- Вот этим? - я указываю на воронку.
Старейшина кивает.
- С помощью этого насоса люди получают витамины и контрацептивы. Прямо в питьевую воду - и все здоровы. Почему, ты думаешь, фермерши советуют пить воду, когда плохо себя чувствуешь? А с началом Сезона мы убираем контрацептивы и добавляем гормоны. Для увеличения сексуального желания. Особенно эффективно действует на фермеров.
Вспоминаю слова Эми о том, что Сезон - это ненормально. Она была права.
- Я рад, что ты задаешь такого рода вопросы, - говорит Старейшина. - Рад, что ты, наконец, начинаешь думать, как Старейшина. - Он берет корзину в руки. - Мне важно знать, что ты готов на все, чтобы корабль и люди на нем процветали. Абсолютно. На. Все.
- А ты? - голос подводит меня.
- До сих пор - да, - Старейшина произносит это с такой искренностью, что я не сомневаюсь в его словах. - Каждую отведенную мне секунду я положил на то, чтобы сделать жизнь людей на борту лучше. Знаю, ты порой со мной не согласен, но результат прежде всего.
- Каждую секунду, значит? - Я чувствую, как во мне растет раздражение из-за самодовольного тона Старейшины. Он определенно намекает на то, что я не так предан кораблю, как он.
- Каждую секунду.
- И как же ты обеспечивал кораблю процветание, когда приходил на уровень к замороженным? Какие такие важные обязанности командира ты выполнял?
Старейшина выпрямляется.
- Я не должен перед тобой отчитываться, парень.
Я знаю Старейшину, знаю, как вызвать его на разговор.
- Мне казалось, вторая причина разлада - отсутствие командования. Какой из тебя командир, если ты все на свете скрываешь от своего преемника?
До моего слуха доносится треск. Стенка корзины со шприцами ломается под руками Старейшины.
- Ну, расскажи мне, что, по-твоему, я должен делать. - Это не вопрос, скорее угроза.
- Давай лучше я тебе расскажу, что ты, по-моему, не должен делать. Вот, например, вытаскивать людей из криокамер. Тот мужчина умер. И женщина умерла бы, если бы Эми ее не нашла.
Старший так встряхивает корзину, что шприцы в ней громко стучат друг о друга.
- Ты обвиняешь меня в том, что я открыл криокамеры? И убил еще кого-то из замороженных?
- Я только говорю, что каждый раз, как кто-то из них умирает, ты оказываешься поблизости.
- Я не обязан выслушивать от ТЕБЯ весь этот бред! - ревет Старейшина и бросается к двери, но, споткнувшись из-за больной ноги, врезается в одну из огромных колб, так что пузырьки с бобами внутри трясутся.
- Ну и командир, - бормочу я.
Старейшина выпрямляется, прожигая меня взглядом.
- Третья причина разлада, - говорит он пугающе монотонным голосом, - индивидуальное мышление. Общество не может процветать, если один-единственный человек способен отравить умы идеей бунта и хаоса. - Он по-прежнему смотрит на меня. - А если такие идеи исходят от будущего командира корабля и если он настолько злобен и глуп, что обвиняет меня в убийстве замороженных, то, во имя звезд, пусть в его пустой голове появится хоть что-нибудь, прежде чем я умру и он примет руководство!
- Это так на тебя похоже - все превращать в лекцию о том, каким я буду поганым командиром! - не выдерживаю я. - Но вот только ты до сих пор не сказал, зачем сюда спускался и как так случилось, что мистер Кеннеди захлебнулся в контейнере прямо за этой дверью! - Указав в сторону двери, я так сильно толкаю колбу с криораствором и эмбрионами, что они прыгают внутри, как фрукты в желе.
- Идиот, - выплевывает Старейшина и вылетает прочь из комнаты, по дороге пиная дверь. Шприцы в корзине перестукиваются в унисон с его шагами.
- Может, и идиот, - шепчу я, - но ты так и не сказал, что не делал этого.
45
Эми
Только об одном я жалею.
Не знаю, почему вспомнила об этом сейчас.
Но выбор невелик: либо об этом, либо о том.
Это было на нашем последнем свидании.
К тому времени я уже все рассказала Джейсону. Рассказала, что скоро улечу. Навсегда. Вечером мы попрощались - наедине, в его спальне. Мы были вместе. В том самом смысле. В первый - и в последний - раз.
Потом он повел меня в "Маленькую Сиену" - итальянский ресторанчик с чересчур высокими ценами. И все было так чудесно, что мне хотелось рыдать, потому что я знала, что это конец. И естественно, я не подумала накраситься водостойкой тушью, и, конечно, весь макияж растекся, и я вышла в туалет, Женский оказался только один, и в него была очередь.
- Ты тут с Джейсоном? - спросила девушка передо мной. Я кивнула. Ее звали Эрин, и она была из выпускного класса - больше я ничего о ней не знала.
- В прошлом году он разбил мне сердце. Понятия не имею, как у него это получается.
- Что получается? - Я еще улыбалась, но улыбка уже начинала казаться натянутой.
- Встречаться с таким количеством девушек сразу. - Улыбка исчезла. - Честное слово, - продолжала Эрин, - я думала, что одна у него, и все месяцы не подозревала о Джил и Стейси, пока мы не расстались.
Ощущение, словно в горло льют расплавленный свинец.
- Он тебе изменял?
- Еще как, - усмехнулась она. - Но это было в прошлом году. Уверена, он уже не такой. Вы так мило смотритесь вместе. Здорово, что ты смогла его изменить. Ты ведь Кристен, правильно?
- Нет, - глухо ответила я. - Эми.
Кто эта Кристен? Почему она подумала, что меня зовут Кристен? Джейсон что, встречается с какой-то Кристен?
- Ой, извини, - сказала она.
Это жалость у нее во взгляде?
Я ушла из очереди. Черт с ней, с размазанной тушью.
Но когда я вернулась за столик, Джейсон рассмеялся и протянул мне салфетку, затем послюнявил ее и сам вытер мне глаз, а потом погладил меня по щеке, и взгляд его задержался на моих губах.
И я вспомнила, как мы сегодня попрощались.
Часть меня требовала узнать, кто такая Кристен. Спросить, кому он только что писал эсэмэску, почему прятал от меня телефон. Что имели в виду его друзья под "грандиозными планами" на следующую субботу. После того как я улечу.
Но другая часть сказала: поздно. Мы уже… попрощались.
Разве не легче верить, что Джейсон - мой, а не подонок и обманщик?
Тогда я не подумала, что это важно.
Но теперь я сожалею лишь об одном - что я не потребовала правды.
46
Старший
- Тут ее нет, - говорит Харли. Он сидит в комнате для отдыха и смотрит в окно на пшеничные поля вдалеке.
Поворачиваюсь в сторону жилых комнат.
- Можешь не терять время, - ворчит он. - Она хочет побыть одна. - Открываю рот, чтобы спросить почему, но он добавляет: - И я, кстати, тоже. - Он потирает скулу, и мне в глаза бросается темный синяк у него под глазом.
Мысленно обещаю себе спросить у Дока, когда Харли в последний раз принимал лекарства. Меня волнуют не психотропные, а другие таблетки, те, что Док прописал ему, чтобы бороться с приступами угрюмости, делать его нормальным.
Что ж, я выхожу из Больницы в одиночестве. Прохожу мимо статуи Старейшины периода Чумы, но не останавливаюсь. Не хочу, чтобы еще и он смотрел на меня сверху вниз.
Мой путь лежит в сторону Регистратеки. Люди вокруг по-прежнему охвачены лихорадкой Сезона, и меня мутит от того, что все это - дело рук Старейшины с его насосом.
Чтобы подняться по ступеням Регистратеки приходится перешагнуть через пару переплетенных тел. На крыльце в кресле-качалке сидит Виктрия и наблюдает за ними, изредка что-то записывая в свою маленькую книжку с кожаным переплетом. Странно, что она не с Барти, не занимается тем же, чем парочка на ступенях, впрочем, Старейшина же говорил, что на фермеров гормоны действуют сильнее.
Орион стоит спиной ко мне, лицом - к портрету Старейшины, который окидывает взглядом просторы уровня фермеров. Но вдруг, не успеваю я и рта раскрыть, он вынимает картину из ниши в стене и ставит на пол.
- Что ты делаешь? - изумленно спрашиваю я. Без фальшиво приветливого лица Старейшины, глядящего с портрета, стена Регистратеки кажется голой.
- Пора вешать новый портрет, - отвечает Орион, поднимая картину и направляясь к дверям. Логично. Этому портрету лет десять, не меньше. Волосы у Старейшины на картине еще темные, глаза молодые, морщинки едва намечаются. Интересно, как будет выглядеть новая? Будут там длинные седые волосы? Согбенная спина, сгорбленная еще сильнее из-за давней хромоты? Или, может, наоборот. Может, возраст только придаст ему величественности.
- Привет, - произносит Виктрия, не поднимая глаз от книги. С тех пор как появилась Эми, мы почти не разговаривали, хотя раньше, когда я жил в Палате, были очень близки. Она теперь кажется какой-то злой, ожесточенной, не такой, как три года назад, когда ей было семнадцать, а мне - тринадцать. Я по ней тогда сох, хоть сейчас и не понимаю почему.
- Привет. Новую книгу пишешь? - Виктрия сочинила уже с десяток книг, она выкладывает их в пленочную локальную сеть. Книги замечательные - не представляю, как у нее так получается. Поразительные истории о героях времен Чумы. Прямо трагедии… Внутри вдруг все сжимается. Наверное, это Старейшина еще до рождения вколол ей "литературу".
- Не совсем, - она захлопывает книжку и засовывает в большой карман куртки. Но по-прежнему не смотрит на меня, а переводит взгляд на ровные прямоугольники полей, испещренные лежащими парочками.
Я слежу за ее взглядом.
- Ты будь поосторожней. Из-за Сезона все с ума посходили. - Хорошо, что Эми рядом с Харли в безопасности.
Виктрия не поворачивает головы.
- Лют меня проводил. Орион здесь, если что, проводит обратно.
Пожав плечами, я снова поворачиваюсь к стене и вдруг с удивлением замечаю, что под портретом Старейшины скрывалась табличка:
ЗАЛ РЕГИСТРАЦИИ ИССЛЕДОВАНИЙ:
Возведен в 2036 г. н. э. при финансировании ФФР
Под этим - буквы, которых я не понимаю, кириллический или греческий алфавит, не знаю точно. Под ними:
"Если хочешь понять явление, наблюдай за его истоками и развитием".
Аристотель
И еще восемь строчек, все на разных языках, в двух из них я даже символов не понимаю, но нетрудно догадаться, что это та же самая цитата.
- Древняя надпись, - говорю я Виктрии, но ей, кажется, совсем не интересно. - Очень старая. Времен постройки корабля.
Она мычит в знак того, что слышала меня.
Вспоминаю чертежи корабля, которые Орион мне недавно показал. Когда-то на уровне фермеров занимались "биологическими исследованиями", а "Зал Регистрации Исследований" был их центром. Парочка, через которую мне пришлось перешагнуть по пути к Регистратеке, стонет. Громко.
Вряд ли для регистрации таких исследований создатели его предназначали.
Старейшина все время разглагольствует о том, как мы прогрессировали, как полезна моноэтничность и сильное, централизованное командование. Но сейчас мне кажется, что простые слова этого Аристотеля с усмешкой смотрят на нас, на то, что вместо исследований мы занимаемся развратом.
Как вовремя Орион решил сменить картину. Вот уже во второй раз с его помощью я узнаю что-то новое о корабле. А что я знаю о самом Орионе? Кроме Регистратеки, я его почти нигде и не видел, и даже там он чаще всего скрывается за книгами и в их тени, призрак среди слов и цифровой информации. Да, я знаю каждого на борту корабля - по имени, даже в лицо, - но что я знаю о них? Он может быть кем угодно.
- Как думаешь, они любят друг друга? - в течение моих мыслей врывается голос Виктрии. Она на меня не смотрит… она смотрит на парочку на ступенях.
- Нет, - отвечаю я.
- Отвратительно, - бормочет Виктрия. - Неужели они вообще собой не владеют?
"Нет, - мысленно отвечаю я, - не владеют".
- Орион говорит, это нормально.
"Нет", - думаю я.
- Но это ненормально, - произносит Виктрия.
Я удивленно поднимаю на нее глаза.
- Если бы это было нормально, то со мной было бы то же самое, - продолжает она, кивая на этих двоих. Черт, она права. - Но нет. Я… не хочу ничего такого. По крайней мере, с тем, кого не…
Она обрывает себя, но я догадываюсь, что она хотела сказать. С тем, кого она не любит.
Неделю назад я бы только усмехнулся. Любовь казалась мне не более реальной, чем "бог", которому поклоняется Эми. Разговоры о "любви" сводились к тому же, что и религиозные сказки - все это люди Сол-Земли придумали чтобы поддерживать себя в том несовершенном мире, который они себе создали.
Но теперь…
- Нет, лучше потерять любовь, познав ее, чем никого вовеки не любить, - произносит Виктрия.
- Это из твоей новой книги?
Виктрия фыркает. Она чуть сдвигается в кресле, и я вдруг замечаю на полу рядом с ней стопку книг - настоящих книг с Сол-Земли. Я хмурюсь. Как регистратору, Ориону стоило бы быть осторожнее. Даже самим регистраторам запрещено трогать древние книги. Если Старейшина его поймает…
На лужайке перед нами девушка гладит себя по голому животу, и пальцы ее сжимаются так, словно она хватается за что-то невидимое, но драгоценное.
- Как думаешь, они, по крайней мере, счастливы? - спрашивает Виктрия, кивая на парочку, но не успеваю я открыть рот, как она добавляет: - Потому что я не знаю, что такое счастье.
- Ну, что, пора вешать новый портрет! - весело объявляет Орион, появляясь из дверей Регистратеки. Картину у него в руках написали так недавно, что она еще пахнет краской. Напоминает мне о Харли.
Орион поворачивает картину, чтобы повесить ее на крючок поверх таблички, и у меня отпадает челюсть. Хитро улыбаясь, Орион поднимает на меня взгляд.
Это портрет не Старейшины.
Это мой портрет.
- После этого Сезона родится твое поколение, - объясняет Орион, вешая картину на крюк и поправляя. - Старейшина скоро уступит тебе место. Ты станешь новым командиром.
Нарисованный я оглядывает "Годспид" точно так же, как нарисованный Старейшина. Это работа Харли - узнаю его стиль - хоть я ни разу и не позировал. Должно быть, написал по памяти и, наверное, поэтому добавил мне кучу всего, чего на самом деле нет. Тот же самый уверенный наклон головы, что есть у Старейшины, но не у меня. Тот же ясный взгляд, та же величественная осанка. Значит, таким меня Харли видит? Да это же вообще не я.
- Вылитый ты, - замечает Виктрия. Она уже встала с кресла и теперь стоит у меня за спиной, разглядывая картину поверх моего плеча.
- Настоящий лидер, - говорит Орион.
Лидер? Нет. Лидер бы знал, что делать.
47
Эми
На следующее утро я принимаю душ… а потом еще раз. Но синяки на запястьях и ногах не оттереть, и воспоминания тоже не выскрести из памяти.
Людей в полях все меньше. Уже почти никого.
"Люди - тоже животные", - сказал Харли.
Это правда. Лют и те два фермера - живое тому подтверждение. Как и парень с девушкой, которые лежали совсем рядом, но даже не заметили, не обратили внимания…
В тот день, когда начался Сезон, в саду Старший меня поцеловал. Был это искренний поцелуй… или сгодились бы губы любой девушки? Мое лицо пылает. Для меня все было по-настоящему. Но для него, наверное, нет.
Какая бы чума ни бушевала на этом корабле, каких бы правил ни напридумывал Старейшина, Сезон - это не нормальное для человека поведение. Должна быть какая-то причина. Может, им что-то подсыпают в еду или распыляют с воздухом какую-нибудь химию… или даже микробов, из-за которых люди начинают спариваться как животные.
Потом меня осеняет: доктор. Он должен знать, что это ненормально, должен знать, как выявить - как остановить - то, что делает их такими.
Вскакиваю и шагаю к двери, но рука, потянувшись к кнопке открывания, дрожит. Здесь я в безопасности. А там…
Нет.
Я не буду скрываться в норе, как какой-нибудь трусливый кролик. Мне затем и нужно найти доктора, чтобы доказать, что люди - не животные. Я отказываюсь прятаться, как запуганный зверь.
А вот доктор, кажется, этим и занимается. На третьем этаже его нет, на четвертом - тоже. Сестра за стойкой посылает меня на второй этаж.
- Но он занят, - кричит она вдогонку.
В коридорах второго этажа выстроились очереди из десятков женщин, некоторые - в больничных рубашках - сидят у кабинетов и ждут, когда откроется дверь, другие - еще в туниках и широких штанах - держат в руках аккуратно сложенные рубашки и ждут возможности переодеться. Весь этаж похож на приемную гинеколога. В каждой комнате есть кровать с подставками, и почти все кровати заняты. Я сбавляю шаг. Почему у гинеколога такие очереди? Эти женщины ведь еще не могут знать, беременны они или нет, правильно? Не на следующий же день. Качаю головой. Кто знает. На корабле, где телефоны вшивают людям в ухо, а компьютер умещается в кусочек пластмассы толщиной с лист бумаги, не так уж невероятно, что о беременности можно узнать практически сразу же.
Все женщины молчат.
- Вставай в очередь, - говорит медсестра, протягивая мне сложенную больничную рубашку.
- Нет, я пришла к доктору, - начинаю я, но тут же осекаюсь. Ясное дело, я пришла к доктору - тут все пришли к доктору. - В смысле, - добавляю я в ответ на нетерпеливый взгляд медсестры, - не… эээ… к гинекологу, а к другому доктору, который с третьего этажа.
- У нас всего один доктор, - отвечает медсестра, окидывая внимательным взглядом мои рыжие волосы и бледную кожу. - Я так понимаю, ты здесь не из-за Сезона?
- Нет!
- Иди за мной, - вздыхает она.
Сестра ведет меня по коридору, лавируя между группами женщин. Многие из них поднимают глаза и оглядывают меня с удивленным любопытством, но спокойно, как я бы смотрела на какого-нибудь чудака в автобусе. Никто не разговаривает; кажется, я их не слишком интересую.
- Так много пациентов и только один доктор? - спрашиваю я.
- У него есть медсестры, а еще помощники - Некоторые из ученых уже много лет работают под его началом, - сестра снова вздыхает. - Но чтобы Док кого-то взял в ученики! Недоверчивый он
Интересно, как доверие связано с количеством помощников? Но спросить я не успеваю. Медсестра останавливается у открытой двери и кивает мне. Я вхожу. Доктор сидит на стуле у кровати меж двух подставок, на которых обнаруживаются женские ноги. Взгляд мой упирается прямо в то, что эта женщина едва ли хочет мне показывать.
- О господи! Простите! - я закрываю глаза ладонью и разворачиваюсь, чтобы выйти. Почему сестра пустила меня в кабинет прямо посреди осмотра, да еще такого личного, приватного осмотра?
- Ничего страшного, - говорит доктор. - Что ты хотела?
- Ей, наверное, неприятно, что я здесь…
- Она не возражает. Ты не возражаешь? - спрашивает он, глядя на нее поверх ее колен.
- Нет, конечно, - отвечает женщина скучающим голосом.