как бы находиться во Франции, в то время как другая останется в Англии. Он сказал, что всегда будет любить страну, где его милая сестра носит титул мадам. Он сказал, что залогом прочного мира между Францией и Англией мог бы стать брак, который для тебя предпочтительнее любого другого.
- Так, значит, он сказал все это?
- Ну, конечно же! И он прав. Какой это ответственный момент! Какая победа! Подумай, если его опять выдворят из королевства лет этак на десять, что тогда станется с нами? На какое еще замужество тебе стоит надеяться? Филипп - самый желанный жених во всей Франции. Есть еще только один человек, которого я желала бы видеть твоим мужем. Теперь об этом приходится говорить в прошлом времени, но воцарись твой брат на престоле чуточку раньше, кто знает, как повернулись бы события?
- Мама… Пожалуйста, не говори об этом.
- Почему же не говорить, глупышка? Мы одни. Кроме того, этого не видят только слепые. В конце концов, как ни прекрасно быть женой брата короля, еще прекраснее оказаться женой самого монарха.
Генриетта отвернулась. Ей не хотелось, чтобы мать заметила ее волнение. Как можно объяснить Генриетте-Марии, что ей страстно хочется быть королевой Франции, и вовсе не ради титула и почестей, а лишь потому, что быть королевой Франции означало стать женой Людовика.
Людовик внимательно следил за всеми перипетиями отношений между братом и Генриеттой. Они будут прелестной парой, сказал он жене. Та, разумеется, не поняла; она очень слабо владела французским.
Он сейчас улыбался всем в обычной благосклонной манере, принимал поздравления в связи с женитьбой, выказывал крайнее почтение своей молодой жене и даже себе не признавался в том, как чудовищно он разочарован. Людовик не анализировал свои чувства перед женитьбой, он исходил из того, что Мария-Тереза должна стать его женой, брак этот крайне выгоден для страны. Мазарини рассчитывал с его помощью обеспечить для Франции дипломатический выигрыш, мать убедила сына, что этот шаг будет означать исполнение самых заветных ее мечтаний. У Людовика были все основания остаться довольным своей невестой.
Но до чего же суров оказался испанский этикет! Какой невзрачной оказалась Мария-Тереза без своей мантии! Маленькая, смуглая и, вне сомнения, лишенная какой-либо привлекательности! Людовик, вкусивший аромат и шарм желанных и податливых дам своего двора, искусниц по части страстных утех, как ни пытался, не мог отыскать в супруге хотя бы каплю привлекательности.
Мария-Тереза нигде не оставляла своих церемонных манер, даже в спальне. Весь набор ее развлечений состоял, казалось, из еды, игры в карты и посещения церкви. Она оказалась на редкость прожорливой. При всей приверженности этикету и чопорности ее поведение за столом вызывало у мужа отвращение. Ее маленькие черные глазки неотрывно следили за блюдами, поданными к столу, и даже когда ее собственная тарелка была полна, она караулила взглядом любимые кусочки на большом блюде, словно опасалась, что их возьмет кто-то другой. Была еще одна вещь, сильно беспокоившая Людовика. Застенчивость и неуверенность, проявленные ею в первую брачную ночь, быстро улетучились. Она быстро избавилась от робости и скованности в постели, и он часто ловил на себе ее жадный взгляд и ощущал себя лакомым кусочком на блюде.
Она мало-помалу влюблялась в него, а он, чем дальше, тем больше находил ее непереносимо омерзительной.
Но пока он даже себе не смел признаться в этом.
Испанская партия была на руку Франции, стало быть, и женитьба была замечательной. На очереди была другая свадьба - между французским принцем и английской принцессой. Две блестящие свадьбы - это триумф политики Мазарини.
Филипп… и Генриетта!
Она изменилась с тех пор, как ее брат взошел на престол, и Людовик был рад этой перемене. Она стала менее робкой. Безобидная малышка Генриетта, ушедшая в себя от всех унижений, связанных с положением изгнанницы. Он вспомнил, как не пожелал танцевать с нею; сейчас он бранил себя за эту мальчишескую выходку.
В голубой бархатной мантии, украшенной жемчугом, она была очаровательна в танце.
Филипп тоже был на редкость красив, и при этом - как же он был страстен! Филипп, пылающий страстью… к женщине? Это казалось невероятным, но это было правдой.
Король взглянул на свою молодую жену. Она выглядела неплохо в одежде из серебряной ткани, украшенной драгоценностями. Он старался не смотреть в сторону Генриетты, но мать, сидевшая рядом, заметила его интерес к кузине.
- Филипп и Генриетта! - сказала она. - Какая хорошая пара!
- Лучший выбор, который в состоянии был сделать Филипп, - согласился король.
- Стало быть, он может быть уверен в согласии его величества на брак?
Мазарини и мать уже довели до сведения Людовика свое положительное отношение к подобному выбору, но последнее время король претендовал на самостоятельность в принятии решений, касавшихся государственных дел.
- Не вижу препятствий для союза, который способен лишь прибавить могущества Франции.
- Филипп опасается, что ты не дашь своего согласия, - сказала Анна.
- Он может не опасаться. - Людовик щелкнул пальцами и внезапно на него накатила волна гнева. - Он получит Генриетту. В конце концов, на нее никто другой еще не зарился.
- Это было до триумфального возвращения ее брата и твоего кузена на престол. Сейчас она - лучшая партия из всех возможных, мой дорогой.
- Она сама изменилась больше, чем ее положение при дворе.
- Она очень не похожа на свою мать, и я несказанно рада этому. Никогда прежде не видела Генриетту такой очаровательной. Она прямо-таки производит впечатление красавицы, и при этом так хрупка и невинна! Просто очаровательна! Филипп страстно стремится взять ее в жены, и это даже удивительно.
- Филипп может не беспокоиться, - сказал Людовик необычно раздраженным голосом. - Пусть женится на коже и костях этой Святой Невинности.
Анна с изумлением взглянула на него, но он уже галантно улыбался Марии-Терезе.
Мадемуазель бушевала.
Король женат, Филипп собирается жениться на Генриетте, а она-то всегда полагала, что, даже упустив Людовика, будет держать в руках его младшего брата.
Что произошло с ее юным кузеном? Эта страсть к Генриетте обрушилась на него так внезапно! А ведь еще вчера он выступал против своей английской родственницы.
Мадемуазель была уже немолода. Она упустила время для замужества. Если бы она не была" внучкой Франции"и богатейшей невестой континента, она бы не на шутку встревожилась.
Ей следовало, однако, выйти замуж, и ее избранник должен был соответствовать ее гордым устремлениям.
Существовал еще один вариант, который импонировал ей больше других - исключая, конечно, несостоявшийся брак с Людовиком. Конечно, ей хотелось бы стать королевой Франции, поскольку Франция была ее родиной и ее двор был для нее своим. Но стать королевой Англии, женой неотразимого повесы Карла II Стюарта - это по-своему не менее захватывающая перспектива. Знай она точно, что он вернется в свое королевство, она бы давно вышла за него замуж. Но, в конце концов, и сейчас еще не поздно, ведь король Англии по-прежнему не женат.
Она подошла к его матери и, поцеловав ее руку, попросила разрешения сесть рядом. Генриетта-Мария любезно разрешила сделать это.
Словно и не было никакого изгнания, подумала мадемуазель. Теперь она прямо-таки снисходит до общения со мной. Стоило бы дать понять этим Стюартам, что я по-прежнему полагаю себя вправе выступать впереди ее дочери, поскольку та как-никак пока еще не мадам Франции.
Глаза Генриетты-Марии любовно устремились на Генриетту.
- День триумфа для вашей дочери, мадам, - сказала мадемуазель.
- Я рада видеть ее такой счастливой.
- Разве она счастлива? Она, пожалуй, не производит такого впечатления. Вы полагаете, она стремится к этому браку… и к браку вообще?
- Это уже дело времени. Она, в конце концов, еще ребенок. К браку стремится Филипп… вовсю стремится! - Генриетта-Мария украдкой взглянула на племянницу. - Он стремится жениться на ней, как многие стремятся выйти за него замуж.
- Будем надеяться, она будет счастлива в браке.
- Какие в том могут быть сомнения, когда речь идет о таком высоком браке, мадемуазель.
- Теперь у вашей семьи, надо полагать, самый широкий выбор претендентов?
- Да, конечно, - сказала Генриетта-Мария. - Мой сын, король, теперь уже не будет проявлять прежней нерешительности.
- Поистине счастливицей будет та, кого он выберет!
- Было время, мадемуазель, когда вам не казалось, что его жена будет так уж счастлива.
- И не была бы таковой, оставайся он по-прежнему в изгнании.
- Он не забудет эти дни изгнания, я в этом не сомневаюсь. Не забудет тех, кто оставался его друзьями, и тех, кто был настроен к нему не очень-то дружелюбно.
- Здесь, при дворе, всегда было много тех, кто проявлял к нему симпатию и дружбу.
- Он многим обязан своей сестре Мэри.
- Очаровательная принцесса. Она показалась мне похожей на Чарлза.
- Так теперь вы находите Чарлза очаровательным?
- А кто находит его иным?
- Многие не находили в нем ничего хорошего в дни изгнания. Впрочем, разумеется, обаяние царствующего монарха для некоторых вещь очевидная, не то что обаяние нищего бродяги.