Через вселенную - Бет Рэвис 2 стр.


Но если я - лед, почему я в сознании? Я должна спать, забыть Джейсона и свою жизнь, и Землю на триста один год. Стольких людей уже замораживали до меня, и никто из них не оставался в сознании. Ведь мозг заморожен - он не может бодрствовать, не может думать.

Я когда-то читала о коматозниках, которые должны были быть под наркозом во время операции, но на самом деле не спали и все чувствовали.

Я надеюсь - пожалуйста, Господи! - что это не мой случай. Я не могу провести так триста один год. Просто не выдержу.

Может быть, это я сплю. И целая жизнь приснилась мне за полчаса дремоты. Может, я все еще где-то там, на пороге заморозки, и это все сон. Может, мы еще на Земле. Может, тот самый пограничный год еще длится, корабль еще не взлетел, а я застряла во сне и не в силах проснуться.

Может, передо мной еще простираются эти три столетия.

Может, я еще даже не уснула. Не до конца.

Может, может, может.

Наверняка я знаю только одно.

Мне нужен мой год.

2

Старший

Дверь заперта.

- А вот это, - произношу я в пустоту комнаты, - любопытно.

На "Годспиде" никто не запирает дверей. В этом просто нет необходимости. "Годспид" - корабль немаленький: в пору запуска, две с половиной сотни лет назад, он был самым большим космическим кораблем, когда-либо построенным людьми. Но все же он не настолько велик, чтобы стальные стены не давили на нас со всех сторон. Уединение для нас бесценно, и никто - никто! - не смеет нарушить его.

Именно поэтому меня так озадачила запертая дверь. Зачем запирать комнату, в которую никто и не подумает вламываться?

Не то чтобы я очень удивился. Запертая дверь - в этом весь Старейшина.

Губы сжимаются в линию. Что тут такого? Да то, что дверь заперта из-за меня. Определенно. Здесь, на уровне хранителей, можем находиться только Старейшина и я - действующий и будущий командиры корабля.

- Зараза! - от досады пинаю дверь ногой.

Потому что знаю - знаю! - по ту сторону двери меня ждет шанс. Когда Старейшину вызвали на уровень корабельщиков осмотреть двигатель, он поспешил в свою комнату за какой-то коробкой, почти дошел до люка, а потом развернулся и отнес коробку обратно в комнату. И, уходя, запер дверь. Что бы там ни было, очевидно, это что-то очень важное, важное для корабля, а раз так, то я - будущий командир - должен об этом знать.

Еще один секрет, который Старейшина мне не раскроет. Ведь скорее звезды с неба осыплются, чем он начнет нормально готовить меня к командованию и забудет про все эти дурацкие уроки и отчеты.

Если бы я только мог достать эту коробку, я бы ему доказал, что могу… что? Я даже не знаю, что там. Зато точно знаю, что из-за этой штуки он все время торчит на уровне корабельщиков. Там случилось что-то серьезное, и это что-то наделало Старейшине столько хлопот, сколько у него на моей памяти еще не было.

И если бы мне дали хоть один долбаный шанс, может, я сумел бы помочь.

Пинаю дверь, разворачиваюсь и прислоняюсь к ней спиной. Три года назад, когда меня начали готовить, мне было глубоко плевать на то, правильно ли Старейшина меня учит или нет. Я просто рад был вырваться с уровня фермеров. Хоть меня и зовут Старшим, я - самый младший на борту, и я всегда знал: как единственный ребенок за многие годы перерыва, я стану Старейшиной для следующего поколения. Мне никогда не нравилось жить с фермерами - слишком уж они помешаны на хозяйстве. Переезд к Старейшине был огромным облегчением.

Но теперь мне уже шестнадцать, и я устал от уроков. Пришла пора мне стать настоящим командиром, нравится это Старейшине или нет.

Потерпел поражение от запертой двери. Неудивительно, что Старейшина не дает себе труда серьезно со мной заниматься.

Я откидываю голову и стукаюсь затылком о выступающие края металлического квадрата. Биометрический сканер. Я всегда считал, что этот включает свет в Большом зале. Большинство биометрических сканеров на корабле управляет техникой: лампами, приборами, дверными замками.

Поворачиваюсь и провожу большим пальцем по панели сканера.

- Доступ разрешен, степень - Старшая, - Щебечет компьютер жизнерадостным женским голосом.

У меня, как у Старшего, везде такая же степень доступа, как у Старейшины.

- Команда? - спрашивает компьютер.

Хм. Странно. Обычно дверь открывается автоматически, как только предоставлен доступ. Что еще можно скомандовать двери?

- Эээ… открыть?

Но, к моему удивлению, дверь комнаты Старейшины не открывается. Вместо этого приходит в движение потолок. Я резко разворачиваюсь, сердце колотится как ненормальное, Металлический потолок над головой расходится в стороны и медленно опускается, открывая…

Открывая взгляду окно.

Наружу.

И там - звезды.

Да, на корабле есть шлюзы, я знаю, но Старейшина никогда не позволял мне в них смотреть - точно так же, как не показывал огромный двигатель, который приводит "Годспид" в движение, или часть данных о жизни корабля до Чумы. Я даже не знал, что металлический потолок Большого зала скрывает окно во Вселенную.

Я никогда раньше не видел звезд.

И не знал, как они прекрасны.

Вся Вселенная простирается перед моим взором. И она огромная, с ума сойти какая огромная. Свет звезд наполняет глаза. Их много, их так много. Звезды - короткие штрихи на небосводе, тихо мерцающие: в основном красным и желтым, но иногда встречаются голубые или зеленые. Смотрю на них, и меня захлестывает отчаянное желание приземлиться на новой планете, я даже не подозревал, что могу так этого хотеть. Я уже вижу: мы сходим с корабля - в первый раз - ночью, безлунной, безоблачной, и, прежде чем приняться строить новый мир, мы все замираем и смотрим на звезды над головой.

- Полный доступ, - говорит вдруг компьютер своим бесстрастно-дружелюбным тоном. - Экран опускается.

Экран опускается? Это еще что значит?

Над головой у меня сияют звезды.

И тут окно во Вселенную разбивается. Тонкая полоска трещины бежит по самому центру, становясь все шире и шире.

Черт. Черт!

Большой зал наполняется глухим гулом. Я верчу головой во все стороны, ища что-нибудь, за что можно было бы схватиться, но вокруг ничего нет: Большой зал представляет собой совершенно пустое помещение. Почему я никогда раньше не замечал, насколько бесполезна комната, в которой не за что ухватиться? Да, зал огромен, но в нем нет ничего, кроме пола, стен и дверей - ничего, что спасло бы от разбитого окна, которое сейчас затянет меня в космос. Туника тяжело виснет на плечах, прилипая к взмокшему телу, но единственная мысль, которая крутится у меня в голове: ткань - жалкая паутинка против бушующей ярости космоса.

Я сейчас умру.

Меня затянет в космос.

Раздавит.

Это - смерть.

А потом меня пронзает другая мысль: остальные. Уровень хранителей открыт, значит, меня не просто засосет в космос - то же самое ждет уровень хранителей, потом корабельщиков, а потом - в самом низу - фермеров. Они погибнут. Все. Все до одного на борту корабля.

Ноги скользят по плитам пола, когда я бросаюсь бежать через зал. (На одну малюсенькую долю секунды они пытаются повернуть к люку, за которым - жизнь и свобода, но я игнорирую этот порыв. Ноги просто пытаются спасти меня, им нет дела до остальных на корабле.) С разбега бросаюсь на большую красную кнопку блокировки над люком. Пол трясется, и вот уже уровень хранителей изолирован от остальной части корабля. Теперь пути назад нет.

Я поворачиваюсь лицом к потолку, к открывшейся мне Вселенной.

К смерти.

3

Эми

Президент называл это "воплощением американской мечты".

Папа называл это позорным союзом коммерсантов и правительства.

Но на самом деле это был белый флаг. Америка сдалась на милость Фонда Финансовых Ресурсов. Это международный альянс, созданный лишь с одной целью - нажива. Он финансирует мировое здравоохранение, чтобы обладать монопольным правом на вакцины. Поддерживает единую валюту, чтобы получать проценты со всех стран мира.

И предоставил средства, достаточные для того, чтобы собрать группу ученых и военных в первое путешествие по Вселенной в поисках новых природных ресурсов - новых источников прибыли.

Заветная мечта моих родителей.

И мой самый страшный кошмар.

А в кошмарах я толк знаю - учитывая, что проспала куда больше, чем целую жизнь.

Я еще надеюсь. Но что, если это всего лишь малая часть сна в то короткое мгновение, когда Эд запер дверцу и Хасан нажал на кнопку, чтобы заморозить меня? Что тогда?

Странным сном я сплю. Никогда полностью не просыпаясь, но чувствуя, как теплится сознание в страшно неподвижном теле.

Сны сплетаются с воспоминаниями, выныривают из них.

Единственное, что не дает мне утонуть в кошмарах, - это надежда, что до пробуждения уже осталось наверняка меньше сотни лет.

Не целая сотня, нет. Не три сотни. Не триста один. Пожалуйста, Господи, только не это.

Иногда кажется, что прошла тысяча лет, а иногда - будто я сплю только несколько мгновений. Ощущения, словно в полусне. Помню, когда я оставалась в постели после полудня, - знаю, что нужно вставать, мысли разбегаются, но уверена, что уже не усну. И даже если порой снова на несколько минут засыпаю, все равно в основном просто лежу с закрытыми глазами.

Да. В заморозке спится именно так.

Иногда мне приходит в голову, что со мной что-то не в порядке. Не должно сознание быть таким ясным. Но потом я понимаю, что очнулась лишь на мгновение, и, осознав это, тут же снова проваливаюсь в сон.

Чаще всего мне снится Земля. Наверное, это потому, что я не хотела улетать.

Усыпанный цветами луг… запахи земли и дождя. Ветер… Не настоящий ветер, лишь воспоминание о ветре, перетекающее в сон, который туманит мой замороженный разум.

Земля. Я отчаянно цепляюсь за мысли о Земле. Мне не нравится спать: сон чересчур похож на смерть. Мои сны слишком своевольны, я теряюсь в них, а ведь я и так уже потеряла слишком много - я не позволю им одолеть себя.

Ощущение прикосновения на мизинце, там, где папа коснулся его своим, и его шепот, обещание, что мне можно остаться с тетей и дядей. Тяжесть в груди, когда я думала об этом, я ведь в самом деле подумала о том, чтобы уйти. Я загоняю этот полусон-полувоспоминание подальше в глубины сознания. Это было столетия назад, а сейчас уже слишком поздно сожалеть. Потому что самой большой мечтой моих родителей всегда было стать частью первой межзвездной исследовательской миссии, а моей самой большой мечтой всегда было быть рядом с ними.

И наверное, не так важно, что на Земле у меня была целая жизнь, что я любила Землю и что теперь все мои друзья уже прожили свой век, состарились и умерли, а я все лежу здесь в ледяном сне. Что Джейсон прожил жизнь, постарел, наверное, у него была жена, дети и все такое, но это уже неважно - потому что теперь он мертв. Боже, наверное, его праправнуки сейчас как раз моего возраста.

Капли дождя блестят на колее, но на ярко-голубом небе ни облачка. Джейсон рядом, и мы почти целуемся, но потом все меняется - это та вечеринка, на которой мы познакомились, да, во сне всегда так: сны лавируют между образами и воспоминаниями, но все они фальшивые, и поэтому я их ненавижу.

4

Старший

Скрип заставляет меня поднять голову и взглянуть на разбитое окно, на трещину, разделившую стекло пополам. Почему я еще не умер?

Стекло так не бьется - на две идеально равные части.

И… за стеклом - не черная пустота космоса.

Металл. Там, за стеклом - еще один потолок?

Две половины окна медленно опускаются ниже и ниже, и звезды опускаются вместе с ними. Но это же… невозможно. Звезды должны оставаться на месте, а не двигаться вместе со стеклом.

Стойте… Это… это не окно. Это, даже не знаю. Потолок в Большом зале образует купол, и его металлическое покрытие сейчас опустилось по стенам на уровень человеческого роста. А окно - то, что я считал окном - на самом деле оказалось двумя половинками огромного экрана из стекла и металла, усыпанного сверкающими огнями, и экран этот с шумом и воем приводит в движение гидравлический подъемник. Половины останавливаются где-то на уровне плеч по обе стороны куполообразного зала, открывая настоящий потолок уровня хранителей. Снова металл. Снова пустой, гладкий, беззвездный металл.

Эти прекрасные сияющие звезды - просто подделка, только стекло и лампочки, мерцающие на манер звезд. Фальшивые звезды на экране между двумя слоями металлического потолка.

Зачем?

Я тянусь рукой к стене и касаюсь ближней половины Вселенной. Крошечные лампочки не совсем раскаленные, но все же горячие, так что я тут же отдергиваю пальцы. Обрывки паутины соединяют патрон лампочки-звезды с незаметной стальной пластинкой на нижней части панели.

КАРТА НАВИГАЦИОННАЯ

Патент № 7329035

ФФР-2036 н. э.

Навигационная карта? Здесь? Внимательно изучаю экран и, естественно, тут же нахожу мигающий огонек почти у самого края, под табличкой, рядом с двумя крупными звездами-лампочками. Огонек этот красный, треуголный и острым концом обращен к звездам. Он не стоит, как звезды-лампочки - он упрямо движется по своей тоненькой дорожке, и путь почти окончен.

Мой корабль. Почти долетел до новой планеты, до своего нового дома.

- Старший? Старший! Что происходит? - кричит Старейшина из люка, соединяющего уровни хранителей и корабельщиков. Я прямо вижу, как он злится там, внизу: лицо гневное, глаза сверкают, длинная седая шевелюра ходит по плечам ходуном, пока он колотит в массивную металлическую дверь.

Снова оборачиваюсь к половинкам фальшивого окна. Звезды - обман. Мгновение они были моими, но все оказалось ложью.

Бип, бип-бип - звенит в левом ухе. Вай-ком - беспроводной коммуникатор - подает звуковой сигнал, предупреждая, что кто-то пытается со мной связаться. Каждому из нас при рождении за левым ухом имплантировали вай-ком - это наш способ связи и друг с другом, и с кораблем.

- Входящий вызов: Старейшина, - сообщает компьютер в левое ухо.

- Отклонить, - говорю я, нажимая под кожей кнопку.

Звезды - обман. Что еще окажется ложью?

Бип, бип-бип.

- Степень доступа - Высшая, - дружелюбно сообщает компьютер. - Входящий вызов: Старейшина.

- Старший! - раздается низкий, грудной рык у меня в ухе. - Что случилось? Зачем ты изолировал уровень хранителей?

- Звезды - фальшивка, - глухо говорю я.

- Что? Что случилось? Что-то не так?

Все не так.

- Все в порядке, - отзываюсь.

- Тогда я снимаю блокировку, - Старейшина обрывает связь. Через мгновение пол начинает ходить ходуном, потом открывается люк. Взобравшись на уровень хранителей, Старейшина с грохотом захлопывает его за собой.

- Что случилось? - настойчиво спрашивает он.

Бросаю взгляд на биометрический сканер у двери.

- Я запросил доступ, и вот… - замолкаю, указывая рукой на две половинки "окна", по-прежнему висящие по стенам на уровне груди.

- Зачем тебе понадобилось туда лезть? - рычит Старейшина. Спешно подходя к биометрическому сканеру, он от раздражения забывает беречь ногу. Он был ранен, еще до того, как я родился, так и не смог до конца излечиться, и с возрастом хромота все усиливается. Звук шагов отдается неравномерно: ТОП, топ, ТОП, топ, ТОП, топ. Потом разболится, и он, конечно, и в этом обвинит меня.

Добравшись до сканера, Старейшина прикладывает к панели большой палец. Сначала поднимается стекло, утягивая звезды вверх, на потолок. Гидравлический подъемник облегченно вздыхает. А потом его скрывает гладкий металлический потолок, пряча лживый свет фальшивых звезд.

- Ненормальный! Ты из-за этого изолировал уровень хранителей? - Ярость Старейшины почти заставляет меня съежиться. Почти.

- Я думал, они настоящие! Думал, что там открытый космос!

- Это всего лишь лампочки!

- Черт, да откуда мне было это знать! Я думал, это настоящие звезды! Зачем их вообще здесь установили?

- Не для тебя! - рявкает Старейшина.

- А для кого? - ору в ответ. - На этом уровне, кроме тебя и меня, больше никого нет!

Старейшина скрежещет зубами. В горле у меня встает ком, но я его проглатываю. Не позволю ему думать, что я маленький мальчик, который устраивает истерику, обнаружив, что звезды не настоящие.

- Нельзя так делать, Старший. Ты мог вызвать панику на корабле! - Старейшина кажется одновременно злым и ужасно усталым. - Как же ты не понимаешь? Ты ведь Старший. Когда после меня станешь Старейшиной, тебе придется всю свою жизнь посвятить одной цели: заботиться о каждом человеке на корабле. Они - под твоей ответственностью. Нельзя показывать перед ними слабость: их сила - в тебе. Нельзя показывать и отчаяние: в тебе - их надежда. Ты должен быть всем для каждого на корабле. - Он делает глубокий вдох. - А это значит - не паниковать и не изолировать чуть что целые уровни!

- Я думал, там открытый космос.

Старейшина впивается в меня взглядом.

- Ты заблокировал корабль.

Сколько он еще будет мне это повторять? Я - чертов идиот, я уже понял, спасибо.

- И остался здесь, - его голос изменился. Стал спокойнее. В его глазах я заметил что-то такое, чего никогда не видел раньше.

Гордость.

- Ты собирался пожертвовать собой, чтобы спасти корабль.

Пожимаю плечами.

- Да, сглупил. Прости.

- Нет, - медленно произносит Старейшина. - Хотя да, сглупил, конечно. Но это было благородно. Тут нужна смелость, парень. На такое способен только настоящий командир. Решил пожертвовать собой ради корабля? Значит, соображаешь. Ты ведь понял, что уровень хранителей - верхний, да? Что если он схлопнется, то следом раздавит уровень под ним, а потом - самый нижний. Ты подумал, прежде чем действовать. Подумал обо всех, кто там, внизу.

Отвожу взгляд. Может быть, это и было благородно, но единственное, о чем я сейчас могу думать, - это о том, что звезды оказались не настоящими.

- Прости, - говорит Старейшина и, увидев мой изумленный взгляд, добавляет: - Я совсем не уделял тебе внимания. Я виноват. Ты напоминал мне другого Старшего, с которым… мы не сошлись характерами. Я рассказал ему слишком много - к тому же слишком рано. И он повел себя глупо, эгоистично. А ты - другой. Я совсем забыл об этом, но это так.

Теперь мое внимание приковано к Старейшине. Я и раньше знал, что до меня был еще один Старший - между мной и Старейшиной. Но он умер еще до моего рождения, и Старейшина никогда раньше о нем не заговаривал.

- Я готовил его на смену себе. Предполагалось, что за тебя возьмется он, а я буду заниматься кораблем. Когда он умер, мне пришлось самому обучать тебя… Я не готов был повесить на себя еще одного ученика и поэтому пренебрегал своими обязанностями.

Ищу его взгляд. Когда мы спускаемся на уровень фермеров, Старейшина ведет себя как этакий добрый дедушка. На уровне корабельщиков он превращается в старого короля, властного, но справедливого. Но лишь когда мы остаемся наедине, он открывает себя настоящего - или, по крайней мере, того, что мне кажется настоящим, - и этот человек, быть может, и стар, но в нем нет ни мягкости, ни слабины.

Назад Дальше