- Вдовство тебе идет, - сказала гостья, окинув Лауру цепким взглядом.
На красивом лице Элайн появилась злорадная улыбочка. О, как же она ее ненавидела, эту скромницу! Эта рыжая тварь не только отняла у нее принадлежавшие ей по праву деньги, она отняла у нее Лондон - драгоценное внимание света. В гостиных только и шептались, что о Лауре. Чем она заслужила восхищение взыскательной публики, одному дьяволу ведомо.
Лаура через силу улыбнулась "дорогой родственнице". Настоящая леди должна оставаться таковой при любых обстоятельствах и не забывать о приличиях.
Лаура старалась избегать общения с родственницей, и у нее это прекрасно получалось.
Казалось, ничто не предвещало грозы. Она не ожидала скандала, даже когда гости уселись за столы, - им еще перед ужином должны были подать вина и закуски. По правую руку от Элайн сидел Джон Мельбурн, по левую - Марк Хатауэй, известный в Лондоне хирург. Лаура сидела за этим же столом, неподалеку от своей родственницы.
Следует заметить, что Лаура была категорически против установившегося в обществе обычая рассаживать гостей в соответствии с их титулами и доходами, и свет, как правило, весьма тщательно следивший за тем, чтобы традиции не нарушались, для Лауры сделал исключение - ей прощали эту маленькую слабость. В конце концов, хозяйка сама решает, кого пригласить и кого куда усадить.
Элайн хватило нескольких секунд, чтобы понять, кто ее соседи. Она не стала тратить время на разговоры с Джоном Мельбурном - тот не отличался красноречием, а его заикание вызывало у некоторых усмешки. Но у всех хватало такта не замечать изуродованную левую руку и хромоту доктора Хатауэя, пострадавшего на войне. Доктор служил хирургом.
И Мельбурн, и Хатауэй часто навещали Лауру, оба считались друзьями дома. Но после того, что произошло этим вечером, Лауре оставалось лишь надеяться, что они не забудут дорогу в ее дом.
Посчитав Джона Мельбурна недостойным своего внимания, Элайн повернулась к Марку Хатауэю и, брезгливо поджав губы, принялась разглядывать его левую руку. Затем демонстративно отодвинулась от доктора и, прищурившись, посмотрела на Лауру - посмотрела так, будто Лаура хотела оскорбить ее, усадив именно на это место.
Несколько секунд Элайн пристально смотрела на хозяйку, затем вдруг проговорила:
- Лаура, дорогая, пожалуй, Лондон ошибся, назвав тебя Ледяной Леди.
Лаура прервала свою беседу с соседом справа, Джонатаном Ханвеем. Ее собеседник был известным филантропом, оказавшим существенную помощь сиротскому фонду. Кроме того, он создал "Общество помощи флоту" - обеспечивал моряков всем необходимым - и даже открыл для мальчиков морскую школу, где они готовились стать моряками. Лаура взглянула на Элайн с осуждением; ей очень не понравились слова гостьи.
Лаура прекрасно знала, что в свете ее называли Ледяной Леди, и ей ужасно это не нравилось.
^Раздражало уже то, что ее недоступность рассматривалась мужчинами как вызов. Охотничий инстинкт заставлял даже тех, кто не очень-то любил волочиться за женщинами, идти на приступ "ледяной крепости".
Лаура знала, что являлась для многих загадкой. Она была, добродетельной женщиной в тот век, когда добродетельность превозносилась лишь на словах, к тому же весьма состоятельной вдовой, не жалевшей денег на благотворительность. Графиня, вдова пэра королевства, не стыдясь, по-дружески беседовала с прислугой. Кроме того, не сплетничала и не имела любовников.
- Неужели Лондон может ошибаться? - спросила Лаура.
- Я полагаю, тебе следовало бы называться Красавицей с Чудовищами, - как ни в чем не бывало заявила Элайн.
Гости в изумлении уставились на вдовствующую графиню, потом посмотрели на хозяйку. Лаура почувствовала, как краска заливает ее грудь, шею и лицо.
- Дело в том… - Элайн с невозмутимым видом отправила в рот кусочек форели. - Все дело в твоем пристрастии… ко всему необычному. Может, тебя это возбуждает?
Лаура осторожно опустила бокал на хрустальную подставку. Она ни на миг не отводила взгляда от своей незваной гостьи.
- Ты окружаешь себя весьма странными личностями, - продолжала Элайн. - Сначала муж-чудовище, а теперь все эти экспонаты.
Лаура заметила, что ее друзья уставились в тарелки.
Они не заслуживали такого.
Она не заслуживала такого.
Алекс не заслуживал такого.
И тут вдруг вспомнились все оскорбления, нанесенные ей Элайн за многие годы. Лаура вспомнила, как Элайн унижала ее в детстве, потом вспомнила сцену после первой в ее жизни ночи любви. Даже в день венчания Элайн попыталась унизить ее. Да и здесь, в Лондоне, вела себя не лучшим образом.
Долли положила руку ей на плечо, словно желала успокоить, но Лаура осторожно отстранила руку подруги. Затем, по-прежнему глядя на Элайн, медленно поднялась из-за стола. Гости с любопытством поглядывали на женщин. Высокая и стройная, даже величественная в своем отделанном кружевами платье цвета слоновой кости, Лаура смотрелась особенно выигрышно на фоне миниатюрной Элайн, явившейся на вечер в вульгарном ярко-красном наряде.
Элайн запоздало поняла, что совершила роковую ошибку, решив, что Лаура будет и дальше безропотно сносить оскорбления. Она зашла слишком далеко, покусившись на память об Алексе.
Странно, но потом Лаура не могла вспомнить, как именно все происходило. В тот момент она отчаянно желала лишь одного - чтобы вдовствующая графиня замолчала и избавила ее от своего присутствия.
Лаура не помнила, как бокал с вином оказался у нее в руке; бокал вложил в ее протянутую руку Джон Мельбурн.
Вино оказалось губительным для лица Элайн, вернее, для румян и белил. Элайн пронзительнб взвизгнула, но Лауру это не остановило - она еще раз плеснула вином в лицо гостьи, опорожнив весь бокал. Некоторые из гостей были возмущены, других же эта сцена позабавила. На шум прибежал Хендриксон. Увидев Элайн, вышколенный слуга не удержался от улыбки, что случалось нечасто.
- Наша гостья уезжает, Хендриксон, - сказала Лаура, все еще державшая в руке пустой бокал. - Уезжает немедленно.
Следом за Элайн вышел возмущенный лорд Хоули.
- Надо было вылить ей на голову еще и соус, - с усмешкой проговорила Долли.
- Хватит с нее и вина, - пробормотала Лаура, и обе рассмеялись.
- Надо придумать тебе новое прозвище, дорогая, - улыбнулась Долли. - Ледяная Леди оказалась не такой уж ледяной.
- Могу себе представить, как меня теперь станут называть, - закатив глаза, сказала Лаура.
- Может, Ангелом мщения?
- Сравнение с ангелом мне почему-то не кажется уместным, Долли.
- Пожалуй, ты права, - кивнула Долли.
- Кажется, придумала… - сказала Лаура. - Леди Шампанское!
- Но в бокале было не шампанское.
- Пусть такие мелочи тебя не смущают, дорогая.
Герцогиня улыбнулась, и Лаура улыбнулась ей в ответ.
Однако она прекрасно понимала, что приобрела в лице Элайн смертельного врага.
Глава 37
- Она хочет перебраться в Блейкмор! - воскликнул Бевил, размахивая письмом. Персиваль продолжал как ни в чем не бывало разрыхлять землю в кадке с китайской розой.
Бевил вел все финансовые дела поместья; он с увлечением высчитывал всевозможные проценты и подсчитывал доходы. Однако Персиваль полагал, что брату не грех бы оторваться от цифр - не то с ума сойдет.
- Что же здесь такого? Ведь Блейкмор принадлежит ей? - Похоже, любовь к цветам пошла на пользу нервной системе Персиваля.
- Конечно, - согласился Бевил. - Но она говорит, что не хочет лишать нас собственности и поэтому отдает нам Хеддон-Холл. - Бевил плохо разбирался в юридических тонкостях и сейчас напряженно размышлял об этом "обмене".
- А она может это сделать? - оживился Персиваль. Он тотчас вспомнил о том, что в Хеддон-Холле прекрасные цветники; говорили даже, что некоторым розовым кустам лет по двести.
- Думаю, может, - в задумчивости проговорил Бевил. Бевил и сам был бы не прочь перебраться в Хеддон-Холл.
Там имелась прекрасная библиотека, и он мог бы спокойно посиживать в кресле, листая страницы старинных фолиантов. Ведь там, в Хеддон-Холле, ему не пришлось бы самому отдавать распоряжения слугам, он мог бы передоверить это такому замечательному дворецкому, как Симонс.
- Лаура написала, зачем ей Блейкмор? - спросил Персиваль.
- Она пишет, что ей нужно побольше места для детей.
- Еще больше детей? Разве у нас сейчас их недостаточно? - Персиваль взглянул в окно и улыбнулся. Блейкмор распрощался с покоем и угнетающей тишиной. Несколько месяцев назад к ним стали приезжать дети, и поместье ожило; худеньким и бледным лондонским детям требовалось не так уж много времени, чтобы освоиться. А потом хорошее питание и свежий воздух делали свое дело - дети предавались шумным играм с утра до вечера.
Персиваль подошел к брату и, взяв из его рук письмо, быстро просмотрел его.
Итак, Лаура затевала нечто грандиозное. Когда-то у нее была одна цель в жизни - завоевать сердце Алекса. Но теперь появились другие интересы, жизнь началась заново.
- Что она затевает? - спросил Бевил. Он знал, что Персиваль и Лаура часто говорят по душам, но ни разу не упрекнул брата за то, что ему, Бевилу, ничего об этом не известно, вернее, не известно, о чем именно они беседуют.
- Понятия не имею, - сказал Персиваль. И, ухмыльнувшись, добавил: - Но могу сообщить: ты скоро обо всем узнаешь.
"Да уж, - подумал Бевил, - решение практических вопросов всегда ложилось на мои плечи".
На серебряном подносе лежало измятое письмо, перевязанное голубой лентой, с большой сургучной печатью и прекрасно известным ей гербом. Не отрывая взгляда от таинственного послания, она медленно снимала перчатки, высвобождая палец за пальцем. Только поднявшись в спальню, она позволила себе заняться этим письмом. Сломав печать и оставив без внимания записку от государственного секретаря, она уселась в кресло у туалетного столика и принялась читать письмо, явившееся от того, кого давно считала мертвым.
"Моя любимая!
Нас разделяет пространство, но ни время, ни козни правителей не могут нас разделить.
Я сижу за столом, и горящая свеча отмеряет время каплями воска, стекающими по подсвечнику.
Тот самый ветерок, что колеблет пламя свечи, играет с твоими волосами, и, вспоминая пламя твоих волос и твой смех, я уношусь за пределы времени и пространства. Когда ты была девочкой, я восхищался тобой. Когда ты стала женщиной, ты околдовала меня. Став моей женой, ты взяла меня в плен.
Моя любимая, я всего лишь простой смертный, и, как бы мне ни хотелось подобно бесплотному духу перенестись к тебе, я вынужден подчиняться обстоятельствам. Фридрих держит меня в плену, но я почти ни в чем не знаю отказа, не могу лишь прикоснуться к тебе, не могу ощутить, что ты так же реальна, как я.
Я скоро буду с тобой, и наша жизнь вновь станет прекраснее, чем самая смелая мечта.
Твой любящий муж Диксон Александр Уэстон".
Сердце ее бешено колотилось. Не хватало воздуха, и ей казалось, что она вот-вот задохнется.
Она поднесла письмо к пламени свечи. Сначала загорелась и сморщилась его подпись. Затем письмо превратилось в факел, и этот факел осветил ее молочно-белую кожу и ее пухлые губы. Еще мгновение - и бумага превратилась в черный пепел.
Элайн Уэстон, вдовствующая графиня Кардифф, бросила обратившееся в пепел письмо в ночной горшок. Пусть горничные гадают, что это было.
* * *
Лондон
- Не понимаю, почему бы вам не перебраться в Хеддон-Холл, - продолжала Лаура.
Она старалась не обращать внимания на кислую мину дяди Бевила. Точно так же дядюшка выглядел, когда племянница как-то раз решительно заявила, что больше не вернется в школу миссис Вулкрафт.
- Я никуда не переберусь, пока не выясню, что ты затеяла, - твердил дядя.
Лаура с удовлетворением отметила, что ее планы относительно Блейкмора нисколько не шокировали дядю, напротив, он принял новость так, словно такого рода мысль ему и самому приходила в голову.
- Но, - продолжил он, - ты не можешь так просто передать нам Хеддон-Холл.
- Почему? - улыбнулась Лаура. - Ведь он мой.
Поверенный Алекса ясно дал ей понять, что она отныне полноправная хозяйка Хедцон-Холла. Денег у нее теперь было больше, чем она могла бы потратить за всю жизнь. И даже больше, чем могли бы потратить ее дети, если бы Бог дал ей детей.
- Но Хеддон-Холл из поколения в поколение принадлежал Уэстонам, - терпеливо объяснял дядя.
Бевил прекрасно понимал, что Лаура на законных основаниях могла делать с домом и поместьем все что угодно, даже спалить, но полагал, что племянница не имеет морального права отказываться от Хеддон-Холла.
- Род Уэстонов прервался, дорогой дядя, - тихо проговорила Лаура. - В живых не осталось ни одного.
- Что ж, хорошо, - пробормотал Бевил, глядя в пол. - Блейкмор твой, а мы с Перси можем перебраться в Хеддон-Холл, но при одном условии.
Лаура улыбнулась.
- Назови его.
- Хеддон-Холл должен формально оставаться за тобой. Ты не должна отдавать его даже нам с Персивалем.
- Но, дядя, я уже попрощалась с этим периодом своей жизни и никогда туда не вернусь.
- Никогда не говори "никогда", Лаура. Обещай, что никому не отдашь Хеддон-Холл.
- Хорошо, - снова улыбнулась Лаура. - И слово "никогда" постараюсь пореже употреблять.
- Вот и умница. - Бевил. с облегчением вздохнул. Он уже представлял, как переложит на плечи Симонса часть хозяйственных забот. - Да, ты не в курсе, Питт действительно возвращается из отставки?
Лаура ответила не сразу. Дядя был бы в шоке, узнай он, что его племянница опустилась до шантажа. Конечно, она винила Питта в гибели Алекса, но его заслуги перед Англией считала неоспоримыми, как и его способность вести страну самым верным курсом. Кроме того, Лаура не сомневалась: придя к власти, Питт займется пересмотром тех законов, которые она считала несправедливыми. Питт был слишком искушен в политике, чтобы не принять к сведению ее угрозы.
- Воспитатель короля все еще очень силен, и никто не знает, сколько он продержится, - проговорила она наконец. - Даже думать не хочется, что могло бы случиться, если бы принц Фред не умер. Как бы там ни было, Бьют не слишком популярен в народе из-за того, что близок к матери короля, и еще потому, что шотландец. Хотя, как мне кажется, большинство шотландцев куда лучше, чем он.
- Правда, что на его экипаж было совершено нападение? Лаура усмехнулась.
- Если бы только на экипаж. Ему били окна, и толпа под окнами его дома орала непристойные песни. Даже король не может не замечать того, что Бьюта не любят. Особенно невзлюбили после Парижского мира.
- Да уж, договор из рук вон плох. Слишком великодушен по отношению к Испании и Франции и оскорбителен по отношению к Фридриху - нашему союзнику. Не удивлюсь, если он пойдет на нас войной.
- А ведь королю всего двадцать пять лет, - заметила Лаура.
- И он полубезумен, если верить слухам.
- Я не общаюсь с теми, кто близко знаком с королем, - сказала Лаура. - Но и до меня кое-какие слухи доходили.
- Я понимаю, почему ты избегаешь придворной суеты. Ты всегда была слишком умна для этого.
- Пожалуй, не столько умна, сколько нетерпелива. При дворе надо уметь предавать, обманывать и плести интриги, а все это весьма скучно. Что же касается Георга… Самое лучшее, что я могу сказать о нем, так это то, что он любит свою жену.
- Бывали короли и похуже, - проворчал Бевил.
Лаура промолчала, хотя и не вполне была согласна с дядей. Ей казалось, что нет ничего, хуже, чем безумец на троне и глупец в премьер-министрах. К счастью, она отвечала лишь за благополучие детей, заботу о которых взяла на себя.
- Ну вот, кажется, все, - пробормотала Лаура.
Два дня потребовалось им, чтобы упаковать вещи. Даже не верилось, что за один год в Лондоне она успела обзавестись таким количеством вещей.
- Отдохните, миледи, - проговорила Агнесса с нотками материнской заботы в голосе, как некогда Джейн. - Вы ведь так устали - делаете то, что слуги должны за вас делать.
Горничная пошла заваривать чай, а Лаура с улыбкой подумала о том, что Агнесса уже успела забыть, как когда-то работала вместе с ней на кухне в Хеддон-Холле. Лаура обвела взглядом пустую спальню. Несколько недель назад она приняла решение уехать из Лондона и тут же стала готовиться к отъезду. Если для Долли Лондон был и домом, и родиной, то Лаура в душе всегда оставалась провинциалкой, любившей холмы и свежий воздух. Она тосковала по запаху трав, по полевым цветам, по тишине летних ночей и хрустящему белому снегу зимой. И самое главное, она хотела начать новую жизнь - начать так, чтобы прошлое как можно реже напоминало о себе.
Но в Блейкмор она поехать не могла. Лаура любила его не меньше, чем Хеддон-Холл, однако знала: вернувшись в дом своего детства или в дом Алекса, она снова с головой бросится в пучину скорби и тогда уже не сможет осуществить задуманное.
Нет, она поедет в другое место. Дом, который она выбрала-в пяти милях от Блейкмора, в живописном месте, - был не очень удобен для детей, но Лаура намеревалась перестроить его. А дядюшки при желании смогут навещать ее. Да она и сама могла бы изредка приезжать к ним…
Лаура улыбнулась. Ей не хотелось забывать ни Блейкмор, ни Хеддон-Холл, оба дома жили в ее памяти, как прежде она жила в них.
Но оба они принадлежали прошлому. Леди Уэстон никогда не станет прежней Лаурой. Нельзя дважды войти в одну и ту же реку.
И визит в Хеддон-Холл это подтвердил.
Агнесса, зашедшая с подносом, налетела на сундук, но все же удержалась на ногах. Осторожно поставив перед хозяйкой поднос, горничная сказала:
- Отдыхайте, миледи, я сама закончу.
Агнесса принялась подтягивать ремни на дорожных сундуках. Лаура думала о том, как они с дядей Бевилом покинут Лондон. Она подозревала, что и Агнессе не терпится уехать из столицы.
- Подожди, - неожиданно сказала Лаура, когда горничная принялась закрывать последний сундук. Она подошла к секретеру, выдвинула верхний ящик и, достав оттуда музыкальную шкатулку с эмблемой Кардиффов, передала ее Агнессе. - Убери на хранение. - Она даже не открыла шкатулку.
- Но, миледи… - запротестовала горничная.
- Не спорь, Агнесса, - перебила Лаура. Она на несколько секунд задумалась, а потом вновь заговорила: - Мы должны помнить, что есть время бросать камни и время собирать камни, есть время сеять и время жать. Время рождаться и время умирать. Время убивать и время лечить раны, время ломать и время строить, время плакать и время смеяться. Время носить траур и время танцевать. - Лаура умолкла, к горлу ее подступили рыдания. - Убери ее, прошу тебя, - с трудом проговорила она.
Агнесса поспешно убрала шкатулку в сундук; в глазах горничной блестели слезы.