Даже коридоры на "Титанике" роскошны. В ковре, на этот раз красном, с цветочным узором, мягко утопали мои уставшие ноги, новенькая белая краска на стенах блестела. После шумного порта тишина здесь просто оглушала. Рядом со мной никого не было. И на какое-то короткое мгновение мне показалось, что корабль полностью в моем распоряжении.
Что бы я делала, оставшись на нем совершенно одна на целых пять дней? Ну, еще, конечно, с командой, потому что без нее я вряд ли сумела бы уплыть далеко. Я бы каталась по величественным перилам той роскошной лестницы. Сидела бы в шикарном обеденном зале и щелкала пальцами, требуя одно за другим изысканные блюда, которые дома могла попробовать только тогда, когда повар их портил настолько, что уже не мог подать Лайлам. А во что бы я одевалась? Раз уж тут останется только команда и некому будет мною распоряжаться и меня осуждать, я не стану больше носить это потрепанное форменное платье. Я представила, как срываю с головы белый чепец и он слетает с палубных поручней прямо в океан. Пусть бы его акулы слопали.
Грезить наяву было так приятно, что я не замечала его до тех пор, пока он не оказался рядом.
Это он. Не мой спаситель с каштановыми волосами, а старший, с бородкой клинышком. Теперь я точно знала: он - тот самый, что прицепился ко мне вчера вечером. И это не просто неудачное совпадение. Он смотрит прямо на меня, решительно стиснув зубы.
- Значит, ты любишь подслушивать разговоры других людей. - Он говорил низким рокочущим голосом, причем с незнакомым мне акцентом - может быть, русским? Лайлы слишком редко приглашали к себе иностранцев, так что я не могла сказать точно. - Вчера вечером, а теперь еще и сегодня утром! Это хороший способ услышать много интересного, но очень плохие манеры. Очень, очень плохие манеры.
Я испытала искреннее облегчение, поняв, что передо мной просто неприятный человек, который терпеть не может, когда его подслушивают. Он стоял так близко, что я видела - он тоже довольно привлекательный, точнее, был бы привлекательным, если бы не противоестественный холод в бледно-голубых глазах.
- Прошу прощения, сэр. Я ничего не подслушивала. Пожалуйста, простите меня.
Ничего не говори, ничего не говори.
- Не подслушивала? Опять? Причем на этот раз ты уделила мне слишком пристальное внимание.
- Там было очень шумно, сэр. Прошу прощения, сэр.
Иногда, если ты совершишь подобную промашку, настоящую или надуманную, аристократы хотят от тебя только одного - смешать тебя с грязью, заставить унижаться так, чтобы они почувствовали свою власть, и на этом все. Но чем больше я перед ним извинялась, тем сильнее он злился. Окутывавшая его энергия становилась все темнее, и я чувствовала себя по-настоящему выбитой из колеи. Хорошо, хоть я уже успела дойти до каюты Лайлов, оставалось лишь успокоить его настолько, чтобы оказаться по другую сторону двери.
Его взгляд переместился на шкатулку в моих руках.
- Какая у тебя тяжелая ноша!
- Не особенно, сэр,
- Герб виконта Лайла, я не ошибся?
Нет ничего необычного в том, что один знатный джентльмен узнает герб другого.
- Да, сэр.
- Я так и подумал.
Он шагнул еще ближе ко мне - слишком близко, - и могу сказать, что от него пахло чем-то похожим на древесный дымок. Скупая натянутая улыбка пряталась в черном клинышке его бородки, а зубы показались мне какими-то странноватыми.
- Должно быть, ты очень устала. Позволь тебе помочь?
Он говорил почти дружелюбно и этим напугал меня сильнее, чем раньше. Не могу сказать, что именно так сильно нервировало меня в этом человеке, но, доверяя своим инстинктам, я шагнула в сторону:
- Нет, сэр. Спасибо, сэр.
- Нет, так не пойдет. - Теперь в его голосе клокотал гнев.
Одна из обтянутых черными перчатками рук вцепилась в железную ручку, но я успела отдернуть шкатулку за долю секунды до того, как он бы вырвал ее у меня.
Спотыкаясь, я отступала назад до тех пор, пока не уткнулась спиной в дверь каюты. Мне хотелось закричать, позвать на помощь, но, я никого не видела, и… я же просто служанка. А он джентльмен. И если между нами возникли разногласия, ему поверят, а мне нет. Но почему джентльмен собрался меня ограбить?
Его ухмылка сделалась шире.
- Похоже, гадкая вороватая горничная собралась в такую минуту ограбить своих хозяев! Дай им только палец - так говорят в Англии? Взяв тебя служанкой в большой дом, тебя вырвали из скромного жилища и привычного образа жизни. Сдернули с подобающего тебе места в обществе. И ты превратилась в коварную воровку.
- Сэр, вы ошибаетесь. - Глупо, конечно, такое говорить, но мне больше ничего не пришло в голову. Даже сейчас я не должна его оскорбить. - Я ничего не украла. Это шкатулка моей хозяйки, и я должна убрать ее на место, сэр. Прошу меня извинить.
- А что они подумают, когда откроют сейф и не увидят там шкатулки?
Я должна отстоять свои права, но как? Мне хотелось пнуть его в ногу, но, если я нападу на джентльмена, не хватит слов, чтобы описать, какие неприятности меня ждут.
- Сэр, ничего подобного не случится. Полагаю, мне следует позвать стюарда.
- Не думаю, что он придет вовремя и успеет спасти маленькую служанку, - протянул он. Этот ублюдок развлекался! - Отдай мне шкатулку, девочка. Или я получу массу удовольствия, отнимая ее у тебя.
Он поднял обтянутую перчаткой руку и провел пальцем по моей щеке. Его взгляд впился в мой, и меня пронзил страх - не просто нервозность, а настоящий ужас.
Это его глаза следили за мной в порту! Он заметил меня задолго до того, как я увидела их вдвоем с тем молодым человеком!
Это и есть охотник. И охотится он на меня. Собственно, уже поймал. "Отдай ему шкатулку, - подумала я. - Отдай ему шкатулку и скажи, что ее украли, и, даже если тебе не поверят, в тюрьму они тебя не посадят. Или посадят? И все, что я увижу в Америке, - это тюремная камера?"
Как ни была я испугана, сдаваться так легко я не собиралась. Господи, я ненавижу тех, кто издевается над слабыми!
- Нет, сэр, - сказала я и вздернула подбородок, провоцируя его на худшее.
И он принял вызов.
Его руки схватили меня за плечи и дернули вперед так, что я потеряла равновесие, а его лицо оказалось вплотную к моему. От него пахло так, словно он недавно ел недожаренное мясо. Потом он толкнул меня обратно к двери, причем так сильно, что я больно ударилась головой. На какое-то мгновение я учуяла запах крови.
Он прошипел:
- Что пугает тебя больше всего?
- Отстаньте от меня!
Я попыталась оттолкнуть его, но тяжелая шкатулка в руках мне мешала.
- То, что тебя уволят и ты начнешь голодать? - Он все еще сжимал мои плечи, при этом описывал большими пальцами круги и втискивал их в мою плоть - ласка с целью причинить боль. - Когда тебе делают больно? Или делают больно тому, кого ты любишь? Что бы это ни было, я тебе это устрою.
Я не знала, что ему сказать. Не знала, что делать. Я только знала, что ненавижу его. И я плюнула ему в лицо.
Слюна повисла у него на бородке, и ледяные голубые глаза внезапно запылали огнем. Мой ужас усилился… я поняла, что пока до худшего еще не дошло… но дойдет прямо сейчас-
Тут чей-то голос произнес:
- Прекрати.
Мы разом повернулись и увидели его - второго, юношу, спасшего меня вчера вечером и снова спасающего сейчас. Я с облегчением привалилась к двери. Лицо бородатого исказилось, словно досада расплавляла его, как воск.
- Оставь нас, Алек.
Алек не шелохнулся:
- Не время и не место для твоих игрищ, Михаил. Оставь бедную девушку в покое.
Охотник Михаил ответил:
- Однажды ты поймешь, что любое время хорошо для того, чтобы с удовольствием воспользоваться своим правом. - Но плечи мои отпустил.
И тогда между этими двумя что-то пробежало, какое-то понимание, знание, недоступное мне.
Так они что, друзья? Как это вообще возможно? Михаил меня ужасает, но Алек… он действует на меня как-то совершенно по-другому. Неужели я должна бояться Алека так же, как Михаила? Красота не является залогом доброты, леди Регина - достаточное тому доказательство. Я ничего не понимала и хотела только одного: чтобы все это поскорее закончилось.
Михаил кинул на меня еще один взгляд, от которого все в животе сжалось, прикоснулся к шляпе, насмехаясь то ли над приличными манерами, то ли надо мной, и отошел.
А я вдруг поняла, что ничего не закончилось.
Взгляд Алека тоже изучал меня, но по-другому. Во всяком случае, я реагировала на него по-другому. Когда на меня смотрел Михаил, я холодела. От внимания Алека моя кровь теплела, а щеки вспыхивали. При этом не могу сказать, что он смотрел на меня с вожделением, или презрением, или… не знаю. Не могу постичь глубины его напряженного взгляда.
Он грубо кинул мне:
- Будь осторожней.
Не знаю, предостережение это или угроза. Зато знаю без тени сомнения, что я спасена.
Прежде чем я успела произнести хоть слово, Алек пошел прочь, очень быстро, словно был преступником, убегающим с места преступления. Я потрясенно смотрела ему вслед, не в силах понять, что тут произошло и что могло произойти, не появись Алек так вовремя.
Потом ощутила в потной ладони ключ, прижатый к шкатулке, и обругала себя дурой. Торопливо заскочив в каюту, я заперла дверь и почувствовала себя в безопасности - пока.
Глава 4
Сердце билось уже медленнее, дыхание постепенно успокаивалось, и я попыталась понять, что же только что произошло в коридоре, но не смогла.
Теперь я знаю, что именно Михаил следил за мной, когда я поднималась на пароход, и, если бы Алек не появился вовремя, дело могло обернуться очень плохо. Но больше я ни до чего не додумалась.
Михаил хотел эту шкатулку - ту самую, что сейчас стоит на полу в каюте. Наверняка в ней лежат неисчислимые сокровища. Я уверена, что там и лучшие драгоценности леди Регины, и те немногие безделушки, что принадлежат Ирен. Более того, в Морклиффе, в комнате для прислуги, ни для кого не секрет, что семейство Лайл уже давно не такое богатое, как раньше. Ходят слухи, что это путешествие предпринято в основном ради того, чтобы подыскать Лейтону богатую наследницу какого-нибудь промывшенника, которая купится на его титул, - сам-то он никого очаровать не сможет. Конечно же, Лайлы предпочли бы выдать замуж Ирен, а сыночка и наследника женить на аристократке, но прелести Ирен слишком скромны, чтобы устроить подходящий брак. Поэтому Лейтону придется жениться на дочери какого-нибудь филадельфийца, который прокладывает железные дороги, или на девушке из Бостона, унаследовавшей состояние, заработанное на "заказах почтой".
Короче говоря, семейство Лайл намерено произвести впечатление на людей, которыми обычно пренебрегает, но у них ничего не получится, если они не будут путешествовать с шиком. Значит, в шкатулке лежат бесценные фамильные драгоценности, которые семейство виконтов Лайлов хранит вот уже четыре столетия, а сейчас намерено продать. Достаточно причин для ограбления. Но Михаил плывет на "Титанике" первым классом. Миссис Хорн говорит, что билеты стоят несколько тысяч фунтов - такую сумму я вряд ли увижу за всю свою жизнь, уж не говоря о том, чтобы потратить ее на единственное путешествие в Америку. Зачем человеку, который в состоянии заплатить такие деньги за одно-единственное плавание, кого-то грабить? Должно быть, он невероятно богат и почти наверняка богаче, чем Лайлы.
А то, как он на меня смотрел - ледяной взгляд, от которого кровь в жилах стыла, - это потому, что он решил, будто я подслушала что-то, не предназначавшееся для моих ушей, вчера или сегодня? Я уже поняла, что и наше вчерашнее столкновение вряд ли было случайным. Михаил выслеживает Лайлов, поэтому оказался рядом. Его первоначальная цель вовсе не я.
Но, возможно, теперь его целью стала я.
Быстро пряча шкатулку в железный сейф, я прогнала это леденящее ощущение. Разумеется, это просто наваждение. Если Михаил не вор, значит он просто из тех мужчин, которые считают, что могут поступать со служанками по своему усмотрению - угрожать им, издеваться, укладывать к себе в постель и избавляться от них за ненадобностью. Не так уж это необычно среди состоятельных джентльменов. После нескольких лет службы, когда мне приходилось уклоняться от похотливых дружков Лейтона по Кембриджу, я не нахожу в подобном отношении ничего удивительного. Как только я исчезну на нижней палубе, в своем третьем классе, Михаил обратит внимание на какую-нибудь другую невезучую горничную на корабле, а я смогу заняться своими делами.
И хотя я не особенно верила в такое разумное объяснение, все равно заставила себя принять его.
Дверца сейфа, громко лязгнув, захлопнулась, я тяжело опустилась на роскошную кровать, и мысли мои перетекли на более приятный предмет.
Я хотела думать про Алека, и только про Алека. То, что я узнала его имя, каким-то образом приблизило меня к нему. И он дважды спас меня от опасности. Если бы только я додумалась поблагодарить его! Я представила, как мои пальцы запутываются в его густых каштановых кудрях, он наклоняется, губы мои приоткрываются…
От этих грез щеки мои раскраснелись, а сердце бурно заколотилось. Наверняка я веду себя глупо, как любая другая служанка, которой вдруг выпал шанс остаться наедине с привлекательным мужчиной. Весь уклад домашнего хозяйства не давал нам, девушкам-служанкам, особых возможностей встречаться даже с мужчинами нашего круга - предполагалось, что мы не должны влюбляться и выходить замуж, а только все выполнять и выполнять нашу тяжелую работу, пока окончательно не истощимся, поседеем и потеряем все зубы. А я сейчас веду себя как идиотка и размечталась о молодом человеке, который не питает ко мне ни малейшего интереса, а то, что он вступился за меня, так поступил бы любой порядочный человек.
В особенности если учесть, что сегодня-то он меня защитил, а вот вчера вечером угрожал. Конечно, скорее всего, он не настолько опасен для меня, как Михаил, но это не значит, что Алек сам не представляет собой никакой опасности.
Пуховая перина такая мягкая - куда мягче бугристого тюфяка, на котором я спала последние четыре года. И это покрывало кремового цвета - вряд ли шелковое, но такое гладкое и приятное на ощупь, что вполне может быть из шелка. Эта спальня такая же элегантная и роскошная, как любая комната Лайлов в Морклиффе. Даже лучше.
На какое-то время я представила себя знатной леди, с шиком путешествующей на "Титанике". Вообразила, что на мне надето красивое неглиже из венских кружев, а не мрачное черное платье служанки. Я лежала на спине на мягкой-мягкой перине, мечтала закрыть глаза и уснуть. А затем открыть глаза и увидеть лежащего рядом Алека.
Не будь дурой, одернула я себя. Ты даже не знаешь его фамилию. Не знаешь, хороший он человек, плохой или что-то посередке. Ты ничего о нем не знаешь, кроме того, что у него скверная компания, он странный и грубый и достаточно богатый, чтобы плыть первым классом, а это значит, что от служанки он может хотеть только одного.
Но пока я лежала на мягкой постели, кожей ощущала шелковую ткань и предавалась той единственной соблазнительной мысли…
Я резко села и заставила себя вскочить с постели. На тумбочке уже стоял кувшин с прохладной водой, так что я побрызгала кодой на лицо и пришла в себя. Мне хватит времени грезить наяву, мечтать о любви и обо всем прочем, когда я доберусь до Нью-Йорка. А пока лучше всего придерживаться суровой реальности и думать о своих обязанностях.
В первом классе стояла почти полная тишина, зато третий класс гудел как улей.
- Permesso, permesso - повторял смуглый мужчина, наверное итальянец, проталкиваясь сквозь толпу.
За ним пробирались его жена и не меньше пяти ребятишек, причем все болтали одновременно. Мужчины и женщины всех возрастов, размеров и форм толкали друг друга, разыскивая свои каюты. Здесь, на палубе F, пахло не полированным деревом и кедром, здесь честно пахло потом и нафталином.
Я предполагала, что этот бедлам вызовет во мне отвращение, но вместо этого он заряжал энергией. Пусть эта толпа была странной, зато счастливой. Я поняла, что впервые в жизни меня окружают люди, имеющие одну со мной цель - начать все сначала в Америке. Потому что огромные сундуки, которые они тащили, узлы с одеждой, которые прижимали к себе женщины, вовсе не походили на припасы для морского путешествия. Это основа для новой жизни.
Кроме того, даже третий класс на этом пароходе впечатлял. Конечно, он ни под каким видом не был таким же роскошным, как первый, но полы здесь были из полированного дерева, а стены свежевыкрашены белой краской. Медная арматура сверкала, а большое объявление извещало нас, что к ужину будет подан овощной суп, мясо, хлеб, сыр и сладости. Так много всего! Держу пари, сегодня ночью я не почувствую себя голодной. Все это куда лучше, чем моя сырая холодная каморка на чердаке, оставшаяся в Морклиффе, или хлеб с маслом, которым мы чаще всего должны были обходиться на ужин.
Наконец я увидела номер своей каюты. Стюард сказал, что меня разместили не с миссис Хорн, что уже само по себе везение. Я осмелилась надеяться, что окажусь в каюте одна; говорили, что во время первых плаваний любого парохода никогда не продаются все билеты, потому что люди предпочитают подождать, пока за один-два рейса не исправят все возможные неполадки. После того как мне много лет пришлось делить постель с одной, а то и двумя служанками, иметь спальню в собственном распоряжении казалось мне верхом роскоши.
Я открыла дверь. Увы, не повезло.
По обе стороны комнаты стояли белые железные двухэтажные койки. На одной из нижних коек сидела девушка, вероятно всего на год-два старше меня. И хотя я ожидала увидеть попутчицу, очень удивилась, поняв, что меня разместили в одной комнате с иностранкой.
Мне даже не требовалось спрашивать, иностранка ли она, я и сама поняла. Очень смуглая кожа, густые волосы такого черного цвета, что буквально отливают в синеву, юбка с великолепной вышивкой и шаль - ничего подобного я у англичан никогда не видела.
Но я всегда слышала, что иностранцы грязные, а эта девушка грязной не была. Одежда на ней хоть и странная, но чистая и довольно красивая. Лично мне нравилась красота "английской розы": хрупкое сложение, бледная кожа, розовые щечки и белокурые локоны. Это описание тоже мне подходило, точнее, подходило бы, если бы мне хоть когда-нибудь удалось как следует отмыться и надеть что-нибудь нарядное. И все-таки эта девушка, темная, смуглая и статная, намного симпатичнее меня. Что еще более удивительно, она не вскочила, чтобы поздороваться со мной, попросить прощения или пригласить в комнату. Наоборот, она выглядела более недовольной тем, что нам придется плыть в одной каюте, чем я. Хотя я англичанка - как будто весь мир не равняется на Англию!
- И кто ты? - требовательным тоном спросила она. С сильным акцентом, но на хорошем английском.
Я подбоченилась:
- Я Тесс. А ты кто?
- Мириам Нахас. Зачем ты на этом корабле? - Это прозвучало так, будто она спрашивала, как я осмелилась сюда явиться!